скачать книгу бесплатно
– Я сейчас приведу Талвий, – добавила Арнэйд, – она потолковее, она их уговорит.
Талвий была молодая женщина, пару лет назад вышедшая замуж, но, как поняла Арнэйд, в новом доме ей не нравилось и она была не прочь оттуда уйти в другое место.
Из булгар за первые дни Арнэйд случалось разговаривать только с Хавардом. Увидев его назавтра после прибытия, Арнэйд даже ахнула по себя – так он изменился, помывшись и одевшись в чистую, хоть и простую одежду. Лет ему было около двадцати пяти; правильные, довольно тонкие черты лица, голубые глаза, светло-русые, с золотистым отливом, слегка вьющиеся волосы до плеч давали ему право считаться даже красавцем. Неряшливо отросшую бороду он подбрил и привел в опрятный вид. После всего пережитого он еще выглядел осунувшимся, но на губах его заиграла легкая, дерзкая улыбка (Арнор счел ее нагловатой и укрепился в своем настороженном отношении к новому знакомцу). Перед Арнэйд Хавард всегда принимал почтительный, даже покорный вид, не скрывая, что именно ее, а не Ошалче, с которой даже не мог объясняться, считает госпожой Дагова дома. Завидев Арнэйд, торопливо идущую с каким-нибудь делом, он слегка кланялся и так замирал, как околдованный, лишь следил за нею глазами. Она, несколько смущенная этим почтением чужеземца, кивала и проходила мимо. Но обо всех делах, касавшихся булгар, ей приходилось говорить с ним. Бард, второй, кто знал северный язык, был довольно угрюмым бородачом, не склонным к болтовне.
– Не знаешь ли ты, госпожа, какой-нибудь сведущей лекарки? – спросил Хавард у Арнэйд на второй или третий день после их прибытия в Силверволл. – Многие наши люди ослаблены долгой дорогой и пленом, хворают. Пусть бы она их полечила, иначе кое-кто не увидит весны.
Это была правда: в мерянском яле булгарским пленникам приходилось мало есть и много мерзнуть, да и путь до Бьюрланда выдался нелегким, и теперь многих томил кашель, слабость, ломота в костях.
– Я могу послать за Вефрейей, она у нас считается самой мудрой женщиной, – ответила Арнэйд. – Но могу попробовать и сама – я летом собираю травы, у меня есть зверобой, душица, липовый цвет. Еще у нас заваривают сосновую хвою.
– Наши люди будут вдвойне благодарить своих богов, если о них позаботится сама госпожа! – Хавард с чувством поклонился, и в голубых его глазах светилась та почтительность с оттенком дерзости, которая настораживала Арнора.
При этом Арнэйд заметила, как Хавард бросил взгляд на золотое кольцо-цветок у нее на руке. Видно было, что это кольцо он знает; ему известно, кому оно раньше принадлежало. Может быть, ему самому? Но уж сказать об этом у него наглости не хватит!
Арнэйд пошла в сени своего дома, где хранила в больших берестяных туесах запасы сушеных трав, и послала младших срезать свежую сосновую ветку. Отсыпав всего по горсти в медное ведерко, она вернулась в гостевой дом и подвесила ведерко на шест к очагу, где в середине был разведен огонь.
В гостевом доме Силверволла можно было устроить более сотни человек, и нередко во время сбора дани он бывал полон. Он состоял из трех помещений: сперва шли длинные сени, потом теплый покой с широким, сложенным из валунов очагом посередине, длиной более чем в два человеческих роста, на подсыпке в локоть высотой. Над этим очагом при желании можно было зажарить хоть лося целиком или повесить в ряд пять-шесть больших котлов либо решеток для мяса, а пламя его хорошо освещало длинную палату. Понизу по всей длине стен шли широкие помосты, где днем сидели, а ночью спали, перед ним – столы, а над помостами полати. В дальнем конце была дверь в третий покой, где имелась только печь-каменка и спальные помосты в два яруса. В обычное время там хранились свернутые тюфяки и шкуры, которыми укрывались во время сна. Сейчас половину их достали, чтобы можно было уложить булгар и пленниц, и помещение, где в эту поры обычно пахло лишь холодом, обрело жилой вид.
