скачать книгу бесплатно
Стал лен созревати,
А я молодешенька
Начала горевати:
С кем лен мне брати?
Девушки по очереди отвечали ей за свекра, за свекровь, за суженого, и все помогали работать. То, что правильно сделано на Темном Свете, обернется удачей и в белом свете, и Витляна сейчас делала работу богини, дарящей земным полям хороший урожай, женским рукам – удачную работу на весь год, а самим себе – хорошее замужество.
Правена к тому времени вернулась в круг. С самого утра радость бурлила в ней, серые глаза Торлейва стояли перед взором – взгляд пристальный и тем самым обещающий… что? Она ему не ровня, и не будет его мать ее сватать, как тем летом сватала у княгини Малушу, – об этом Правена прекрасно знала. Но так далеко заглядывать не хотелось. Она уносилась мыслями в темноту рощи, воображая, как он обнимет ее, и сердце замирало. А что потом? Да как будто ничего… там видно будет. Венец устремлений юной девы – подтверждение любви того, кто запал в сердце, от чего взгляда пробирает сладкая дрожь. А то, что бывает потом – бывает уже не с девой.
И вдруг какие-то люди… Станимир-боярин какого-то лешего притащил! Вот надо им непременно о делах говорить, и непременно с Торлейвом! Шли бы к Свенельдичам, к Вуефасту, к Острогляду, к Асмунду – мало ли в Киеве бояр и старцев! Пусть целый год проговорят, но вечер Зеленого Ярилы для другого! И хотя Торлейв держал ее за руки, Правена чувствовала: Станимир и незнакомец рядом с ним для него важнее, чем она.
Вся ее радость от плясок улетучилась, она с трудом подавляла уныние. Но вот, в очередной раз оглянувшись, Правена заметила в толпе знакомую светловолосую голову, и от сердца отлегло. Он отделался от Станимира и вернулся!
Но тут же рядом с Торлейвом возник Унегость. Младший сын воеводы Вуефаста имел от роду лет восемнадцать-девятнадцать. Продолговатое лицо, очень высокий лоб, полускрытый рыжевато-русыми кудрями, и чуть раздвоенный подбородок он получил от отца-варяга; большие карие глаза, черные длинные брови, почти сросшиеся над крупным носом, – от мужской родни матери, знатного киевского рода Угоровичей. Он видел, что расписное яйцо Правена никому еще не вручила, и не терял надежды им завладеть. Стараясь не упустить ее из виду, он передвинулся и загородил от Торлейва вереницу дев.
– Гостята, – вежливо сказал Торлейв. – Отойди, не засти.
Спокойная уверенность в его голосе означала: нечего тебе здесь высматривать. Унегость был уже почти сговорен, и вовсе не с Правеной.
– Так отодвинь! – дерзко и с досадой ответил тот, оглянувшись.
Без лишних слов Торлейв схватил Унегостя за ворот и пояс и, чуть отступив в сторону, рванул его назад. Стоявший тут же Патрокл-Орлец как бы невзначай подставил ногу, и Унегость, широко взмахнув руками, опрокинулся на стоявших позади. Сшиб кого-то, но ему живо помогли утвердиться на ногах и с веселым свистом толкнули вперед, обратно на противника.
Вокруг весело загомонили, радуясь новому развлечению. Торлейв за эти мгновения успел развернуться и встретил Унегостя еще на подлете ударом в челюсть – тот опять отлетел. Торлейв даже рад был этому случаю – игра рожка, песни и пляски его не веселили, но наполнили лихорадочным возбуждением, и оно требовало выхода.
Не успел Унегость подняться с земли, как вокруг него возникли знакомые рожи, полные дурного азарта.
– А кто это здесь такой дерзкий, что боярского сына бьет? – заорал Игмор. – А ну, гридьба, поучим невежу!
Вокруг Игмора, как мелкие грибы возле большого, мигом выросли три его брата – Добровой, Жар и Грим. Торлейв знал их почти всю жизнь – в детстве это были ближайшие приятели юного князя.
– Кус Эммэк[28 - Твою мать! (арабск.)]! А ну, орлы, айда[29 - Вперед! (тюркск.)]! – рявкнул Агнер, которому не требовался вещун, чтобы понять, что сейчас будет.
