скачать книгу бесплатно
* * *
Богатый Вуефастов двор на Олеговой горе издали бросался в глаза – перед ним собралась толпа. Люди толковали меж собой вполголоса, оглядывались на запертые ворота, но внутрь не рвались. При виде едущего вскачь по улице воеводы с двумя бережатыми разбежались в стороны. Не сходя с коня, хирдман постучал в ворота обухом секиры, крикнул: «Мстислав Свенельдич!» – ворота раскрылись, трое всадников проехали во двор. Любопытные кияне устремились вперед, чтобы заглянуть во двор, но ворота вновь закрылись, едва не прищемив кое-кому головы.
Во дворе вроде бы все было спокойно – никаких следов беспорядка, только как-то тихо. Челядь попряталась. Мистина соскочил с коня у крыльца просторной хозяйской избы и вошел.
Внутри ему навстречу поднялся сам Вуефаст.
– Слыхал, какая у нас хрень творится? – рявкнул он, позабыв степенную повадку важного боярина и вспомнив привычки своей дружинной юности среди хирдманов Хельги Хитрого, иначе – Олега Вещего.
– Слыхал, глядь, – с тихой яростью ответил Мистина. – Показывай.
Вуефаст сам вышел с ним назад во двор и остановился, спустившись с крыльца.
– Вон оно, понеси его лихой…
Мистина увидел перевернутое корыто. Обычное корыто, сейчас оно имело какой-то погребальный вид. Вуефаст сделал знак челяди, и кто-то из его отроков, кривясь, подцепил корыто палкой и перевернул.
На земле лежало нечто… черно-бурая кучка не пойми чего.
– Это что за дерьмо? – осведомился Мистина, по виду почти спокойно.
– Ты приглядись.
Мистина сделал шаг и слегка наклонился, так, чтобы самому себе не загораживать свет.
Кучка оказалась составленной из двух высушенных жаб, сложенных спинка к спинке и проткнутых насквозь длинной занозистой щепкой, уже давно высохшей. Выглядело противно и угрожающе, и у Мистины легкий холодок пробежал по спине, несмотря на жаркий день.
Не так чтобы он сильно боялся колдовства. Само появление этих жаб ясно говорило: кто-то желает зла семье Вуефаста.
– Где нашли?
– А вот тут на крыльце, прямо под дверью. Хозяйка утром вышла – чуть не наступила. Крику было… Она говорит – это на остуду.
– Остуду? – Мистина перевел взгляд на Вуефаста.
– На разлад. Но едва ли я или баба моя… Это под сговор наш копают какие-то невидимцы. Как мы по рукам с тобой ударили, так оно и… Ты главное-то увидел?
– Что там главное?
– Эти гады вон во что завернуты были.
Вуефаст взял у челядина палку и показал нечто, лежащее возле жаб и сразу не замеченное. Полоска чего-то… бересты, ткани, кожи… В какой-то грязи…
– Я сам уж не вижу, а Гостята посмотрел молодыми глазами – там черты не простые. Не то руны, не то вроде того… заклятья какие.
Мистина вынул из ножен на поясе длинный ударный нож и его кончиком расправил полоску. Это не береста, а выделанная кожа… пергамент… и на нем… Мистина вглядывался, хмурясь. Какие-то значки, но не руны. Что-то они ему напоминали…
А когда он понял, что именно они ему напоминают, то холодок по хребту пробежал еще раз.
– Вот что мне… – Он поднял глаза на одного из своих бережатых, потом перевел на Вуефастову челядь. – Приведите мне Торлейва, Пестряныча-младшего.
– Пестрыны… – начал изумленный отрок.
– Бегом, глядь!
* * *
Когда чужой челядин передал повеление Мистины немедленно идти на Вуефастов двор, Торлейв сперва обрадовался законному поводу развеяться: толковать немцам хазарские слова ему уже досмерти надоело.
– Воевода сказал – поспешать… – бормотал смущенный челядин. – Чтобы вот прямо сей час… не мешкать…
– Случилось что? – спросил Торлейв, пока его отроки седлали коней.
– Беда к нам пришла неминучая… такое нам сделали…
– Сделали?
– Ну, сделали! – выразительно повторил челядин, и Фастрид догадалась:
– Уж не про колдовство ли речь?
Словом «сделать» обозначают наведенный вред, как словом «знать» обозначают само умение этот вред навести.
– Истовое слово, боярыня… Поклад[51 - Поклад – наговоренные предметы, которые подбрасывают жертве с вредоносной целью.]… подкинули… беду накинуть хотят…
Торлейв только поднял брови, потом опустил углы рта: не то чтобы испугался, скорее удивился.
