скачать книгу бесплатно
Макс посмотрел не потолок, почесал затылок.
– Нет, Кирилл, я такого не знаю.
– И вообще никогда не слышал о нем?
– Никогда… А почему ты спрашиваешь?
– Звонил мне вчера этот Батуркин. Интересовался, много ли уже я дал концертов. Вот как! Мной уже акулы шоу-бизнеса интересуются! Скоро автографы на улице раздавать буду… Ладно, пойдем пиво пить, а то во рту пересохло.
Мы вышли из медпункта. Ирина любовалась мною. Сейчас я выглядел именно таким, каким она хотела меня видеть на сцене летнего театра. Меня же эта клоунада веселила.
– Продюсер! – Я щелкнул пальцами и указал Максу место рядом с собой. – Иди слева от меня. А имиджмейкер – справа!
Наша троица продефилировала по набережной в сторону паба. Я поручил Максу отбивать от меня поклонников, а Ирине следить за тем, чтобы у меня не смазался макияж. Мы так смеялись, что привлекали внимание проходящих мимо людей. У входа в пивнушку Макс с нами распрощался, он спешил на соревнования по армрестлингу среди отдыхающих, где возглавлял судейство. Мы с Ириной сели за стойку. Ирина заказала стаканчик "Эфеса", а я – чешского "Козла", что гармонично соответствовало моему дурашливому настроению и желанию в чем-то уподобиться парнокопытному сатиру. Мы взяли кипящие белой пеной кружки и тотчас увидели на двери в посудомоечную афишу с моим именем.
– Слава идет за мной по пятам, – сказал я, неудачно глотнул и закашлялся. Изобилие афиш на набережной меня уже забавляло. Они представлялись мне частью веселого сценария, который придумали и разыграли на первое апреля мои друзья.
– Лично я обожаю детективы – и фильмы, и книги, – признался молоденький, как школьник, бармен, заметив наш интерес к афише. – Обязательно пошел бы, если бы не работа.
– Жаль, – ответил я. – Зрителей было бы уже трое.
Ирина не сдержалась, а я не смог вовремя наступить ей на ногу, потому как стульчики были высокими, и ножки моей болтушки висели над полом.
– Вам выпал уникальный шанс познакомиться с героем этого вечера непосредственно, – сказала она, показывая на меня.
Пиво снова не пошло мне в горло, и я опять закашлялся.
– Вы в самом деле Кирилл Вацура? – обрадовался бармен, глядя, как Ирина стучит кулаком по моей спине.
– Да, в самом деле, – прискорбно кивнул я. – И это обстоятельство почему-то препятствует утолению моей жажды.
– Теперь я вдвойне жалею, что не могу попасть на ваше выступление, – расчувствовался бармен. Он перестал полировать полотенцем бокал, оперся локтями на стойку и стал с неподдельным интересом разглядывать нас с Ириной.
– Заверяю вас, что вы не много потеряли, – откашливаясь, заметил я.
– Скромность – удел великих, – прокомментировала мою реплику Ирина и снова врезала мне по спине кулаком.
– А вы его, простите, жена? – начал проявлять наглую любознательность бармен. Как всякий простой приземленный человечишка, он хотел вынюхать интимные подробности личной жизни звезды.
– Имиджмейкер, – ответила Ирина.
– Надо же! – чему-то восхищался бармен. Он был еще очень молод и не успел привыкнуть к лицедеям, фокусникам, целителям, шутникам, певцам и прочей заезжей шушере, которая в сезон гребешком прочесывала Побережье. – А можете оставить автограф?
– Запросто, – ответила за меня Ирина.
Бармен обрадовался, отодрал кнопки с афиши, снял ее и расстелил передо мной на стойке. Я взял фломастер, долго прицеливался к афише, выбирая место для автографа, долго думал, какие слова должны исходить от эстрадной звезды столь внушительного масштаба и, наконец, почему-то по-английски написал: "Every cloud has a silver lining" ("у всякой тучи серебряная подкладка", английский вариант русской пословицы "нет худа без добра"). И ниже размашисто расписался.
– Спасибо! – трогательным голосом произнес бармен. – А теперь автограф вашего имиджмейкера!
