скачать книгу бесплатно
Я знал, что несу чушь. Я не хотел вывернуть все так, словно ей повезло больше, чем мне. Просто мне казалось, что я обязан сделать все что угодно, чтобы она только повеселела.
Например, обнять ее – мне и правда хотелось это сделать.
Но я не стал.
– У твоего отца какая-то старая машина, – решил я сменить тему.
Не глядя на меня, девочка закатила глаза.
– Это «Шеви Нова», а не какая-то старая машина.
Я знал название модели, но хотел проверить, знает ли она.
– Мне нравятся машины. – Я скинул свои «диси»[2 - DC Shoes (англ.) – американская компания-производитель спортивной одежды.], и они упали на землю, а она сделала то же самое со своими красными «чаксами». Мы сидели, болтая в воздухе голыми ногами. – Когда-нибудь я буду гоняться на Петле.
Девочка подняла на меня глаза:
– Петля? Что это?
– Это гоночный трек, куда пускают ребят постарше. Туда можно поехать, если ты учишься в старших классах и у тебя есть машина. Потом придешь за меня поболеть.
– А почему я сама не могу погонять? – У нее был возмущенный вид.
Она что, серьезно?
– Не думаю, что девчонкам разрешают гоняться, – объяснил я, пытаясь не расхохотаться.
Она сузила глаза и опять отвернулась к дороге.
– Ты сделаешь так, чтобы мне разрешили.
Я улыбнулся одними уголками губ, сдерживая смех.
– Может быть.
Ну конечно.
Она протянула мне руку:
– Я Татум, но все зовут меня Тэйт. Мне не нравится имя Татум. Понял?
Я кивнул, пожал ей руку и снова ощутил приятное покалывание.
– Я Джаред.
Глава 1
6 лет спустя
Кровь стекает по нижней губе на пол, оставляя след, похожий на длинную полоску алой краски. Я копил ее во рту, пока она сама не начала вытекать наружу, – сплевывать чертовски больно.
– Папа, пожалуйста, – молю я дрожащим голосом, меня трясет от страха.
Мама была права. Он плохой человек. И зачем я только уговорил ее отпустить меня к нему на лето?
Я стою на коленях на полу в его кухне, меня всего колотит, руки связаны за спиной. Колючая веревка врезается в кожу.
– Ты умоляешь меня, щенок? – рявкает он, и ремень снова опускается на мою спину.
Я зажмуриваюсь, сжимаюсь от боли, лопатки горят огнем. Закрыв рот, стараюсь не издавать ни звука, дышу носом, пока жжение не отступает. Кожа на губах кажется натянутой и распухшей, вязкий металлический привкус крови заполняет рот.
Тэйт.
Ее лицо всплывает в моей памяти, и я прячусь в тех уголках своего сознания, где есть она. Где мы с ней вместе. Ее солнечные волосы развеваются на ветру – мы карабкаемся на валуны у рыбного пруда. Я всегда лезу вторым, на случай, если она оступится. Она смотрит на меня сверху вниз, и ее глаза, серо-голубые, как небо перед дождем, улыбаются.
Но голос отца прорывается через завесу воспоминаний.
– Не умоляй! Не проси прощения! Вот что я получил, позволив этой сучке растить тебя все эти годы! Ты ничто! Жалкий трус! Вот кто ты!
Он хватает меня за волосы и резко отводит мою голову назад, чтобы я посмотрел ему в глаза. Кожу под волосами пронзает боль. Мне становится дурно, когда я чувствую исходящий от него запах пива и сигарет.
– Хотя бы Джекс меня слушает, – цедит он сквозь зубы, и у меня сводит желудок от приступа тошноты. – Правда, Джекс? – кричит он, повернув голову.
Отец отпускает меня, подходит к морозильнику в углу кухни и стучит по дверце.
– Ты там жив еще?
Я пытаюсь сдержать слезы, и каждый нерв на моем лице сводит от боли. Я не хочу расплакаться или закричать, но Джекс, другой сын моего отца, провел в морозильнике уже почти десять минут. Целых десять минут, и до сих пор не издал ни звука!
