скачать книгу бесплатно
Утренний Всадник
Елизавета Алексеевна Дворецкая
Князья леса #2Славянское фэнтези. Елизавета Дворецкая
Елизавета Дворецкая – многократная победительница литературных премий, любимица реконструкторов и поклонников славянского фэнтези.
«Утренний всадник» – юбилейное подарочное издание первого романа цикла «Князья леса». Красивая сказочная атмосфера, быт и верования дохристианских славян. Берегини, оборотни и лешие, магия, любовь и поиск себя в огромном таинственном мире.
Сын славенского князя Велемога, Светловой, был красив, добр, чистосердечен и приветлив, так что даже сама Леля, богиня-весна, полюбила его. Но богиня не может любить, как смертная: весна – всегда девица, стать женой было бы противно самой ее природе, она – только цветок, который никогда не превращается в ягоду. С первым летним днем Леля покидает своего земного возлюбленного, и до новой весны ему предстоит ждать встречи с нею.
Мечтая о своей небесной невесте, Светловой встречает другую девушку, Смеяну, и в ней вызывает ту же любовь к прекрасному и недоступному, которую сам питает к богине Леле.
На поиски судьбы они отправляются вместе, но пути их расходятся…
Елизавета Дворецкая
Утренний Всадник
© Дворецкая Е., текст, 2023
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Часть первая
Янтарные глаза леса
Пролог
В новолуние месяца листопада Светловою исполнилось семь лет, и жизнь его резко изменилась. Он был единственным ребенком речевинского князя Велемога. Надеясь на появление в будущем других детей, Велемог рассчитывал пока на одного Светловоя и на нем одном сосредоточил все свои надежды. Сын радовал сердца родителей: это был высокий для своих лет, крепкий и сообразительный мальчик, живой и веселый, привязчивый и добрый. Лицом он походил на мать, голубоглазую княгиню Жизнеславу, и любил ее больше всех на свете. Но после новолуния, с которого ему пошел восьмой год, Светловою пришлось покинуть свою уютную горенку возле материнской спальни. Теперь у него была другая горница, и вместо няньки с ним делил ее дядька-воспитатель, Кремень, бывший сотский Велемоговой дружины.
Свободного времени у мальчика теперь оставалось мало. Кремень учил его понимать и чертить на восковой дощечке резы, игра с деревянным мечом сменилась настоящим обучением оружному бою.
Все дальше уходило теплое лето, а вместе с ним и память о приволье детства. Семилетний мальчик не мог полностью осознать важность и необратимость перемены, но наступающие холода стали для него стеной, отделившей беззаботное прошлое от настоящего, полного нелегких забот.
– Ничего не поделаешь, соколенок мой! – ласково утешала его княгиня Жизнеслава. – Ты князем родился, а князю не до забав, не до беготни пустой. Он всю землю свою на плечах держит, обо всех думает, от всех с богами речи ведет. На отца посмотри – он все дни в делах.
Светловой очень хотел быть похожим на отца и крепился, сдерживал тоскливое «Не хочу-у-у!», когда кормилец приходил за ним и уводил от матери к луку и стрелам или бронзовому писалу и восковой дощечке. Шагая вслед за Кременем по гульбищу, Светловой отчаянно хмурился, стараясь сдержать слезы. Он уже не маленький, чтобы плакать! Тоска по матери была, пожалуй, самым трудным в его новой, полувзрослой жизни.
– Привыкай, родной мой! – говорила ему княгиня Жизнеслава. – Вот исполнится тебе двенадцать – отец и в походы станет тебя брать, а в походах он по полугоду бывает, и больше. Придется тебе без меня обходиться.
Княгиня старалась говорить бодро, но Светловой угадывал грусть в ее глазах и в голосе. И сознание того, что мать тоже тоскует в разлуке, еще сильнее давило на сердце.
