скачать книгу бесплатно
Немиров дол. Тень
Оксана Дунаева
Забраться в логово к огнедышащим крылатым аспидам, выкрасть яйцо и живым выбраться из их мёртвых скал не каждый опытный охотник сумеет, а для юных княжичей и вовсе – задача едва посильная. К тому же в этот раз участники славного Княжьего Жребия догадываются, соперники будут опаснее небесных хищников, у каждого есть свой тайный замысел.Юный Дарьян об этом не думает, не в княжеских хоромах родился. Да и голова сейчас другим занята. Заветная мечта, о какой и сам себе боялся признаться, – сбылась! Сам княжич Ратмир вдруг приблизил, сам взялся воинскому делу обучить. Какова плата? Ратмир уверяет, ничего, что Дарьян не смог бы выполнить… И не лжёт. Но бывает, легко сделать руками, да нелегко при этом сердцем не умереть.
Оксана Дунаева
Немиров дол. Тень
Вещее пламя
Мороз стоял небывалый, жгучий, такой, что запыхавшемуся Цукану казалось, он глотает не ледяной воздух – кипяток. Короткая, ещё не седая борода и мохнатые навислые брови заиндевели. На усах намёрзли сосульки, и теперь постукивали от размашистых шагов по чужим громадным следам в лесных сугробах.
Думал, идти близко, перед дорогой окоченевшими даже в двух рукавицах руками, проклиная стужу, увязал верёвкой снегоступы из лапника небрежно, наспех, они развалились сотню шагов назад и снег быстро набился за голенища мохнатых волчьих сапог, налип на портки до ширинки и от жара тела начал таять. Вместе с сыростью через все шерстяные заслоны подобрался кусачий холод.
Измотанный Цукан выше приподнял полу тяжёлой лисьей шубы, задрал ногу, но шагнул не в след провожатого, как весь путь до того, а в сторону, провалился до колена, однако выглянул из-за необъятной спины горбуна.
В полутьме раннего зимнего вечера на низком, без подлеска холме увидел чёрную стену одетого в снеговые шапки частокола, над ним – крышу избы под большим сугробом. Оконца выпускали дым очага столбами в небо. От предвкушения тёплого угла даже сквозь страх сердце зашлось в радостном облегчении.
Правая рука Цукана не просто грелась под шубой – сжимала рукоять длинного кинжала, а под верхней из трёх колючих рубах шуршала кольчуга. Цукан пробирался по сумеречному, заморённому гнилыми трясинами летом, а сейчас до хрустального звона вымороженному леску следом за горбатым великаном.
Медвежья шкура на плечах провожатого делала его похожим на оборотня. Согнутый пополам горбом, он всё равно возвышался над лезущим по его следам человеком и пыхтел, сопел, как большой зверь, рождая клубящиеся облака.
Чудовищных размеров и чудовищной силы кулаки, окутанные в такие рукавицы, что обычный человек смог бы натянуть вместо шапки, с тихим шуршанием волочились, бороздили снег.
Напарник Цукана остался далеко позади, грелся у жаркого пламени, стерёг испуганных морозом лошадей. Кочевник и бывалый воин, он много побродил по свету и повидал всякое, но округлил глаза, точно изумлённый малец, когда дюжий горбун с оглушительным скрипом и рутинной лёгкостью наломал для костра заиндевелых стволов, хотя за пояс у него был заткнут пудовый топор со светлым, остро отточенным лезвием.
Наконец добрались до частокола. Горбун отворил гнусавую воротину, посторонился, пропуская гостя. Уставший, продрогший Цукан медленно прошёл по расчищенной возле жилья тропе.
Перед тяжёлой дощатой дверью избы ноги против воли замерли.
Упрямый напор молодого господина вынудил прийти сюда. Ни один человек по доброй воле к этому поганому порогу не приблизится, но Цукан уяснил крепко: милость княжича переменчива. Цукан видел, чем грозит неповиновение. Ещё чаще – сам помогал учить уму-разуму. Так что и теперь укол страха быстро, привычно спрятался под боязнь княжьего гнева.