Арнэйд нравилось бывать в гостевом доме. Здесь она в прежние зимы видела Свенельда сына Альмунда… Сидя возле очага в ожидании, пока вода закипит, Арнэйд смотрела в огонь и снова, в который уже раз вспоминала те давние встречи. «Здесь берут мыто за проход с товаром…» Уже слабо верилось, что когда-то Свенельд поцеловал ее в сенях этого самого дома, среди мешков, коробов, бочонков и висящей упряжи, в то время как ей оттягивала руку корзина с яйцами. Теперь и сам Свенельд, и тот поцелуй казались такими далекими! Сама тогдашняя Арнэйд казалась себе такой непохожей на нынешнюю: молоденькая и впервые задумавшаяся, за кого же ей хочется выйти. И мысль эта пришла ей в голову лишь при известии о женитьбе Свенельда… Сегодня ее окружали в этом доме совсем другие люди, но, хотя булгары находились прямо у нее перед глазами, а Свенельда она видела в воспоминаниях годичной давности, он все равно казался ей более настоящим, чем голубоглазый Хавард, плотный черноусый Ямбарс, угрюмый Бард, седобородый Самуил и все их смуглые спутники.
Самуил был среди них самым значительным человеком; Арнэйд никто не говорил об этом, она сама догадалась, что он и есть булгарский хёвдинг. Человек преклонных лет – пятидесяти или шестидесяти, не разберешь, – он держался величаво, и, как заметила Арнэйд, ел отдельно от прочих. У него было продолговатое смуглое лицо со впалыми щеками, такое сухое, что казалось вырезанным из потемневшего дерева, с крупным носом и довольно длинной, волнистой бородой, когда-то черной, а теперь полуседой. Шуба его и крытая шелком соболья шапка обличали человека очень знатного, но, как подумала Арнэйд, если он их лишится, то в достоинстве не потеряет. Из-под низко надвинутой на лоб шапки карие глаза его смотрели остро и проницательно, но при этом спокойно, словно ему не требовалось напрягаться, чтобы увидеть всякого насквозь.
Пока Арнэйд готовила отвар, Самуил сидел на своем обычном месте – напротив у очага, – и наблюдал за нею, но не пристально, а как бы между делом. Когда она стала размешивать в котелке длинной ложкой, он кивком подозвал Хаварда и что-то ему сказал.
– Господин Самуил благодарит тебя за доброту и заботу о наших людях, – перевел Хавард. – Он говорит, да воздаст тебе Господь за это доброе дело, да будешь ты в милости перед лицом его.
Арнэйд опустила взгляд. Черты Самуила были суровы, но во глазах светилась мудрость. Она подумала, что он, наверное, неплохой человек, но его резкая непохожесть на всех, к кому она привыкла, смущала ее.
– Он говорит, что его ждет дома дочь твоих лет, ее зовут Мириам.
Самуил закивал, глядя на Арнэйд темными глазами из-под морщинистых век, будто давая этим понять, что смотрит на нее как на дочь.
В последующие дни, пока Дагу было не до того, Арнэйд еще не раз беседовала с Самуилом. Выяснилось, что он немного знает славянский язык, и это давало им возможность разговаривать без помощи толмача. Завидев ее, он показывал на скамью возле себя и приглашал: «Подступи к нам».
– Скажи мне ответ, – начинал он, неторопливо подбирая слова в языке, который им обоим был не родным, но единственный давал возможность общаться. – Сколь много лета род твой поживать в эта страна?
– Мой род поживать в Мерямаа… – Арнэйд быстро подсчитала на пальцах, – шесть колено. Мой старший дед был первее прочих всех.
– Твой род самый перво… первородный есмь?
– Ну… да. – Арнэйд надеялась, что поняла его верно.