Каждое утро Светловой старался проснуться раньше Кременя, торопливо одевался – сам, как положено взрослому, – и тихонько пробирался к матери, чтобы первым разбудить ее и немного побыть с ней, рассказать, что видел во сне. Часто княгиня и Светловой вдвоем выходили на заре на забороло детинца, куда вел переход прямо с гульбища княжеских горниц, и с высоты смотрели, как Денница-Заря отпирает небосвод золотыми ключами, открывает дорогу солнцу. Но в земной мир шла осень, утреннее небо все чаще бывало затянуто серыми тучами, и свет дня едва-едва пробивался сквозь равномерно-унылую пелену. И рассвет толком не успевал наступить, а уже скрипели плахи заборола под тяжестью шагов: Кремень шел за княжичем.
На забороле Светловой встретил первый снег. В пронзительно холодном утреннем воздухе летели белые крупинки, мелкие, легкие, еще чужие в желто-буром мире осени. На подставленной ладони они были почти не ощутимы, но лицо покалывали невидимые холодные иголочки.
– Ой, мама, что это? – в недоумении спросил Светловой, то глядя на свою ладонь, где мгновенно таяли белые крупинки, то поднимая глаза и вглядываясь в серый небосклон. – Неужели уже снег? Неужели зима? Почему так рано?
Ему казалось, что зиме быть еще не скоро – ведь только что отшумели веселые жатвенные торги. Он еще не знал, что во взрослой жизни время идет быстрее и незаметнее.
– Уже зима, светик мой! – Княгиня Жизнеслава ласково положила руку на его голову, погладила мягкие золотистые кудряшки. – А ты без шапки выскочил. Застудишься, пойдем-ка в палаты.
– Нет, нет, не пойдем! – Светловой вцепился в руку матери. Для него возвращение в терем связывалось с Кременем и мудреными науками. – Мне не холодно вовсе. Мама, ну зачем только зима бывает! Вовсе бы ее не было!
– Как же – не было бы! – Княгиня качнула головой. – Ты каждый день как набегаешься, так тебе спать хочется. Вот и земле-матушке, и Живе, и Перуну, и Дажьбогу отдохнуть нужно. Для того и зима – сон земли и богов небесных.
– А откуда она берется?
– Посмотри туда. – Княгиня положила руку на плечо мальчику и показала на полуночь. – Оттуда Зимерзла едет. Приглядись получше, и увидишь ее. Сани ее везут белые волки, в глазах у них льдинки сверкают, а из-под лап снег сыплется. Где они по небу пройдут, там по земле на санях ехать можно. Вот погоди – скоро кататься будем.
– А она какая, Зимерзла? – спросил Светловой, вглядываясь в серую пелену, затянувшую небо.
Белые крупинки снега садились ему на ресницы, лезли в глаза, мешали смотреть, и приходилось заслонять лицо ладонью. Голова и руки у Светловоя стали мерзнуть, но он не хотел в этом сознаваться. Невидимая Зимерзла была уже где-то поблизости, ее холодные цепкие пальцы проникали под кожух, щекотали, обрызгивая все тело зябкой дрожью, пощипывали нос и уши. А что еще будет в студен и просинец, когда на помощь Зимерзле придут ее сыновья Снеговолок и Костяник, свирепые зимние духи, способные застудить все живое насмерть!
– Она сама вся седая, в волосах ее метель прячется, в рукавах шубы снег родится, – рассказывала княгиня, прижав голову сына к своему боку и рукавами шубы укрывая его от падающих снежинок. – Сама она горбатая, злая, жадная. Ей бы весь белый свет снегом засыпать, все реки навек сковать, всех людей-зверей заморозить! Она самой Морене родная сестра. От них, да еще от Мары и Морока, вся тьма на земле, весь холод, болезни и смерть сама.
– А кабы не они – не было бы зимы? – приглушенно из-под материнского рукава спросил Светловой. Теперь ему почти ничего не было видно, только кусочек серого неба, но он не спешил высвобождаться: так ему было хорошо и уютно под руками матери. – И смерти не было бы? Люди бы не умирали? Никогда-никогда?
– Видно, так, – с незаметным вздохом согласилась княгиня. – Да только Зимерзла и Морена сильны. Никому еще их одолеть не удавалось.
