скачать книгу бесплатно
Старикан, кряхтя, поднялся и, подцепив свой портфель, мелкими шажками зашаркал к дорожке, по которой недавно пришла Анна (вот оказывается, чей «Вольво»). Роберто в молчании поплыл следом.
Только когда оба исчезли в зарослях, за столом снова заговорили.
– Ну наконец-то! – потирая руки, изрекла Патриция. – Я ему уже два года твержу – не место там ребенку! Давно пора было его из Оксфорда забрать! Так ведь, Анна? (Ах, вот она о чем!) Анна неопределенно пожала плечами. Новость про университет она узнала только сейчас.
– Мальчик особенный у нас, а дети жестокие, – качала головой вице-президент концерна. – Я боюсь, его там обижали. Сколько раз я пыталась обратить внимание отца на его друзей!
Насколько Анне было известно, друзей у Филиппка не было, как, собственно, и врагов. У него также не было жалоб, синяков и рассказов о школьных буднях. Мальчик, казалось, находился меньшую часть времени в окружающей его реальности, большую же проводил в своей, невидимой для всех.
Патриция между тем продолжала сокрушаться:
– Буллинг в любых учебных заведениях существует, это понятно. Но одно дело – в чужой стране, а другое – здесь, у нас, в Техническом. – Французский маникюр бизнес-леди забарабанил по столешнице. – Тут мы и повлиять можем, если что, и предотвратить. Если бы это был мой сын, с самого начала бы здесь учился. И к дому ближе, и Карло как-никак в педагогическом совете, и кафедра прикладной математики очень сильная, одна из лучших среди европейских университетов. Кстати, часть предметов профессора из Лос-Анджелеса читают, включая самого Джозефа Штайна! Он в современной теории игр – человек номер один. Я и с деканом уже списалась – Филиппо примут хоть завтра, очень в нем заинтересованы. Ты должна мне помочь убедить Робби, Анна. Поможешь?
Анна вздохнула:
– Роберто со мной насчет сына не советуется. Я и вижу-то его на каникулах только, да здесь, когда к Сильване приезжаем. Приезжали.
– Все, наездились, – встряла Клаудия, будто ожидала подходящего момента, – поглядите хорошенько на дом-то родительский, может статься, в последний раз. Ну ладно мы с Патришей, девки-бесприданницы, но тебя-то она за что так обидела, а, Маурицио?
Маурицио усмехнулся, посмотрел на сестру сквозь прищуренные глаза.
– Почму я дожжен обижаться, Кла? Как гворится, кто подождет, тому жажду Господь утолит[3 - Chi aspetta, Dio l’assetta (итальянская пословица).]. Жаль во ток што не всем ждать нравится, бошшинство идет на компромисс.
Слово «компромисс» он протянул, отчаянно картавя, и положил указательный палец над верхней губой – намек на усики Дидье.
Клаудия часто заморгала и как-то вся сдулась:
– Дурак. Сам не знаешь, чего несешь. Вон какой здоровый вымахал, а до любви не дорос.
– Зато другие драсли, – парировал брат, – метр девянос пять сплашной лювви! – Он сделал паузу, двигая вверх-вниз бровями, и продолжил: – Вопрос ток, што он так сильно лювит – чеки, кредитки, а мож налишные?
Шарик Клаудиного негодования снова надулся.
– Что же вы все к нему привязались-то, а? Если так сложилось, что нет у человека денег, с ним уже и поделиться, что ли, нельзя? Что тут плохого-то? Какая разница, я вас спрашиваю, синьор это или синьора? – взвизгнула она и уставилась на Анну.
Для Ясинской как раз разницы никакой не было. Сама она очень была недовольна своим вынужденным иждивенством, но пока ситуацию изменить не могла. Черт, неожиданно дошло до нее, Клаудия ее считает женским аналогом жиголо!
А та распалялась все больше:
– Вы просто нам завидуете, вот что! Вам поперек горла, что мы живем как хотим, для себя! И никто нам не указ!
– Ладно, не кипятись, мы только хотим, чтобы ты была поосторожней! – миролюбиво попросила Патриция.
Но жестокосердный насмешник не сдавался:
– По нногочисленным просьбам исполняется песня Депеш Мод «Strange love»[4 - Странная любовь (англ.).]. Посвяшшается дорошшим до лювви!