Вскоре Торлейв с двумя своими бережатыми въезжал на двор к Вуефасту. Сразу понял, что дело и впрямь нешуточное: оба боярина, хозяин и Мистина, стояли возле крыльца и ничего не делали – ждали его. Торлейв удивился еще сильнее: он-то здесь при чем? Он не колдун, не волхвит какой!
– Будьте целы, бояре! – Он соскочил с коня, бросил повод Патроклу и поклонился. – Звали меня?
– Звали.
По лицу Мистины Торлейв видел, что тот считает дело нешуточным, и в сердце впервые кольнул холодным клювиком страх. Напугать Свенельдича – это надо суметь.
– Для тебя дело есть. – Мистина холодным взглядом, за которым пряталась ярость, посмотрел на Торлейва, потом на его бережатых. – Иди глянь.
Он кивнул в сторону крыльца, и Торлейв увидел на ступеньке крыльца кусок пергамента.
– Руками не трогай, – предупредил Мистина, когда Торлейв сделал шаг.
Рядом с пергаментом лежали кузнечные клещи, и это подкрепило мысль о колдовстве.
Подойдя, Торлейв наклонился и вгляделся. И понял, почему его позвали: пергамент был тесно покрыт значками, больше всего напоминающими… греческие буквы?
– Дэмонио месимврино[52 - Бес полуденный (греч.)]…
– Узнал?
– Да это вроде как…
Оглянувшись, Торлейв сделал знак Патроклу подойти. Тот тоже нагнулся.
– Агни? Парфэ?нэ![53 - Пречистая дева! (Греч.)]
– Греческие письмена, да?
Мистина по-гречески не понимал – двадцать лет назад, в походе по Вифинии вдоль Греческого моря, запомнил сколько-то слов, но за эти годы почти все забыл. Читать он и вовсе никогда не учился, но как выглядит греческое письмо, знал.
Торлейв встал на колени и попытался что-нибудь разобрать.
– Ум… ноиритоз… от… отиа… окси… э… биак… Тьфу! – Он оглянулся на Мистину. – Чушь какая-то!
– Что значит-то? – нетерпеливо спросил Вуефаст.
– Да ничего! Не знаю я таких слов. А ты, Орлец?
Торлейв взглянул на Патрокла: мать Патрокла, Акилина, учила читать их обоих, чтобы вдвоем было веселее, но Патрокл, не ожидая, что это искусство ему пригодится, овладевал им не так уж усердно.
– Еще раз прочти, – попросил он.
Торлейв еще раз прочел первую строку, потом дальше.
– Чушь собачья. – Патрокл помотал головой. – Нету таких слов. Не по-гречески это.
– Но черты-то греческие! – Вуефаст издали потыкал пальцем.
– Буквы греческие, да. Писец… – Торлейв вгляделся, – не слишком-то умелый, рука неуверенная, но граммы настоящие. Дай еще погляжу.
Вдвоем с Патроклом они прочли шепотом одну строку за другой (Патрокл все время крестился на всякий случай, и Торлейв пару раз повторил за ним), но если из букв и складывались короткие осмысленные слова, то смысл их не вязался между собой.
– И-не-сап-су… не спасу? Воззов… воззову? И еще одно слово выходит неприличное, – сказал наконец Торлейв, поднимаясь на ноги. – Бред какой-то. Как будто наугад граммы чертили. А слов таких не бывает.
– Может, ты не знаешь чего? – усомнился Вуефаст.
– Само собой, откуда ему знать такие слова? – ответил ему Мистина. – Мой парень черными чарами не балуется.
– Черными чарами? – в один голос повторили Торлейв и Патрокл.
Мистина посмотрел на них: сыновья давно покойного Хельги Красного, законный и побочный, были почти не похожи: у Патрокла волосы белее, нос ястребиный и выражение более простодушное. Но сейчас на них отражалось одинаковое изумление.
– Кус эммэк… – пробормотал Агнер.
– Откуда эта дрянь взялась?
Им показали двух сушеных жаб на щепке и рассказали, где их нашли. Но дело это не прояснило, только запутало.
– Это что же получается? Подброс… как это называется?
– Поклад подкинули, – подсказала боярыня Улыба, жавшаяся позади мужа. – Чур меня!
– Поклад – дрянь всякая, кости там, угли, скорлупа яичная – это понятно. Но это… – Торлейв покосился на пергамент. – Это откуда взялось? Что за бес полуденный принес?
– Это там – про беса?
Торлейв еще раз наклонился к пергаменту, пытаясь отыскать похожее слово.
– Бро… бзи… бет… но тут еще «е» впереди.
– Я слышал, есть один бес, его зовут Гилу, – прошептал Патрокл, крестясь и опасаясь, что дух примчится, если назвать его имя в полный голос. – А еще есть демон по имени Артемида, он вредит людям в полуденное время и может даже убить. Еще есть бесы, что выходят из потревоженных могил. Бывают бесы, что охраняют погребения – может, кто-то недавно разрыл могилу и выпустил беса, чтобы погнать его сюда?