Рассказать всю сагу о Бьярнхедине Старом на славянском языке ей было не под силу. Расспрашивал Самуил и про Хольмгард – что за человек Олав конунг, велики ли его владения, богатства, военная сила, связи с другими конунгами и влиятельными людьми, какие пути туда ведут. Об этом Арнэйд знала лишь понаслышке – ни Олава, ни Хольмгарда она в глаза не видела. Тогда она посылала за Виги, который в Хольмгарде некоторое время перед тем походом прожил сам: он был посвободнее, чем Арнор, занятый оценкой и дележом добычи. Виги тоже помнил с детства несколько славянских слов, но вести связную беседу не мог, и Арнэйд приходилось им с Самуилом переводить. Почти каждый раз с ними сидел и Хавард, почти не сводя с Арнэйд глаз, и на губах его играла легкая улыбка. «Можно подумать, он свататься приехал!» – однажды буркнул Виги. «Только не скажи этого Арни!» – Арнэйд даже испугалась, что будет, если старший брат заподозрит такие намерения в госте, которого вытащил из «какой-то вонючей задницы» грязным, как тролль.
Глава 8
– Поро кугу юмо[16 - Великий добрый бог!]! – Арнэйд села на лавку и уронила руки на колени. – Не скажу, что хотела бы поменяться с нашими новыми рабынями, но едва ли хоть одной из них пришлось в эти дни работать больше моего! Даже когда они стирали вчера, я все это время была при них и замерзла, как волчица!
Шел последний вечер перед большим пиром. Завтра на курганах опять соберется весь Бьюрланд, чтобы принести жертвы в благодарность за удачный поход. Завтра Арнэйд снова предстояло, одетой в лучшее платье, держать серебряную чашу с жертвенной кровью, но она сомневалась, хватит ли у нее сил держаться на ногах. Одно радовало – на пиру всю челядь и скот раздадут по рукам, останется только их собственная доля, и ей уже не придется следить, чтобы несколько десятков человек и сколько же голов скота были накормлены, напоены, согреты и прибраны как подобает.
– Виги, я знаю, что в походе вы перенесли немало трудов и опасностей, – продолжала она, глядя на младшего брата: Виги развалился на скамье напротив и ухмылялся. – Но для меня этот пир тоже что-то вроде военного похода… Когда все закончится, меня придется нести домой на руках.
– С этим я справлюсь. Главное, чтобы Гудбранд не пытался унести тебя на руках к себе домой! – язвительно ответил ей Арнор. – Я удивляюсь, что он еще не прибежал сюда с теми обещанными пятью служанками. Наверное, хочет вручить их при всех свидетелях, на пиру, перед богами, чтобы все знали, что после Харальда Боезуба и Кугырака свет не видел равных ему!
– А ты… не слышал? – Арнэйд осторожно покосилась на него.
– Чего я не слышал?
– Мне рассказала Гисла… Рунольв сегодня ездил в Ульвхейм, ему там рассказали… Гудбранд привез какую-то пленницу и теперь в ней души не чает. Подарил ей не то два, не то три платья Хильд, и все ночи проводит с нею. Рунольв сам не видел, но говорят, очень красивая. Если Гудбранд опять будет свататься, я ему намекну, что раз место уже занято, я не собираюсь соперничать с пленницей!
– Пленница? – Арнор поднял брови. – Красивая? А как ее зовут, не говорили?
– Лиса, Лисави – как-то так. Что-то о трудолюбии, хотя, говорят, работой он ее не томит[17 - Эти имена связаны с понятием «трудолюбие».]!
– Лисай! – воскликнул изумленный Арнор.
– Да, вроде так. Ты ее знаешь?
– Так это же моя пленница!
– Твоя?
– Я сам ему подарил! Чтобы он не ворчал, что я задержался на востоке.
– Ты знал, в чем у него нужда! – Арнэйд фыркнула.
– Но… – Немного растерявшись от такого итога своего великодушного порыва, Арнор подошел к ней. – Арно, ты не огорчилась? Я, конечно, не хочу с тобой расставаться, но если ты надумаешь… Я могу ему втолковать, что он роняет…
– Святы-деды! – Арнэйд обняла его за шею. – Оставь его наслаждаться твоим даром. Хотя бы этой заботой у нас будет меньше!
Скрипнула дверь в сенях, качнулась внутренняя, вошел Даг, источая морозный запах.
– Арни, ты здесь? – Он оглядел полутьму жилища, стирая снег с бороды. – Пойдем в гостевой дом. Перед пиром стоит потолковать с твоими найденышами. Наверняка нас спросят завтра, что это за люди, а у меня самого не было времени это выяснить!