– А я одолею! – воскликнул Светловой и даже высунулся из-под теплого собольего рукава, чтобы посмотреть в лицо матери. Щеки его разрумянились от холода, на кончике розового носа повисла прозрачная капля, а голубые ясные глаза полны были отчаянной решимости. – Я одолею! Убью Зимерзлу, чтобы всегда лето было!
Княгиня Жизнеслава ласково усмехнулась и снова прижала голову сына к себе. Обхватив ее обеими руками, Светловой уже представил себе вечное лето, нескончаемое тепло, зелень лугов и лесов, теплый душистый ветер, радостную улыбку на лице матери. Как это было бы хорошо!
– Вот вырасту, так и сделаю! – убежденно шептал мальчик в мягкий шелк материнской шубы. – Пусть и боги слышат – сделаю!
И в мыслях он уже видел отважного могучего витязя, победителя самой Зимерзлы, и бесконечное лето – чтобы всегда играть, бегать на приволье и не знать забот. И этот витязь был он, Светловой сын Велемога, и весь белый свет кланялся ему за то, что он прогнал из мира зиму и саму смерть.
– Вырастешь, да… – шептала княгиня, задумчиво лаская мягкие волосы сына. – Только в Сварожьих Садах вечное лето стоит. Там духи дедов наших никакой беды не знают и о старости забыли – каждый там молод и весел. А земной удел человеческий иной. И никому от него не уйти.
– А я все равно сделаю! – упрямо воскликнул Светловой, выскользнул из-под рук матери и вскинул голову, разыскивая в небе фигуру седой старухи с метелистыми космами и злыми льдистыми глазами, словно хотел вызвать ее на бой прямо сейчас. – Вот стану я князем – прогоню Зимерзлу и Морену, чтоб близко они к нам подступиться не могли! Пусть боги слышат, а князь от своего слова не отступит!
– Ах, идем-ка домой! – обеспокоенно воскликнула княгиня и взяла сына за руку. – Застудишься ты здесь!
Княгиня поспешно повела Светловоя по заборолу к веже, где был переход на гульбище княжеских теремов. А снег все сыпал и сыпал с серого неба, мостил дорогу Зимерзле. Божество зимы вышло в путь к земному миру и готовилось утвердиться в своих правах, чтобы властвовать семь долгих темных месяцев.
Глава 1
Время приближалось к полудню, и Светловой уже не раз вытер взмокший лоб рукавом. Месяц травень выдался таким ясным и жарким, как бывает не всякий червень. Наконец-то и в землю речевинов, самого северного из говорлинских племен, пришла весна во всей своей красе и силе. Светловой расстегнул серебряную застежку на плече и стянул со спины плащ, положил его перед седлом и заботливо закрепил булавку в кольце застежки, чтобы не потерять материнский подарок. Он ехал по высокому берегу Истира, позади него растянулись по берегу три десятка отроков его ближней дружины. Свежий ветерок овевал лица, нес от близкого леса свежие запахи зелени, мокрой земли, напоминавшие, что еще не лето. И именно это напоминание о весне веселило сердце Светловоя. Он любил весну, когда так легко дышится после зимней скуки, любил ожидание, когда все еще впереди: и долгие световые дни, и тепло, и цветы, и ягоды, и веселые праздники Ярилы, Купалы, Рожаниц. Зелень листвы, блеск воды Истира под солнцем, легкий шум ветра в листве оплетали Светловоя ласковыми объятиями; запах тонкой, душистой свежести, свойственной только весне, с каждым вздохом в грудь вливалась бодрая радость. Стоило поднять голову и окинуть взглядом светлый простор лесов и луговин, далеко видный с высокого берега, как где-то вдали мерещилась легкая девичья фигура, сотканная из радужных лучей, – сама Леля, богиня-Весна. И где пройдет она, там цветы цветут, куда взглянет, там птицы поют…
– Ох и хорошо! – глубоко дыша, приговаривал Скоромет – один из самых старших Светловоевых отроков.
Княжич с улыбкой покосился на товарища: прелесть весны проняла даже спокойного и деловитого десятского. Но тут же сам Скоромет все испортил.