Гость с шумом распахнул дверь и шагнул за порог.
На земляном полу в круглом каменном очаге посреди избы трещал поленьями большой огонь. В лицо пахнуло банным жаром, привыкшие к сумраку глаза ослепли. От пряно-горького дыма защекотало в носу. Цукан чихнул.
– Здрав будь, – из тьмы плавно и уверенно к свету выступила хозяйка дома.
Ещё молода и была бы красива, если б глаза смотрели в одну точку да два верхних передних зуба были бы на месте.
Перекинутая на левую сторону тёмная кудрявая копна прикрывала сильно косой глаз. Верхняя синяя рубаха из лоснящегося шёлка открывала от коленей до голых грязных щиколоток латаную-перелатанную исподнюю. Ещё по-девичьи вздёрнутую, большую грудь укрывал панцирь из бус, подвесок, оберегов. Голые до локтей руки оплетала унизанная бусинами проволока, на пальцах посверкивали крупные перстни.
"Лучшего рысака у оланков сторгуешь!" – окинул Цукан ведьмины побрякушки взглядом прожжённого дельца. Вслух же с самой медовой из своих улыбок, долгим поясным поклоном и говором заморских южных стран ответствовал:
– И тебе здравствовать хазяйка.
Вошёл горбун, протолкнул робеющего княжьего посланника к очагу. Ведьма подметила скрываемый страх, улыбнулась, но глаза остались холодны и злы.
– Я ждала твоего хозяина, а не тебя. Можешь убираться, – нерадушно объявила с лёгким присвистом.
Каменно-тяжёлая лапища великана легла Цукану на плечо.
– Падажди, дастойная хазяйка, падажди! – вскричал тот. – Пасматри сперва, что гаспадин прислал! Это тебя парадует!
Под шубой у гостя оказалась перекинутая через плечо сума. В небрежно протянутую ладонь ведьмы опустился тяжёлый, приятно и туго распёртый рёбрышками монет холщовый мешочек. Она развязала шнурок: золото. На лавку у двери Цукан выложил свёрток тончайшего розового шёлка, а сверху, окончательно прогоняя недовольство хозяйки, опустил шейную гривну так густо усеянную вишнёвого цвета камешками, что и серебра почти не было видно.
Молодуха сгребла подарки, поднесла к свету. Губы растянулись в алчном оскале, неполный состав зубов обнажился сильнее.
– Знает твой хозяин, как бабье сердце умаслить.
Довольный собой, Цукан поклонился, говорить, что самолично выбирал дары в княжеских сундуках, не стал.
– Только дело это не решит, – проворчала ведьма. Виляя задом, направилась спрятать подарки за отделяющую часть избы занавеску. – Без княжича его судьбу явственно не увижу.
Она вернулась, и Цукан хитро сощурился.
– Эта не всё-о-о, – пропел и достал из-за пазухи самое важное: маленькую бутылочку с примотанным к высокому горлышку кожаным лоскутком.
Ведьма догадалась что там, выхватила сосуд, сорвала крышку, жадно понюхала кровь. В свете беснующегося пламени хищная улыбка заострила нос и скулы, сделала лицо жутким, старушечьим.
Немедленно начались приготовления: в очаг полетела целая охапка трав и кореньев, ведьма тихо забормотала, а потом пламя проглотило выплеснутое в него содержимое бутылочки.
Цукан отогрелся, взмок, борода оттаяла, промочила все рубахи на груди. Он присел на лавку у двери, шубу и шапку сложил рядом. Горбун отошёл в тёмный угол, о его присутствии теперь напоминало лишь сиплое звериное дыхание.
Ведунья уселась на землю перед очагом, скрестила голые лодыжки и скоро начала покачиваться в такт своего бормотания. Пальцы перебирали насыпанные в подол разноцветные камешки, взгляд, упёртый в огонь, остановился, глаза сильнее разошлись в разные стороны.
Цукана передёрнуло: ведьма сидела к нему боком и теперь казалось, одно её око следит за ним.