Когда Арнор и Даг вошли, Самуил и Ямбарс возле очага повернули к ним головы. При виде Дага – он зашел сюда впервые за эти дни – гости, чуть помедлив, встали и поклонились.
– Вы старшие над этими людьми? – спросил Даг, подойдя и садясь напротив.
Самуил нашел глазами Хаварда – тот сидел среди прочих булгар за игрой в кости, но появление отца и сына прервало игру. Хавард вскочил и торопливо подошел.
– Приветствую тебя, Даг хёвдинг, и тебя, Арнор, от лица Самуила бен Бехера, Ямбарса Алпай-улы, от моего и от всех наших спутников. – Он поклонился, кивая каждому, кого называл.
Потом присел на самый край скамьи, всем видом показывая, что не навязывается в беседу значительных людей, а всего лишь готов помочь им понять друг друга.
– Нам нужно поговорить, – без предисловий начал Даг. – Завтра мы приносим жертвы, у нас будет большой пир, сюда, в этот дом, соберутся все лучшие люди Бьюрланда. Кое-кто уже слышал о вас, и люди непременно захотят узнать, кто вы такие и с чем прибыли.
Даг вопросительно взглянул в глаза сперва Самуилу, потом Ямбарсу – смуглому крепышу лет сорока, с грубоватыми чертами круглого лица, с большим носом и густыми черными усами. Узковатые темные глаза его горели, как угольки.
– Кто вы такие? – прямо спросил Даг.
– Мы – торговые люди из Булгара, и я не сомневаюсь, что твой сын уже рассказал тебе об этом. – Самуил помнил, что часть этих вопросов Арнор задал им еще в первый день знакомства. – Мы прибыли сюда ради дела, необходимость которого и тебе, как человеку умному и бывалому, тоже ясна, – он делал в речи остановки, чтобы Хавард мог перевести как следует. – Очень много лет ценные меха с севера шли к южным морям через волоки между Славянской рекой на Дон, а оттуда через переволоку на реку Итиль. С переволоки можно было ехать вверх по реке – к Булгару, или вниз – к городу Итиль, где живет каган, хакан-бек и все их приближенные. Эта торговля приносила всем много пользы, а сведущим людям – богатство. Так было, пока хакан-бек Аарон не разгневался на русов, – Самуил бросил взгляд на Арнора, – которые проходили через его владения.
Арнор стиснул зубы, глядя перед собой. Аарон разгневался, еж твою кочерыжку! Аарон подло напал на них, разорвав мир без всякого повода с их стороны! Получив половину добычи, пытался захватить и остальное! Но было не время снова разъяснять, что они не виноваты, и Арнор промолчал.
– После этой ссоры торговый мир между хакан-беком и владыками русов был разорван, – продолжал Самуил, неприметно из-под полуопущенных век наблюдая за лицом Арнора, на котором все же отражался тайный гнев. – Оставалась надежда, что хотя бы через годы мир будет восстановлен и мы снова будем обменивать дорогие меха на серебро из Гургана. Но Бог отвратил свое лицо от торговых путей. Прошлой зимой ваши люди – ваши сородичи с севера – явились на волоки между Славянской рекой и Доном и разорили ее. Сожжены города, люди убиты или уведены в плен. Эта область сделалась непроходима, и древний торговый путь разрушен. Это ведь сделали люди Олава?
– Откуда тебе известно, что эта область разорена русами?
Даг старался не подать вида, насколько эта весть важна, а главное, что они в Бьюрланде до появления булгар об этом не знали.
– Нам известно это от славян, которые живут на верхнем Дону. Они называются люторичи. Их князь, Лютослав, был там и все видел своими глазами. Он прислал эту весть в Итиль, а оттуда она разошлась по всем окрестным землям.
– Да, это сделали люди Олава, – подтвердил Даг. – Мы с прошлой зимы знали об этом замысле.
– Олав имел законное право на эту месть – на Итиле погиб его зять, Грим конунг, – вставил Арнор.
При этих его словах у Хаварда вытянулось лицо.
– Погиб… – он впился глазами в Арнора, – кто, ты сказал, погиб?
