Княгиня Ольга. Пламенеющий миф

скачать книгу бесплатно

«После восшествия на престол в 940 году Олег в течении нескольких лет вел упорную борьбу с венграми, нападениями которых на Моравию руководил принц Токсис (Toxis) из рода Арпадов. Венграм удалось захватить часть Моравии и Велеград, столицу Олега. Олег действовал против венгров, получая военную помощь от польского князя Земомысла и своих родственников из Руси. В трехдневной битве при Брюнне (949 г.), войско Олега попало в засаду, преследуя венгров, обратившихся в притворное бегство. Большая часть его погибла, лишь немногие смогли прорваться из окружения и укрыться в близлежащей крепости и непроходимых лесах. Олег, собрав остатки войска, вынужден был навсегда покинуть Моравию и переселиться в Польшу к князю Земомыслу. По сообщению Пешины там, в Польше, он вскоре и окончил свои дни».

Этот Токсис – вероятно, Такшонь, известный венгерский правитель (931–972 гг.). Так что, несмотря нас ссылки на Ярополка, Олег Моравский выведен современником Ольги.

«Чешские историки, вслед за Пешиной, излагавшие историю князя Олега по-иному передавали завершение его биографии. J.G.Stredowsky и C.B.Hirchmenzel сообщали о возвращении Олега из Польши обратно в Россию и участии Олега и прибывших с ним на Русь священников и моравской знати в обращении русских в христианство. Сохранилась в трудах некоторых историков и дата смерти Олега – 967 г.»

Мы не будем останавливаться на всех связанных с этим человеком проблемах (о них можно прочесть в указанной работе), но отметим, что судьба Олега Моравского в общих чертах совпадает с судьбой Хлгу Черноморского: он тоже носил имя Вещего и искал себе счастья в других местах (в остатках захваченной уграми Великой Моравии) именно в тот период, когда в Киеве правили Игорь и Ольга.

Но какие есть доводы в пользу реальности его существования?

Для ответа на этот вопрос нужно сначала зайти с другого конца. Род Рюриковичей имел определенный набор династических имен (около двадцати штук). Источники этого набора во многом неизвестны. Главным образом неясно, откуда взяты имена славянского происхождения: Владимир, Ярослав и так далее. Но три имени из этого списка – Ростислав, Святополк и Предслава – являлись династическим для рода Моймировичей, который правил Великой Моравией в течение IX века и прекратил свое существование в 907 году (время правления в Киеве Олега Вещего). А тридцать лет спустя в Моравии вдруг появляется претендент на власть, носящий имя Олег! То есть этот человек объединял в себе наследственные права Моймировичей и рода Олега Вещего. Едва ли это могло быть совпадением (моравы-то никаких варягов к себе не призывали). Мысль о каких-то брачных связях последних Моймировичей и первых «Рюриковичей» напрашивается сама собой. Плодом такого брака и мог быть Олег, родившийся на Руси где-то около 910 года. Да, возможно, никакого Олега, претендующего на власть в Моравии, вовсе и не было и он является плодом фантазий чешской аристократии XVII века. Но факт совпадения трех династических имен Моймировичей и Рюриковичей остается. Некая Предслава упомянута уже в договоре 944 года – от последних Моймировичей ее отделяет около сорока лет, одно-два поколения.

Здесь можно сказать, что подобное заимствование объясняется желанием Рюриковичей духовно «породниться» с родом первых славянских князей-христиан (мы помним, что именно Моравия была одним из источников русского христианства). Но в подобной же ситуации, скажем, скандинавский креститель Олав взял не имя, а лишь прозвище Карла Великого – Магнус, и дал его своему лишь побочному сыну.

Если даже образ Олега Моравского выдуман, он просто чудо как хорошо укладывается в схему киевско-моравских связей, которые вовсе не выдумка. И если мы допустим между последними Моймировичами и первыми Рюриковичами (Олегом Вещим) родственную связь, это объяснит сразу и существование тридцать лет спустя претендента на моравский престол, носящего имя Олег, и наличие у последующих Рюриковичей династических имен Моймировичей.

Между Олегом Моравским и Хельги Черноморским отчетливо видно немало общего: оба они носили имя Вещего, жили в одно и то же время, добивались княжеской власти, но где-то за пределами Киевской Руси. Отождествлять их не имеет смысла – географические направления разные, да и второй действовал уже после того, как первый погиб. Но та и другая история укладывается в общую схему: некий «племянник» Олега Вещего, носящий династическое имя, принадлежащий к княжескому роду (что дает право претендовать на власть), но изгнанный из наследственных владений более сильным соперником (четой Игорь-Ольга) ищет счастья в сопредельных землях. Хотя совсем оторваны друг от друга Ольга и ее «братья» не были – к этому мы еще вернемся.

И кстати, в 957 году, когда Ольга посещала Большой Дворец в сопровождении некоего «племянника», Хельги Черноморский уже давно погиб, а вот Олег Моравский был еще жив.