«Орлы» не нуждались в приглашениях – и так стояли наготове, но не вмешивались, пока драка шла один на один. Миг, и обе ватажки кинулись друг на друга. Замелькали кулаки, кто-то, получив весомый удар под душу, не устоял и отлетел к тропе. Девичий круг попятился.
– Не бежать, увырьи[30 - Бранное – глупые девушки.]! – строго крикнула Витляна. – Дальше поем!
Не так легко было продолжать пение, когда рядом шла, быстро расширяясь, драка. Но обряд нужно завершить и положенным порядком выйти обратно на белый свет, иначе не оберешься бед!
Парни и мужики со всего луга сбегались к месту драки. В толпе кого-то задели, крики «Наших бьют!» все ширились, и скоро азартная свалка захватила десятки человек. Подошедшие позже и не ведали, из-за чего она началась, ну да какая разница? Все праздничные драки не почему-то, а ради удали.
…Фастрид, увидев, что стало с лицом и одеждой сына, и не подумала причитать.
– Ты не брани нас, хозяйка, – отчасти жалобно воззвал Агнер, когда она уже утром встретила бойцов, умывавшихся во дворе. За ночь ссадины подсохли, зато синяки достигли полной зрелости, хоть неси продавать. – Мы не собирались никого трогать, валлах, но, знаешь, есть такие люди, которые считают, что у них слишком много лишних зубов…
– Я знаю, – кивнула Фастрид. – Я с самого начала знала, что произвела на свет сына, а не дочь.
– Вот это верно! – одобрил Агнер.
– Я, конечно, не затем повел тебя на игрища, чтобы тебе намяли бока, – сказал ему Торлейв. – Но прощения просить не буду – сдается мне, ты тоже позабавился.
– Да, отлично размялись, валлах! И, знаешь, хабиби… Я, пожалуй, останусь у тебя, если тебе и хозяйке будет угодно.
– С твоими тремя сундуками шелка ты мог бы поставить собственный двор, – заметила Фастрид.
– Мог бы… да на что мне? Здесь, в Киеве, мне все вспоминается мой прежний вождь, Хельги конунг… А у тебя, хабиби, его лоб и глаза… и отвага в сердце. И если ты когда-нибудь надумаешь собрать свою дружину и отправиться за славой и добычей, а уже верно тебе пригожусь!
Княгиня видела свалку, но издалека, и не разглядела, кто был в нее замешан. Поэтому теперь вид разукрашенного племянника ее поразил.
– Фэото?кэ Парфэ?нэ![31 - Богородица Дева! (греч.)] Тови! – Огорченная Эльга встала и подошла к нему, ласково положила руку на грудь – едва касаясь, помня, что там могут быть ушибы. – Парням положено собирать расписные яйца, а ты добыл себе расписное лицо!
– Я за мелочами не гоняюсь. Веселье вышло знатное! У Добровоя теперь на один зуб меньше, это ли не радость? И морды их толстые раскрашены не хуже моей!
Эльга выразительно вздохнула: она хотела для него иного веселья.
– Садись. – Она указала на скамью. – Как все вышло?
– Да ну в пень… Полуденный бес их возьми! – Торлейв мотнул головой. – Я с другим пришел. Дело важнейшее. К тебе от Станимира Предславича вестей не доходило?
– А что с ним? – удивилась Эльга. – Я вроде его видела вчера. Неужто и он в драку полез?
– Гости к нему прибыли. Из самой что ни есть Регнум Теотоникорум[32 - Тевтонское королевство (лат.) – принятое в Х веке название державы Оттона Великого.].
– Что? – Эльга уже слышала это название, но за два года позабыла.
– Грамоту тебе привезли – тебе и князю – от Оттона самого. Да войти в Киев боятся – как бы не побили.
– Епископ опять приехал? – удивился Мистина. – Соскучился?
– Епископа при них нет, есть диакон и аббат. Но эти еще не в Киеве, на Моравской дороге ждут позволения явиться. Видел я Хельмо – это давний мой знакомец, я при Оттоновом дворе с ним приятельство водил, когда мы ездили с Лютом и Одульвом.
– Где он сейчас? – спросил Мистина.