– Грим конунг, старший вождь всего похода. Он был сыном Хельги Хитрого из Кенугарда и зятем Олава из Хольмгарда. Вместе со своей дружиной он пропал там на Итиле, в самую последнюю ночь, когда мы уже отплывали. При нем были две сотни киевских варягов, самая лучшая часть войска! Из них мы больше не видели ни одного человека! И еще без малого тысячу убитыми и ранеными мы потеряли в один только первый день, когда арсии напали на нас, считай, как на спящих!
Давний гнев все же прорвался в речи Арнора, не очень-то остывший за полтора года с лишним. Внимательно выслушав, Хавард стал переводить – запинаясь, медленно подбирая слова. Самуил и Ямбарс переглянулись; оба тоже переменились в лице.
– Какое несчастье… – пробормотал Самуил. – Какое ужасное несчастье… И что же… – Он вопросительно взглянул на Арнора, – его тело… сумели вынести? Оно было погребено как подобает?
– Нет, – угрюмо ответил Арнор. – Все, кто был с Гримом, тоже погибли, вынести тело было некому.
– Но какие-то люди… хотя бы рассказали родным, каким образом он погиб? От чьей руки… куда делось тело?
– Никто этого не видел.
Арнор невольно хмурился: противный старикан этими вопросами попадал в самое больное место. Никто из выживших русов не видел гибели Грима, не видел тела, вообще не знал, что с ним стало. Те, кто отплыл, оставив его с дружиной на берегу живым, не получили больше никаких сведений о том, что случилось после их отхода. Целых полдня, когда все остальные уже собрались на острове выше по реке, ждали Грима – и напрасно. А когда поняли, что не дождутся, возвращаться и что-либо предпринимать было поздно. В темноте на воде слышны были звуки битвы, грохот копыт хазарской конницы… Прочее оставалось только воображать. Грима и его людей сочли погибшими именно потому, что ни один из них так и не присоединился к основной части войска. И Арнор хорошо помнил, какой жгучий стыд они, люди Олава, испытывали в тот день, поняв, что потеряли своего вождя и не могут даже прояснить его судьбу.
– Думаю, хакан-беку дорого обошлось бы примирение с Олавом, – добавил он. – Смерти Грима ни он, ни Хельги ему не простят.
Булгары медлили с ответом, обдумывая его слова и переглядываясь.
– Я сомневаюсь, – медленно начал Самуил, – чтобы хакан-бек пожелал сам искать мира с теми людьми, что пролили кровь его подданных на его земле, вблизи «города царства». Возможно, много лет пройдет, прежде чем всемогущему богу будет угодно смягчить сердца и угасить эту вражду. Но трудно смириться с тем, что на эти годы прекратится всякое сообщение товаров между северными странами и южными…
– Я пока не услышал самого главного, – вставил Даг, когда Хавард заканчивал переводить. Он видел, что разговор о том раздоре весьма задевает всех собеседников, и стремился охладить накал чувств. – Кто вас послал, уважаемые? – Он перевел взгляд между Самуилом и Ямбарсом. – Если вы из Булгара, вас послал Алмас-кан? Если так, то вам незачем излагать ваше дело мне. Речь Алмас-кана предназначена для ушей равного ему – для Олава конунга. Его люди будут здесь уже довольно скоро, и вместе с ними вы уедете в Хольмгард.
Выслушав это же по-булгарски, Самуил и Ямбарс опять переглянулись. Даг видел, что им не по вкусу это предложение, хоть они почему-то не решаются его отвергнуть.
– Нет, нас не посылал Алмас-кан, – наконец произнес Самуил.
– Тогда кто? И к кому вы направляетесь?
– Нас послали… уважаемые люди… из Булгара. Известно ли тебе, кто такие рахдониты?
– Кое-что я слышал об этом. Это люди… почти такие же, какими сами русы были лет сто назад, пока у нас не было конунгов в Гардах. Торговые люди, что объединяются в дружины и сами возят свои собственные товары из конца в конец света. Но у нас такого больше нет. С тех пор как в Гардах и в Кенугарде появились конунги, все права на дальнюю торговлю мехами, челядью и серебром принадлежат только им. Те, кто не хотел смириться с потерей этих прав, были изгнаны или перебиты.
