До встречи в раю

скачать книгу бесплатно


Михайлов расцвел, рысцой потрусил в парк. А Коростылев, чеканя каждое слово, будто зачитывая присягу, произнес:

– Товарищ подполковник, я, как ответственное лицо, заявляю, что вы не имеете права передавать бронетехнику бандформированиям. Вы нарушаете… Вы превышаете свои полномочия!

– Заткнись, капитан! Не время болтать. Подполковник Лаврентьев ни одного патрона не отдал бандитам… Бегом в парк! Не рассуждать! Танк еще не разучился водить?

– Никак нет… – Старый служака, кажется, стал что-то понимать.

– Давненько не разминались на «главной ударной силе сухопутных войск», – произнес Лаврентьев, когда запыленные танки остановились у штаба. – Механики-водители, ко мне!

Оба капитана шустро выскочили из машин, встали перед командиром.

– Первое. Нейтралитет пока не отменяю. При встрече с нашими угнанными танками на таран идти не будем. Второе. Наша задача – вырвать у фундаменталов начальника штаба майора Штукина, который сегодня захвачен в заложники.

Появился начальник разведки. На его красном помятом лице читался газетный шрифт – отсыпался после дежурства.

– Твоего шефа Сабатин-Шах взял в заложники. Требуют выкуп – три танка. Ситуация ясна? Штаб у них по северной дороге и влево перед самым выездом из города, так?

– Да, в здании общежития ПТУ, – подтвердил Козлов. – Там у них, где столовая, есть подвал. В нем пыточную камеру устроили.

– Давай три свое ухо, – не выдержал Лаврентьев. – Думай, черт бы тебя побрал, где его могут прятать? Ты начальник разведки или нет?

Козлов собрал морщины на лбу, снова пожевал губами, будто произносил известную только ему молитву.

– У него здесь живет двоюродный брат Рама, ярый фундик, он один из его ближайших помощников… У него большой дом за высоким каменным забором. Есть и подвалы – с вином. Очень любит это дело…

– Знаю этого живодера, – перебил Лаврентьев. – Метров двести или триста от общаги. Но с чего ты решил, что его будут прятать именно там?

– Чтобы никто не знал и не проговорился. А брату он доверяет как себе.

– Ладно. Мосты сожжены. Козлов, ты во втором танке – за командира. Начнем со штаба. Стрелять по моей команде. Осколочно-фугасным… – И про себя добавил: «Я вам устрою нейтралитет!»

Они выехали на шоссе, прогрохотали мимо сожженного гастронома, повернули на центральную улицу. Вид несущихся куда-то на огромной скорости танков внушал ужас случайным прохожим.

Лаврентьев включил переговорное устройство, проверил связь с Коростылевым:

– Как самочувствие? Хорошо? Восторг? Тогда гони прямо!

Потом он соединился с начальником разведки, приказал подготовиться к стрельбе.

– Я уже подготовился, – доложил Козлов.

За время затворничества Лаврентьев знал лишь одну дорогу – до Кизыл-Атрекского моста, а далее прямо и прямо, до самого второго караула, где даже в самую жару лежали, всегда холодные, груды и штабеля смертельного груза: сотни тысяч тонн боеприпасов. Только он один и Коростылев, как самый старожил, знали точное количество этой огромной, спящей, разрушительной силы, которой хватит, чтобы разнести до молекулярного состояния всю Долину, изменить течение реки, сделать из ойкумены сплошную серую пустыню с вкраплениями красного.

Лаврентьев сначала хотел идти на штаб Сабатин-Шаха, но понял, что лучше захватить его двоюродного брата по имени Рама. На перекрестке он приказал повернуть, чтобы выйти к дому не по северному шоссе, а по переулкам и полям.

Они подъехали к белому каменному забору. Лаврентьев развернул пушку назад и скомандовал Коростылеву «полный вперед». Танк выдавил железные ворота и кусок стены, по развалинам въехал во двор. Здесь был маленький оазис: росли деревья, цветы, в глубоком арыке журчала вода. В доли секунды Лаврентьев оценил это великолепие, снова развернул пушку, нацелив ее в окно, спрыгнул с брони и с автоматом наперевес ворвался в дом. За ним следом бросился Козлов. Где-то в потемках завыла женщина. Хозяин, тучный человек лет тридцати, держал автомат и бледнел на глазах. Командир отобрал у него оружие, коротко скомандовал:

– Выходи!