Он вскочил и, пританцовывая, затянул:
– There’ll be times, when my crimes, will seem almost unforgivable[5 - Придут времена, когда мои преступления покажутся почти непростительными (англ.).].
Неправда, что в каждом мужчине прячется мальчик, – в Маурицио жила целая несовершеннолетняя банда на все случаи жизни. Может, поэтому он и стал детским хирургом. Хотя Роберто говорил, это он назло, чтобы только не быть, как старший брат, дельцом. «Никак из подросткового кризиса не вырастет, – сокрушался муж, – все протестует. Даже на плебейском диалекте говорит, чтобы Патрицию позлить, клоун».
Ну, клоун или нет, а смотреть на Маурицио было одно удовольствие: двигался он отменно, пел тоже – Анна, забывшись на миг, уже руки приготовила похлопать, но опомнилась. Очень кстати – из-за растительной шторы появился приземистый человечек в синем мундире с блестящими пуговицами, вытянулся по стойке смирно, глядя строго перед собой, и позвонил в серебряный колокольчик. Маурицио перестал петь. Все встали. Человечек поклонился, развернулся и ушел.
– Карло, ужинать, – крикнула Патриция задремавшему мужу, собрала лежащие на столе бумаги и, взяв сестру под руку, первая пошла к дому.
Анна знала, почему приглашение к трапезе было таким необычным. Самуэль де Роз был глухонемым. Как и его жена. Бабка их специально отыскала и вымуштровала по всем законам конспирации. Контакт происходил посредством коротких сообщений, передаваемых на телефоны слуг с помощью bluetooth. Очень уж опасалась старая графиня за свои секреты.
Секрета было два: суперважные документы в коленкоровой папке, про которые бабка Сильвана трещала без умолку, но в них никто не верил, и фамильные драгоценности, про которые она ни одного слова в жизни не сказала, но все были уверены, что они не просто существуют, но и представляют собой главное семейное богатство. Никто уже не помнил, когда именно эта вера родилась. Роберто утверждал, что в детстве ему рассказывал о рубинах с александритами дед, близнецы вспоминали тетку по материнской линии, а Маурицио просто считал, что в таком элитно-зажиточном роду, представителями которого они являлись, не может не быть какой-нибудь серьезной заначки.
Анна склонялась к мнению хирурга. Уже при входе в дом становилось понятно: богатство поселилось здесь задолго до нынешних жильцов. Даже фамильный герб в люнете над мраморной лестницей изображал корону (Карло объяснил, что видимые девять зубцов (из шестнадцати) с шариками-жемчужинами на концах – это отличительные детали графских корон) и орла (символ власти и силы). Лестница приглашала в зеркальную прихожую, где отражения гостей, поправляя прически и воротнички, скользили за позолотой рам в главный зал. Здесь когда-то устраивались коктейли на сто двадцать персон и обеды на шестьдесят, но уже пару десятилетий – с тех самых пор, как старый граф сменил место жительства на фамильный склеп, – за овальный стол розового дерева, приобретенный взамен прежнего – слишком большого, садилась исключительно семья. Если считать семьей и незарегистрированных членов типа Дидье, конечно. Надо заметить, что, несмотря на скромное число присутствующих, в канделябрах всегда зажигались все свечи, в антикварных китайских вазах появлялись пышные букеты цветов и начищенное столовое серебро доставали к каждой трапезе. И хотя младшее поколение Морацци между собой именовали главный зал просто гостиной, все в нем хранило признаки былого величия: и завитки беломраморных колонн, и оригиналы классицистов на стенах (даже Агостино Карраччи!), и вишневый, местами вытертый временем, бархат колченогих стульев.
Гости заняли свои обычные места. Анна – рядом с Роберто, всегда сидевшим во главе стола, по левую руку от графини. Сейчас бабкино место пустовало – слуги, видно, по привычке накрыли на девятерых. Роберто сделал знак слуге убрать лишние стул и прибор, и Маурицио оказался рядом с братом. За ним, по обыкновению скрючившись в три погибели, жался Филиппо. С сидящей рядом Патрицией они смотрелись как вопросительный знак с восклицательным. Справа от восклицательного знака разделительной запятой расположился историк, безопасный для соседа-француза. Клаудия же замыкала круг, точнее, овал. Обычно во время семейных трапез она мило болтала с Анной о текущих событиях в России или во Франции (они с Дидье обитали в Ницце), но сегодня только бросала на соседку уничижительные взгляды и поджимала губы (другие мимические проявления эмоций были недоступны из-за некоторых косметических процедур).