Думается, что здесь мы не слишком много домыслили, а лишь выстроили в логическом порядке имеющиеся факты. Еще один довод в пользу «потерянной династии»: имя Олег было первым, которое и стало в правящем роду собственно династическим. До появления второго сына Святослава каждый известный нам член этого рода носил новое имя. И лишь Олег Святославич, погибший в Овруче в 975 году, был наречен именем, уже встречавшимся в роду. И это имя Вещего! Не Рюрика и даже не Игоря, хотя тот погиб давным-давно и ничто не мешало дать его имя внуку. Но Игорем назвал сына не сын его (Святослав), а только правнук – Ярослав. Во второй половине X века связь именно с сакральной фигурой Вещего подкрепляла права на власть, а потомки Ольги одновременно были потомками Вещего, что давало право на его имя. В то время, когда Олега Святославича нарекали (ориентировочно, в конце 950-х годов) никакой письменной традиции еще не существовало, а значит, взять это имя для сына Святослав мог только из собственно истории своей семьи. От матери, заставшей если не самого Олега Вещего (это все же едва ли), но свежую память о нем людей, его знавших.

Каковы же будут выводы? Первым «великим и светлым князем Руси» был Олег Вещий. Ольга была какой-то его родственницей, и ее выдали замуж за Игоря, представителя другой, соперничающей\союзной династии. Имелись ли у Олега на момент смерти живые наследники мужского пола – неизвестно. Вероятно, там шла какая-то борьба, о которой мы не знаем, но ни Хлгу, ни Олег Моравский (или их реальные прототипы) этой борьбы не выдержали. И это было хорошо: вокняжение вместо Ольги кого-то из ее родичей по линии Вещего вновь разорвало бы объединенную Русскую державу на северную и южную. Объединительные тенденции возобладали, дав Ольге (при поддержке мужа) возможность одолеть соперников-мужчин, а Святослав, ее сын от Игоря, получил наследство уже обеих династий.

В Святославе соединились обе владельческие линии, и на этом борьба «Игоревичей» и «Олеговичей», вероятно, прекратилась. А уже позднее постепенно сложилась легенда, наделившая разнородными взаимными связями таких персонажей как Олег, Рюрик, Игорь, Аскольд и Дир, – первоначально не связанных друг с другом. И новые их «связи» обрисовывали политическую концепция единственно легитимного рода Рюриковичей, которая (концепция) и господствует, фактически, по настоящее время.

Проигравшие «племянники» русской историей уже спустя сто лет были прочно забыты. А без них и две уцелевшие фигуры, Олег Вещий и Ольга, оказались оторваны и друг от друга, и от общего рода. Каждый стал как бы сиротой, случайным человеком на троне, регентом при отроках-Рюриковичах, единственных законных владыках земли Русской. Ну а тут и до «девушки с перевоза» уже было недалеко…

За нею следовали ее родственницы-княгини…

Законно задать вопрос: а располагает ли историк какими-нибудь доказательствами того, что у Ольги имелся знатный род – и вообще какой-нибудь род?

По летописям Ольга – фактически сирота, очень одинокая женщина. Из людей, связанных с нею семейными узами, есть только муж (рано потерянный) и сын Святослав. О ее родителях никаких упоминаний больше нет: может, они просто остались в Пскове, но позднее возникли мнения о ее раннем сиротстве (опять же, скорее всего, из-за отсутствия сведений). Невестки (жены Святослава) неизвестны – ни кто они были, ни сколько их. Есть еще трое внуков.

Писатели (как современные продолжатели Мифа) если и упоминают неких родственников Ольги, то всегда в отрицательном ключе.

«После смерти Ярины княгиня Ольга некоторое время держала ключи у себя. Доверять их кому-либо из своих родичей не хотела: завидущие они все, жадные, только и думают о том, как бы что присвоить». (Семен Скляренко, «Святослав»)

«Жадные родственники», не названные по именам, упоминаются и в романах других авторов. Как будто Ольге и родственников нормальных нельзя иметь! А ведь на той же странице Скляренко пишет:

«Деды и прадеды ее, сидевшие на Киевском столе – а княгиня Ольга по закону считала себя их преемницей, – не сразу накопили это добро…»

Немного расплывчатое утверждение – «по закону считала себя». Так «была по закону» или «считала себя»? Оказалось, что все-таки второе – через много страниц автор приводит сокращенный пересказ истории о встрече на перевозе через Великую: все-таки у него девушка по имени Волга (так!) была сиротой, собиралась в лесу грибы и встретила молодого красивого князя. Тогда непонятно, откуда у нее деды и прадеды на киевском столе. Предков мужа она не могла иметь в виду: Игорь был в Киеве представителем первого, много – второго поколения Рюриковичей, его деды и прадеды здесь не жили. Видимо, двойственность образа повлияла и на Скляренко: он пытался сделать героиню и простой девушкой, и законной наследницей древних князей одновременно. Но были бы эти жадные родственники ее или мужа, выходит, они тоже принадлежат к этому правящему роду. Тем не менее Ольга показана «сиротой» и в политическом, и в бытовом смысле. Ее ежедневный круг общения (они вместе завтракают) по Скляренко составляют двое сыновей, «седоусый воевода Свенельд» и несколько безымянных стариков в черных одеждах – видимо, бояре. И священник Григорий в качестве личного психотерапевта: ему она жалуется, как страшно жить. У других авторов не лучше: Свенельд, Асмуд, Претич… да «отрок с уздечкой»… да и все.