Ирина тоже расписалась: "Ирина Гусарова"; последнюю букву "а" она изобразила в виде кошечки с высоко торчащими, как у ослика ушками. Бармен бережно, как драгоценную реликвию, возвратил афишу на прежнее место.
– Позвольте мне угостить вас коньячком? – предложил он, вволю налюбовавшись афишей.
Мы позволили, и даже не один раз. Бармен разошелся, выставил ликер "Сотерн комфорт", мы дружно пересели за столик, где я с доброй снисходительностью объяснял бармену, что мы, супер-пупер-звезды, такие же простые люди, но у нас есть одна привилегия: сжигать себя без остатка и озарять своим золотым свечением наших любимых, дорогих зрителей… Бармен так расчувствовался, что расплакался у меня на плече, а потом нетвердой походкой пошел к стойке за темно-зеленым штофом "Олд скотч виски". Неизвестно, чем бы закончилось наше общение, если бы Ирина не вспомнила о моем выступлении в летнем театре. Шел уже седьмой час!
Схватившись за руки, мы пулей выскочили из паба. Ирина не могла бежать на своих высоких каблуках и разулась. Мобильный телефон, висящий на ее шее, болтался из стороны в сторону, как маятник часов. Мы мчались по набережной, лавируя между пешеходами, словно спускались на лыжах по трассе слалома.
– Это конец… – задыхаясь, кричала Ирина. – Мы опоздаем…
Я не смотрел на часы и уже придумывал себе оправдание. Ничего страшного. Именитые суперзвезды всегда немного опаздывают, разогревая зрительское нетерпение. Жаль только Макса, он наверняка переживает, кусает губы и ходит вокруг театра в своей расстегнутой рубашке. Но мы зря ставили под сомнение свои спринтерские качества. За пятнадцать минут до начала мы подбежали к служебному входу в летний театр. Макс с перекошенным лицом стучал пальцем по часам, а потом по голове, снова по часам, и снова по голове.
– Кирилл, мы же договаривались! – с упреком произнес он. – Директор пришел! С супругой!
Я подумал, что он шутит. Макс подтолкнул меня к служебному входу. Ирина на ходу пыталась привести мою прическу в порядок, но мне казалось, что она просто выдергивает торчащие в стороны волосы.
– Запомни: на все у тебя ровно час! – давал последние напутствия Макс. – Я буду стоять справа от тебя, за кулисами, и показывать, сколько осталось… По-моему, ты здорово выпил… Нет? Значит, мне показалось… Не волнуйся! Веди себя естественно, сыпь во все стороны глупые шуточки, публика это любит. И обязательно прибереги минут пятнадцать – двадцать на вопросы. Публика обожает слать актерам записочки со всякими каверзными вопросами…
Мы поднялись по ступенькам и зашли в какой-то сырой предбанник, напоминающий гримерную. Здесь Ирина выдрала из моей головы еще один клок волос, а потом, послюнявив кончик пальца, вытерла с моей верхней губы след от ликера.
– Не забывай о главных правилах публичного выступления, – поспешно инструктировал меня Макс. – Помни, что Герберт Спенсер превыше всего ставил те слова, которые вызывали стойкие и ясные ассоциации с предметами и явлениями жизни… И держи в голове пример, как Маколей использовал образную речь и стремился сбалансировать контробвинения в адрес Карла Первого…
– Что я должен сбалансировать? – уточнил я.
Хлопая глазками, Макс отшатнулся от меня. Тут противным мычаньем подал сигнал мобильник Ирины. Она схватила трубочку, которая легко затерялась в ее ладони, и прижала к уху.
– Алле… Да… Ах, в самом деле! Спасибо вам большое! Я сейчас вернусь! – Подняв взгляд на меня, она сказала: – Я забыла в пабе свою сумочку.
У меня потихоньку начались завихрения в голове, и мне стало трудно сосредоточиться. Более всего я сейчас хотел посидеть на лавочке в самой глуши большого старого парка. Но подлый Макс выталкивал меня на сцену, к старушкам в ажурных шляпках. Ирина чмокнула меня в щеку, пожелала "ни пуха, ни пера!" и побежала за сумочкой.
– Пора, – сказал Макс и опустил свою ладонь мне на плечо.
