скачать книгу бесплатно
Над краем стола появились две мягкие лапки, а потом возникла лукавая мордочка. Черные глазенки сосредоточенно оглядели столешницу – что можно сегодня стянуть на пол и объявить добычей?
Каждое утро, сев за стол, я придвигаю к краю несколько предметов – хватай, сбрасывай, играй. Сегодня выбор был обычный – сломанное перо, ложечка от кофейной чашки, бумажка из-под пилюли.
Что предпочтешь, Крошка?
Год назад она предпочла вспрыгнуть на стол и опрокинула чернильницу на квартальный отчет о внешней торговле. Через пять секунд в кабинете были оба секретаря. Они извинялись, будто испортили документ сами, мгновенно переписали его и заменили скатерть. Каждый получил в награду охапку вчерашних тюльпанов – можно использовать, можно продать.
С Крошкой я просто поговорил, когда она вылизывала в углу чернильную лапу.
– Не делай так больше. Если тебе лень идти за мышью и хочется найти игрушку на столе, я дам ее сам.
Говорят, что катланк втрое больше обычного кота, а умнее – вчетверо. В случае Крошки так и есть. Надеюсь, она не обиделась на имя. Почти всех домашних катланков называют Крошками. Как круглую собаку – Шарик, а худую – Стручок.
Между тем Крошка остановила выбор на обертке от пилюли. Стянула и принялась охотиться, недовольно пофыркивая, когда в ноздри попадали остатки снадобья.
Принимать его я повадился два года назад.
«Не надо пить такой крепкий кофе, – сказало сердце, – мне тяжело».
«А мне без него сонно», – ответил мозг.
Сердце и мозг заспорили. Как всегда, победил мозг и предложил запивать кофе лекарством. Теперь каждое утро к черному подъезду приходит не только молочница, зеленщица и мальчишка из пекарни, но и ученик аптекаря с недавно сделанной пилюлей. Она стала условием моего ежедневного кофе, а бумажка от нее – любимой игрушкой Крошки.
Любимой, но недолгой. Основное удовольствие от бумажки в том, что ее можно порвать в клочья. Когда обрывки стали такими мелкими, что не поиграешь, над столом опять возвысилась мордочка, а цепкие лапы утянули ложку. Она не успела долететь до паркета, как Крошка ухватила ее зубами и начала перекатываться на полу, подбрасывая добычу, будто вместо пойманной мышки забавлялась рыбкой.
Интересно, как сохранились катланки? Они не только живут в диких зарослях, но встречаются и в засохших садах Города. Может, дело в суеверии: убить катланка – к несчастью? Может, им просто везет? Может, их боятся?
Как выжил я – тоже непонятно. Я, князь Этьен зи Ома, уже пятый год один из четырех столпов Совета блюстителей Добродетели. Каждую неделю «Листок свободы» выходит с заглавной статьей, объясняющей, за что меня пора казнить. Странно, не правда ли?
***
Все началось с того, что король на меня обиделся за мнение о принципах налоговой системы. Три года спустя простил и пригласил на Осенний бал. Как позже выяснилось, с последствиями различной степени несчастья.
О новом королевском фаворите – графе Оллере зи Бента – я слышал многократно, но уединение не позволяло познакомиться с ним поближе. Другое имя – Оллер зи Реген, владеющий не графством Бента, а самим королем, – тоже было на шепотливом слуху. Граф боролся с некрасивым слухом тем, что не пропускал ни одной из красавиц, побеждал и хвастался победами на весь королевский двор.
Увы, с моей супругой получилось именно так. С разрешения его величества или без разрешения он принес из сокровищницы сундучок покойной королевы-матери, позволил моей жене надеть драгоценности, а лучший придворный живописец уже к вечеру вручил ей почти просохший портрет.
– Если тебя это обижает, дорогой, давай уедем в загородный замок, – проворковала супруга.
Я не согласился – очередная ошибка.