Если верить летописному сказанию, то в середине Х века на всем пространстве от Балтийского до Черного моря существовало всего двое представителей высшей власти – Ольга и Святослав. Еще имелись трое сыновей Святослава, но при жизни Ольги они были малыми детьми; только с ним одним, взрослым человеком, Ольга могла с известного времени (примерно с конца 50-х годов) разделить труды и ответственность. И это при полном, практически, отсутствии какого-либо гос. аппарата! Тогда неудивительно, если жизнь сделала бы ее железной леди с ледяными глазами…

Но если привлечь другие источники, по той или иной причине не учтенные летописным сказанием, то все окажется для Ольги не так мрачно. По крайней мере, в ее непосредственном ведении земли было не так много.

Мы уже упоминали о «русской» знати, сидевшей в ключевых точках торговых путей и заключавшей, вероятно, между собой династические союзы. Союзы эти нужны были для решения самых прагматических задач: благодаря единству интересов, путем заключения родства обеспечить мирное и бесперебойное функционирование международных торговых путей. А размах этих путей в раннем средневековье поражает: на востоке они начинались в Китае, а на западе заканчивались в Кордовском халифате, то есть охватывали весь Евразийский континент[29 - Назаренко АВ, «Древняя Русь на международных путях».]. С севера на юг они простирались от Скандинавии до Африки. На территории Древней Руси, вдоль почти всего течения Днепра, эти пути неоднократно перекрещивались, поэтому для людей, умеющих и способных извлекать выгоды из стратегического положения, территории вдоль Волхова и Днепра представляли золотую жилу. Не считая доступа к собственным ресурсам этих земель, имеющих высокую цену на международных рынках: «меха, мед, воск и челядь».

Каковы доказательства, что эта «корпорация» действительно существовала? Во-первых, археология. В десятках пунктов, расположенных вдоль торговых путей, найдены богатые следы схожей культуры с отчетливым скандинавским присутствием. На севере это Старая Ладога и Рюриково городище, Псков (и поселение Горожане), далее Гнездово – на верхнем Днепре, уже за волоками, Чернигов, Шестовицы, Киев. В Белоруссии – Полоцк (с известного времени), Витебск и поселение Кордон, носящее отчетливые следы пребывания скандинавской военно-торговой прослойки. Поселения Кордон (в Белоруссии) и Горожане (в Псковской области) найдены буквально несколько лет назад, и к ним нельзя привязать сведения ни о каких упомянутых в летописях древних городах. Причем в Рюриковом городище сидел некий «король Северной Руси» – об этом говорит внушительный масштаб укреплений IX века, множество найденных там предметов роскоши, показывающих богатство и высокий статус обитателей. В Х веке там даже делали тончайшую золотую ленту, нужную для золотного шитья роскошных одежд. У археологов эта культурная близость называется «скандинавская вуаль», и облик этих «придорожных» поселений резко отличается от памятников простого славянского населения. Зато между черепами из погребений Пскова (о которых мы уже говорили) и Шестовиц (под Черниговом) учеными отмечено несомненное сходство типа!

Кое-что нам дают и письменные памятники. Еще в Олеговом договоре с греками 911 года, откуда пошла знаменитая фраза «мы от рода русского», перечислены 15 имен послов – «от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей, и его великих бояр». Вероятно, эти светлые бояре и другие князья и были вождями перечисленных «варяжских гнезд», находящихся в союзе с Олегом (или в подчинении ему). Ведь именно этим людям, контролирующим торговые пути, нужны были торговые договора с греками. Пять лиц из этого списка – Карл, Фарлоф, Велмуд, Рулав и Стемид – были посланы в Царьград еще во время предварительных переговоров; возможно, они были для Олега «мужами своими», то есть его людьми, членами его дружины. А остальные десять, получается, представляли князей и светлых бояр, подчиненных или союзных Олегу. Все логично: сначала он при помощи этих князей сколотил войско, с которым можно было диктовать грекам свою волю, а потом от них же поехали послы – пожинать плоды победы и заключать выгодный торговый договор. Но эти люди по именам не названы, и в глазах потомков могучая фигура Олега заслонила не только их личности, но даже сам факт их существования. А ведь не исключено, что среди них находился отец\дед\дядя либо другой глава семьи нашей, тогда еще не родившейся, героини – Ольги.

Перейдем непосредственно к ее эпохе и к следующему документу – Игореву договору с теми же греками 944 года. В нем упомянуты уже 23 персоны, отправившие послов, и они перечислены по именам! Итак, «общие послы»:

Вуефаст от Святослава, сына Игоря

Искусеви от княгини Ольги

Слуды от Игоря, племянника Игорева

Улеб от Володислава

Каницар от Предславы

Шихберн от Сфандры, жены Улеба

Прастен от Турода

Либиар от Фаста

Грим от Сфирьки

Прастен от Акуна, племянника Игорева

Кары от Тудка

Каршев от Турода

Егри от Евлиска

Воист от Войко

Истр от Аминда

Ятвяг от Гунаря

Шибрид от Алдана

Кол от Клека

Стегги от Етона,

Сфирка…,

Алвад от Гуды

Фудри от Тулба

Мутор от Уты

Имеется весьма значительная литература, посвященная изучению этих имен: спорам вокруг их происхождения, возможным статусам их носителей. Но нас сейчас не интересует их происхождение (в большинстве – скандинавское). Нам важен сам факт: наряду с тремя членами великокняжеской семьи (Игорем, Ольгой, Святославом) своих особых послов в Царьград отправили еще 21 человек! Из них, вероятно, три женщины (Предслава, Сфандра, Ута), но в данном случае и это для нас не принципиально. Нас волнует, кто же были эти люди, имевшие не меньшее, чем киевские князья, право послать своих внешнеполитических представителей?

