скачать книгу бесплатно
Проведи же мой разум дорогой волшбы,
Отвори Врата Дня, Врата Ночи открой,
Там, где Чаша священная примет Копье,
Где проляжет путь таинства – в точке в кругу.
О Богиня, ты Дева, Старуха и Мать,
Ты – зерно под землей, ты побег и цветок,
Всем тебя заклинаем, что в мире живет:
В это тело войди, оживи свой алтарь!
Заклинание было допето, и Повелитель Тьмы, обеими руками держа копье, медленно погрузил его острие в чашу. Все вокруг затаили дыхание, Сэла вообще перестала дышать, и сердце ее замерло.
Соединение двух стихий свершилось, и из чаши раздался голос. Это был, казалось, самый нежный, наполненный любовью голос, который ей приходилось слышать; в нем была девичья звонкость и простота, женская ласка и забота, мудрость старухи; это был голос Луны, призрачный и прозрачный, и такой прекрасный, что душа замирала и на глаза наворачивались слезы. И голос Богини произнес:
Благословенно семя, брошенное в землю,
Благословен луч Солнца, проникший во чрево Тьмы.
Тьма – мать Луны, и родится Дитя,
Светлое ликом, ясная искра звезды.
То, что выбрал ты для себя, обернется потерей,
Ничего нельзя получить, не отдав чего-то взамен.
Но в потере скрывается милость судьбы,
Родится Луна из мрака, и все обновляется в смерти.
Голос отзвучал и затих, но какие-то смутные отблески его еще долго, как казалось, звенели где-то рядом, словно нежный звон серебряных струн, постепенно отдаляясь, замирал вдали. Народ перевел дыхание и загудел: благословение слышали все, но никто не знал, как его истолковать. В нем слышалось какое-то предостережение, оставившее в душах отраду и тревогу.
Повелитель Тьмы снял чашу с живота Эрхины, помог ей подняться и, взяв за руку, повел вдоль по кругу. Жрицы со своими светильниками, как двенадцать прекрасных лун, двигались за ними, теперь уже в обратном направлении, против солнца, размыкая священный круг и снова разводя мир земли и Иной Мир каждый в свою сторону. Через те же невидимые ворота в северо-восточной части Повелитель Тьмы вывел Богиню из круга, вслед за ними вышли двенадцать жриц. Бресайнех несла чашу, а Дер Грейне и Рифедда, опуская в освященное вино пучки трав, кропили толпу, чтобы до каждого донести благословение Богини.
Бог и Богиня поднялись на Гробницу и скрылись в темном провале входа. Жрицы со светильниками и чашей снова образовали круг, а у самого подножия холма встала госпожа Фрейунн, мать Дер Грейне, с арфой в руках. Толпа придвинулась ближе. Священный путь Богини продолжался во тьме под землей, скрытый от глаз, и о нем повествовало древнее сказание о Сошествии Богини. Фрейунн начала петь, сопровождая слова таинственным перезвоном струн.
По реке поколений Богиня плыла,
И пристал ее челн возле тайных ворот.
«Заплати за проход, – Страж Богине сказал, —
Ведь нельзя получать, не давая взамен».
Семь ворот миновала Богиня в пути
И везде отдавала уборы свои:
Ведь ничто из того, в чем богатство земли,
В Королевство Теней взять с собой не дано.
Власти жезл и венец, ожерелье, кольцо
Отдала она Стражам, и пояс сняла.
И оставила обувь, забыв прежний путь,
У седьмых же ворот она платье сняла.
Это сказание Сэла слышала впервые, и каждое его слово отпечатывалось в ее сознании, проникало в кровь. Она была полна ощущением, что это говорится о ней самой – она и Богиня были одно. Дыхание Богини разливалось над землей в эту священную ночь, наполняя всех женщин. И собственный ее путь по земле теперь казался Сэле путем Богини. Как Богиня лишилась власти и свершений, положения и всех привычных представлений о себе, а под конец даже и телесной оболочки своего духа, так и Сэла потеряла все, что считала своим: родину, положение в надежном замкнутом кругу, привычные представления о мире и его устройстве. Даже тот остров Туаль, с которым Сэла успела познакомиться, растаял в сиянии Иного Мира, и Сэла смотрела сквозь него, пытаясь понять вселенную.