Почему отец так поступает? Почему наказывает Джекса, хотя зол на меня?
Но я храню молчание, чтобы угодить отцу. Если он получит то, что хочет, возможно, выпустит моего брата. Джекс, наверное, совсем там замерз. Я даже не знаю, есть ли там воздух. Как долго можно продержаться в морозильнике? Может, он уже мертв.
Господи, он же еще совсем ребенок! Я моргаю, пытаясь отогнать слезы. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
– Итак… – Отец подходит к кухонному столу, за которым сидят его подружка Шерилин, идиотка с безумной прической, и приятель Гордон, жутковатый тип, который очень странно на меня смотрит.
Эти двое явно под наркотой и не обращают никакого внимания на то, что происходит с двумя беспомощными детьми.
– Что скажете? – Отец кладет ладони им на плечи. – Как же нам научить моего мальчика быть мужчиной?
Я вздрогнул и проснулся. Кровь глухо пульсировала в затылке и в голове. На плече блестела капля пота. Моргнув, я постепенно начал различать знакомую обстановку, стены.
Все в порядке. Я тяжело дышал. Их здесь нет. Это был просто сон.
Я дома. Здесь нет отца. Гордон и Шерилин остались в прошлом.
Все нормально.
Но мне необходимо было убедиться в этом.
Веки казались до жути тяжелыми, но я сел в кровати и поспешно осмотрелся. Утренний свет врывался в окно, слепящий, как луч прожектора, и я поднес руку к лицу, чтобы прикрыть глаза.
Барахло, которое обычно лежало на тумбочке, валялось на полу, но в этом не было ничего необычного – я всегда устраивал бардак, когда напивался. И если не обращать внимание на некоторый беспорядок, в комнате было тихо и спокойно.
Я сделал долгий выдох и снова набрал воздуха в грудь, пытаясь немного замедлить пульс, а сам продолжил инспектировать комнату. Только описав полный круг, мои глаза наконец остановились на выпуклости под одеялом рядом со мной. Пытаясь не обращать внимания на похмельную боль между глаз, я приспустил одеяло, чтобы посмотреть, кого я по глупости – или по пьяни – оставил у себя дома на всю ночь.
Чудесно.
Еще одна гребаная блондинка.
О чем я, блин, думал вообще?
Блондинки были мне не по вкусу. Они всегда казались слишком хорошими. Ничего особенного или хотя бы сколько-нибудь интересного. Чересчур правильные.
Обычные милашки, такие обычно живут по соседству.
Кому такие нужны?
Но последние несколько дней – когда мне снова начали сниться кошмары – я буквально помешался на блондинках. Словно испытывал какую-то нездоровую тягу к саморазрушению из-за той единственной блондинки, которую так любил ненавидеть.
Однако… Надо признать, что эта девчонка под одеялом очень даже ничего. Гладкая кожа, красивая грудь. Она вроде говорила, что вернулась на лето из университета Пердью. А я вроде и не сказал ей, что мне шестнадцать и я еще учусь в школе. Может, ошарашить ее, когда она проснется. Исключительно ради забавы.
Я откинул голову на подушку. От боли я даже не мог улыбнуться, хотя меня позабавила мысль о том, в какой шок придет девица, узнав правду.
– Джаред? – Моя мать постучала в дверь, и я резко поднял голову и поморщился – так застучало в голове.
Лоб и виски разрывало так, словно кто-то всю ночь втыкал мне в голову вилку, и сейчас мне меньше всего хотелось иметь дело с матерью. Но я все равно встал с кровати, пока девчонка не проснулась. Приоткрыв дверь, я через щелку посмотрел на мать, призывая на помощь все свое терпение.
На ней были розовые штаны и облегающая футболка с длинными рукавами – по правде говоря, совсем неплохо для воскресенья, – но все, что выше, было как обычно запущено. Волосы кое-как собраны в пучок, тушь, не смытая накануне, размазана под глазами.