На этот счет, как водится, есть разные мнения. Статус их обозначен в самом договоре: «от Игоря, великого князя русского, и от всех князей (всякого княжья)». Что само подрывает концепцию ПВЛ о наличии на Руси в то время единственного княжеского рода – Рюриковичей. Ведь у Рюрика, по ПВЛ, других наследников, кроме Игоря, не было.

Высказывают мнение, что здесь перечислена «старшая дружина» Игоря, которая вырабатывала условия договора и послала людей проследить, чтобы все оформили правильно. (И при этом удивляются, почему не указаны Свенельд и Асмуд.) Но этого не может быть – у «княжьих мужей» нет в международном плане собственного голоса, они говорят только у себя в гриднице, а перед иноземными царями за них за всех говорит князь. Есть мнение, что все они были родственниками киевской правящей семьи. Это, по-моему, преувеличение, хотя какие-то из этих людей наверняка состояли с ней в родстве. Важно то, что раз уж они имели своих отдельных внешних представителей, значит, у них были свои отдельные политические и экономические интересы, которые эти представители должны были защищать на международном уровне. Если бы они жили «одним домом», то и посла хватило бы одного на всех.

Двое из этого списка конкретно названы родственниками: Игорь и Акун, племянники Игоря. А где племянники, там, естественно, сестры-братья, мужья сестер и жены братьев, жены и дети этих племянников… Возможно, кто-то из этой толпы присутствует в списке, только без указания степени родства, увы. Судя по тому, что Сфандра обозначена как «жена Улеба», можно думать, что этот Улеб был каким-то родичем Игоря (а русское имя Улеб происходит от скандинавского Олав, одного из самых употребительных имен северных королей).

Следующий документ – абсолютно аутентичный, тот самый протокол приема Ольги в Большом Дворце Константинополя. Интересующие нас отрывки гласят:

«Княгиня вошла со своими родственницами-княгинями».

«…за нею следовали, как сказано выше, ее родственницы-княгини».

«Когда стольником были введены по обычному чину княгини и сделали земной поклон, княгиня, немного наклонив голову на том месте, где стояла, села за отдельный стол с зостами (придворными дамами – Е.Д.) по чину».

«В Золотой палате состоялся другой званый обед; там кушали все апокрисиарии Русских князей, люди и родственники княгини и торговые люди и получили: племянник ее 30 милиарисиев, 8 приближенных людей по 20 милиарисиев…»

«…и дано было княгине на золотом блюде с дорогими камнями 500 милиарисиев, шести приближенным женщинам ее по 20 милиарисиев и 18-ти прислужницам по 8 милиарисиев»[30 - Перевод Е. Голубинский, История русской церкви, I, 2 изд, М. 1901.].

Русским словом «княгини» переведено греческое «архонтиссы». Архонтами назывались вообще главы чего-либо, в данном случае – варварских держав. Саму Ольгу Константин тоже называет архонтиссой. Но мы видим, что в протоколе трижды упомянуты другие княгини, из них два раза – княгини-родственницы Ольги. Один раз упомянут «племянник» (скорее ее собственный, чем мужа), и вообще «родственники княгини», хотя возможно, в эту категорию Константин включил архонтисс и племянника. Кто были эти «княгини-родственницы»? Уже обозначенные нами матери, сестры, жены, а то и дочери Игоревых двух племянников; но может быть, что и сестры либо невестки (жены братьев) самой Ольги – ведь ее племянника кто-то должен был произвести на свет. Число ее сопровождающих почти совпадает с числом властных персон, отправивших послов для заключения Игорева договора 12 лет назад, а значит, скорее всего, состав Ольгиной делегации формировался по тому же принципу, что и Игорево посольство.

Жаль, что Константин никого больше не назвал по именам. Назови он по имени племянника или хоть кого-то из родственниц, у нас появилось бы гораздо больше материала для сравнения и оснований для выводов. Но благодаря этому приему можно считать за несомненный факт: сиротой Ольга не была. Уж греки, составляя план предстоящего приема (а у них на это было месяца три) дотошно выспросили, кто эти люди и в каких отношениях состоят с «главной» русской княгиней. От этого ведь зависело все: как им заходить, где стоять, с кем за одним столом есть, какого размера получать подарки… И если Константин не сомневался, что с Ольгой приехал один племянник и как минимум шесть родственниц равного ей ранга, мы смело можем ему поверить. Он ведь всех этих людей видел своими глазами.

Куда же все эти «княгини-родственницы» делись потом? Можем ли мы отыскать какие-то их следы?

Ответ оптимистический: да, можем. Нескольких из этих женщин мы можем отыскать – где они жили и где были похоронены.

