скачать книгу бесплатно
– Тут такое… короче, я без машины. Иван Львович, это всё он! Ваш колдун! Он мне вчера ещё… А я значения не придал!
– Говори внятно, – попытался изображать образец выдержки Иван Львович. – Что, кто, когда, значит да от…
– Мне вчера этот колдун в рясе, когда выходил от вас, сказал: береги, мол, копыта коня своего… Я и подумать не мог! А тут! Утром выхожу – машина на кирпичах!
– То есть как на кирпичах? Ты что плетёшь, Толя?
– Колёса украли! Резина новая совсем!
– С «мерседеса» украли?
– Да… – чуть не плакал водитель… – А он мне вчера – копыта, говорит, коня своего побереги… А я… А он ушёл… Надо его искать!
– Так, звони Капцу… значит да от!
– Уже…
– Тогда иди в администрацию и жди. Я скоро.
Колёса искали все милиционеры города. Но безуспешно. Купили другие. А тут новое потрясение. Ремонт котельной, спасавшей школу и детский сад города в зимние месяцы, шёл привычным порядком – в режиме аврала освоения выделенных средств. По утверждённой свыше смете сумма превышала реально дошедшую до исполнителей в два раза. Откат начал своё вторжение в преступный мир зарождавшегося чиновничьего класса в условиях новых экономических отношений. По причине этого средств не хватало. К тому же исполнители были людьми, воспитанными на принципах планового ведения хозяйства, с отсутствием жажды достижения задуманного результата.
Рабочие начали с большого перекура. Потом перешли к обсуждению политической обстановки в мире, коснулись последних инициатив министра иностранных дел США и выказали крайнее неудовольствие в связи со снижением курса рубля. Всё бы пошло обыденным путём, не появись на ремонтной площадке бывший сотрудник ДЭЗа Лёнька Веселовский. Он с полгода как ушёл на вольные хлеба и теперь трудился на ниве кооперативного движения в организации под названием «Антикварус». Кооператив был дохлым, и деньги платили Лёне крайне нерегулярно. Но признаться своим бывшим коллегам в этом ему не позволяла гордость. Зачем тогда переходил? Он разыгрывал роль высокооплачиваемого квалифицированного рабочего новой волны и угощал всех дорогими сигаретами, заняв накануне у тёщи денег на их покупку. Встреча прошла с бурными овациями обеих сторон, лёгкими словесными уколами и решением отметить встречу. Многовековая традиция отмечать что-либо не оставляла выбора в поиске форм её проведения. Пили прямо в траншее. Вначале молча, потом под сдержанный смех и далее громко и без оглядки на окружающих. Когда бригадир Курлашёв, стукнув по огромной трубе, служившей импровизированным столом, громко сказал: «А ведь раньше я по шестому разряду четыре сотни заколачивал! А теперь? На них и пива не купишь. Да гори оно ясным пламенем…», всё действительно загорелось. Да ещё как. Брошенный кем-то из рабочих окурок стал причиной возгорания промасленной ветоши, а затем и взрыва находившегося рядом газового баллона.
Результат – двое в больнице с лёгкими ушибами. И один там же с контузией средней тяжести. Рассказывая соседям по палате историю своего попадания в «травму», Курлашёв делал упор на провидение и знак судьбы.
– Не окажись тогда бы Лёньки рядом, мы бы не выпили… от… А не выпили бы – пошли б работать… от… Там бы все и полегли… от. А так – в траншее за трубой сидели, там и схоронились… Всё верхами прошло… от… А ты говоришь, пить вредно. Кабы не пили, то уже б и ласты склеили… от.
– Да, – отвечал сосед по койке.
– Сказано: пейте, пока пьётся. А не можете – работайте.
– Это где же так написано? – переспросил второй потерпевший.
– Где, где… Екклесиаст, – отвечал просвещённый пьяница и сосед по койке, – он же мудрый царь еврейский Соломон.
– Надо же – еврей, а не дурак…
И они решили не играть в орлянку с судьбой, а послать гонца в близлежащий гастроном. Лечение в палате вошло в фазу ремиссии.
А в это время мэр города Иван Львович собрал экстренное совещание приближённых лиц. Он сидел за своим богатырским по размеру, но довольно затрапезным столом и нервно теребил жидкий пучок волос на голове. Напротив – два его заместителя: Генрих Борисович Маловеров и Тит Саватеевич Старорежимный. Люди проверенные и преданные ещё со старых времён. Также присутствовал Пётр Капец.