– Вот ведь красота – жить бы да радоваться! – продолжал он, взмахнув сложенной плетью над ушами коня. – Да ведь нет – лезут, волчья стая, чтоб их громом разбило!
– А может, и не лезут вовсе! – крикнул сзади Взорец. Молодому и веселому парню особенно не хотелось покидать стольный город Славен перед самым началом весенних хороводов и ехать в даль и глушь, где от одного огнища до другого целый день пути. – Болтовня одна!
– А тебе коли лень, так сиди дома! – отрезал Преждан, хмуря густые черные брови. – Князю лучше знать.
Преждан был сыном воеводы Кременя; когда шесть лет назад двенадцатилетнего Светловоя опоясали мечом, Преждан первым поклялся ему в верной службе. Сын, внук и правнук воинов, Преждан унаследовал неукротимый дух многих поколений и нередко жалел, что ему достался такой миролюбивый князь, как Велемог. Относительно спокойные походы за данью, редкие стычки с личивинами и дрёмичами на рубежах едва ли можно было назвать военными походами, и Преждан с нетерпением ждал случая показать себя.
– Да, уж от дрёмичей нам ждать добра не приходится! – подтвердил Скоромет. – Да и от дебричей тоже.
– Ну до них далеко! – Взорец махнул рукой.
– От дали не легче! – отозвался Скоромет. – Бешеной собаке и то не крюк! У дебричей уж второй год князем оборотень сидит. Не слыхал разве? А он свою дружину может в волков превратить, и за полдня они в какую хочешь даль добегут. Нам теперь не до веселья будет, так и запомни!
Взорец вздохнул с шутливой тоской: в его сердце звучали Ярилины песни, а разговоры о ратных делах шли мимо ушей. Светловой обернулся, поймал его взгляд и ободряюще улыбнулся. Ни в какие беды не верилось весной, под яркими лучами солнца, когда все вокруг цветет. Но князь Велемог не любил весны: как раз в месяц травень, когда дороги просохли от грязи, а на лугах выросло достаточно травы на корм коням, следовало ждать набегов. Племени речевинов не повезло с соседями: и дрёмичи, и заморянцы не упускали случая поживиться чужим добром. Особенно много забот доставляли дрёмичи, жившие за Истиром, и каждый год князь Велемог посылал дружины в дозор вдоль реки. В последние шесть лет Светловой часто сопровождал в походах отца или воеводу Кременя, но этой весной он впервые возглавил дружину. Однако блеск и свежесть весеннего дня то и дело вытесняли из его мыслей воинские заботы.
Словно продолжая спор с Прежданом, Взорец принялся петь, повторяя песню, услышанную ниже по Истиру.
Ржица-матушка колосилася,
Во ржи свинушка поросилася.
Семьдесят поросят, да все свиночки,
Все свиночки, да все пестренькие,
Хвостики у них востренькие, —
соловьем заливался отрок, и Светловой улыбался, покачиваясь в седле. В эти дни, когда набираются сил ростки озимой ржи, по всему Истиру толпы нарядных мужчин и женщин, детей и девушек выходят в поля, несут жертвы Яриле и Ладе, волхвы заклинают урожай. Песни и угощенья провожали дружину Светловоя по всему Истиру от самого Славена, и поход казался непрерывным праздником.
Словно подхватив песню Взорца, из-за перелеска впереди сквозь мягкий шум листвы послышалось звонкое пение девичьих голосов.
Мы ранешенько вставали,
Белы лица умывали,
Вокруг поля ходили,
Березки ставили,
Ярилу окликали!
Впереди за перелеском открылось широкое, неровное по очертаниям поле, покрытое невысокими, но отрадно густыми ростками ржи. На меже Светловой увидел пеструю стайку из полутора десятка девочек-подростков и девушек-невест. Все они были в нарядных рубахах, в праздничных красных плахтах, с пестрыми лентами в косах, с яркими очельями, с блестящими стеклянными бусинками на груди. Они шли вокруг поля, а две из них несли впереди молоденькую свежесрубленную березку, украшенную лентами, венками из травы и новыми рушниками.