Рама подчинился, угрюмо попросив:

– Семью только не трогайте!

– Нам нужен ты, – сказал Лаврентьев. – Живо на танк!

Хозяина дома посадили на башню.

– А теперь говори, где майор Штукин? Иначе я разнесу твой дом в щепки.

Рама обильно вспотел, по мясистому лицу потекли капли.

– Козлов, заряжай! – скомандовал Лаврентьев мертвенным голосом, от которого даже у Коростылева пошли мурашки по телу.

Козлов равнодушно кивнул и пошел выполнять команду.

– Не надо, я все скажу, – вырвалось у Рамы. – Его держат в подвале общежития… Там сильная охрана. Вы все равно ничего не сможете сделать!

– Ты нам поможешь, – произнес Лаврентьев. Злая, разрушительная энергия переполняла его, вела, придавая каждому действию уверенность и точность. Воспрянул дух власти, борьбы и воли к победе.

Раме приказали сесть на башню, связали ему ноги. Лаврентьев спустился вниз. С торчащей наверху фигурой они и тронулись.

Серое здание, прыгающее в триплексах, – штаб. Окно третьего этажа – огонь! Вспышка, грохот, пыль. Так вколачивается истина и достигается справедливость.

Рама мешком свалился в башню – деморализованный и бледный.

– Не сдохнешь! – крикнул Лаврентьев, саданул его крепко в челюсть, показал наверх: – Вперед!

Путаясь в веревках, Рама полез обратно…

Козлов остановился позади и длинными очередями крошил стекла окон. Звон бьющегося стекла подавляет врага.

– Рама, – Лаврентьев дернул пленника за штанину, – сейчас ты будешь громко кричать, так, чтоб слышали все, особенно твой брат Сабатин-Шах. Повторяй вслед за мной… «Командир российского полка подполковник Лаврентьев требует немедленно вернуть заложника майора Штукина. В противном случае будет уничтожена моя семья, которая находится в танке…»

Пленник не заставил себя ждать, возопил сипло, с надрывом.

В ответ раздались выстрелы. Пленник пригнул голову. Лаврентьев тут же отреагировал:

– Козлов, а ну-ка засади по второму этажу осколочно-фугасным!

И, прежде чем тот выполнил приказание, дернул Раму за штанину. Пленник послушно юркнул вниз. Облако дыма и пыли на какое-то время закрыло вход.

– Вылазь! – скомандовал Лаврентьев. – Передай, что мы сейчас раздолбим все здание!

Рама стал выкрикивать слова ультиматума, причем голос его изменился, стал обреченным и визгливым, будто у него оборвались голосовые связки.

Вдруг в одном из окон первого этажа что-то блеснуло, грохнуло, и хвостатое пламя буквально ударило в триплексы. Граната задела башню и ушла в сторону. С запозданием в две секунды ответил Козлов. Снаряд попал в окно. Когда рассеялась пыль, появился человек. Он выглядывал из подъезда и отчаянно махал тряпкой. Оглушенный Рама сидел на дне танка и мотал головой. Из ушей у него текла кровь.

– Пусть Рама выходит, а ты получишь майора!

– Скажи им, пусть сначала выведут майора! – распорядился Лаврентьев.

Но пленник не реагировал, вращал выпученными глазами и нечленораздельно мычал. Тогда Козлов вылез на башню.

– Живо гоните майора!

Боевик с тряпкой скрылся. Прошли минуты…

– Они тянут время, – включив связь, сказал Лаврентьев. – Ждут подкрепления, чтобы атаковать с тыла. Я этих мерзавцев-недоучек знаю! Ну-ка всади еще парочку по третьему этажу!

Здание заволокло дымом, сквозь черные клубы проблескивали, вырывались, будто соперничая, ярко-красные языки пламени. «Наверное, сейчас там жарко», – подумал Лаврентьев.