На следующий день у моих дверей были королевский шут и герольд. Шут привинчивал к дверям рога, вестник вручил бумагу, согласно которой мне одному надлежало отбыть в замок, а для утешения, если пожелаю, позволялось охотиться в соседнем королевском лесу.
Если автор этого плана надеялся, что я поколочу шута и заколю герольда – скорее всего, так, неподалеку зевала стража, – то он ошибся. Я перечитал бумагу, она требовала покинуть Город до полуночи. Солнце едва зашло, когда я уже прибыл во дворец, где давали малый бал. На ходу я так решительно размахивал бумагой с королевской печатью, что легко добрался до Золотого зала и выплеснул бокал вина в лицо обидчика.
– Это… Это смывается… – гневно закашлялся он.
– …в умывальном кабинете, – продолжил я, – слева за дверью. Что же касается другого варианта, не сомневаюсь, такое ничтожество, как вы, скорее выклянчит указ о моем аресте. В любом случае я жду у фонтана.
Фаворит побывал в умывальной, переоделся и прибежал к фонтану в компании друзей, споривших, кому быть секундантом и на какой минуте он пронзит унылого старикашку.
***
– Крошка, давай проверим, есть ли у меня шансы сейчас, – предложил я, присаживаясь к катланку. Выбросил правую руку вперед, ухватил ложку, летавшую между лапами.
Почти удачно. Но Крошка все же успела коснуться мягкой подушечкой моей руки. Я понимал – если бы выпустила коготь, пришлось бы звать лекаря.
– Да, ты права, Крошка. Надо сходить в зал не завтра, а сегодня.
***
Из спорщиков не выиграл никто. Я до сих пор не ощущаю себя убийцей – дурень просто налетел на мою шпагу, будто желая пощупать эфес, и почти в этом преуспел. Мимолетные секунданты толпись над телом до появления стражи.
Потом была камера в старой башне. Относительно просторная, с библиотекой и правом посещений в любое время. Этим правом пользовалась жена, она выполняла мои просьбы и была почти уверена, что я ее простил.
Потом целый день в городе бухало, гремело, а дым застилал солнце. Потом донесся грохот выбиваемых дверей. Скоро дошло и до моей.
Я сидел за книгой, когда ворвалась толпа незваных и неведомых гостей.
– Господ тоже держат под замком? – удивленно сказал один из них.
– Это же убийца фаворита, – донеслось сзади.
Я так и не покинул кресла. Меня вынесли на нем и под рукоплескания пронесли до главной городской площади…
Уже в темноте я, избранный в совет блюстителей Добродетели, был дома. На пороге встретила жена.
– Как я рада, – искренне сказала она.
– Что наш дом не сожгли в отличие от многих других и даже охраняют, – уточнил я. – Кстати, ты не заметила, что в городе стало тяжелее дышать?
– Да, – ответила супруга.
***
– Крошка, какая ты счастливая, – сказал я, возвращаясь в кресло. – Ты дышишь рядом с живыми цветами. А также засохшими цветами. А также среди сена и камней. А мне приходится стараться, чтобы этот несчастный Город не задохнулся окончательно.
Крошка сказала «мур-р» и стянула со стола третью добычу – сломанное перо.
Глава 7
Алина
Странное чувство онемения всего тела постепенно сходило на нет. Не менее странное чувство онемения всего мозга никак не хотело покидать мою голову. Кажется, в тот момент, когда гадкий Поползень втащил меня в туман, все мои способности здраво мыслить и четко действовать застыли дрожащим холодцом. Только сейчас постепенно появилось ощущение, что там, в самом центре меня, потихоньку оживают колкие горячие муравьи, как всегда бывает, если, к примеру, ногу отсидеть, а потом выпрямить.
Вот и мои мозги, судя по всему, потихоньку «выпрямлялись», для начала запустив в сознание огненных насекомых паники.
Слава богу, бороться с этой напастью я умела. Не то чтобы идеально, но глубоко вдыхать чуть затхлый воздух на два счета и выдыхать на три – на это меня хватило. Тут главное было не сбиться со счета и не позволить себе дыхания загнанной лошади.