Еще неизвестно, у кого из нас похмелье было сильнее. Единственная причина, по которой мать встала раньше меня и уже бродила по дому, – это потому, что у нее в этом деле было больше опыта.
Однако стоило ей привести себя в порядок, как в глаза сразу же бросалось, что мама еще очень молодая. При первой встрече большинство моих друзей принимали ее за мою сестру.
– Что тебе надо? – спросил я.
Наверное, хочет, чтобы я ее впустил. Но об этом и речи быть не могло.
– Тэйт уезжает, – сказала она мягко.
Сердце глухо забилось у меня в груди.
Что, сегодня?
И вдруг словно чья-то невидимая рука распорола мне живот, и я съежился от боли. Не знаю, похмелье было тому виной или слова матери, но мне пришлось сжать зубы, чтобы сдержать подступившую к горлу желчь.
– И что? – пробормотал я, явно переигрывая.
Мать закатила глаза.
– А то, что ты бы поднял задницу и попрощался с ней. Ее не будет целый год, Джаред. Вы когда-то дружили.
Точно, до того, как два года назад… Тогда летом, перед тем как пойти в девятый класс, я поехал к отцу, а вернувшись, понял, что я совсем одинок. Мать… я никогда не мог на нее положиться, отец оказался чудовищем, а Тэйт… разве она была моим другом?
Я покачал головой, а потом захлопнул дверь перед носом у матери.
Ага, как же, сейчас побегу обнимать Тэйт на прощание. Подумаешь! Я рад, что от нее избавлюсь.
Но в горле встал ком, который я никак не мог проглотить.
Я привалился спиной к двери. На плечи будто опустилась гора кирпичей. Я и забыл, что Тэйт сегодня уезжает. После той вечеринки у Бэкманов два дня назад я почти не просыхал.
Вот дерьмо.
Я услышал, как снаружи захлопали дверцы машины, и приказал себе оставаться на месте. Мне не нужно ее видеть.
Пусть себе учится за границей, во Франции. Ее отъезд – это, черт побери, лучшее, что может случиться.
– Джаред! – позвала мать снизу, и я тут же напрягся. – Пес выбежал на улицу. Тебе лучше сходить за ним.
Прекрасно.
Спорим, она специально выпустила проклятого пса? А еще спорим, она открыла именно переднюю дверь? Я с такой силой свел брови к переносице, что мне снова стало больно.
Натянув вчерашние джинсы, я широко распахнул дверь – плевать на девушку из Пердью, – и сбежал вниз по лестнице.
Мать ждала у открытой передней двери с поводком в руках и с такой улыбкой на лице, будто придумала нечто гениальное. Выхватив у нее поводок, я вышел на улицу и направился во двор Тэйт.
Мэдмэн когда-то был и ее собакой тоже – куда еще ему бежать?
– Ты пришел попрощаться? – говорила Тэйт, опустившись перед псом на колени. Она стояла на газоне перед домом, а рядом был припаркован «Форд Бронко» ее отца. Я застыл на месте, услышав ее восторженный смех. Мэдмэн тыкался носом ей в шею, а Тэйт радостно улыбалась, зажмурившись от удовольствия.
Ее кожа цвета слоновой кости переливалась в лучах утреннего солнца, а пухлые розовые губы были приоткрыты, обнажая ряд идеальных белых зубов.
Пес, судя по всему, тоже был счастлив и бешено вилял хвостом, а я вдруг почувствовал себя непрошеным гостем.
Они были похожи на влюбленную парочку. У меня в животе что-то екнуло.
Черт возьми. Я сжал зубы.
Как ей это удавалось? Почему я всегда чувствовал себя счастливым, когда видел счастливой ее?
Я крепко зажмурился.
Тэйт продолжала болтать с псом.
– О, да, я тоже люблю тебя! – Она будто говорила с маленьким ребенком, сюсюкала и все такое, а Мэдмэн тыкался в нее носом и лизал лицо.