Обделенная наследница продержалась в молчании довольно долго – всю непродолжительную речь Роберто (больше никто не выразил желания говорить) и две смены блюд (может, именно из-за отменного говяжьего карпаччо и фаршированных утиных ножек). Но после нескольких бокалов положительно действующего на язык бароло обида таки вырвалась наружу.
– Если б только мать была не так больна, верно, по-другому бы имуществом распорядилась, – не поднимая глаз от тарелки, завела Клаудия. – Но, к несчастью, воспрепятствовало воспаленное сознание справедливости. Если другим когда-то раньше помогли, так что? Давать надо кому нужней, а не кому положено. Теперь вот даже в суд не подашь! Живи-надейся на чужую порядочность, проснется ли совесть, нет ли, поди угадай…
Она театрально дотронулась рукой до виска и качнула черными локонами с бордовой прядкой. После чего продолжала слегка помягчевшим тоном:
– Но, слава всевышнему, есть вещи, которые в одни руки-то не сложишь. Которые всем Морацци принадлежат, поровну, без обмана. От изменчивых настроений отдельных личностей не зависящие. И от незаслуженных выходок судьбы тоже, – в этом месте она прикрыла глаза, вспоминая выходки судьбы. – Наши вечные ценности, можно сказать. Отец, как мы сто раз слышали, их матери перед смертью доверил. Значит, и она, по идее, как раз сейчас должна была эстафету дальше передать.
Она подняла лицо и обвела переставших жевать родственников победным взглядом.
– Ты о чем, Кла? – откликнулся первым Маурицио. – Не поня! А-а-а! Ну канеш! Как же мож было забыть! – он отбросил вилку, звонко ударившую по краю блюда.
Филиппо вздрогнул.
Дядя слегка пихнул его в бок и, взяв с колен льняную салфетку, принялся складывать ее вдоль, приговаривая возбужденно:
– Сокровище! Точно! Зачем нам какой-то дом, если мож гораддо больше получить?
Он закончил складывать салфетку, повязал наискосок, закрывая правый глаз, и захрипел:
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо!
Детская песенка вызвала улыбки на всех лицах, кроме детского – Филиппо бесстрастно смотрел на представление.
Карло, кашлянув, спросил тихим, блеющим голосом:
– Простите, я прежде не расслышал. Синьора Сильвана упомянула в завещании про клад?
Патриция глубоко вздохнула и опустила глаза. Дидье расхохотался в голос. Молчаливый Самуэль невозмутимо разливал по бокалам очередную бутылку вина.
– Канеш, упомянула! – серьезно отвечал историку Маурицио. – Ток ведь, как верно заметила моя сестрица, сокровище – наше семейное, поэтму разглашать секрет в присуссвии чужих, не связанных с фамилией кровью или узами брака, никак невозмо, – он повернулся к французу и развел руками.
Анна остро почувствовала свою непринадлежность к фамилии. Им и невдомек, что за столом есть еще один человек, которому не следует рассказывать тайны.
– Все зависит от сокровища, Морис, – подмигнул Дидье и опять хихикнул. – Если оно окажется приличным, глядишь, можно было бы и породниться!
Патриция звонко хлопнула в ладоши.
– Хватит. Хотя бы сегодня имейте совесть! – Она презрительно дернула подбородком: – Роберто, скажи им.
Роберто молча пригубил вино, промокнул губы салфеткой и оглядел по очереди всех присутствующих. Притихшие родственники тоже смотрели на него – кто с опаской, кто с вызовом, кто с интересом. Оттянув лацкан пиджака, глава семьи вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо тетрадный лист.
Девять пар глаз уставились на пожелтевший прямоугольник. Десять – пламя свечей дрогнуло на канделябрах – это вошла с подносом синьора де Роз. Роберто подождал, пока она выгрузит розетки с десертом на стол и ретируется к стоящему у дверей супругу, развернул листок и торжественным голосом прочитал: «Совершенно секретно. Ни в коем случае не допускать попадания в руки колонелю М. Монте».
Родственники понимающе переглянулись – на этом М. Монте у бабки Сильваны был пунктик. Она почему-то считала колонеля своим личным врагом и главным охотником за сокровищами первого типа, то есть за документами, которые, по ее словам, могли перерисовать всю политическую карту Европы. Непонятно только, что именно так нравилось бабке в сегодняшней европейской политике, чтобы так рьяно ее охранять.