Вспомним камерный могильник в Пскове, о котором мы уже упоминали. Итак, камерное погребение 1, Старовознесенский 1 раскоп, 2003\2004 гг. В погребальной камере находился скелет женщины, которая была захоронена, судя по расположению костей, в сидячей позе (это скандинавская традиция). Характер погребения свидетельствует о ее высоком общественном положении и богатстве: на костяке было обнаружено 48 находок, целых предметов или фрагментов вещей. Всего в камере было обнаружено более 60 предметов, среди которых, помимо ювелирных украшений, хозяйственный инвентарь, декоративные детали одежды и утвари, изделия из цветных и драгоценных металлов. Более двух десятков ювелирных украшений – изделия из серебра, некоторые со следами позолоты. В целом все типы вещей из захоронения известны по материалам некрополей Гнездова (близ Смоленска, запомним его), Киева, Шестовиц (близ Чернигова), Тимирева (Ярославская область), Бирки (Швеция) и других памятников – тех самых, где проживала «русь» как торгово-военная корпорация, контролирующая узловые точки (эти самые) международных торговых путей. В состав ожерелья погребенной входили, кроме стеклянных и серебряных бусин и подвесок, две византийские монеты с ушками для привешивания (из монет часто делали подвески к ожерелью, к их использованию как стандартного платежного средства у людей привычки еще не было). Монеты представляют собой позолоченные серебряные милиарисии Романа I (920–945 гг.) и соправителей Константина VII и Романа II (внука Романа I). Именно эти двое, Константин и сын его Роман, принимали Ольгу в Царьграде. Далее приведем прямую цитату:

«Наличие монет с изображением крестов и христианских императоров само по себе значимо и информативно. Несомненно, они выполняли важную символическую и меморативную функцию для своей хозяйки как при жизни, так и после кончины. Контекст погребального комплекса – датировка, особенности обряда, наличие серебряного креста – позволяет отнести их к предметам личного благочестия одной из первых русских христианок… В данном случае представляется возможным соотнесение находок из камеры 1 с известным фактом раздачи милиарисиев Константином VII во время посольства княгини Ольги в Константинополь в 957 г.»[31 - Из книги «Древнерусский некрополь Пскова X – начала XI века», Е. А. Яковлева, Камерное погребение 1.]

Помните – «…и дано было княгине на золотом блюде с дорогими камнями 500 милиарисиев, шести приближенным женщинам ее по 20 милиарисиев и 18-ти прислужницам по 8 милиарисиев». Да уж конечно: для того времени съездить в Царьград, особенно женщине, было все равно что сейчас в космос слетать. Милиарисии, полученные фактически от самого византийского императора, ценились не только за свой вес в серебре. Неудивительно, что как минимум два из них были позолочены и подвешены в ожерелье какой-то из «княгинь-родственниц», которая, вероятно, окрестившись вместе с киевской княгиней, потом вернулась домой в Псков и всю оставшуюся жизнь рассказывала, что повидала.

Украшения этой женщины, по материалам указанной статьи, относятся к «гибридному» типу ювелирных изделий, совместивших в себе славянско-русскую ювелирную технологию и скандинавскую тематику. Там же обнаружена маленькая серебряная фибула, служившая для застегивания нижней сорочки и принадлежащая к типу, чье распространение практически ограничено Биркой (Швеция). Был найден серебряный нательный крестик с четырьмя лопастями – подобные известны в камерных погребениях Северной Европы и Древней Руси. Яркой находкой являются две скорлупообразные фибулы, бронзовые с позолотой – обнаружение их несомненно свидетельствует, что погребенная одевалась в скандинавской традиции, носила наплечную одежду, напоминающую поздний русский сарафан. Такого рода застежки во множестве обнаружены в скандинавских странах, а еще в Новгороде, в Гнездово, в Шестовицах, в Киеве…

Время совершения погребения учеными определяется, по совокупности разных факторов, как 3-я четверть – конец Х в. То есть после поездки Ольги в Царьград (957 год), но в пределах жизни того же поколения людей. Погребенная женщина умерла в возрасте 25–35 лет; самой Ольге во время поездки в Царьград могло быть чуть меньше сорока, то есть они были примерно ровесницы.

Итак, обнаружение и исследование этого погребения проливает довольно яркий свет сразу на многие вопросы. Женщина, несомненно, принадлежавшая к местной верхушке, имела скандинавское происхождение, но уже испытала большое влияние славяно-русской культуры. Весьма вероятно, что она съездила с Ольгой в Царьград, откуда привезла полученные в подарок от императора серебряные монеты и нательный крестик. Если она действительно была одной из тех «княгинь-родственниц», то это подтверждает и Псков как место рождения, и знатный род, и этническое происхождение самой Ольги. Предположение, что Константиновы милиарисии попали в ожерелье погребенной в Пскове женщины именно так, будет наиболее простым и прямым выводом из фактов. Мы не знаем, увы, кем погребенная приходилась Ольге – сестрой, невесткой, племянницей? Но, глядя на ее «посмертное приданое», и облик самой Ольги становится представить гораздо легче.