Взгляд его стал сосредоточенным. Все-таки это не шутка, немцы в Киеве! Посланцы самого Оттона – а он не знает.
– У Станимира Предславича. Я тоже было удивился. – Торлейв предупредил вопрос, ясно прочитанный в глазах и на губах Мистины. – Хельмо сказал… Горяна Олеговна к своим родичам их направила. Станимир ей в Киеве – ближайшая родня.
Ему пришлось на миг промедлить и вдохнуть, прежде чем вымолвить имя, которое все в этом доме хотели бы забыть.
– Так они от Горяны вести привезли? – испуганно спросила Эльга.
Это она придумала отравить Горяну в саксонский монастырь, она уговорила Святослава отпустить ее, чтобы вернуть в дом Прияславу. Никаких особых вестей от Горяны здесь не ждали. Наоборот – надеялись никогда больше о ней не слышать. Но неужели Оттон снарядил целое посольство, чтобы передать поклоны от какой-то чужой ему женщины, пусть она и бывшая жена князя киевского.
– Что ему до нее? – спросил Мистина, переменившись в лице. – Мы… то есть Святша ее в монастырь отпускал! Епископ на своем кресте клялся… Неужто обманул, люби его конем!
– Нет, нет! – успокоил его Торлейв. – В монастыре она. У Матильды, матери Оттоновой. Там, куда и отпускали.
– Как же твой Хельмо до нее добрался?
– Через него поклоны передала. Что, мол, жива-здорова, благополучна.
– И эти немцы приехали, чтобы передать от нее поклоны? – недоверчиво спросила Эльга, подозревая подвох.
– Они к вам со Святославом приехали, – пояснил Торлейв, понимая ее изумление. – С грамотой Оттоновой. Дозвольте вы им явиться – они ее представят. Он мне так сказал.
– Могли бы сразу ко мне… к княгине гонца прислать, – скрывая досаду, ответил Мистина. – И лучше всего – от рубежей.
– Чего они испугались? – опять спросила Эльга. – Разве что… недоброе что-то сказать хотят.
У Святослава и Эльги, собственно, и не было причин держать зла на Оттона или каких бы то ни было его посланцев. Напротив, у Оттона имелись причины обижаться на киевских князей: это ведь Эльга пригласила в Киев епископа Адальберта, а Святослав велел ему убираться прочь.
Эльга взглянула на Мистину, своего верного советчика. Их взгляды встретились. И, словно она читала в его досадливом взоре все возможные причины и следствия этого нового посольства, смарагдовые глаза «королевы ругов» раскрывались все шире и шире.
– Ты к князю сам не езди. – Княгиня снова посмотрела на Торлейва. – Я Асмунда позову и через него весть пошлю про немцев.
– Это лучше всего! – с облегчением ответил Торлейв.
Не то чтобы он боялся явиться на Олегову гору, на Святославов двор, где сидит Игморова братия, еще больше обычного злая на любимцев Эльги. Но и светить там лишний раз, перед княгиней Прияславой, своими синяками и ссадинами тоже было ни к чему. Она его зазывала на игрища – увидит, к чему дело пришло, огорчится…
* * *
Королевство Восточная Франкия, аббатство Кведлинбург
год 961-й от Воплощения Господня
– За кого ты так горячо молилась сегодня, дочь моя?
– За моего отца, преподобная матушка – то есть родного отца. Мне повезло повидать с ним, чтобы проститься, но он был очень огорчен тем, что мы больше никогда не увидимся.
– Я слышала, твой дед по отцу тоже был знатного рода?
– Да, его звали Предслав, он был княжеского рода Моймировичей, из Моравии. Когда-то он еще отроком бежал оттуда из-за нашествия угров.
– Значит, он был христианином?
– Да, но всю жизнь в Киеве ему приходилось это скрывать. Он и погиб из-за этого…
– Вот как! Погиб из-за веры? Всякий, кто исповедовал Христа вплоть до смерти, становятся сынами апостолов, не рождаясь от них по плоти, но подражая их подвигам. Расскажи мне об этом больше.