Мы с моими сопровождающими шли по слегка замусоренной мощеной улочке между крепкими кирпичными стенами. Улочка плавно загибалась влево, и вскоре я сообразила, что меня ведут по сужающейся спирали в пределах относительно небольшого пространства. Поместья? Квартала? Непонятно.
И неудобно, потому что сбежать совершенно некуда – либо вперед идти, либо назад прорываться, в любом случае догонят, еще и накостыляют. Настоящая Филь-Филь, паршивка такая, замечательно придумала – украла мое лицо, а взамен подсунула мне собственную участь в виде какого-то там «песка». Понятия не имею, что это такое, и узнавать не стремлюсь. Но кто бы меня спрашивал?
И упираться ногами в брусчатку бесполезно по все той же причине – ничего не добьюсь, кроме пинка под одно интересное место. Остается что? Остается идти и готовиться: может быть, этот самый песок вовсе не такое страшное место. А более открытое, и оттуда получится слинять. А уже дальше буду искать Поползня и стену в тумане. Мало ли что он там ляпнул про «вернуться невозможно». Сам-то, паразит, дважды за цветами приходил, значит, и в третий раз сумеет открыть это неизвестно что. Тут главное – аргументы для него подобрать убедительные. Камнем по голове, например. Потом связать и пригрозить что-нибудь отрезать.
Да, я вот такая кровожадная. Потому что не фиг было похищать, сначала меня целиком, а потом мое лицо отдельно. И чтоб мне лопнуть, если я Поползня не отловлю. Даже если не получится использовать его как ключ от двери в родной дом – просто пришибу. Чтоб неповадно было.
Филь-Филь тоже стоило бы найти, но тут, как говорится, вопрос приоритета. Домой я хочу больше, чем повыдергивать волосья этой мошеннице и воровке. А дома, глядишь, и морок пропадет, мое родное и в целом симпатичное личико вернется к хозяйке.
Все эти мысли помогли мне не впасть в уныние и настроили на боевой лад. Даже походка стала тверже. Еще чего, сдаваться заранее! Не на ту напали. Переживу я ваш песок, а потом…
– Что, оклемалась маленько, Филь-Филь?
Мы как раз дошли до цели, во всяком случае узкая улочка кончилась тупиком. В перегородившей дорогу стене была небольшая, но массивная дверь, запертая на амбарный замок. Старший тюремщик не торопясь возился с ключами, а младший задорно толкнул меня локтем в бок:
– Правильно. Чего нос вешать? В первый раз, что ли? На вот. – Я почувствовала, как его рука скользнула в мое декольте, и уже хотела врезать наглецу по физиономии, когда поняла, что он не просто извращенец, а действительно пытается помочь. Ну, как помочь – парень насыпал мне в вырез тех самых вялых гвоздик, точнее оборванных с несчастных цветочков лепестков. Понятия не имею, на кой черт это нужно, но здешний дурдом так увлеченно крутится вокруг цветов, что лепестки – неспроста.
В любом случае стоит сначала разобраться и только потом отвешивать пощечины, кому сколько набежит к тому моменту. Это программа-максимум.
А минимум – это выжить вот прямо сейчас.
Мощный толчок в спину заставил меня почти вбежать в противно скрипнувшую при открытии дверь. Ноги моментально увязли в самом настоящем песке почти по колено. Громкий хлопок за спиной возвестил торопливое бегство охраны – так они боялись того, что внутри. Я слышала ругательства старшего и торопливый скрежет ключа в замке – кажется, у тюремщика тряслись руки и он никак не мог нормально запереть опасное место.
Я же была внутри. Стояла, словно застигнутый светом фар ежик посреди шоссе. И даже не моргала. Осматривалась, ежесекундно ожидая нападения со всех сторон. Или еще чего-нибудь ужасного – ведь не зря тюремщики были так испуганы?