– Дальше вот что, – продолжил хозяин, поправив на переносице очки в тонкой платиновой оправе.
«Fronte tasca gialla
2 fila verde
3 fila a petto
M. sinistra 914
M. destra 1310
Asso vacante
Da l? orario 2113»
Что на русском языке звучало примерно так:
«Лоб желтый карман
2 ряд зеленый
3 ряд грудью
М. слева 914
М. справа 1310
Туз свободный
Оттуда часы 2113»
Бумага слегка хрустнула в пальцах чтеца – единственный звук в замершей гостиной. Словно заколдованные злым волшебником, гости застыли в самых разных позах, но за остекленевшими глазами угадывался бурный мыслительный процесс.
Роберто откашлялся, расколдовывая жертв заклятия.
– Если исходить из того, что это не… – многозначительная пауза, – бред сумасшедшего, то что сей шифр может означать?
Сидящие за столом заерзали, поглядывая друг на друга с выражением замаскированного непониманием подозрения – а ну как сосед загадку разгадал? Возможно ли это? Слишком много тут вопросов, почти столько же, сколько самих не очень связанных друг с другом слов. Например, чья имеется в виду грудь? И зачем буква «M» с точкой перед указаниями направления?
– Мож посмотре? – сидящий рядом с Роберто Маурицио протянул руку.
Старший брат пожал плечами и передал загадочный листок.
– Вслух читай! – потребовали остальные хором. – И помедленней!
Маурицио еще раз громко зачитал текст, написанный выцветшими фиолетовыми чернилами.
– Что еще за лоб такой? На скульптуре, быть может? – предположил француз и посмотрел наверх.
Единственным подобием скульптур были парящие здесь же, в зале, барельефы ангелов. Подозрений на замаскированный тайник они не вызывали.
Маурицио, отметая нелепую версию, покачал головой. И вдруг хлопнул себя по просторному лбу:
– В фонтане!
Загремели отодвигаемые стулья, и через несколько секунд за столом никого не осталось. Еще бы! Фонтан – копия знаменитой «Венеры Милосской с ящиками» Сальвадора Дали – идеально подходил под начало чудного описания. На лбу фигуры имелся чуть выступающий позолоченный ящичек (лоб «желтый карман»), ниже, на туловище, располагались еще пять. Роберто рассказывал жене, что отец при жизни обожал Дали, причем не столько технические решения гения, сколько расшифровки спрятанных в произведениях символов. Например, ящичек на лбу Венеры означал доступ к ее мыслям, за правой грудью находилась интуиция, а за левой – любовь.
Но сейчас составляющие скульптуры рассматривались сгрудившимися вокруг кладоискателями только на предмет соответствия шифру. Итак, лоб «желтый карман» найден. «Грудные» ящики, в отличие от «головного», были благородного зеленеющего окраса благодаря окислившейся меди (подходит: «2 ряд зеленый»). Следовало проверить, что там кроется в этих ящиках, и молодежь – Дидье с Маурицио – была отправлена на разведку. Основательно замочив сначала брюки, а потом и остальной гардероб, разведчики выяснили, что ни один ящик не открывается.
– И ручки не крутятся, – отвечали они на предположения «с берега», – и не нажимаются. И тот ящик, что в животе, – тоже монолитный.
– Который «третий ряд груддю» – вооше не груддю, – разъяснял народу Маурицио. Он видел текст воочию. – Там написано не «a petto», а «appetto» – знач «напротив»!
И что это теперь значит – «третий ряд напротив»? Грудь гораздо лучше подходила, хотя в районе солнечного сплетения богини находился не ряд, а еще только один ящик. Дальше шла вообще абракадабра про тузы и трех- и четырехзначные цифры. Хотя насчет цифр у народа была зацепка – обрамляющий чашу мозаичный орнамент с большим количеством зеленых и желтых пластин, которые возбужденная публика немедленно принялась считать, двигать и надавливать. Безуспешно, естественно, только отломали парочку.
Последней надеждой были часы. Дидье объявил, что читал о тайниках, открывающихся раз в сутки, поэтому все терпеливо подождали, пока не наступит двадцать один тринадцать, тем более, что ждать пришлось всего десять минут. После чего пришлось признать, что перспективный, на первый взгляд, фонтан никаких сюрпризов в себе не таит.