Придерживая коня, Светловой залюбовался девушками; их румяные лица, блестящие глаза и веселые голоса возбуждали в нем радостное волнение. От юных лиц их веяло свежестью самой весенней земли, и даже те, что не особенно хороши собой, были прекрасны, как цветы. Видя их, он с необычайной остротой чувствовал, что она близко – Весна-Красна, пора света и радости, оживания земли и расцвета новой жизни.
Вдруг одна из девушек, несших березку, заметила всадника на опушке перелеска и вскрикнула:
– Ярила! Ярила к нам пришел!
Девушки мигом оборвали песню, остановились, сгрудились тесной стайкой. Березку они опустили на землю и придерживали с двух сторон. Светловой даже не понял сразу, что это о нем, но на него были устремлены десятки взоров, полных трепетного восторга. Статный княжич с красивым ясным лицом, голубыми глазами и блестящими под солнцем светло-золотистыми волосами с мягкими кудряшками на концах и правда был похож на Ярилу, каким его рисует человеческое воображение, – самого молодого, самого прекрасного из богов, дающего новую жизнь полям и лесам, цветам и травам, птицам и зверям, роду человеческому. Он был живым воплощением юной красоты и силы, солнечные лучи играли вокруг него, и казалось, что сам он излучает этот свет.
Сообразив, что его приняли за призываемого на поля светлого бога, Светловой смутился и тронул коня вперед. Стайка девушек дрогнула, но не двинулась с места.
– Пусть Макошь и Ярила пошлют плодородие вашим полям, благоденствие вашему роду, здоровье и красоту вам, девушки! – заговорил Светловой, подъезжая, стараясь за учтивой речью скрыть смущение.
– Так ведь ты – Ярила! – воскликнула та девушка, что первой заметила его.
Светловой посмотрел на говорившую. Едва ли кто-нибудь назвал бы ее красавицей, но от ее лица трудно было отвести взгляд. Румяные щеки, вздернутый нос, усыпанный веснушками, широкий улыбающийся рот дышали задором. Это лицо невозможно было представить хмурым или грустным, казалось, она так и родилась с улыбкой и никогда не расстается с ней. Тонкие ровные брови ее были подведены угольком, немножко гуще, чем следовало бы. Должно быть, от природы они были рыжеватыми, как и волосы, а девушке хотелось походить на красавиц, которым полагается быть чернобровыми. Желтоватые, как у кошки, глаза ее блестели бойко и вызывающе. Две рыжие косы спускались ниже пояса, лоб был перевязан красной тканой тесьмой, по сторонам лица с очелья свешивались длинные привески: цепочки с бусинками, с лунницами, с узорными бронзовыми бляшками. Бляшки были отлиты в виде красивых золотистых листочков, висевших гроздью, почти как на ветке. Точно такие же были и в наряде других девушек, и Светловой догадался, что это, должно быть, знак рода. При каждом движении девушки все это качалось, звенело, блестело, придавая ей сходство с наряженной березкой, которую девушка придерживала одной рукой. «Как сестренку за руку!» – мельком подумал Светловой и улыбнулся.
Кто-то из девушек засмеялся, кто-то смутился – все уже поняли свою ошибку, но все равно были явно рады встрече, и улыбка княжича подбодрила их.
– Не Ярила я! – ответил Светловой, чувствуя, что под веселым и пристальным взглядом рыжей девицы невольно краснеет. – Человек я простой.
– Это ты-то простой? – уверенно возразила девица, смущенная гораздо меньше него. – Ты – княжич славенский, Светловой. Я тебя прошлой осенью в становище видела!
– Княжич! Это княжич! Верно! – защебетали девушки, стали кланяться.
– А красивый какой, Лада Светлая! – ахнула какая-то, и Светловой отвел глаза.
Уже не первый год он ловил на себе восхищенные взгляды девушек, но до сих пор смущался и старался их не замечать.
– А чего же говоришь – Ярила, если знаешь меня? – стараясь не слушать других, спросил Светловой у желтоглазой.
Но едва он встретил ее взгляд, как его обдала горячая волна. Во всем ее облике было что-то приятно раздражающее, отчего Светловою делалось и неловко, и радостно. Ему хотелось и отвернуться от ее глаз, и смотреть в них еще.