– Я вижу его, – тихо, с блаженной улыбкой заговорила она. – В железе с головы до ног, с воздетым мечом, зол, краси-и-ив… – замерла на выдохе, наслаждаясь увиденным. – За его плечом – его отец, а за ним – вся ярская рать, будто щитом прикрывает мирный люд, свою землю. – Удовольствие на её лице померкло. – Напротив княжича стоит девка. Тоже с оружием. Одета по-мужицки, в штаны!
Ведьма скривилась. Продолжила, лишь когда морщины презрения на её лице разгладились.
– За её плечом стоят все княжичи долины и их отцы. Войско каждого из них слабо, но вместе они – сила ярам равная. Кроме девы, все до единого жаждут драки, только напасть не решаются. Боятся. У каждого в голове хитрые задумки, у каждого – тайные друзья и невидимые враги. Но никто, ни один из них, не ведает, что истинный враг у них под ногами. Под землёй. Древний белый паук. Он уже давно вернулся в долину, давно плетёт здесь свои сети. Невидимые, тонкие, крепче подъёмных цепей. Он почти готов вылезти наружу, – голос ведуньи упал до шёпота. – Большая война грядёт…
Цукан не любит ведьм и гадалок, ненавидит их туманные предсказания, которые можно понять и так, и эдак. Ошибёшься – сам себе хвост так отдавишь, что и врагов не надо. Но эта – другая, доказала молодому господину свою силу. Так доказала, что даже Цукан обомлел.
Он вытянул шею, сполз с лавки, податься к ведьме на четвереньках.
– Кто решится напасть первым? Что за паук? Кто союзник? Кто враг? – от волнения голос утратил южную пряность. За ответами на эти вопросы Цукан и притащился в это гиблое место ночью да в такой мороз.
Ведьма молчала, раскачивалась, таращилась в пламя косыми глазами.
– Незна-а-аю, – наконец прогнусила будто в забытьи.
– Тьфу, прорва! – в сердцах Цукан громко шлёпнул себя по ляжке, чуть не выругался. Ведь знал, что не стоит связываться! Зачем только припёрся!
Ведьма вздрогнула и тут же оскалилась на него бешеной собакой, правый глаз встал на место, перестал косить. С грозным сопением в тёмном углу поднялся горбун.
Цукан смекнул, что дал маху, со страху, как был – на четвереньках попятился, вжался задом в лавку.
– Не перебивай, пёс! – зашипела ведьма. – Сиди, слушай, как хозяин велел!
Она поворошила в огне палкой, подбросила в пламя поленьев, кореньев, сушёных трав. Дымный воздух стал невыносимо едким, банный жар начал морить укутанное во многие одежды тело гостя.
Ведьма снова уставилась в пламя и скоро заговорила:
– Ни одна ведунья, ни самый сильный колдун не дадут тебе ответов, ибо для Немирова дола не закончили свой узор Доля с Недолей, не вплели достаточно нитей, чтобы каждый человек выбрал ту, что станет его судьбой. Силы яров и врагов их равны. Чтобы определить первого среди равных, в круг сильных небесный и подземный владыки приведут Тень. Приведут по велению самого Создателя Рода. В руку Тени вложат такое оружие, что способно одним верным ударом обратить в прах целое княжество. И тогда тот княжеский род пресечётся, а мирный люд исчезнет, растворится в других народах, словно в воде, словно его и не было… – она умолкла, напряжённо вглядываясь в огонь. – Но истинную силу кинжала со слепым змеем на рукояти Тень знать не будет. Сделать выбор ему назначено лишь по велению сердца.
Цукан не выдержал, вновь на четвереньках подался к ведьме, зашептал:
– Кто Тень? Княжеского рода? Могучий воин?
– Не-е-ет, – отстранённо протянула ведьма. На носу и над верхней губой её блестел пот, щёки раскраснелись. – Всего лишь отрок. Не знатного рода и не челядь, не силён и не слаб, по младости не расчётлив, но и не глуп – Тень. И всё же… – она приблизила лицо к пламени – и всё же именно его рука перекроит долину так, что уехавший сегодня за море, по возвращении не узнает ни мест, ни людей, которых знал прежде. Так решили владыки, так утвердил сам Род, прочитав душу Тени.