Мне послышались в его словах нотки сочувствия. Таким тоном, наверное, палач приглашает жертву на эшафот. Я почему-то медлил. Можно сказать, Макс вытолкнул меня на сцену. В первое мгновение мне показалось, что я попал не в то место, в какое мне было надо. Принципиально не в то. Как если собираешься зайти в свой рабочий кабинет, а попадаешь в женскую баню. Я стоял над заполненным под завязку зрительным залом. Все до единого ряды были заняты. Даже в проходах стояли люди. Мощные прожекторы поливали меня сверху горячим ослепительным светом. Сотни глаз смотрели на меня, на мои руки, ноги, прическу, улавливая движение ресниц и дрожь на губах. Какое-то время стояла гнетущая тишина, а затем раздались аплодисменты.
Неимоверным усилием воли я подавил в себе желание немедленно убежать за кулисы. Я оглянулся и увидел Макса, который делал какие-то замысловатые движения руками и ртом. Я догадался, что он показывает мне на стойку с микрофоном. Аплодисменты утихли, и воцарилась тишина. Человеческая масса ждала от меня каких-то слов. До меня доносилось чье-то приглушенное покашливанье, да капризное хныканье ребенка. Я шагнул к стойке, мысленно отметив, что с ногами произошла какая-то странная загипсованность, взял микрофон, постучал по нему пальцем, и могучие динамики тотчас отозвались: бум-бум-бум! Зрители снова зааплодировали. Они пока еще неплохо относились ко мне и не ленились хлопать по любому глупому поводу. И вот в ту минуту, окончательно протрезвев, я понял, что пришло время сказать что-то умное.
Эта задача оказалась для меня самой трудной. Я мысленно преклонялся перед стоическим терпением зала, который вел себя тактично и тихо, и мучительно придумывал первую фразу, призванную сбалансировать стойкие и ясные ассоциации Маколея по отношению к Карлу Первому.
И тут мой ангел-хранитель снизошел на меня и врезал мне по голове книжкой. Я понял, о чем и как надо говорить! Месяц назад московское издательство издало роман "Морской узел", в котором автор с изрядной долей приукрашивания описал мои злоключения во время предвыборной кампании на пост мэра. Эту самую книжку я и стал пересказывать достопочтенной публике. Своими словами. Главу за главой. И проходила минута, вторая, третья, а я все больше вживался в драматический мир своего литературного двойника и все меньше обращал внимания на сотни сверкающих аки бриллианты глаз. Я говорил все громче и уверенней, я начинал двигаться по сцене, и в дело пошли мимика и жесты; я размахивал руками, изображал полет на спортивном самолете, стрельбу, драку, я озвучивал диалоги, подделывая голоса других персонажей. Когда я добрался до самого трагического момента моей истории, до сюжетной кульминации, я чуть не свалился со сцены на головы притихших зрителей, благо, что вовремя схватился за стойку микрофона.
Заткнувшись на последней точке эпилога, я низко поклонился залу, хотя с большим бы удовольствием лег на сцену и свернулся бы по-собачьи, калачиком. Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и совершенно обессилевшим. Я даже не услышал взрыва аплодисментов. Повернув голову к кулисам, я увидел малиновое лицо Макса. Глаза его были размером с женский лифчик солидного номера; он махал обеими руками, словно закидывал себе в рот большие и тяжелые орешки. Не чувствуя ног, я ушел со сцены. Макс схватил меня за руку и, перекрикивая гул аплодисментов, зашипел на ухо:
– Ты с ума сошел, Кирилл!! У тебя был всего час! А ты выступал час пятьдесят!
Тут на меня налетела пушистая, сладкая, прыгающая как мячик, Ирина, принялась покрывать мое лицо поцелуями и взахлеб выражать свой восторг. За ее спиной толпились какие-то ряженые с хмурыми лицами. Кто-то высоким и гнусавым голосом повторял: "Ни хрена себе разогрев! Это просто издевательство надо мной!" Я плохо понимал, что происходит. Макс, повернув меня за плечи, снова вытолкнул на сцену. Покачиваясь, я вышел под софиты. Зал встал, продолжая рукоплескать и выкрикивать нечто отрывисто-хвалебное. К краю сцены подошла старушка в светлом сарафане, со сморщенными коричневыми плечами, покрытыми пигментными крапинками. Она протянула мне привядший букет гладиолусов. Я на автомате принял цветы и хотел поблагодарить, но старушка уже затерялась в толпе. Готов был поспорить, что она была в ажурной шляпке! Тут рядом со мной оказался Макс. Он взял меня за руку, подвел к краю сцены и принудил еще раз поклониться.
