скачать книгу бесплатно
– Вам теперь костюмы не понадобятся. Пойдемте.
– Погодите! Мне нужно позвонить —
– Кому? И зачем? – она в раздражении пнула стену. – Проснись! Что я тебе говорила? Ты не прилетел из Варшавы! Ты не работаешь ни в каком ТранксПоле! Тебе некому звонить! То, что ты помнишь – это последствия катастрофы в твоей голове. Дошло наконец?
Он с интересом поглядывал на нее еще долгое время после того, как она замолчала. Она смутилась, опустила глаза, густые волосы закрыли лицо, детский рефлекс. Замойский отставил багаж, взял ее за руку – она отступила, хотела вырваться, не удалось, он был сильнее, и она перестала дергаться, с вызовом вскинула голову – он взял ее за руку и поцеловал в запястье.
– Анжелика, ангел мой, веди, – заявил, усмехнувшись в усы.
И я должна его оберегать, я должна его контролировать. Быстрым шагом она двинулась к боковой лестнице. Зачем же ты послал ко мне именно его, отец? Единственная вещь, которой не могли научить меня иезуиты, не научила Африка: силе и слабости мужчины.
Они незаметно выскользнули во время мессы. Анжелика уже успела подготовить коней. Отправились они на юг, потом повернули на юго-восток, потом на северо-восток, вдоль реки. Сезон дождей уже завершился, русло, несмотря на вчерашний ливень, было почти сухим.
Замойский на коне выглядел весьма потешно. Она оглядывалась на него через плечо, и с каждым следующим поворотом лицо его становилось все болезненней. Он ни о чем ее не спрашивал, и это являлось самым четким доказательством полной подавленности Адама Замойского.
В час сиесты, сойдя на привале с коня (а как он сходил – нужно было видеть), воскрешенец пал навзничь в мелкой тени речного берега. Надвинул шляпу на лицо и лишь тогда, из-под шляпы, в безопасности от насмешливого взгляда Анжелики, успокоив дыхание, принялся ворчать свои вопросы.
– Зачем?
– Потому что нужно сделать все, чтобы избежать войны.
– А что мне до ваших войн? – фыркнул он.
– На тебя обратили внимание. Существует возможность… Существует такое будущее, где…
– У вас тут есть машины времени?
– Что? Нет! – фыркнула она раздраженно. – Просто… – она поискала в голове определение, – хронопатические узлы черных дыр позволяют частицам с нулевой или близкой к нулевой массе двигаться назад по потоку времени.
– Ага, – шляпа на его лице даже не дрогнула.
Разочарованная, она потянулась и сбила ту с его лица. Он заморгал.
Она склонилась над Замойским, заслонив ему половину синего неба.
– Создаются контролированные коллапсы, крафтируется геометрия окружающего пространства-времени, – она выговаривала слова медленно, делая четкие паузы между предложениями. Она видела его, он же – лишь пятно тени, и все же не мог отвести взгляд; она пришпилила его к каменистой земле – не пошевелиться. – Отсюда происходят вероятностные предсказания. Можно действовать на их реализацию, можно – против. И вот, опираясь на информацию из Колодца «Гнозиса», мы убрали тебя в тень, чтобы минимизировать шансы начала войны.
– Кто это «мы»?
– Мы. Макферсоны.
– Какое вообще отношение я имею к этой гипотетической войне?
– Не знаю. Такое вышло из Колодца.
– Ага. Чудесно. Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
Почему он спросил именно о возрасте? Она поднялась, чтобы отвести коней к ближайшей луже. Множественное число первого лица слетело с ее губ рефлекторно, поймав врасплох, и рефлекторность эту она не понимала до конца. Хватило и недели в Фарстоне; эта неделя и горький яд доверия, столь коварно влитый в ее вены в замковых катакомбах пустышек. Джудас, похоже, отработал метод превосходно, отточил на бесчисленных детях и внуках, что годы и века до Анжелики изливали свои сиротские сны на холодные камни монастыря Пурмагезе.