И предстала Богиня пред Богом Теней;
Как стрела, поразила его красота.
Преклонил он колени, венец свой сложил,
И свой меч опустил он у ног Госпожи.
«Благодатны те ноги, что путь весь прошли! —
Так сказал он Богине и встал перед ней. —
Умоляю тебя, оставайся со мной!
Ты прекрасна, ты тронула сердце мое».
Отвечала Богиня Правителю Тьмы:
«Нет, не внемлет мой слух твоей пылкой мольбе.
Все, что дорого мне, обращаешь ты в прах,
Всем, чем я утешаюсь, ввергаешь ты в тлен».
«У всего есть свой возраст, – он ей возразил, —
Время смертными правит и клонит к концу.
И кому вышел срок – тем даю я покой.
Я дарую им мир после бедствий земных.
Провожаю я умерших к духам Луны,
Там пребудут, а после вернутся назад.
Ты прекрасна, прошу я, останься со мной!»
Но Богиня сказала: «Нет, мне ты не мил!»
«Если ты отвергаешь объятья мои,
То преклонишь ты спину под смерти бичом!» —
«Если жребий таков мой, все вынесу я».
И склонилась Богиня под жгучий удар.
Сэла слушала, и сердце ее трепетало, словно ее саму уговаривает навек остаться здесь этот чудный, звучный, мудрый и ласковый голос. Хотелось поддаться его неземному обаянию, но какой-то тайный страж в душе предупреждал: нет, не к тому вела ее Богиня. Богиня не отказала Повелителю Тьмы в своей любви, когда поняла, что и смерть есть неотделимая часть Круга Возрождений, в знак чего Повелитель подарил ей золотое ожерелье-кольцо. Но, следуя Кругу, путь ее снова повернулся вверх, к возрождению и свету.
«Вот узнала я боль, боль любви, Господин!»
И поднял Госпожу Повелитель Теней.
«Так достигнешь ты знанья и радость найдешь!
Поцелуем моим посвящаю тебя!»
Заключили союз они в Мире Теней,
Обменялись дарами во благо любви:
Он ей дал ожерелье, таинственный круг,
Древним таинствам Чаши учила она.
Есть три чуда: рождение, смерть и любовь,
Но любовь – всего выше, всем правит она.
Умерев, ты вернешься, родишься опять,
Вместе с теми, с кем жил и которых любил.
Возвратившись, ты должен их вновь отыскать
И опять полюбить, как и прежде любил.
Обновиться в рожденье поможет лишь смерть,
Но лишь через любовь ты вернешься к своим.
Сказание обещало Сэле именно то, к чему она стремилась, – возвращение в свой мир. Это неизбежно, потому что всякий путь на земле приводит к возвращению к себе. Вот только чтобы к себе вернуться, сперва нужно от себя уйти. На этом пути поджидает неизбежная смерть, но тот, кто не проходил через нее и не возрождался, на самом деле никогда и не жил.
Фрейунн опустила арфу, но Сэла продолжала смотреть: в глубине ночи перед ней сияла Пылающая Дверь, ведущая домой.
Сказание было окончено, двенадцать жриц со светильниками под затихающие звуки свирелей ушли в ворота Аблах-Брега. Народ оживился, все заговорили, в костры полетели новые охапки хвороста: священные костры Праздника Цветов должны гореть всю ночь.
Пламя взметнулось высоко, и тьма отхлынула. Сэла отошла к опушке рощи и прислонилась к стволу, чтобы перевести дух. Она словно бы выплыла из темной воды забвения и снова вспомнила, кто она и что. Ее переполняли восторг и беспокойство, словно она сомневалась, сумеет ли выдержать тяжесть обретенных сокровищ.
В нескольких шагах у дерева тоже кто-то стоял. Сэла сперва не обратила внимания, но пламя ближайшего костра вдруг взвилось, на опушку упал широкий огненный отсвет, и она узнала Брана. В зеленой, вышитой золотом праздничной рубахе, в плаще с большой золотой застежкой на плече, с помятым венком из травы и цветов на шее, он стоял, не сводя глаз с Гробницы Бога. Сэлу он не видел. На лице его застыло странное выражение: сосредоточенное, напряженное и отчаянное. У Сэлы упало сердце. Да, ему одному было невесело в эту ночь. Год назад в Гробницу Бога ночью Праздника Цветов вошел его отец. А теперь там черноволосый чужак, бывший раб, убивший его отца и этим самым, по сути, отнявший у самого Брана надежду попасть в священную гробницу.