– Веди наблюдение с тыла! – приказал он Козлову.

– Вас понял, командир! – отозвался капитан.

Из клубов дыма появился Штукин. Он шел, прихрамывая, по битому стеклу, пыли, осколкам камней, щурясь то ли от дыма, то ли от яркого солнца. Лаврентьев приоткрыл люк и крикнул:

– Беги во вторую машину!

Штукин заковылял с ускорением, командир успел разглядеть его опухшее лицо, разорванный рукав куртки… Майор неуклюже вскарабкался на броню, и, когда он исчез в люке, Лаврентьев скомандовал: «Вперед!» Теперь Козлов шел впереди, а Лаврентьев в пятидесяти метрах позади. Когда отъехали на значительное расстояние от штаба, командир приказал притормозить, разрезал ножом путы и отпустил пленника восвояси. Штаб полыхал, о размерах потерь и ущербе можно было догадываться. «Вот вам урок, – злорадно подумал Лаврентьев, – в лучших американских традициях. Только в русском исполнении…»

Только он успел подумать об этом, как впереди, на другой стороне моста, увидел два танка. Чьими они были, он не разглядел.

– Командир, впереди танки! – вышел на связь Козлов.

– Вижу! К бою!

Но их опередили. В ничтожно короткие мгновения Лаврентьев физически ощутил, как ему в лицо уперлось жерло танковой пушки. Он понял, что опаздывает, катастрофически и непоправимо, что доли секунды потеряны, что стабилизатор не успевает за руками, что не хватает… Короткая вспышка, танк противника скрылся в пыли, а машина Козлова брызнула снопом искр. И тут Лаврентьев нажал спуск, выстрелив в облако пыли, вслепую. И уже по слабым очертаниям танка, чутьем понял, что попал… Прошли неуловимые секунды, какой-то миг, бронированная машина вздрогнула, сдетонировала боеукладка, страшной силы взрыв вырвал башню, подбросил ее на несколько метров, будто крышку от бутылки. Башня вонзилась в асфальт и так и замерла ребром, оттопырив мертвый ствол. Из танка Козлова раздался ответный выстрел, но ушел куда-то в сторону… Лаврентьев увидел, что танк горит. «Выходи, бросай машину!» – закричал он, надеясь, что Козлов услышит. Ему захотелось броситься на помощь, хотя он прекрасно сознавал абсурдность этого шага: расстреляют из второго танка, который дал задний ход, съехал с пригорка и затаился. Внезапно он услышал радиопереговоры и подумал, что на связь вышел начальник разведки. Но это был не он. Несмотря на треск и шорохи в эфире, Лаврентьев узнал голос Моносмирова: «Нас обстреляли неизвестные танки. Один подорван!» Лаврентьев чертыхнулся, заскрежетал зубами:

– Моносмиров, сукин ты кот, это я, твой командир! А ну, иди ко мне!

Лаврентьев вылез из башни. Козлов был уже наверху, а Штукин и Михайлов, пригнувшись, бежали к его танку.

– Сейчас рванет! – крикнул Козлов, спрыгивая на землю…

Они еле втиснулись внутрь. У Михайлова было рассечено лицо и вся грудь залита кровью.

– Хорошо, рикошетом прошла, а то получили бы братскую могилу!.. – возбужденно орал Козлов. – Пушку заклинило… Хотел впиндюрить, да не попал.

Но Лаврентьев не слушал, он посылал в эфир очереди замысловатой брани, обещал кару жестокую и беспощадную:

– Танки на место, гаденыш! Прямо сейчас, пока я вас бомбами не забросал. Ты с кем воевать надумал, засранец?! Да я вас всех в дуло засуну!..

– Товарищ подполковник, я все понял. Я не знал, что это вы… Я думал, это фундики! Честное слово! И разрешите танки вернуть позже? Без них никак нельзя!..

Танк круто развернулся, пыхнул сизым дымом и, набирая скорость, пошел по дороге с чахлыми деревьями по обочинам. Моносмиров уходил, не отвечая на лаврентьевский мат.