Она снова попыталась принудить себя к ненависти. (Что за отец, Король-Механик, а не отец…!) Ничего не получилось. Ощущала себя частью семьи. Как она могла воспротивиться Джудасу, сопротивление невозможно, не было места для сопротивления, не осталось для того и малейшей щелочки. Он поверял ей проблемы, планы и секреты – даже не попросив о сохранении тайны! Самым естественным из возможных способов – признавал ее право на фамилию, на кровь, на наследство. Оказанное Джудасом доверие связало ее крепче дюжины коннективных сетей в мозгу. Он подкупил ее, она это понимала.
Я хотела быть подкупленной, прошептала она своему грязевому отражению в замутненной луже. Я мечтала об этом, видела это во сне. Анжелика Макферсон. Ждала этого. Она ощерилась в грязь, та вернула оскал.
– И как мне убедиться, что ты не обманываешь меня от начала и до конца? – крикнул Замойский, обмахиваясь шляпой.
– Это непросто, – призналась она, возвращаясь с конями. – Поскольку в том-то и дело, чтобы отрезать себя от Плато. Но, давай будем искренни, с мозгом двадцать первого века ты настолько тотальный неуч —
– Вот спасибо.
– Не стоит, я же от всего сердца. Ты настолько тотальный неуч, что у тебя нет выхода, придется принять некоторые вещи на веру.
Она присела в тени, вытянула ноги, достала батон, откусила.
– Хотя бы то, что сам ты – не конструкт на Плато, и что эта ящерица – ящерица, а не симуляция СИ.
– Virtual reality, да?
– Нет, отнюдь нет. Внутри СИ ты сам бы являлся такой же симуляцией, что и ящерица, только несколько сложнее.
– СИ?
– Семи-инклюзия. Инклюзия, которая… Проклятие, это тебя только с толку собьет. Инклюзии в физическом смысле – это все продолжительные отрезы пространства-времени. Но Порты можно произвольно открывать и закрывать; хотя удержание Порта – дорого. Открафтирование инклюзии требует большего расхода энергии, зато тот будет разовым. Все параметры инклюзии выставляются в момент открафтирования. Поэтому она отсоединяется с параметрами, которые подбираются под самые разные потребности, например, под продуктивность процессинга. Есть еще логические инклюзии, они действуют уже в специализированных Отрезах, процессируют на тех негэнтропианах, под которые выбраны параметры. Плато – это инклюзия. Император – это инклюзия. Самые сильные AI работают на инклюзиях, что превосходят наш Предельный Компьютер.
– Стоп, назад.
– Ну ведь даже ты должен был слышать о Предельном Компьютере!
– Конечно, – вспыхнул он, – даже я. Машина, лучше которой невозможно спроектировать, поскольку ее ограничивают исключительно физические постоянные. Компьютер, который невозможно превзойти.
Подобный Предельный Компьютер представлял собой машину настолько же абстрактную, как и машина Тьюринга: модель, выстроенная «всухую», только на уравнениях, чистая мыслительная конструкция. По крайней мере, так помнилось Замойскому. Главным ограничением для него должна была являться плотность размещения логических ячеек. А также термодинамика, то есть охладительные способности процессора: любой процессор с тактовой частотой больше 10
раз в секунду, моментально сгорел бы в пепел, а в видимом спектре излучал бы – что наиболее эффективно – словно маленькое солнце. Границы определяла также и внутренняя синхронизация сигнала: тот не мог быть выше скорости света даже для компьютеров относительно небольших, а значит, при диаметре меньше метра непреодолимая тактовая частота представляет 10
с
. Потом – стена: не технологическая, но возникающая из самой природы вселенной: из того факта, что все таково, каково оно есть.
Примечание к Антропному Принципу: если бы могли существовать лучшие компьютеры, не могли бы существовать люди.
Во времена Замойского это было аксиомой.
«Но теперь ведь – теперь-то уже не мои времена».
Он почесал затылок.
– Инклюзии, превосходящие Предельный Компьютер, работают, опираясь на другие законы физики, верно? Это единственный способ.