Аплодисменты стихали, люди поспешно покидали зал. Угрюмые личности в синих спецовках заносили на сцену акустические колонки, музыкальные инструменты и разматывали провода. Я свою миссию закончил. Макс повел меня на выход. Ирина, следующая рядом со мной, неумело вскрыла бутылку шампанского и облила двух танцовщиц в золотых с блестками купальниках. Гримерная была битком набита людьми, похожими на пеструю мешанину из конфет. Крупный молодой мужчина с женственным лицом и длинными, посеребренными искусственной сединой волосами, сидел перед зеркалом и нарочито громко, чтобы слышал я, говорил:
– Какой-то пигмей возомнил себя звездой… Зрители чуть от скуки не померли, меня заждались… Тоже мне, Андроников… Осторожней! Над глазами тени надо посветлей… И губы, губы обрисуй четче…
Девушка с макияжным набором крутилась вокруг певца пчелкой. Я хотел вспомнить, где видел этого женоподобного человека с лошадиными глазами, но Ирина протянула мне стаканчик с шампанским и сказала:
– Давай пей! За дебют!
Мы оказались на улице. Один людской поток выливался из театра, а другой, зажатый милицейским оцеплением, готовился хлынуть в освободившийся зал. Макс наспех пожал мне руку и, сунув папку под мышку, побежал к своему шефу за дальнейшими указаниями.
Через живую милицейскую изгородь и двойное кольцо легковых автомобилей мы вырвались на свободу. Едва мы вышли за ворота дома отдыха, на нас стали нападать поклонники заезжего кумира с женственным лицом:
– Лишнего билетика не будет?.. Куплю лишний билетик…
– Зря я не спел арию из "Лилового негра", – сказал я Ирине. – А вдруг и у меня появились бы поклонники?
Ирина, прекрасно понимая, в каком я состоянии, повела меня на наш пляж, где в это время уже не было отдыхающих, и только чайки бродили по гальке, выискивая кусочки печенья или яблочные огрызки. Там, у самой воды, где был слышен только тихий всплеск волн, мы распечатали вторую бутылку шампанского.
– Честный бармен, – сказала Ирина, проверяя содержимое своей сумочки. – Ничего не украл. Знаешь, как он узнал номер моего мобильника? Нашел в моей записной книжке телефон Ленки – парикмахерши, моей подружки, ты ее помнишь – позвонил ей и спросил у нее мой телефон.
Слишком храбрая чайка приблизилась к нам и несколько раз клюнула лежащие на гальке гладиолусы. Пробка, вылетевшая из бутылки, спугнула ее. Птица побежала, растопырив крылья, и медленно взмыла в воздух.
– Что-то мне тревожно на душе, – признался я, осторожно, "по стеночке" наполняя пластиковые стаканчики.
– Это потому, что ты разворошил память и как бы заново пережил те страшные выборы.
– Наверное, ты права, – согласился я.
Глава пятая. Треск шейных позвонков
Вот чего я не ожидал от Макса, так это того, что он сдержит слово. На следующий день он предоставил в наше с Ириной распоряжение небольшую прогулочную яхту с двумя латаными парусами и небольшим камбузом, напоминающим железнодорожное купе. На корме стояла коробка с двумя бутылками шампанского, копченым цыпленком и яблоками.
– До вечера яхта ваша! – объявил Макс и с жестом, символизирующим барскую щедрость, вручил мне доверенность.
Я по своим врожденным качествам чаще считаю себя должником других, нежели наоборот, и потому горячо поблагодарил Макса, но по-хозяйски практичная Ирина то ли в шутку, то ли всерьез заявила:
– А почему шампанского так мало? Кажется, речь шла о ящике!
Макс отделался какой-то дежурной шуткой и спешно покинул причал. Мы запрыгнули на палубу, и я занялся парусами.