– А чем не Ярила? – бойко ответила желтоглазая. – Князь ничуть не хуже. Окажи нам милость, княжич светлый, – поставь нашу березку!
Другие девушки тоже принялись просить, и Светловой не видел причин отказать: все же знают, что под руками князя любой обряд приобретает втрое бо?льшую силу, любая жертва делается более угодна богам. Сойдя с коня, Светловой поклонился березке, воплотившей в себе силу Лады и Лели, бережно взял ее за ствол и шагнул с ней в поле. Девушки пошли за ним, запели на ходу:
Где березки шли,
Там рожь густа,
Умолотиста, уколосиста:
С одного-то колоска
Умолотишь три мешка!
Желтоглазая пела громче всех и при этом за спиной Светловоя подталкивала сестер, подмигивала на княжича, делала какие-то знаки. Отроки, собравшись на краю поля, посмеивались, переглядывались, и многие догадывались, что сейчас произойдет.
Выйдя на середину поля, Светловой воткнул березку заостренным концом ствола в землю среди ростков, поднял руки и громко пожелал:
– Расти, береза, к лесу, а рожь – к овину! Как береза высока, так будь рожь высока, сколько в березе листочков, столько будь зерна в колосочках!
И едва он кончил речь, как все девушки разом набросились на него, повалили и стали катать по полю, со смехом и визгом выкрикивая:
– Будь рожь так высока! Так добра и красна! Так бела и густа!
Множество девичьих рук тормошило Светловоя, перекатывало его по холодной земле и свежим росткам, то и дело он ощущал на лице, на шее, на руках торопливый горячий поцелуй, но не успевал даже заметить чей. У княжича много силы, он всем поможет – и урожаю на поле, и счастью девушек в замужестве.
Наконец Светловоя выпустили, он смог приподняться и сесть. Голова кружилась, он жмурился и держался за виски, стараясь прйти в себя. Земля и небо качались, а вокруг раздавался задорный девичий смех. Светловой протирал глаза и пытался пригладить волосы, смеясь над самим собой. Тоже, знатный волхв – заклинатель урожая выискался!
– Ай, спасибо тебе, княжич! – услышал он над собой веселый голос желтоглазой девицы. – Все соседи от зависти лопнут – у нас рожь будет гуще леса стоячего, выше облака ходячего!
– А ты не держишь ли обиды на нас? – виновато и ласково спросила другая девушка.
– Не держу! – Светловой наконец открыл глаза, нашел рыжую совсем рядом с собой и улыбнулся ей. – Ловки вы, красавицы! И самого Ярилу, если мимо поедет, поймаете!
– Поймаем! – уверенно подтвердила егоза, завлекающе сверкнув на Светловоя глазами. – Пойдем-ка, угостим тебя!
Поднявшись с земли, Светловой отряхнул рубаху и вслед за желтоглазой пошел к краю поля, где девушки оставили принесенное из дому угощение: яичницу в горшках, пироги, ржаные лепешки и блины. Усевшись общим кругом, девушки угощали отроков, бросали вверх ложки, приговаривая:
– Как ложка высоко летает, так бы высока рожь была!
Отроки тоже бросали ложки, глядя, у кого выше, Взорец опять спел свою песню про свинушку, чем сильно насмешил девушек. Рыжая егоза сидела рядом со Светловоем, сама угощала его, но не давала доесть ни одного куска, а все отбирала и бросала подальше в поле – Макоши и Полевику. При этом она то и дело прикасалась к нему то плечом, то коленом, глаза ее смотрели лукаво-значительно, то ли с каким-то намеком, то ли с насмешкой, так что Светловою было и неловко, и весело разом. Лада и Ярила, владыки весны, услышали песни и заклятья; они были здесь, близко, их животворящая сила полнила весь этот теплый день, и небо, и лес, и ржаное поле, и сердца человеческие. Березки вокруг поля кивали верхушками, радовались, зная, что скоро и к ним придут девушки с венками, лентами и угощением.