– Это было задолго до моего рождения. Тогда в Киев однажды привезли на продажу челядь, и среди прочих был один человек – священник из Ирландии. Мой дед купил его и дал ему свободу, чтобы у киевских христиан был хотя бы такой пастырь – у них ведь не было никакого. Но злые люди обвинили этого человека в колдовстве и разгромили двор моего деда. Того человека убили, мой отец и дед тоже пострадали. Дед вскоре после этого умер, а отец был изгнан с киевского стола и из самого Киева.
– Какое ужасное несчастье! А было ли известно твоему отцу, кто виновен в этом возмущении?
– Да… Он знал, кто подбил людей на это. Виной был брат его первой жены, королевы Мальфрид. Его звали Ингвар. Он стал князем после изгнания отца. А устроил все это его воспитатель – воевода Свенельд. И его сын – Мистина, то есть Мстислав.
– Эти люди живы?
– Свенельд погиб более десяти лет назад, его разорвал медведь во время охоты.
– Бог покарал злодея по заслугам. А его сын?
– У него два сына – Мистина и Лют, но Лют в то время был еще мал. Сейчас они оба служат королеве Эльге, то есть Хелене. Они ее самые ближние… приближенные.
– И люди в Киеве терпят над собой власть таких злодеев? Но будь уверена – если они избегли людского суда, перед богом им за свои дела придется ответить… «Сила у них – но я к тебе прибегаю»[33 - Из псалма 58.]! Так угодно отцу нашему небесному, чтобы солнце восходило над добрыми и злыми. Во многом нам нужно подражать богу и блаженным мученикам, но важнее всего два завета: чтобы мы были сердцем кротки и смиренны и любили своих врагов всеми силами своего сердца. Я знаю, это бывает трудно, но никто не нашел бы себе оправдания в предписаниях божьих, если бы отказался любить врагов. Всегда помни об этом, дочь моя. Молишься ли ты за врагов твоих?
– Да, преподобная матушка, я молюсь за мужа. Прошу, чтобы Господь дал ему узреть свет веры, и тогда, наверное, его сердце излечилось бы от жестокости. Боюсь, я согрешила и тем, что назвала врагом мужа, но нас соединило жестокое помышление его сердца, и при том пострадали… жестоко пострадали люди куда более чистые сердцем и принявшие свет веры.
– Кто же это такие?
– Это его сводный брат… Улеб. Он родился от сестры княгини Хелены – Уты. Еще многие годы назад я часто просила его принять святое крещение, и когда он согласился на это, я дала согласие стать его женой. Но мой муж… тогда он еще не был мне мужем, и помышление об этом не приходило мне в голову… он разгневался и изгнал Улеба из Киева, а меня… силой принудил стать его женой. И если бы не добрый, любимый мой пастырь, благочестивый отец Адальберт, я и поныне прозябала бы среди мрака и жестокости.
– И что было дальше?
– Улеба изгнали из Киев почти со всей семьей. С ним уехала его мать, двое братьев и сестра.
– Погоди. Сестра Тедберга! Возьми таблички[34 - Имеются в виду восковые таблички, игравшие роль блокнота для записей.] и запиши имена этих людей – я сама помяну их в молитвах.
– Как вы добры, преподобная матушка!
– Продолжай, дочь моя.
– В Киеве остался его отец – то есть названный отец, Мстислав Свенельдич, и две старшие сестры, они были уже замужем.
– Как ты сказала, их зовут?
– Святана и Держана. Второй брат после Улеба – Велерад. Самый младший – Свенельд. А сестру их зовут Витислава, это имя ее бабки, матери Мистины, а она была дочерью князя ободритов.
– Вот как! Эта семья в родстве с княжеским домом Велиграда? Тогда понятно, отчего это такой злокозненный род! Эти язычники все время восстают против королевской власти и убивают христиан! Сестра Тедберга! Покажи, как ты записала… Вальдерад… Свано… Сванагер… Витильдис… Не знаю, узнает ли их… то есть узнает ли их Гос… ладно, Господь поймет, о ком это. Но я надеюсь, ты, сестра Бертруда, скоро научишься писать и сама запишешь мне имена этих безвинно пострадавших, чтобы я могла поминать их в своих молитвах. Однако я задерживаю тебя – сестра Регилинда ждет в скриптории. Всегда помни: тот, кто хочет всегда быть с богом, должен часто молиться и читать. Когда мы молимся – мы беседуем с Богом, а когда читаем – с нами беседует Бог. Далеко ли вы продвинулись?