– В том-то все и дело. Мета-физика. Вплоть до самой UI, предельной инклюзии, святого Грааля мета-физиков: конструкта, что работает в оптимальной комбинации постоянных. Я не слежу за этим внимательно, но говорят уже о трехмиллиардных поколениях. Понимаешь, каждая открытая инклюзия проектирует себя в очередной, усовершенствованной версии, в новой физике – разговор потому, скорее, о линиях тождественности… О френах, которые этими линиями движутся… Несколько десятков таких инклюзий манифестировали себя на свадьбе, ты наверняка видел эти манифестации. Но искусственный интеллект в том значении, в каком использовали это понятие в твое время… Ха! Половину гостей, с которыми ты говорил в Фарстоне, можно было бы квалифицировать подобным образом.
– Они не были людьми, я понял.
– Правда? Как же?
– А что, это трудно определить?
– Понимаешь, я ведь тоже не принадлежу к их миру, ощущала себя там чужой, не каждый день вращаюсь между ними. Может поэтому отец… – Анжелика в задумчивости облизнула пальцы. – Хм, речь не о том, что ты не видишь разницы, дело в том, что разница настолько обычна. Самое трудное – самое трудное обозначить границу.
– Границу? Между чем и чем?
– Человеком и нечеловеком. Это ведь… – она сделала неопределенный жест остатком батона, – …размывается. По сути, всё – мы, «Гнозис», Император, вся Цивилизация – всё служит только этой цели: чтобы мы могли указать на нечто и сказать «се человек». Это давно уже превратилось в политическую проблему, в Ложе переголосовывают такие и эдакие дефиниции, из века в век мы разливаемся по Кривой все шире… Даже мы, стахсы, даже стахсы Первой Традиции, Джудас, когда воскресает – даже в этом случае существует такой момент, исчисляемый в планках разрыв, когда человек является исключительно информацией, бестелесной структурой сознания, нагим френом.
– То есть – чем?
– Тем, чем является всякая программа или данные: упорядоченным искажением Полей Плато.
– Плато – дай угадаю – некая общемировая компьютерная сеть, ультракиберпространство, верно?
– Нет, скорее нет. Во-первых, их миллионы, миллиарды, никто не знает – сколько. Во-вторых, они вообще не находятся в этом мире. Это инклюзии с комбинациями физических постоянных, оптимальными для своих целей. Например, стоимость и время Транса на Плато минимально: из любого места во вселенной перевод с Плато или на него длится один планк. Логические операции проводятся с максимальной скоростью, во Време-ни Словинского. А само название – Плато – дано исходя из положения этих инклюзий на графике Реми.
– Погоди! Один планк из любого места? А что со скоростью света? Это же насилует Эйнштейна!
– Ну, нисколько.
Видя его лицо, она захихикала.
– Ну ладно, не стану забивать тебе голову. Прочтешь сам, когда вернемся в Цивилизацию. С твоего времени было три или четыре обобщения физики, включая мета-физику; всякое следующее – все более тонкое. И чего же ты ждешь от простой девушки из буша?
– Ну, ты-то наверняка знаешь, в каком мире живешь. Твоя семья, твой отец… Живет, умирает, воскрешается, живет…
– Это только так говорят: воскрешается. Просто его френ, структура его мозга —
– Умеете сканировать человеческий мозг и проводить симуляцию его работы в реальном времени?
– Ага.
– Это невозможно! – Адам даже сел. Слишком резко – скривился от боли, выгнул спину, кулаком ударил себя в бок. – Ух. Эта кляча меня доконает. Ну подумай, даже если бы вы каждый нейрон, каждый синапс… Ну – как?
Она пожала плечами.
– И с какой стати я должна в этом разбираться? Я не когнитивист. Как-то умеют.
– Да ну…
– Не хочешь – не верь. Сколько ты сумел бы объяснить из своего мира какому-нибудь средневековому селюку? Тот уже в лампочку должен был бы уверовать.
Кажется, он обиделся, возможно на «селюка». Анжелике оставалось немного до очередного взрыва. Какое право имел Замойский обижаться на нее за правду? Она отвечает этому полоумному древлянину искренне, словно исповеднику, ничего не скрывает – а он что? Обижается. Ну и бес с ним.