Арнор в это время смотрел на Хаварда, который внимательно слушал, ожидая, когда настанет пора переводить, и заметил, что при последних словах Дага Хавард переменился в лице. Обычно приветливое, даже услужливое выражение на миг сделалось жестким. Дрогнули ноздри, голубые глаза похолодели и стали безжалостными. Но тут же он, почуяв взгляд Арнора, снова расслабился и даже слегка улыбнулся ему одними губами. Однако сделать более теплым взгляд ему не удалось.
– Разве это справедливо? – оживился Самуил. – Почему люди, которые честно вели свои дела, поставляли тем же князьям хороший товар, давали хорошую цену за их товар, преодолевали долгий путь, постоянно подвергая опасности свое имущество, жизнь, свободу, здоровье – и они были изгнаны?
– Вот, Хавард… – Ямбарс взглянул на своего молодого товарища, но прочел в его лице нечто такое, что решил не продолжать.
– Изгнаны лишь потому, что жадность князей не знает предела! – продолжал Самуил. – Им мало военной добычи, мало дани, им нужны еще главные прибыли от продажи всего этого, от торговли. Разве дело князей – торговать? Князья – потомки богов, так они о себе говорят, ведь правда? Их ли дело – считать куниц и отнимать хлеб у людей, которые не сражаются, не собирают дани…
– Если бы не князья, никто из наших не попал бы на заморские торги, – сказал Арнор. – Хельги Хитрый из Кенугарда должен был пойти войной на греков, чтобы их цесари разрешили русским купцам приезжать в Миклагард. Самим купцам это было бы не под силу. С ними бы цесари и разговаривать не стали.
– Ну а теперь никаким князьям не под силу водворить мир и восстановить безопасный путь между Славянской рекой и Хазарской. Но если уважаемые и достойные люди сумеют договориться между собой, то дело можно значительно поправить!
– Что это за уважаемые люди? – снова спросил Даг. – Рахдониты?
– Да, я прибыл сюда по совету многих уважаемых в Булгаре людей.
– Но как вы сможете… сможете ли вы обойти волю хакан-бека? Он ведь не допустит таких отношений.
Арнор вспомнил разговоры в булгарском стане: дескать, если хазары спросят о русах, лучше сказать им, что буртасы перебили все остатки русского войска ниже по реке и до Булгара они не дошли. И эта «шутка» обошлась русам в часть добычи немалой ценности.
– Алмас-кан платит дань хакан-беку, а торговые люди той и другой страны живут в тесном союзе между собой и ведут множество общих дел, – ответил ему Ямбарс. – Я скажу вам откровенно, раз уж вижу в вас людей понимающих и опытных, – он прищурился, – торговые люди в самой Хазарии, в Итиле, в Саркеле, в Беленджере, в Карше, в Самкерце, в Семендере, в аль-Бабе не более вас рады этой распре, которая всех лишила прибылей. Не нашего ума разбирать дела владык, но мы должно делать свои дела. Уважаемые люди послали нас сюда, на этот дальний северный край света, чтобы поискать здесь разумных людей, которые тоже не хотят терять доходы.
– Кто эти уважаемые люди? – спросил Даг.
– Я могу назвать тебе их имена, – сказал Самуил, – но сомневаюсь, чтобы когда-то ты их слышал. Это Ешав бен Хелон, Гадиил бен Елишам, Махир бен Сефур, Нафанаил бен Саул… Если бы сам хоть раз был в Итиле… или в Булгаре, ты знал бы: каждое из этих имен для осведомленного человека звучит как звон золота!
– И ты услышал бы звон золота, – горячо подхватил Ямбарс, – принесенного этими именами, если бы не эти шайтуны… – Он бросил сердитый взгляд на другой угол дома, где сидели кучкой два десятка мерянских пленниц, в настороженном молчании наблюдавших за мужчинами. – Если бы при нас остались все те дары, которые эти люди послали…
– Своим товарищам в этих краях! – от себя помог ему Хавард. – Тем, кто услышит голос разума и пожелает водить дружбу с на… с этими уважаемыми людьми. Ты можешь убедиться, Даг хёвдинг, что я не лгу: твоя дочь теперь носит на руке золотое кольцо с рубином огромной ценности. Едва ли во всей этой стране найдется другое такое же – поправь меня, если я ошибаюсь. Это кольцо было в числе тех даров, что передали для вас уважаемые рахдониты. Мы рады, что хотя бы часть их попала к тем, кому назначалась, то есть к вам. Но только представь, что этих даров уже сейчас у вас могло бы быть в три, в четыре раза больше! И золота, и серебра, и цветных одежд!