– Могу представить, сколько он заработал на тебе, – сказала Ирина, провожая удаляющегося Макса взглядом. – В театре был полный аншлаг. И если помножить количество зрителей на цену одного билета, да вычесть типографские расходы…
Пока она подсчитывала, сколько заработал на мне Макс, я вывел яхту из акватории и взял курс в открытое море. Слабый ветер гнал небольшие волны, с которыми наше суденышко справлялось легко, лишь нос, зарываясь в воду, выбивал брызги, и поскрипывали старые снасти. Ирина разделась и села на бушприт, как в седло. Я закрепил румпель и спустился в камбуз, чтобы приготовить нам кофе, но меня отвлек телефонный звонок. Я уже говорил, что на пляже по принципиальным соображениям отключаю мобильник, но в открытом море надо было подчиняться правилам судовождения и все время быть на связи. Я не торопился ответить на вызов, проверяя, насколько мой абонент жаждет услышать мой голос. Наполнил турку водой, поставил ее на конфорку и зажег горелку. Телефон настойчиво пиликал. Ирина, несмотря на то, что находилась наверху, сидела на обдуваемом всеми ветрами бушприте, да вдобавок громко пела "Ветер перемен", услышала трель:
– Кирилл! Мобильник захлебывается! Не слышишь?
Я откинул панель телефона и посмотрел на дисплей. Снова незнакомый номер.
– Здравствуйте, Кирилл! – услышал я "простуженный" голос. – Константин Григорьевич беспокоит вас…
– Батуркин! – вспомнил я, отчего-то испытывая спокойное, едва ли не приятельское отношение к незнакомцу.
– Мне приятно, что вы меня немножко узнали, но странно, что не до конца… Я хотел бы поздравить вас с успехом. Мне докладывали о вашем выступлении. Вот подтверждение того, что в шоу-бизнесе никогда не угадаешь, на что клюнут зрители. Солнце, море и праздность творят со зрителями настоящие чудеса. Они становятся падкими на совершенно нестандартные шоу…
Я положил в турку две ложки кофе с горкой. Подумал, и добавил третью. Хотелось как следует взбодриться.
– Спасибо… – машинально бормотал я. – Спасибо за теплые слова… Но мне кажется, что я не тщеславен, и то, что вы называете успехом, меня вовсе не волнует. Я просто оказал небольшую услугу своему товарищу…
– Мне импонирует ваша скромность, и потому с еще большим удовольствием я делаю вам предложение: выступить еще несколько раз.
– Нет, выступать я больше не буду, – отказался я без каких бы то ни было сомнений. – Я не артист. К тому же у меня отпуск…
– Погодите, не спешите отказываться! – перебил меня Батуркин. – За несколько дней вы заработаете весьма приличные деньги. Успех гарантирован. Несколько газет опубликовали восторженные отклики о вашем выступлении, народ хочет видеть и слушать вас… Не воспользоваться такой ситуацией – величайшая глупость…
– Это невозможно! – на этот раз я перебил Батуркина. – Поймите же, что это не мое дело. Я частный сыщик. Я не хочу этим заниматься… И… и… вообще, мне неприятно стоять на сцене, понимаете?! Не хочу! Точка.
– Зря, – потускневшим голосом ответил Батуркин. – Зря… Мы с вами сделали бы необыкновенное шоу. Я уже продумал звуковое сопровождение. Актеры пантомимы воспроизводили бы ваш рассказ жестами и мимикой… Тени на экране, игра цветов и другие визуальные эффекты… Вложений минимум, а прибыль огромная. Зря…
Я пожелал Батуркину успехов на поприще шоу-бизнеса и дал отбой как раз в то мгновение, когда кофейная пена устремилась вверх и едва не выплеснулась.
– Кто звонил? – полюбопытствовала Ирина, когда я поднес ей чашечку, с которой ветер срывал ароматный пар.
– Из автомагазина. Просили приехать и забрать тормозные колодки…
Ирина взяла у меня чашечку и подняла на меня глаза, чтобы поблагодарить. Я очень редко говорил Ирине неправду, всякая ложь давалась мне нелегко и, несмотря на то, что она всегда преследовала благую цель, испытывал мучительные угрызения совести. Взгляд моей подруги был чист и светел, как летнее небо, и толику недоверия я воспринял бы как должное и заслуженное мною, но Ирина верила мне безоглядно, как ребенок своему доброму и заботливому родителю… Спасибо волне, в которую яхта глубоко зарылась носом, что вызвало целый фонтан обрушившихся на нас брызг. Мы одновременно закричали. У Ирины кофе стал соленым, а я, вовремя не сняв с себя "сценический" костюм, вымок до нитки.