– Солнечный Олень – бог всех мужчин, – сказала Сэла, и Бран, вздрогнув от неожиданности, обернулся. – Он – во всех вас, и неважно, в чье тело он вошел, чтобы дать новую жизнь земле. Можешь считать, что и ты тоже – там. Сейчас не время вспоминать старые обиды.
В первый миг, увидев ее, Бран переменился в лице, но, пока она говорила, овладел собой и теперь смотрел на нее так, будто не мог решить, вправе ли он отвечать ей.
– Забудь о том, что прошло, – продолжала Сэла. – Твой отец совершил достаточно подвигов. Он был великим вождем, он был Рогатым Богом празднеств, был мужем старой фрии Эрхины. Он всего достиг, ему было больше не к чему стремиться. Жизнь его стала бы пустой и скучной, когда ее наполняла бы одна похвальба прошлыми подвигами. А чтобы идти вперед, прошлое надо сбросить. И вот теперь перед ним все миры открыты заново. Теперь Богиня позволит ему начать все сначала. Это прекрасно. И тем, кто его любил, здесь не о чем жалеть.
Бран медленно повернулся к ней, опираясь плечом о ствол старой березы, словно нуждался в поддержке.
– Тебе легко оправдывать его смерть! – угрюмо сказал он, но неприкрытая обида на его лице выглядела уже лучше прежней ледяной замкнутости. – Он ведь погиб из-за тебя!
– С каждым случается только то, что ему суждено. И ничего больше! А если уткнуться носом в свои обиды, как свинья в корыто, то мира так и не увидишь. У меня тоже есть что вам припомнить. Но я на тебя не держу зла ни за что. Ни за то, что ты меня привез сюда, ни за то, что подарил… ей.
– Можно подумать, я что-то на этом выиграл! – Бран криво усмехнулся, но тут же заговорил быстро и горячо: – Я сам больше всех наказан за это! Если бы я не подарил тебя ей, ты жила бы далеко отсюда, и не было бы этого убийства, и фрия не освободила бы слэтта, и он никогда не попал бы туда! – Бран кивнул на темную громаду Гробницы, вокруг которой горели костры и звучали песни.
– Вот видишь! Ты своими руками привез себе несчастье, когда думал, что обрел благо. Так, может, и то, что ты сейчас считаешь несчастьем, обернется со временем чем-то хорошим? Все случилось так, как должно было случиться. И пока воля богов неясна, не стоит травить себе сердце и пенять на судьбу.
Слушая, Бран подошел к ней вплотную. Его взгляд изменился: теперь это снова стали глаза того человека, который говорил ей о любви, обещал увезти из плена и взять в жены. И сейчас Сэле не хотелось над ним смеяться. Его любовь была так же чиста и истинна, как прохлада весенней ночи вокруг. Корни ее были слишком глубоки, чтобы ее могла подорвать случайность.
Сэла положила руки ему на грудь. Ее слова он воспринял как пророчество, как обещание того блага, к которому он тайно стремился даже тогда, когда не верил в его возможность. Она была в его глазах чудесной возлюбленной из Иного Мира, которая рано или поздно приходит за всяким смертным, у кого есть душа. Она была дочерью заморского конунга из высокой каменной крепости, их окружали опасности, а впереди ждало одно из двух – счастье или смерть. Все сказания кончаются или тем, или другим. Но даже если их ждет гибель, как Дейрдре и Найси,[6 - Персонажи одного из самых известных сказаний древних кельтов о трагической любви.] нельзя было жалеть о чем-то при виде этого белого лица, этих блестящих глаз, в которых сияли все сокровища Иного Мира.
«Есть три чуда: рожденье, жизнь и смерть…» – доносилась с поляны перед Гробницей обрядовая песня Праздника Цветов. Вокруг них полной грудью дышала священная ночь Возрождения: дрожали и колебались отблески пламени, изредка выхватывая из тьмы лицо Брана с напряженными, страдающими и молящими глазами. От венка на его груди веяло сладковатым запахом умирающих цветов, прохладный воздух весенней ночи освежал и бодрил, и Сэла вдруг снова почувствовала себя Богиней, которую Круг Возрождений ведет в объятия бывшего врага. Они были из разных миров, оба невольно причиняли друг другу зло, но из-за этого еще драгоценнее казалось благо, которое они могли друг другу подарить. Все пропало, осталась только ночь брака Богини, ночь примирения противоположностей, призыв всему живому сливаться в любви.