– Как добыть колдовской кинжал? Как отнять? Где искать Тень?
Ладонь ведьмы плавно поднялась над головой и горячий шёпот гостя прервался.
– Да-а-а, – протянула она, жутко, не моргая, таращась косыми глазами в пламя, – если зорко вглядываться в людей, Тень можно угадать. Отнимать кинжал не надо, сам отдаст, если попросишь. Только оружие это обретёт истинную силу лишь в его руках.
Зашуршали стекляшки и камешки, грудь ведуньи высокого поднялась от глубокого, тяжкого вдоха. Обессиленная, молодуха медленно повалилась набок. Горячий лоб блаженно припал к прохладной на ощупь земле.
Тут же шумно поднялся горбун, неуклюже заторопился подойти. Бережность, с какой человек-медведь, опустившись на колено, взял хозяйку на руки, Цукана изумила, камни посыпались с подола.
Гость встрепенулся:
– Всё?! Что сказать гаспадину? Кто Тень? Забрать калдавской кинжал или нет?! Что за паук?
Ведунья отстранилась от груди горбуна.
– Кинжал со слепым змеем на виду, но его сейчас не распознать, он станет оружием судьбы лишь накануне. Скажи Ратмиру, пусть ищет Тень. Он уже на его пороге, – и снова уткнулась лицом в своего охранителя.
Горбун грузно, словно каменный великан, протопал за занавеску. Зашуршала солома постели. Вернулся, накинул медвежий тулуп и вытолкал растерянного Цукана за дверь. Княжескому посланнику пришлось спешно одеваться на ходу, прыгая по сугробам на трескучем морозе.
Часть 1. Яры
Глава 1. Рать из подземелья
Уютно, широко, до щелчка в челюсти Дарьян зевнул. В серой после дождя тишине покачивание и мерный скрип старой, наполненной шуршащим зерном телеги под ним, против воли убаюкивали. Молодой возница Гринька клевал носом, всадники, укутанные в шерстяные плащи и кожаные дождевики с глубокими капюшонами, бодрились и прямили спину через силу.
Внезапный звук был негромкий и резкий, словно… топорик по доске рубанул? Только странный какой-то топорик, маленький, будто игрушечный. Дарьян сморгнул навязчивую дрёму, поправил съехавшую на глаза новую щекотную заячью шапку, обернулся.
Вереница телег и три десятка верховых медленно тащились сквозь редкий, едва опушённый младенческой салатовой зеленью лесок, заполонённый влажным чёрным сухостоем и яркой настырной молодой крапивой. Ворчание старого дерева мешалось с нестройным глухим перестуком копыт. Позвякивала сбруя, отфыркивались кони, и время от времени во весь рот зевали пробудившиеся сегодня перед рассветом люди.
Во всём обозе один Дарьян, обученный грамоте паря, направленный в этом году с весенней данью счетоводом, мог без зазрения совести плотнее запахнуть овчинную, пахнущую хлевом душегрейку и сытым котом свернуться, подремать на старых кожухах, постланных сберечь зерно от дождя.
Сейчас был рад, что этого не сделал. После неразгаданного звука, влажная серая тишина показалась затаившейся, хищной.
– К ОРРУЖИЮ! – страшно взревел главный из трёх яров, сопровождающих обоз плугарей, и рёв этот Дарьяна подбросил, заставил вскочить на колени, вцепиться в плетёный борт телеги и дико завертеть головой.
Забряцало железо. Изумлённые плугари опустошали ножны, нахлобучивали шлемы. Кто-то понудил коня прибавить шагу, кто-то отпустил поводья, чтобы снять со спины щит. Строй смешался, телеги встали.
Почему так расслабились, понятно: ярская застава близко, устраивать здесь большой разбой никто не посмеет…
И тут Дарьян увидел, что это был за «топорик», увидел, что не игрушечный он был, а того самого, нужного размера, чтобы в умелой руке мигом отправить его к праотцам.