Вообще, мы отдыхали очень прилично, сдерживая себя разве что во взаимном сближении друг к другу. Мы будто дали обет и усердно делали вид, что расслаблены и равнодушны, и нет никакого искушения, и нет преодоления, а наше единение и романтическая обстановка располагают вовсе не к всплеску чувств и страсти, а к беззаботной и легкой приятельской болтовне.
От набережной к ее дому мы шли пешком, и я несколько раз уловил не совсем обычные взгляды прохожих. Две девицы несколько мгновений пялились на меня так, как если бы пытались вспомнить, где меня видели, потом в их глазах вспыхнуло озарение. Они немедленно принялись шушукаться, продолжая поливать меня светом своих радостных глаз. Потом повстречалась зрелая дама, которая показывала на меня рукой и что-то шептала своему сыну, поглощавшему мороженое. Я понял, что эти люди были на моем выступлении. Должен сказать, что я пережил одно из самых неприятных чувств, какие когда-либо рождались в моей душе. Возможно, я испытал бы нечто похожее, если бы прошелся по набережной голым. Я напрягся, неосознанно стараясь выглядеть, двигаться и вообще вести себя так, чтобы не разочаровать людей, которые считали меня незаурядной личностью, осененную славой. Ирина почувствовала мое напряжение, она заметила обращенный ко мне интерес женщин, но растолковала его по-своему, не без присутствия ревности:
– Теперь ты понимаешь, что значит быть стильно одетым? У девушек шейные позвонки трещат, так они на тебя пялятся.
Моя милая не преминула заметить, что моя привлекательность – это ее заслуга. Мы расстались в ее подъезде, завершив чудный день целомудренным поцелуем.
Глава шестая. Двойник
Со следующего дня на Побережье зарядили дожди, и мы с Ириной замкнулись каждый в своей квартире. Ирина звонила мне часто. Закутавшись в плед, она сидела на лоджии, где шум дождя и сочные листья виноградника создавали особенный романтический уют, перечитывала "Камо грядеши" Сенкевича и пила чай с лимоном. Я пил портвейн с лимоном и переделывал свой миниатюрный спортзал, заменяя надоевшие зеркала стеновыми панелями под дерево. Это тоже была существенная и полнокровная деталь отпуска – спокойное и сосредоточенное сжигание времени, когда некуда торопиться, не хочется выходить из дома, и хозяйственные дела доставляют удовольствие.
Но эта законсервированная идиллия продолжалась недолго. Был уже вечер, я стоял на стремянке и прилаживал очередную панель к стене, загоняя ее край в паз уголка, как позвонил телефон. Я был уверен, что это Ирина, и сейчас она опять выскажет свое восхищение каким-нибудь эпизодом романа. Каждый ее звонок был коротким и емким счастьем для меня, необходимой пилюлей для поддержания в себе душевного умиротворения и спокойствия. Если грубо сравнить – что-то вроде звука колотушки ночного сторожа: "Спите спокойно, жители Багдада!"
Но звонила не Ирина, а Юрка Кондрашов из Севастополя, мой однокашник по институту. Я с трудом узнал его по голосу. По-другому это сделать было невозможно, потому как Юрка никогда нормально не представлялся. По своей сути он был клоуном.
– Вас беспокоят из генеральной прокуратуры, старший следователь Орест Нечапайзацицько. Я могу поговорить с лучшим сыщиком всех времен и народов? – дурачась по своему обыкновению, спросил он. – Кирюха! Был я на твоем концерте! Ну что тебе сказать?! Полный отпад! Молоток! Здорово ты все это обставил! Особенно, когда начались фейерверки – до самых косточек проняло! Молодец! Я тебе по доброму завидую! Теперь хожу и всем своим знакомым говорю: а это мой однокашник!
Я немного запутался в информации, которую выдавал Юрка. Какие фейерверки?
– Ты откуда звонишь? – спросил я, поглядывая на часы. Принимать гостя уже было поздновато, но для Юрки можно было сделать исключение. Буженина у меня есть, портвейн тоже.
– Из Севастополя, откуда же еще!
Как бы я ни благоволил к нему, я все же вздохнул с облегчением. Поздний гость отменяется.
– А почему не позвонил, когда был в Ялте?