Они ехали на восток. Замойский двумя руками упирался в луку седла, и в таком положении сильно шатался из стороны в сторону. Гримасы страдания надолго вытравились на вспотевшем лице. Спешившись, он продолжал кривиться, мышцы забывали расслабляться. Я должна была это предвидеть, подумала Анжелика, и, по крайней мере, выбрать для него иноходца. Уж его-то шаг Замойскому было бы легче терпеть. Он то и дело отставал, ей приходилось придерживать своего скакуна, поворачивать.
Впрочем, так близко от Пурмагезе не было нужды отправляться на длинные рекогносцировки, слишком хорошо она знала эту землю. Мысленно уже прикинула весь маршрут на неделю вперед, рассчитала время до очередных стоянок, ее старых лагерей. Война из пророчеств Колодца датировалась плюс семьдесят, оттого ее ждало минимум два месяца бродяжничества с калекой. Если только война не является независимой данностью, что осуществится как с присутствием Замойского, так и без оного.
Впрочем, африканские пустыни, предоставляя неплохую гарантию изоляции от Плато, не гарантировали укрытия от решительного следопыта, которому известно ДНК разыскиваемого. Внутри Порта подобной гарантии не давало ничего; и уж точно – не на поверхности планеты. Информация не просочится на Плато, если они не войдут в контакт с кем-то/чем-то, с Плато соединенным, непосредственно либо опосредованно; а опосредованно мы с ним соединены все; спутники фиксируют каждый квадратный километр Земли, в том числе и африканский буш, а значит, следы нашего путешествия все же попадают на Поля Плато HS. Единственное, чего мы сумеем достичь – в лучшем случае – перемещаясь на периферию Цивилизации: минимизировать шансы реализации пророчества.
Она задумалась над этим, собирая древесину для костра. Первому лагерю выпало быть подле скального источника, окруженного молодыми деревцами. Рощица разрасталась на юг от распадка на обрывистом склоне базальтового холма, одинокого в саване; из распадка вытекал ручеек.
Порой Анжелика обнаруживала в этой роще стаю обезьян – но теперь ей пришлось всего лишь убить старую мамбу, что свернулась клубком во влажном мраке под скалой. Замойский смотрел на это большими глазами.
Она поставила пистолет на предохранитель, спрятала его под куртку.
– Ну что, – фыркнула, – змея.
И ушла собирать топливо.
Царила уже почти стопроцентная темень, на небе стоял лишь Юпитер, древесину приходилось собирать на ощупь; а где одна мамба – там могла оказаться и вторая. Счастливая судьба, подумала она. Как всегда.
– Она могла тебя укусить, – сказал Замойский, когда она вернулась.
– Могла.
– Ах, верно, вы ведь восстаете из мертвых.
– Ну-у, – засмеялась, разводя огонь, – это не меня воскрешали, я в этом теле и родилась.
Он поднял руку на высоту глаз, сжал пальцы в кулак, разжал, сжал, разжал, в свете пляшущих по дереву маленьких жирных язычков пламени его кожа казалась темно-желтой, почти бронзовой. Перевел взгляд на Анжелику, что копалась во вьюках – белки глаз девушки были единственными светлыми фрагментами на совершенно черном сейчас лице.
– Я не помню другого тела.
– Если бы она меня укусила, я бы – в новой пустышке – тоже этого не помнила.
– Но помнила бы —
– Себя до записи, да.
– Когда это было? Последняя запись?
Она пожала плечами.
– Несколько месяцев назад.
– А я не помню никаких записей – не было подобной технологии – это тело —
– Расскажу тебе, как его сделали, – она повесила над огнем котелок, вынула мясо и нож, начала резать. – Достали останки. Считали ДНК и френы. Запустили френы в AR Плато. Любой френ обладает каким-то представлением о самом себе, тем-то сознание и отличается от бессознательных программ. Если представление не совпадало с фенотипом, выведенным из ДНК, строили тело на новой ДНК, более подходящей к представлению. Понятно, что другого тела ты не помнишь: это все, что ты запомнил о своем теле.
– Люди обладают ложными воспоминаниями о самих себе, – он вынул из огня палочку, принялся рисовать на земле асимметричные фигуры. – Когда смотришь в зеркало, видишь много странных вещей. В действительности я мог бы быть, например, женщиной-трансвеститом.
– Ха-ха-ха.