Но секунды текли с тихим шорохом, совсем как песок под ногами, а ничего не происходило. Только солнце, как раз поднявшееся в зенит на безоблачном небе, начало припекать макушку.
Я оказалась в просторном – шагов тридцать – сорок в поперечнике – круглом дворике, со всех сторон ограниченном высоченными стенами. Двор был засыпан песком, обычным таким, чуть желтоватым. Довольно крупным. Поскольку я была в кроссовках и джинсах, особенного неудобства он мне не доставлял, хотя я и увязла почти по колено.
Тюремщики наконец справились с замком и ушли, их шаги и ругань замерли в отдалении. Стало так тихо, что аж уши слегка заложило. Но и только – по-прежнему никаких ужасов.
Я еще раз внимательно осмотрелась. Убедилась, что дальше коленей в песок не погружаюсь, а подошвы моих кроссовок уже нащупали там, в глубине, что-то твердое, почти как брусчатка на улице. Без особого труда вытащила ногу из ловушки и осторожно шагнула вперед.
К пляжу меня приговорили, что ли?
Через полчаса я с удивлением убедилась, что если и помру здесь от чего-то, то это будут банальные голод и жажда. И перегрев. Солнце палило уже нешуточно, а в этой рукотворной пустыне не было даже намека на тень. Во всяком случае беглый осмотр ничего похожего не выявил. Посидев минут пять у стены, я решилась на второй заход, точнее обход. Раз такое дело – почему бы не прощупать периметр? Та дверь, через которую меня сюда впихнули, стоит отойти от нее на несколько шагов, почти сливается со стеной. Может, здесь еще такие найдутся? А что, не может же мое невезение длиться вечно. В крайнем случае, если не сбегу, то хоть тенек себе организую. А то рубашка, повязанная вокруг головы на манер бедуинской куфии, – это лучше, чем ничего, но все равно не панацея.
Вот кстати, почему никто из стражников не обратил внимания, во что я одета? Ведь платье свое Филь-Филь унесла с собой. Значит, это все же иллюзия, а не обмен телами. Уже хорошо.
Под такие мысли я довольно бодро ползла вдоль стены. Потом встала, пошла. Потом от скуки пару раз подпрыгнула. И поняла, что допрыгалась.
Глава 8
Девы и юноши, старцы и дети,
Флагу свободы привержены вы!
Мы защитили в боях добродетель,
На баррикадах последней войны!
Совет блюстителей начинается с гимна Свободы. Едва мы сели с четырех сторон квадратного стола, как оркестр и хор за стеной не пожалели пальцев и легких. Это было нетрудно: цветов во дворце Совета достаточно, и каждый музыкальный трудяга очень хочет быть приглашенным еще раз.
Я застал королевские советы, при отце последнего монарха, молодой секретарь, не то чтобы рассчитывавший на карьеру, но не имевший ничего против нее. Перед тем как сесть, кланялись его величеству и быстро шептали молитовку Старобогу. Но точно никто не смотрел на губы другого, стараясь понять, молится тот или нет, – в юности такие вещи схватываются навсегда.
Со стороны наша четверка может показаться квадратом. На самом деле мы – пирамида. Три угла основания: блюститель Справедливости, блюститель Мира, блюститель Созидания – я. А над нами возвышается блюститель Добродетели.
Первым взял слово блюститель Мира, тучный заика. Идеальный военный министр, которого презирают и офицеры, и рядовые воины, а значит, он никогда не совершит переворот. Он доложил, что на границе порядок, соседи нас боятся и готовы честно торговать.
Я помнил времена, когда новая власть пыталась подарить Свободу и Добродетель соседним герцогствам и королевствам. Увы, в захваченных землях увядали не только цветы, но и колосья и деревья. Впрочем, вражеские ответные походы с целью завладеть ничейным королевством тоже оказались бесплодны – воины начинали задыхаться в самый неподходящий момент. Поэтому установился худой мир – наши мануфактуры, производившие прежде изысканные ткани, фарфоровую посуду, гобелены и прочие радости для наших аристократов, теперь производят то же самое для аристократов зарубежных. А из-за границы к нам спешат повозки со свежесрезанными цветами. За это все, между прочим, отвечаю я.