Бран обнял ее и стал жадно целовать ее шею, щеку, глаза; Сэла так сильно ощущала стук его сердца, словно оно билось не в груди, а во всем теле, в каждой частичке. От него исходил мощный поток каких-то заклинающих сил, жажда и мольба, словно для него ее любовь была решением жизни и смерти. Бран тоже ощущал в себе свое божество; эта бурлящая сила разорвет его, если не найдет выхода. И Сэла вдруг ощутила неодолимо мощное влечение к силе этого божества: Богиня поглотила ее, растворив в себе и сама растворившись в ней.
Стихия любви, два года назад, на этом же празднике расцвета, пробужденная в ней Торвардом ярлом, снова проснулась, но теперь как нечто знакомое, утвержденное, имеющее право. Они не могли больше выбирать: Богиня повернула Кольцо Возрождений стороной любви, и перед силой Кольца отступило все земное.
Незадолго до рассвета Сэла одна оказалась в чаще леса, в стороне от полян, где еще горели костры и слышались поющие голоса. Она убежала, оставив Брана где-то позади: ей требовалось побыть одной. Правда, думать не хотелось и мысли давались с трудом. Она лежала на разостланном плаще, поверх пышной свежей травы, и несколько желтых цветков касались ее лица. Сэла была в полудреме и только прислушивалась к себе. Ей казалось, что все частички ее тела пришли в движение и каждая из них двинулась своей дорогой, и она, Сэла, рассеялась, растворилась в пространстве, слилась с ночью, небом и землей и никогда уже не станет такой, как прежде. Сама себе она казалась неоглядно-огромной, как небо, и все звезды помещались внутри нее; она была везде и нигде, она была та самая заполненная пустота, которая и есть Вселенная. Эти странные ощущения пугали своей силой, но они же давали огромное блаженство, означая, что Богиня с ней, что она не потеряла даром эту священную ночь, а взяла от нее все, что могла взять, и отдала ей все, что должна была отдать. Кровь Богини еще текла в ее жилах, согревая, оживляя и наполняя смыслом каждую частичку.
Рядом на траве лежал венок из полуувядших березовых ветвей, а в шею жестко упирался край чего-то твердого. Сэла повернулась, думая, что это ветка, и нащупала толстую узорную цепочку. Ах, да! Это было ожерелье, где к золотой цепи тесно, вплотную одна к другой, прикреплялись вытянутые золотые капельки, ожерелье Брана, но Сэла не помнила, как оно к ней попало. Она вообще не помнила, что и как произошло. Ей и не надо было этого помнить, потому что это происходило не с ней и воспоминания принадлежали не ей. Она была Богиней, и с ней был ее Бог, ее Солнечный Олень.
Ощупывая ожерелье, Сэла понемногу приходила в себя. В ушах раздавались потусторонние звуки бубна и флейты, неразборчивое пение жриц, и белые женские фигуры, стройные и прекрасные, со светильниками в руках, бросавшими серебряные отсветы на белые лунные тела, начинали двигаться в обрядовом танце. Все качалось, плыло, и она не могла найти себя, затерянную в неизмеримых пространствах миров.
Ища хоть какой-нибудь опоры, ища себя прежнюю, Сэла попыталась вспоминать свой дом и его сказания. Что теперь там, в Драконьей роще Аскефьорда? Вчера вечером там пели о сватовстве Фрейра к Герд, и Драконья роща была земным отражением той рощи Барри, где Герд ждала своего жениха. В ночь Праздника Дис земная и небесная рощи сливаются, и каждая девушка становится красавицей Герд. Вот поэтому она, Сэла, и не противилась, когда ее Фрейр явился к ней в обличье Торварда ярла. Вот только Аринлейв, глупый, ничего не понял… а теперь он, слава асам, далеко…
И образ Аринлейва наконец-то вызвал Сэлу из ее зыбкого полусна-полубреда. Рассвет был совсем близок.