Но охотники за сокровищем рук не опустили, а наоборот – закатали рукава, особенно после того, как археолог напомнил, что, согласно существующему законодательству, владелец территории, на которой производятся поиски, забирает лишь половину клада, вторая же половина принадлежит нашедшему. Правда, при одном условии: если вышеуказанный клад найден случайно. Что означает – в переводе на разговорный итальянский – мебель не крушить, стены не ломать.
Будущие наследники поклялись быть исключительно аккуратными и, зазубрив наизусть семистишие, разбрелись по дому. Не пошли вместе со всеми только Роберто с женой – они расположились в патио, куда были немедленно доставлены напитки и забытый всеми десерт.
Самуэль по просьбе хозяина принес и крокодиловый кейс. Анна думала, муж сразу уткнется в свои бумаги, но он молча пил чай, глядя невидящим взглядом куда-то сквозь стол. Она вежливо-участливо поинтересовалась самочувствием, полетом и офисными новостями. Муж отвечал, но чаще односложно, смотрел в сторону, очевидно, думал о другом. На вопрос о том, правда ли, что Филиппка в университете обижали, рассердился:
– С чего ты взяла? Патриция, что ли, со своей пропагандой? Ну я с ней попозже переговорю.
– Просто хотелось знать, куда он теперь, – попыталась Анна вернуть разговор с золовки на мальчика.
– Куда следует.
Не хочет говорить – и не надо, решила девушка, подвигая к себе розетку с тирамису (синьора де Роз готовила его отменно!). Зачерпнула ложкой все слои – от «подземного» печенья савоярди до шоколадного напыления – и отправила в рот. Жевала и жалела Роберто: сколько всего он из-за своей болезни теряет… – и уже мысли устремились в привычную противоразводную колею, как вдруг услышала:
– Вот что, Анна. Дальше себя обманывать не имеет смысла и так долго тянул.
«Неужели сам расходиться надумал?» – обрадовалась про себя Анна. Ее заключение подходит к концу, шанс на долгожданную нормальную жизнь забрезжил в конце туннеля ярким светом. – «Ага, как же, нормальную», – прошипел внутренний голос. И припечатал уничижительно: «До следующей ошибки, ваша светлость». – «Ошибок больше не будет», – возразила про себя Анна. Но головой, видимо, помотала «вслух» – муж посмотрел на нее вопросительно.
Объясняться, однако, не пришлось – в этот миг живые шторы перголы раздвинулись, и появился с планшетом Филиппо. Ни на кого не глядя, вундеркинд молча уселся за стол и принялся листать электронные страницы с неимоверной быстротой – это он так читал. Роберто махнул рукой – после, мол, и, достав из портфеля папку, погрузился в работу.
Анна посидела еще некоторое время, слушая оркестр цикад (судя по многоголосию, они паслись тут в больших количествах) и прихлебывая чай из расписной пиалы. Эту посудину держали специально для нее – сами итальянцы чай никогда не употребляют (ромашковый настой в случае болезни не в счет), исключительно кофе, даже вечером. Анна же любила после ужина побаловать себя листовым чаем, желательно с вареньем – привычка из детства. Ну раз уж варенья нет, тирамису тоже, конечно, сойдет. Она съела еще кусочек, допила чай и, пожаловавшись на усталость, удалилась спать. Не для того, чтобы избежать последующего разговора (если мужу непременно сегодня важно поставить все точки над «и» – пойдет за ней). Но если она ошиблась и тема будет другая, то желательно хотя бы избежать исполнения супружеского долга. «Он у мужчин не имеет отношения к любви, – уточнила она для внутреннего голоса, поднимаясь по мраморной лестнице. – Подожду похорон и после заговорю о разводе. Что, в конце концов, может измениться за пару дней?
Глава 2. Графиня разбитых сердец
– А сокровище, значит, вас не заинтересовало… – недоверчиво-вкрадчиво протянул колонель. – Показалось незначительным по сравнению с грядущими алиментами?
– Показалось непорядочным его искать, имея бракоразводные планы, – спокойно проговорила Анна, но легкий румянец, вспыхнувший на щеках, выдал возмущение. – А что до алиментов, у нас матримониальный контракт. В случае развода мне положена весьма скромная сумма, и ни на какое движимое и недвижимое имущество я претендовать не вправе.
Колонель склонил набок свою породистую голову. Теперь немигающие глаза смотрели искоса и, казалось, считывали информацию, как рентген.
– У вас практически нет акцента. Давно в Италии?