– Никто у нас в округе могил не разрывал? – с сомнением спросил Торлейв, не видя тут никакой связи.
– Не знаю, но это можно выяснить, – сказал Мистина. – Но вот что я больше хотел бы знать… – Он перевел взгляд на Вуефаста. – Кто это, сват любезный, пытается сговор наш расстроить?
– Уж я, коли найду того проклёнуша…
– Я-то уж верно его найду, – пообещал Мистина, и глаза его приобрели острое и жесткое выражение. – Гадов пусть возьмут клещами и в кузнечном горне сожгут, а пергамент надо сохранить. Гадов любая баба наловить могла, а вот заклинание на греческом…
– Да кто у нас во всем Киеве по-гречески знает?
Все посмотрели на Торлейва и Патрокла.
– И у княгини грек, – напомнила Улыба. – Он-то небось и письму обучен.
– Отец Ставракий? – удивился Торлейв. – Да разве он мог… он же папас, разве стал бы он деймонов призывать? Да и зачем ему? Чем ему-то ваша свадьба мешает? Он женат!
– Пока не знаю, – сказал Мистина. – Но я уж этого мреца отыщу, хоть он обратно в могилу заройся! И для начала, сват любезный, давай-ка порасспросим твою челядь.
– Да я уж спрашивал!
– То ты… Расспроси-как еще, а я буду слушать.
Мистина помнил, что не стоит ему распоряжаться на чужом дворе, тем более когда хозяин знатностью и положением ему равен.
– На наших с тобою детей пытались черную порчу навести! – напомнил он Вуефасту, пытавшемуся ворчать, что, мол, нечего здесь время тратить. – Пойдем в избу, и вели всех, кто у тебя во дворе, по одному запускать…
* * *
Киева Витляна не любила. Здесь она родилась, прожила первые тринадцать лет, здесь она впервые надела плахту и гуляла с другими девами в березовой роще, завивая венки и мечтая о красивом женихе. Но в то же самое лето разразилась гроза, разбившая вдребезги честь и благополучие семьи. Старший брат Витляны, Улеб, оказался побочным сыном Ингвара, покойного уже князя; законный князь, Святослав, с малой дружиной сгинул в приморских степях, и какое-то время в Киеве его считали погибшим. Сама княгиня Эльга открыла народу тайну Улеба, и кияне согласились возвести его на княжий стол. Иного выбора не было – без князя народу нельзя, а сын Святослава, Ярик, был малым чадом, едва учившимся ходить. Но Святослав вернулся. Радость для народа и державы обернулась бедствием для его ближайшей родни. Улеб был изгнан из Киева, а его невесту Горяну Святослав взял за себя.
Поначалу убраться из Киева хотела вся семья – Мстислав Свенельдич, Ута и четверо детей. Но отец передумал. Многие годы он был ближайшим соратником и вернейшей опорой сначала Ингвара, потом Эльги. Он не мог оставить ее одну, особенно в пору раздора с сыном. Воеводская семья раскололась надвое: уехали Ута, Улеб и трое младших, а Мистина, его брат Лют с семьей и две старшие дочери, уже замужние, остались в Киеве.
Три зимы Витляна с матерью и тремя братьями прожила в Выбутах на реке Великой, на родине Уты – и чуть ли не в двух месяцах пути от Киева. Это последнее было благом. Ута только и хотела, чтобы грозный племянник позабыл о них и никогда не вспоминал. Ради забот о своем злополучном первенце она готова была терпеть разлуку с мужем – понимая, что разлука эта может стать вечной. Шло время, Витляне исполнилось пятнадцать, и на нее уже вовсю поглядывали местные парни – из Выбут, из-за реки и даже из самого Пскова, когда кто-нибудь из тамошней родни и знати приезжал повидаться с Утой и дядей Кетилем. Под конец третьей зимы вдруг, как гром с ясного неба, в Выбуты явились сами боги: княгиня Эльга и Мистина, отец. С собой они привезли Малушу, и выяснилось, что Святослав и здесь прогремел Перуном – Малуша ждала от него ребенка, что Эльга сочла позором из-за их родства.
Но горести Малуши волновали Витляну куда менее, чем перемены в собственной судьбе. Довольно скоро отец дал понять, что намерен забрать троих младших детей с собой – назад в Киев. Внуки Свенельда и племянники Эльги были слишком дорогим товаром, чтобы дать им сгинуть в глуши и безвестности.
– Пообещай, что не станешь… неволить ее с замужеством, – сказала Ута, когда Мистина объявил о своем решении.