Даг ответил не сразу, а вопросительно взглянул на сына, но тот ничего не мог ему подсказать. Даг имел немалый опыт в заключении разных сделок, но сейчас происходило нечто такое, с чем он не встречался. При его жизни и даже при жизни его деда – со времен Тородда конунга, основавшего Силверволл, – вся дальняя торговля находилась в руках владык из Хольмгарда. Таким, как он, оставалась лишь торговля местная: забрать пушнину из лесного бола, передать сборщикам Олава, получить серебро, железо и прочие товары, чтобы на это выменять в болах пушнину уже следующей зимы. Богатство его рода прибывало медленно, от поколения к поколению. Но в дальней торговле идут совсем другие дела, потому владыки и забирают ее в свои руки: если здесь одна стеклянная бусина стоит три куницы, то на Хазарском море одна куница стоит три бусины. Когда люди Олава покупают меха там, где меха дешевы – у мерянских и чудских ловцов, – и увозят туда, где дешевы бусины – куда-нибудь в Сирию, – то стоимость дороги окупается неоднократно, пусть даже эта дорога займет полгода. Увезя отсюда, из Силверволла, одну куницу, через год привезешь стоимость девяти куниц. Но до сих пор шесть из них приходились на долю Олава конунга.
И вот приехали люди, которые предлагают исключить из числа получающих прибыль во всяком случае Олава конунга, а может, и хакан-бека Аарона с Алмас-каном. Но Даг не мог так сразу оценить все возможности и опасности этого расклада.
– Мы и другие наши люди стали бы приезжать сюда к вам, – заговорил снова Самуил, будто угадав, что мысли Дага дошли именно до этого места. – Твой сын, – он взглянул на Арнора, – сам проделал этот путь и знает: он хоть и длинен, но преодолим. Мы будем привозить к вам из Булгара серебро, шелковые ткани, красивую посуду, пряности. А вы будете продавать нам разнообразные меха, которыми ваша земля так богата, мед, воск, челядь. На всякой челяди можно делать большие деньги, а у вас тут есть где ее взять. И мы видим, что вам это под силу. – Он мельком глянул на мерянских девушек. – Хотя скажу тебе честно, на рынках Багдада лучшую цену дают за дев славянских, со светлыми волосами и большими синими глазами.
Самуил слегка рассмеялся, прищурившись, и сразу стало видно, что в девах он тоже знает толк, хоть и немолод.
«Да где я их тут возьму…» – по привычке подумал Даг, но тут же сам себе ответил: где взять, найдется. Славяне живут отсюда не так уж далеко – на юг и на запад. Дело не в этом…
– Мой сын убедился, – Даг оглянулся на Арнора, – что этот путь преодолим для войска в две тысячи человек. Для отряда в три-четыре десятка человек он не преодолим! Через месяц или через два, на этом пути найдутся удальцы, которые решат, что ваши дары – это для них. И ваши жизни тоже. Только случай и милость ваших богов спасли вас от смерти. Не окажись мой сын в то же время в том же яле, никто никогда и не узнал бы о вашей участи. Вы бы пропали в этих лесах, как… как песчинка на дороге длиной в два месяца, и ни один чародей не нашел бы ваших следов.
– Согласен, в этот раз нас постигла неудача, – Самуил ненадолго отвел взгляд. – Но господь посылает милость свою стойким, тем, кто смиренно принимает его волю. Господь может потребовать от человека куда большей жертвы, чем серебро, одежды и кони. Тот, кто останется верен своему пути…
– Вижу, наши речи были неубедительны, – сказал Ямбарс, наблюдая за лицом Дага. – Потому что мы мало можем подкрепить их чем-то более весомым и звонким, чем слова. Ведь если бы мы привезли сюда все то имущество, что пропало в лесах, ты ближе к сердцу принял бы наши доводы?