– Вот хотите – верьте мне, а хотите – нет… значит да от. Он же вчера… вот тут, при Инне Михалне мне так и сказал: побереги людишек, дескать, авария будет на котельной! – доверительно повествовал мэр. – А я его взашей… Не может быть таких совпадений, значит да от! Все согласились, недоуменно поднимая плечи и рассуждая о малой вероятности подобных совпадений. Масла в огонь подлил начальник милиции, вспомнив украденные колёса «мерседеса». Стали совещаться, как поступить с этим Учителем. Результатом совещания стал тайный сговор узкого круга лиц городского управления пойти на повторный контакт со странным предсказателем. Действовали всё так же через жену мэра. И контакт состоялся на следующий день, но не в кабинете у мэра, а в лесу, недалеко от города, рядом с садовым товариществом «Гипоталамус». Место предложил Давид Богданович Ром, а в настоящем времени – Учитель. Это было его основное условие. Только в лесу. Никаких кабинетов. Кабинет изначально делает его владельца хозяином встречи, а это не было на руку Давиду. Встречу назначил на «после обеда», не затрудняясь в точном указании часа.
«Мерседес» Ивана Львовича на новой резине и ещё две служебные «Волги» первых замов прибыли на указанное место сразу после четырнадцати. В это время обед заканчивался во всех казённых учреждениях города. Выйдя из машин, чиновники расстегнули объёмные пиджаки, ослабили одинаковые, словно форменные, галстуки и стали ждать. Учителя не было.
– Завтра на ремонте котельной авария будет… Людишек побереги… Взорвётся она…
Через час ожидания, протоптав неровные тропы между стоявшими вкруг машинами, верные слуги народа, разгневанные непунктуальностью «странного типа», решили уезжать. Перед отъездом Иван Львович предложил дать «стременную» на ход ноги. Водитель Толя, с ловкостью фокусника разложив на капоте одной из «Волг» («мерседес» приберегал) скатерть-самобранку, мановением руки соорудил походный стол, а-ля ресторан «Зелёная жаба». На капоте красовались закуски и напитки, готовые к употреблению без промедлений. Выпив по одной, достойные мужи рассупонились до пупов, отбросив пиджаки и галстуки на задние сиденья машин. Настроение улучшилось, лица покраснели, пальцы засверкали закусочным жирком, присыпанным крупной солью, а тягучая и нервная обстановка превратилась в лёгкую, приятную загородную атмосферу благодушия. И в этот самый момент из-за соседнего орешника вышел он.
– Ну здравствуй… господин мэр.
Открытые рты, застывшие в руках стопки, лёгкий ветерок, развевающий пушок над лысеющими головами, дополнили картину «Встреча на лужайке».
Глава VII
Суровые будни предсказателя
Вы пробовали играть в карты с профессиональным шулером? Нет? Ну тогда и не советую. Выиграть у него всё равно не удастся. Тот же результат ожидает вас, если партнёр по преферансу, сидящий справа, нагло и беспардонно пасётся в ваших картах. Вообще надо заметить, что игра в карты – не только увлекательное времяпровождение, но и часто источник дохода для нежелающих пахать на ниве почётного труда. Сталевар во времена «сссра», стоя в горячем цеху у мартена и прожигая себя в прямом смысле слова, мог заработать на содержание семьи из пяти человек и заслужить пенсию к пятидесяти годам. Также в советские годы он имел оплачиваемый отпуск, путёвку в санаторий, а иногда, за неслыханное перевыполнение плана, премировался автомобилем «москвич», чем вызывал жёлчную зависть сотоварищей по цеху и презрительное хмыканье соседей. Труд всё же был поощряем, но не более того. Водитель такси, крутя баранку по восемь, а иногда и десять часов в сутки и имея неплохие чаевые и левые, иногда мог позволить себе потратить деньги на небольшие шалости, как то: поход с друзьями в баню с пивом, раками и иногда – продолжением. Продолжение приветствовалось в кругах сильного пола, но сильно осуждалось женской половиной семьи. Официант до открытия на него уголовного дела по статье «О нетрудовых доходах» мог поехать один раз в квартал в Сочи и снять неплохой номер в приличной гостинице. Мог там пить шампанское и пользоваться услугами женщин очень лёгкого поведения. Мог также перекупить автомобиль «москвич» у работника мартеновского цеха за двойную цену. Но это всё так, мелочи. А вот катала, или в простонародье – шулер, имел на порядок больше. Он мог иметь всё вышеперечисленное и сорить деньгами после удачной поездки на «гастроли» в тёплые края и веси или хорошего куша на прикормленной мельнице при раскрутке клиентов, приехавших с хлопкового востока страны. Он даже мог позволить себе в конце карьеры, если доживал или оказывался на воле к тому времени, дачу в Малаховке, золотые зубы, билеты в первый ряд на «Юнону и Авось» в «Ленком» и удостоверение инвалида первой группы, купленное по случаю у представителя околомедицинской чиновной братии. Давид не был сталеваром, никогда не крутил баранку зеленоглазого автомобиля, не бегал с подносом, лавируя меж шатающихся граждан, разнося заказы по ресторанным столикам, и не принадлежал к категории «катал», или шулеров. Но в душе он был игроком. Причём игра ему нравилась больше своим азартом, чем непосредственно результатом. Хотя стремился он к результату всегда… не всегда, правда, достигая его.