Вслед за этой первой стрелой, нервной, предательски поспешной, угодившей в угол телеги, в воздухе свистнула целая их охапка.
Одна вжикнула над плечом пригнувшегося Дарьяна, пробила старую шкуру и с тихим шорохом на три четверти ушла в зерно.
Вымазана сажей, с вороным оперением.
Ошалело её разглядывая, Дарьян и Гринька пропустили по два вдоха… А потом оба разом сиганули на землю.
Рука Дарьяна бездумно, уже на лету схватила котомку с дорожной поклажей. Едва он шмыгнул под телегу, четыре стрелы отбарабанили в борт и три вспахали землю у колес. Отовсюду неслись вопли раненых, чёрная ругань уцелевших ратников.
Гринька! Где?!
Оказалось, под телегой Дарьян один. И тут только увидел: рука в коричневом засаленном рукаве знакомой свиты низко свешивается с борта, безжизненно дёргается в такт рывкам непривычной к боевой сутолоке молодой мохноногой кобылы.
Дарьян рванул за руку вниз. Потом ещё раз. Стащить не получилось. Ладони намокли, глянул на них: кровь, много, рукав – насквозь.
– Уво-одят! Телеги уво-одя-ат! – полетел над лесом отчаянный надрывный вопль с конца обоза.
Вокруг уже стучало о щиты и звенело на все лады железо. Кругом – заполошные выкрики, клокочущие, захлёбывающиеся хрипы.
Мало что обозревающий из своего укрытия Дарьян понимал, вряд ли это нападающие. И уж точно не яры. Это умирают свои, плугари!
Действовал быстро, будто надоумил кто. Достал из котомки огниво и круглую берестяную коробочку с трутом. Открыл её, уставил на прогалине в молодой траве. С первого же удара кресалом о кремень тонкая, словно детский ноготок, кудрявая стружка радостно вспыхнула.
Подождал, чтобы огонь занялся, и боком запихал коробочку в зазор между бортом и днищем, протолкнул поближе к рогоже, постланной на дно. Ярская застава недалеко, дым увидят.
Около телеги плугаревы белые онучи, обвитые крест-накрест тёмными ремешками поршней, мелькать перестали. Теперь топтались воины, обутые в чёрные короткие мягкие сапоги с вышитыми ползущими вверх красными змейками.
Подземцы!
Ощетинившимися голодными волками они наскакивали на яра. О том, что это яр, говорило и количество противников, которых он всё ещё удерживал на расстоянии, и его рыжие, лоснящиеся от масла, высокие сапоги, какие у плугарей один лишь князь может себе позволить. С рыжего голенища на Дарьяна скалилась тиснёная крылатая собака.
Думал Дарьян недолго, упёрся ногой в днище, схватился обеими руками и выломал тонкий кол. Удачно получилось, обломанный конец острый. Рывком перекатился к тому борту, где спиной к нему приплясывали подземцы.
Наскакивали умело, оттеснили яра от телеги и теперь один старался зайти ему за спину. Яр при каждом замахе взрёвывал, часто во все стороны то по металлу, то по дереву, обтянутому кожей, бухали его тяжёлые удары.
Лёжа на спине, Дарьян прицелился остриём, словно на рыбу у мелководья охотился. Рыбу он бил метко, не хуже, чем мелкого зверя пращою.
Длинный точный выпад и деревянное жало ударило подземца в сгиб под колено. Тот сдавленно охнул, нога подогнулась. А в следующий миг повалился в траву с окровавленной шеей, истово засучил ногами, засипел. Ещё совсем молодой, безусый, как Дарьян, испуганный.
Трое его соплеменников топтались не близко, из-под телеги не достать. Вокруг уже клубился белый дым, огонь въедался в зерно, облизывал влажные жерди.
Окрылённый боевой удачей, Дарьян выскочил с другой стороны меж колёс, отбросил котомку подальше и обежал телегу.