Погребение номер 4 того же могильника содержало останки мужчины 45–50 лет. С собой на тот свет ему дали некое холодное оружие с костяной рукоятью, от которого сохранилось навершие в виде колпачка – серебряное, литое, с рельефным орнаментом, с золочением и чернью. Для Х века техника чернения – редчайшая, до того она была обнаружена лишь на оковке рога из Черной могилы, княжеского погребения из Чернигова[32 - Черную могилу со времен обнаружения (в XIX веке) датировали временем Святослава (из-за чего в погребенном пытались увидеть воеводу Претича), но, по последним данным, она была устроена позже – во времена Владимира и даже, возможно, ее верхний предел датировки – 1025 год. А значит, черненые вещи из псковских камер – самые ранние на Руси. Из известных на сегодняшний день.]. Подвешивалось это оружие на серебряные колечки. Также в погребении найдены «обрывки золото- и серебрянопряденных нитей, а также несколько серебряных и золотых проволочек. Вероятно, они представляли собой остатки парчовой ткани. Как известно, в Х в парчовые ткани, поступавшие на Русь, производились в Византии, где их изготовление являлось государственной монополией. Экспорт из Византии подобных материй был сильно ограничен, и они попадали в Западную и Восточную Европу преимущественно в числе посольских даров, в качестве военной добычи или торговых пошлин. Находки нитей из драгоценных металлов, свидетельствующие о существовании в гробнице богатой шелковой одежды, довольно определено говорят о достатке и нерядовом положении мужчины, погребенного в четвертой камере»[33 - Там же, Т.Е. Ершова, Е.А. Яковлева, Камерное погребение 4.].

Датировка та же: вторая половина – конец Х века. Да уж не наш ли это «племянник»? Или муж какой-нибудь из княгинь-родственниц. Во всяком случае, оружие и одежда погребенного вполне соответствуют положению человека, принадлежащего к княжеской семье и получавшего дипломатические дары.

А сейчас будет, пожалуй, самое интересное. Этот сюрприз нам преподносит тоже археология. Гнездовский комплекс, 12–15 км от современного Смоленска. Об уникальности этого памятника можно прочитать во многих работах, но для незнакомых с ним скажу коротко: это крупный раннесредневековый центр, гнездо поселений, крупнейший в Европе (!) могильник эпохи викингов и в целом богатейший, драгоценнейший источник наших знаний об этой эпохе и о ранней истории Древней Руси. Среди тысяч его погребений рассмотрим одно: под шифром Оль-30 (Ольшанская курганная группа), исследованное в 1988 году. Это большая камера (того же типа в целом, что и рассмотренные нами псковские погребения), устроенная в то же время – во второй половине Х века, где были похоронены двое мужчин, две женщины и две лошади. Среди прочего «посмертного имущества» погребенных были обнаружены маленькие стеклянные пластинки, похожие на обточенные осколки оконного стекла. Форму они имеют квадратную, круглую, ромбовидную, прямоугольную и листовидную (каплевидную). Цвет – сиреневые, бирюзовые, голубые, зеленые, синие, темно-желтые. Судя по расположению, они украшали некую одежду (несохранившуюся), на которую были нашиты шелковыми или золотными нитями – эти нити в погребении тоже найдены.

Я видела эти осколки своими глазами на выставке «Меч и златник» в ГИМе. Вид их вызывает удивление: беспорядочная, на первый взгляд, кучка мелкого стекла, причем края у них грубые, опасные на вид – кажется, возьмешь в руку, порежешься. А между тем эта странная на вид находка позволяет сделать удивительные выводы.

«Возможный путь реконструкции этой погребальной одежды дает мраморная икона св. Евдокии из монастыря Липс в Константинополе, датируемая нач. X в. Выполненная из разноцветного мрамора фигура женщины в полный рост инкрустирована прямоугольными вставками из стекла тех же цветов, что и гнездовские экземпляры – красного, зеленого, синего и бирюзового (рис. 9). Очевидно, мастер стремился отобразить богатство одеяния, соответствующего ее императорскому статусу. Ценность византийского официального костюма составляли не только шелк и золотное шитье, но и значительное количество драгоценных и полудрагоценных камей, нашитых на текстильную основу. [Maguire 1997, p. 184–191]. Чем выше был ранг чиновника, тем больше камней помещали на его одежду, и тем труднее ему было перемещаться [Gerstel 1997, 42–43]. Подражая облачению византийских императоров, короли франков носили парадную одежду, украшенную камнями. В “Псалтыри Лотаря” (842 г.) есть портрет короля в тунике и плаще, расшитых цветными накладками круглой, овальной и прямоугольной формы (рис. 10). Такими же вставками инкрустированы туфли, ножны меча и основание трона. Очевидно, что художник изображал дорогие камни, подчеркивающие великолепие инсигний власти [Wamers 2005, S.37, Abb. 6]. Стеклянные пластины заменяли, вероятно, драгоценные камни, украшавшие парадную одежду василевса и его приближенных. Можно предположить, что шелковые одеяния, расшитые цветными стеклами, изготавливали в императорских мастерских специально для дипломатических даров. В мире “варваров” их потребителями были архонты и знатные люди, стремившиеся получить парадные облачения представителей константинопольского двора. Аналогичные накладки только в меньшем количестве найдены в Киеве (27 экземпляров) и Пскове»[34 - Ениосова Н.В., Пушкина Т.А. Находки византийского происхождения из раннегородского центра Гнездово в свете контактов между Русью и Константинополем в X в.].