Кто-то огромный, как олень, неслышно наблюдавший за ней из темных кустов, пока она лежала, вдруг ожил в пяти шагах от нее и опрометью бросился прочь, не дав себя разглядеть.
Под удаляющийся треск веток Сэла поднялась, села на траве. Аринлейв… Аскефьорд… И туда она должна вернуться… сейчас, на рассвете, после Ночи Цветов! Сольвейг! «Глаз богини Бат»!
«Жди меня возле кургана…» Сэла вскочила на ноги, кое-как оправила помятую праздничную одежду и бегом пустилась через лес обратно к кургану.
Кое-где в лесу еще гулял народ, двигались празднично-яркие, но утомленные фигуры. На поляне перед курганом никого не было. Сэла бросила взгляд на вершину кургана: как дать ему знать, что она здесь? Услышит ли он ее? Должен услышать! И она запела:
Ветер, полни белый парус,
Подгоняй коня морского!
Пусть он мчит по бурным волнам,
Обгоняя быстрых чаек!
Она пела, и простые слова рыбацкой песни Аскефьорда звучали как заклинание, снимающее чары Иного Мира.
Солнце, ты суши рыбешку,
Чтоб провялилась как надо,
А когда зима настанет,
Я добро не позабуду…
В отверстии кургана мелькнуло что-то живое, и Сэла замолчала. По ступенькам внутренней лестницы поднялся человек, который уже не был Повелителем Тьмы, но Сэла затруднилась бы сказать, кто это. Сквозь внешность Коля так ясно проступал облик Торварда – усталый, несобранный, точно эта ночь выпила все силы его души и тела, – и она испугалась, что морок растаял и теперь любой увидит, кто это на самом деле. Черные волосы рассыпались, и он отводил их от лица рукой Коля, но движением Торварда, хмурясь, как будто он не очень понимает, где он находится и что делает.
– Держи! – Раньше, чем Сэла успела что-то сказать, он разжал руку, и она увидела черный камешек на оборванной цепочке. Сняв камень, Торвард подал его Сэле.
– А как же… – шепотом начала она.
– А вот так! – Он бросил разорванную цепочку на утоптанную землю перед курганом. – Вспоминай потом, когда это могло случиться и куда делся камень.
– А если она вспомнит, что он был, когда она входила в курган?
– Не вспомнит. – Торвард устало потер правую щеку, где под бородой прятался знаменитый шрам, не пожелавший покинуть хозяина. – Давай, бегом! Светает, видишь!
– А может, ты со мной?! – Сэла с мольбой схватила его за руку. – Может, она сумеет провести нас двоих…
– Нет, – Торвард перебил ее и отнял руку. – Я не пойду.
– Но почему?
– Потому что… Я выбрал ее, теперь она выбрала меня – нам судьба быть вместе, может, теперь она это поймет. И без камня все будет иначе. Она станет собой. Все теперь изменится.
– Но не к лучшему! Не к лучшему оттого, что она станет собой! Ты ее не знаешь!
– Да. Ну, теперь узнаю.
– Что она с тобой сделает!
– Посмотрим! У меня-то нет амулета, охраняющего мою силу! Я сам себе амулет! И посмотрим, кто теперь кого будет иметь!
Сэла отступила: в этих словах тоже был Торвард, унаследовавший от мамочки несокрушимое упрямство. Его слишком глубоко задело все это, и он должен был непременно узнать, превратилось ли в красавицу чудовище, с которым он провел ночь. И он даже соглашался ждать этого превращения дольше одной ночи – все-таки жизнь не сказание. Без «глаза богини Бат» Эрхина осталась наедине с собой, и теперь ее подлинная сущность должна будет обнаружиться. А Торвард, так тесно связанный с ней – отвергшей конунга и выбравшей раба, – хотел быть рядом, когда это произойдет.
– Иди! – Он подтолкнул Сэлу. – Быстрее. Не успеешь.
Она отступила, потом повернулась и бросилась бежать, как лань, торопясь обогнать лучи встающего солнца.
На краю опушки ей встретился Бран: при виде нее он вспыхнул и переменился в лице, бросился наперерез, точно хотел ее поймать, но Сэла увернулась и понеслась дальше, как от смертельной опасности. Он был как последний призрак Иного Мира, пытавшийся ее задержать, но она знала свой путь!