Лаврентьев проводил танк взглядом через прицел, видел подпрыгивающую башню, под которую он должен был вонзить снаряд… Танк скрылся за поворотом, и он медленно снял руки с пульта, так и не разобравшись в себе: что он больше пожалел – полковой танк или мальчишку-беглеца. «Пусть воюют…»

Перед въездом в полк Лаврентьев вылез на башню. Прапорщик открыл ворота… Прибежал Костя Разночинец, потащил Михайлова перевязывать. Ольга стояла на пороге штаба и со страхом смотрела то на Михайлова, то на командира, то на потемневшего лицом Штукина. Будто преодолев внутреннюю преграду, она устремилась к Лаврентьеву, но на последних шагах, наткнувшись на его взгляд, остановилась. Командир глянул на нее равнодушно и, ни слова не сказав, прошел в кабинет.

И снова началась война: фундаменталы начали штурм. Они посчитали себя уязвленными, а полководческое предвидение и предосмысление Сабатин-Шаха подсказало, что момент выбран удачный. Враги упоены временной победой, военные успокоились, получив своего начштаба, к тому же удачно сгорели два танка. И, надев на головы измятые повязки неопределенного цвета, они с гиканьем, выстрелами и минометной канонадой бросились на ворота и забор…

– Команчи! – воскликнул прапорщик, дежурный по КПП. Это был условный сигнал опасности. И тут же юный боец пал замертво. Бронетранспортер на центральной аллее заговорил огнем. Увы, боестолкновения стали однообразными, повторяющимися, люди смирились с участью, они отупели от кровавой и дымной схожести дней, жили и двигались как большие грязные марионетки с крупными зубами, жесткими бородами, вонючими автоматами и ирреальной злобой. Грязные повязки на головах отлетали вместе с головами или падали на землю, такого же нейтрально-серого цвета.

Сцена – территория полка – покрылась дымовым занавесом, еще продолжались отдельные выстрелы, как неуместно затянувшиеся аплодисменты. Еще кто-то кричал и стонал; в небесах по-прежнему скучно висело светило.

На носилках унесли прапорщика. Пули пробили его грудь и живот, вырвав и разбросав на пыльном асфальте кровоточащие куски. Вероятно, стреляли разрывными пулями, а может, кто-то еще бросил гранату. Костя снял очки, вытер заслезившиеся вдруг глаза… Не правы те, кто утверждает, что хирурги – бесчувственные люди. Просто их раны покрылись коркой. Капитан уже ничем не мог помочь, и хорошо, что прапорщик умер сразу, не мучаясь, хорошо, что долго не лежал в этой высушенной грязи, под взорами любопытствующих, которых при жизни всегда притягивает зрелище чужой смерти…

* * *

И у старины Хамро был смутный час, есть во времени такой несчастливый час, сжатый безмолвным ужасом, внутренним огнем напоенный, перекрученный в черном пространстве и слитый с ним. Именно в этот час Хамро решился уйти из опустевшей тюрьмы. Тюрьма – единственное место, где двери имеют замки лишь снаружи. Хамро сидел безмолвным истуканом, прислушивался к шорохам, ирреальным звукам, отдаленным постукиваниям, порой ему чудились тихие шаги в гулком тюремном коридоре.

Везде были следы разгрома: матрасы, валявшиеся на полу, горы тряпья, осколки ампул, ложки, алюминиевые миски, коробки из-под чая, бирки с фамилиями, сорванные с груди. Тут Хамро вспомнил, что так и продолжает носить свою этикетку. Он оторвал ее, но наземь не бросил, а спрятал в кармане. Очень хотелось есть.

Утром он понял, что в свихнувшемся городе есть только одно место, где он может, во-первых, спастись, а во-вторых, официально подтвердить в случае необходимости свою лояльность к оставшемуся сроку и горячее желание его отбыть и искупить. Он пересек мертвое пространство между полком и тюрьмой, завидел дощечку, припертую к забору, – здесь прапорщики и лейтенанты срезали свой путь, – поднатужился, с разбегу вскочил на нее, ухватился за край забора, еще разок поднатужился, застряв на верху, и перевалился на другую сторону. Хорошо, что его сразу не застрелили.