Один из законов преферанса гласит: «Карты ближе к орденам». В том смысле, что прижимайте к груди, дабы не провоцировать других игроков совершать бесчестные поступки и подглядывать, косясь прищуренным глазом, делая при этом задумчивое лицо озабоченного человека. Да любая игра с соперником, знающим твои карты, превращается в простой отъём денег. Примерно то же случилось в игре Давида с администрацией города Земска.
Ром играл, глядя в открытые карты партнёров. Газеты из будущего, любезно предоставленные серой актрисой уехавшего балагана – цирка шапито, были прочитаны, изучены и аккуратно сложены в укромном месте. Информация, полученная из них, была сродни сведениям, добытым в результате не совсем приличного, но всегда полезного в игре подглядывания в карты партнёру по преферансу. На первой встрече в кабинете главы Земска Давид бросил фразу об аварии, заготовив её после прочтения статьи в газете из недалёкого будущего. Статья была небольшая и констатировала лишь факт происшедшего. Называлась она буднично и неоригинально: «Случай при ремонте котельной». Сам стиль изложения был пресный и вялый. А суть состояла в том, что всё у нас плохо, всё идёт прахом и жить дальше так нельзя. Это было прогрессивно и современно. Не зацикливаясь на стилистике, Давид выбрал важное зерно – факт аварии и приберёг его для беседы с главой тихого омута российской глубинки. В том, что сказанное вызовет эффект, он не сомневался. Тем более факт, сдобренный пропавшими колёсами главного автомобиля города. Но вот масштабы этого эффекта предположить он не мог.
Его уход пешим порядком должен был, по замыслу, добавить интриги разыгрывающейся на подмостках провинциального захолустья пьесе, названной самим прорицателем «Холод подземелья». Он не ошибся. Придя домой после первого антагонистического свидания с мэром, Давид снял свою рабочую рясу, завалился на диван и стал перечитывать, достав из загашника, газетки. Эдакие необычные послания будущего. Его очень интриговали события недалёкого будущего времени. Вначале он подчеркнул синим карандашом результаты роста котировок акций странной, но уже находящейся на слуху фирмы под названием «МММ». Затем выделил кривым овалом курсы мировых валют и уже собирался всё это записать в специально заведённую тетрадь, как в дверь стали тихо, но настойчиво царапаться. Пришлось прекратить магическую тренировку для предстоящих свершений, убрать драгоценные свитки и открыть дверь, предварительно накинув поповскую рясу. Инна Михайловна пала на колени прямо у порога. Её потёкшие поддельной польской тушью глаза были полны слёз раскаяния и мольбы. Растрепавшиеся кудри не оставляли сомнения, что она рвала на себе волосы, убиваясь по поводу произошедшего, а большая тяжёлая грудь вздымалась от громких и глубоких вздохов, похожих на звуки трубы, в которую попал дождь.
– Простите! – умоляла она. – Я не встану, пока не простите моего неразумного мужа!
Давид простил сразу. Впрочем, слёзы нарисованных глаз высохли столь же быстро. Благородный Учитель помог подняться грузной мэрше с колен и проводил в свою келью… то бишь в комнату Катиной квартирки.