Длина этой камеры – 6.7 м, ширина – около 5 м, глубина – 2. Это целая подземная комната, даже по современным меркам довольно большая. Для поддержания перекрытий в ней использовался опорный столб – как в настоящем жилье. Общее содержание гнездовского погребения (наличие посмертных спутников, людей и животных, огромное количество дорогих импортных вещей) дает основание заподозрить, что погребен здесь современный Ольге князь Смоленской земли – или его жена. Та, которая уже верно вошла бы в число спутниц княгини Ольги в поездке в Царьград. Конечно, мы не можем утверждать, что все именно так и было. Но объяснить именно этим появление в погребениях древнерусской знати второй половины Х века таких дорогих и статусных вещей, указывающих на контакты с Византией, будет, мне кажется, наиболее логично.

Еще такие же стеклышки найдены в Киеве, а погребении того же времени, устроенном для молодой женщины – 16–18 лет (камерное погребение номер 49, в районе Михайловского Златоверхого монастыря). Оно содержало около 70 находок, множество драгоценных украшений; и гнездовское, и киевское погребение относятся к самым интересным, богатым и представительным для своего памятника.

Еще один набор таких же стеклышек (54 штуки) найден в погребении «девочки с соколом», о котором мы рассказывали ранее. Т. Е. Ершова[35 - Камерное погребение 7, в книге «Древнерусский некрополь Пскова X – начала XI века». Нестор-История, Санкт-Петербург, 2016.] приводит иную версию их применения: как часть декора ларцов. Но все же нельзя исключить и то, что это было украшение «парадного платья для варварских царей». То, что эти взрослые вещи найдены в детском погребении, означает высокий статус семьи, из которой девочка происходила. В раннем средневековье стекло не было такой дешевой бижутерией, как сейчас: тогда цветное стекло вставляли в ювелирные и другие изделия из драгметаллов, в одном ряду с драгоценными камнями.

Очень жаль, что не было тогда обычая ставить могильные камни с надписями – и теперь нам остается лишь гадать, действительно ли эти женщины входили в число «княгинь-родственниц» Ольги и побывали вместе с ней в Царьграде. Но мне представляется, что их погребения дают основания думать именно так. Видя найденное археологами их посмертное приданое, совсем нетрудно представить, как они следуют за Ольгой по мраморным полам Большого Дворца, дивясь на мозаики и роспись стен…

Княгиня Ольга и символика перевоза

В завершение «добрачной» части Ольгиной биографии рассмотрим важную часть Мифа – историю о «девушке с перевоза». Сведения о том, как княгиня Ольга до замужества работала перевозчицей на реке и там познакомилась с Игорем, известны только с 60-е годов XVI столетия и происходят из «Степенной книги царского родословия», куда включено «Житие… великой княгиня Ольги, нареченной во святом крещении Еленой…». Однако эта история прочно вошла в «большой миф о княгине Ольге» и как важная часть его заслуживает, чтобы мы уделили ей некоторое внимание. В ней намешано столько разных и в то же время тесно связанных между собой мотивов, языческих и христианских, что даже беглый их обзор покажет, как хорошо эта история дополняет двойственный образ «жестокой святой».

«Степенная книга» как таковая – исторический труд, написанный в XVI веке, с целью изложить историю власти на Руси начиная с древнейших времен и предназначалась для самого главного читателя – царя Ивана Грозного. Вся она пронизана идеологией утверждающегося позднесредневекового самодержавия, и это очень хорошо видно в изложении жизни княгини Ольги: Игоря она называет «великий самодержец, великий государь русский», а о древлянах говорит следующее:

«…И как мы ныне сумеем преуспеть против наших врагов, убийц своего господина, ненавидящих царскую власть над собой. За это пусть они примут месть, чтобы прекратилась в Русской земле дерзость злых помышлений против самодержцев, пусть и другим будет неповадно убивать правящих ими на Руси, и пусть они со страхом повинуются величию царской власти и властителям Русской земли. И тогда снова наступит у нас мирное время…»[36 - Подготовка текста Л. А. Чуркиной, перевод О. П. Лихачевой.]

Очевидно, что подобные слова и мысли рождены были не в Х веке, а в XVI. Но вернемся к началу. Историю знакомства «Степенная книга» излагает так:

О великом князе Игоре, как он сочетался браком с блаженной Ольгой. Когда еще совсем юный Игорь был в Псковской земле – рассказывают некоторые дивное сказание – однажды тешился он охотой и увидел на той стороне реки хорошую добычу; и не мог он перейти на ту сторону реки, потому что не было лодки, и увидел он, что кто-то плывет по реке в лодке, и позвал он лодочника к берегу, и велел перевезти себя за реку. И когда плыли они, взглянул Игорь на гребца того и увидел, что это девица (а это была блаженная Ольга) совсем юная, красивая и отважная. Он никогда ее раньше не видел, и вид ее поразил его (а ведь сказано в Писании: «Похотливые очи зарятся на запретное»). И разгорелась в нем страсть, и обратился он к ней с бесстыдными словами. Она же поняла коварство этих непристойных слов и, пресекая его непристойные речи, не как юная, но как умудренная зрелым умом, сказала, обличая его: «Зачем напрасно позоришь себя, о князь, склоняя меня на срам? Зачем, думая о неподобающих вещах, постыдные слова произносишь? Не обольщайся, видя меня, молодую девушку, совсем одну, и не надейся – не возьмешь меня силой. Хоть я неученая, и очень молодая, и проста нравом, как ты видишь, но я понимаю, что ты обидеть меня хочешь и говоришь непристойные слова, которых я и слышать не хочу. Лучше подумай о себе, откажись от своего помысла. Пока ты юн, блюди себя, чтобы не победило тебя неразумие, чтобы не пострадать тебе самому. Откажись от всякого беззакония и неправды – если ты сам будешь побежден разными постыдными делами, то как сможешь другим запрещать неправду и как сможешь праведно управлять державой своей? Знай, что если ты не перестанешь соблазняться моей беззащитностью, то лучше мне будет, чтобы глубина реки этой поглотила меня, чем быть тебе на соблазн, так я избегну поругания и позора, а ты не впадешь в соблазн из-за меня». И много другого разумного сказала она о целомудрии. Это первое проявление, благое и достойное удивления, благоразумного юношеского целомудрия блаженной Ольги, еще не знающей Бога и заповедей его не слышавшей. Такую премудрость и чистоты соблюдение обрела она от Бога, что удивился Игорь зрелому ее разуму и благоразумным ее словам. И сразу Игорь отказался от своего юношеского порыва, и, устыдившись, в молчании перебрался через реку, запечатлев все это в сердце своем до времени, и вернулся в Киев. Когда же пришло время, повелел он, чтобы нашли ему невесту, и стали ему подыскивать ее, как это было в обычае для властителей. И многими он пренебрег и вспомнил дивную в девицах Ольгу, отвагу и красоту которой видел своими глазами, и из уст которой слышал речи разумные, и целомудренный нрав которой видел. И послал он за ней родича своего, вышеназванного князя Олега, и взял ее в жены с подобающей честью, и так сочетались они законным браком[37 - То же.].

Слушая сказку, не принято задавать вопросы, а иначе мы спросили бы: каким это образом Игорь охотился почти за тысячу километров от Киева – по тем временам это два месяца пути? Дмитрий Ростовский написал, что Игорь охотился под Псковом в то время, как они с Олегом по делам управления пребывали в Новгороде, но несколько путается: было это до их вокняжения в Киеве или после. (Даже в этом случае молодой человек заблудился километров на двести.) И почему оказался так далеко от дома совершенно один – никаких его спутников в той утлой лодочке явно не было, как не было и лошади, без которой ему придется эти двести километров проделать пешком. Но таких вопросов не задают, слушая о приключениях царевича, который свободно бродит «один, как перст, без провожатого» по чудесным царствам и встречает прекрасных девиц, богатырш и волшебниц. На такое же восприятие рассчитан и этот сюжет. Мы уже в достаточной степени рассмотрели вопрос, почему реальная Ольга не могла быть «девушкой с перевоза». Но и сама история ясно обнаруживает фольклорные истоки «дозамужней профессии» Ольги. «Степенная книга» писалась в Москве, где местные псковские реалии известны были плохо: наличие перевоза там весьма сомнительно. Близ Выбутского погоста находится очень длинный порожистый участок, который переходят вброд. Именно перевоз мог в этом сюжете возникнуть по аналогии с Кием, который тоже «незнающими» выставлялся как перевозчик. Как писал С. В. Алексеев в статье «Начальный летописный свод и предания о дописьменной истории»: «…в Начальном своде уже упоминаются различные, явно фольклорные, версии образа Кия: Кий-князь, Кий-охотник, Кий-перевозчик. Если первые два варианта успешно контаминируются летописцем ниже, то с последним (Кий-перевозчик) дело обстоит сложнее. Занятие перевозом являлось эквивалентом «простого» происхождения. Когда в народном сознании княгиня Ольга сделалась простолюдинкой по происхождению, фольклор превратил ее именно в перевозчицу».

Вероятно, образ Кия-перевозчика изначально определил «добрачную профессию» Ольги: как Кий был первым киевским князем и основателем самого города, так она была первой христианкой в его роду и «начальницей веры» на Руси. Поэтому вполне естественно, что у них нашлось нечто общее: начальная точка, с которой они начали свое восхождение.

Но и сам по себе брод, перевоз, переправа через реку в славянской мифологии – весьма значимые явления. У славян есть близкие к этому сюжету фольклорные мотивы, основанные на образах «добрый молодец – красна девица – переправа через реку». Например, в песне «Когда было молодцу пора-время великая» из Сборника Кирши Данилова (XVIII в.) молодец подъезжает к реке Смородине и просит ее показать броды и мосточки. Река отвечает ему «человеческим голосом, да и душой красной девицей», что обычно берет с «кониного брода» по коню, а с калинова мосточка – по удалому молодцу», но его она и так пропустит. Переехав через речку, молодец начинает над ней насмехаться, дескать, «она хуже, быстра река, тое лужи дожжевыя». Тогда река Смородина заманивает его и, разлившись, топит в глубоком омуте, приговаривая, что погубила его похвальба. Мотив этот, видимо, общеславянский: в южнорусском фольклоре есть сюжет о встрече молодца с «бродницей» или «вилой-водарицей», которая охраняет реку либо переправу и в уплату требует от проезжающих части тела. Причем погубить может даже того, кто после встречи с ней якобы благополучно уехал домой – он умирает уже там.