– Да, я уже умею сама прочесть «Кредо ин Деум» и «Патер ностер». Сестра Регилинда показала мне, как писать некоторые буквы, и я могу написать «Ave Maria, gratia plena»[35 - «Радуйся, Мария, благодати полная» (лат.) – первая строка Ангельского приветствия.].
– Очень хорошо. Всякое начатое следует стараться с помощью милосердия божия усердно довести до конца. Когда его преподобие, досточтимый во Христе епископ Адальберт вновь посетит нас, он будет рад убедиться, что его труды не прошли даром, что ты оправдала его доверие и пребывание у нас приносит тебе большую пользу. Твое преуспеяние в Боге есть великая радость для его души.
– И он решит, могу ли я жить по уставу святого Августина?
– Да, дочь моя, но для этого тебе предстоит еще многому обучиться…
Глава 5
На Святославов старый двор, что на Олеговой горе, новость привез воевода Асмунд, двоюродный брат Эльги и кормилец ее сына. В тринадцать лет потеряв отца, Святослав привык слушать Асмунда больше, чем кого-либо другого, хотя уже тогда понимал: он – князь, а значит, имеет право жить своим умом, сколько бы лет ему ни было.
– Немцы? – повторил Святослав. – Приехали? Сюда? Уже приехали?
Позапрошлым летом спровадив Адальберта из Киева, он выбросил его из головы и не ждал еще когда-нибудь о нем услышать.
Гридница загомонила. В этот день здесь сидели только постоянные обитатели княжьего двора – гриди, которые за княжьим столом и кормились. Сразу после смерти Ингвара и Гримкеля Секиры сотским при юном князе стал Хрольв, но год назад его сменил Игмор, старший сын Гримкеля. Его привязанность к Святославу уходила корнями еще в прежние поколения. Трое отроков – Гримкель Секира, Хрольв Стрелок и Ивор Тишина, сыновья Свенельдовых хирдманов – составили первую дружину Ингвара, когда тому было лет шесть-семь. Окрепнув, они же стали его бережатыми и возрастали вместе с ним. Гримкель со временем сделался сотским, Ивор получил Вышгород и тамошнюю половину «большой дружины», а Хрольв водил дружину полюдья в те места, куда князь не успевал сам – уж слишком много земель оказалось под рукой Ингвара, все их одному не объехать за зиму. Когда Ингвар брал в жены Эльгу, она потребовала удаления его младших жен – чтобы ни одна не родила ему сына ранее законной жены. Ингвар подчинился и трех бывших при нем тогда хотий раздал друзьям-гридям. У Гримкеля и Жельки со временем родилось четверо сыновей, у Ивора и Зоранки – трое, и все они с детства составляли ближайший к Святославу круг, даже считались кем-то вроде его названых братьев. Со временем к ним добавились зятья – мужья дочерей всех троих старых хирдманов, и теперь Игмор, старший сын Гримкеля, возглавлял ватагу из полутора десятка человек, ради князя готовых на все. На содержание дружины Святослав никогда не скупился, но Игморова братия в гриднице выделялась: дорогие кафтаны с шелком, серебряной тесьмой и золочеными пуговками, обручья, перстни, гривны, унизанные теми перстнями, что не поместились на руки, серьги, пояса с бляшками, мечи-корляги. Те, кто еще не был женат, носили длинные волосы, заплетенные в несколько кос, женатые заплетали бороды и украшали их серебряными бусинами. А главное, что их отличало – преданность князю и гордость своей близостью к нему. Никто, кроме Святослава, Игморовой братии был не указ, и они находили особое удовольствие в том, чтобы то и дело задирать ближиков Эльги. Между ними вечно кипело то соперничество дворов, которое сам Святослав, ради уважения к матери, должен был скрывать.
– Чего хотят-то? – спросил у Асмунда Игмор.
– Не ведаю. Видели их Станимир и Пестряныч-младший, но и тем они не открылись. Объявят тебе и княгине, с чем приехали. Если дозволишь.