Ну ладно, слушайте отчет, неуважаемые негоспода.
Говорил я кратко: колеса крутятся, прялки прядут, живописцы покрывают вазы нашими знаменитыми рисунками. Обязательно добавил, что все соблюдают нормы Добродетели. Исправно трудятся на мельницу бюджета и городские театры, между прочим, каждый дает доход не меньше гобеленовой мастерской. Репертуар, уважаемые братья, тоже соответствует нормам, в этом сезоне две премьеры: «Уличенный щеголь» и «Раскаявшаяся куртизанка».
Добродетельные братья улыбнулись, и я воспользовался моментом подсыпать щепоть горечи:
– Вы помните мое обещание – до Зимнего праздника не брать взаймы у бывшего короля? Праздник был два месяца назад, поэтому из казны взято пять тысяч золотых бескоронок.
– С этого момента подробнее, – оживился блюститель Справедливости.
– Подробности можете прочитать на досуге, – ответил я и положил на стол толстую папку, слегка придвинув к оппоненту. Но не под нос: пусть выбирает, взять или оставить. – Мною расписана трата каждой сотни, и все – на цветы. Мастерицы-надомницы требуют хотя бы ромашек по фиксированной цене – рынок для них дорог. Прикованным к колесам тоже нужны еще живые цветы, а не сухой гербарий. Мы ведь хотим, чтобы колеса вертелись?
Блюститель Справедливости вопросительно взглянул на вершину пирамиды – блюстителя Добродетели. Тот изобразил почти незаметную улыбку – знак того, что мне вопросы больше задавать не нужно.
Справедливник столь же незаметно вздохнул и приступил к своему докладу.
В Городе все в порядке, даже порядочней и добродетельней, чем можно ожидать. Правда, периодически встречаются хитрецы и ловчилы, которые пытаются торговать по завышенной цене или перемещаться из квартала в квартал, не зарегистрировавшись ни в одном из них. Также некоторые юноши и девы, посмотрев комедии про раскаявшихся куртизанок, пытаются уподобиться героям, согрешить, а потом раскаяться. Нет, что вы, пьесы запрещать нельзя, они приносят доход.
В остальном же все в порядке. Как известно, главная угроза Добродетели – девочки-сироты и еще не старые вдовы. Департамент Справедливости следит, чтобы они все были зарегистрированы вовремя и жили под патронажем покровителя, добродетельность которого установлена справкой.
Оратор закончил и грустно взглянул на нас: надеюсь, вопросов не будет.
– Очень хорошо, что вы следите за театральным репертуаром, – неторопливо начал я. – Вы также контролируете поступление в Город цветов из Тумана? А сколько вам известно частных песочниц?
Блюститель Справедливости оглядел братьев-коллег, ища защиты от вопросов. Потом ответил на один неуверенным тоном:
– Две или три.
– По моим сведениям, их не меньше четырех, – жестко сказал я, – а скорее всего, больше. Их содержат Призраки Ночи для наказания недостаточно сообразительных должников и недостаточно добродетельных девиц. Я пару раз слышал шепот на мануфактурах: при свергнутом тиране частных эшафотов не было.
– Похоже, на уме у вас только тиран, свергнутый народом, – вздохнул оппонент.
– Что у меня на уме, то на уме, – заметил я, – а вы ответьте: сколько в Городе частных песочниц и почему ваш департамент делит власть с Призраками, добывающими цветы из Тумана?
Блюститель Справедливости молчал, я тоже. И тут впервые взял слово блюститель Добродетели:
– Не мною сказано: песок может быть самой мучительной казнью и самым легким наказанием. В любом случае бесконтрольное использование его не преумножает добродетель…