Разговор состоялся вполне приличный и деловой. Учитель взял быка за рога:
– Я не вправе судить никого. Не вправе осуждать поступки людей. Всё принимаю с покорностью… – Тут он задумался, вспоминая монолог героя книги, которую в далёком босоногом и бесшабашном детстве читали с друзьями, сидя для страха в тёмном подвале старого дома. Герой того разодранного романа без названия говорил, как писал неизвестный мальчишкам автор, «уныло, печально, но уверенно…» Прорицатель выбрал его манеру…
– …принимаю и понимаю. У него много забот. Ответственность за судьбы тысяч людей, плохое пищеварение, изношенная нервная система…
Инна Михална пристрастно кивала в такт растрёпанной головой Горгоны, поправляя одновременно волосы и держа в зубах вывалившиеся шпильки, тихо пришёптывала:
– Да, да… нервы у Ванечки ни к чёрту, да и почки… А сколько проблем с его простатой… Да, да… Вы правы… Он не такой уж плохой… – Она поочерёдно доставала шпильки изо рта и втыкала их в копну искусственного «вавилона».
– Но ты и меня пойми, Инна. – Давид сделал упор на двойное «н» в середине имени, чем вызвал непроизвольную икоту у кающейся женщины. – Пойми, я маленькая частичка окружающего мира, случайно знаю то, что другим не дано.
Тут Давид сам себе кивнул в знак согласия, немного даже скривив в гримасе подтверждения рот, и, дёрнув мужественным подбородком, подумал: «А ведь не вру. Кто ещё знает, что случится скоро?» Вслух продолжил со вздохом:
– Ладно. Я не в обиде… Завтра в лесу у садового товарищества. «Гипоталамус». после. обеда…. Пусть. приходят. Он и его компания. Только самые проверенные.
Так была назначена эпохальная, как любили говорить газеты недалёкого советского прошлого, встреча мэра города с новым оракулом и провидцем – Учителем. Встреча прошла в тёплой, дружеской обстановке, с примирением сторон и продолжением в тихом, уютном, но весьма нескромном банкетном зале загородного ресторана «Утиная охота». Ранее ресторанчик назывался «Пролетарская кухня». На банкете по случаю примирения сторон подавались блюда, приготовленные на итальянский манер, с использованием исключительно дичи, лесных ягод, речной рыбы, экологических продуктов и привозных напитков. Подготовленный читатель наверняка задастся вопросом: «Как из напитков можно приготовить блюдо?». Ответом на данный вопрос может стать меню ресторана, разработанное привозным поваром из Италии Бартоломео Лучани. Который, кстати, до приезда в Земск работал на набережной города Сочи, в шашлычной «Пристань пирата», и носил гордое имя Ашот Абрамян. Что, безусловно, никоим образом не умаляет его кулинарных способностей, но бросает тень на все остальные названия, расцвечивающие своей необъяснимостью меню «Утиной охоты». Соусы, согласно расширенному разъяснению, предлагаемому к меню, имели в своём составе в качестве ингредиента и коньяк, и ликёр, и вино, и джин, и мартини, и ещё много чего такого… которое никогда не добавлялось в эти блюда в реальности. Как говорил Бартоломео Лучани, он же Ашот Абрамян: «Лук, сол, пэрэц, уксюс, таматный паста, вада и нэмного самогона дают вкус нэпрэвзойдённого соуса – самопал». Но говорил он это только в узком кругу родных и близких друзей, и то когда сильно напивался.
Давид, с удивлением окинув взглядом надписи с завитушками, попросил официантов подать ему «на свой вкус». Он был проинформирован приглашающей стороной, что всё оплачено и можно не стесняться. Нисколько не стесняясь, Давид съел на закуску какое-то сыроватое мясо на хлебе. И лишь потом узнал, получив пояснения к названию блюда, вежливо и учтиво предложенные услужливым, но гордым Ашотом Лучани. Это мясо называлось «прошутто» и значилось в меню как Prosciutto. Познания в иностранных языках не были сильной стороной образования Рома, и он читал Prosciutto как «просци-утто», немного недоумевая, из чего оно может быть приготовлено. То ли из утки, замоченной в моче молодого поросёнка. То ли ещё из чего-то неудобоваримого. Подавали блюдо как закуску на ломтике хлеба с кусочками арбуза и мёдом. Сочетание странноватое, но приятное. Запивали аперитивом, немного терпковатым, но приятным. Потом «на вкус» официанта подали суп под пугающим фантазию названием «Суп Минестроне» (в меню – Minestrone). Его ели под водку и итальянское сухое вино. Кто что выбрал. Суп был так себе, слабенький – сплошные бобы с морковкой. Дальше был «Цыпленок "Пармезан"» (писалось как Chicken Parmigiana) – Давид позорно перевёл название как «кухня Пармиджиани», перепутав сhicken с kitchen. Но языковые познания остальных участников примирительного мероприятия с напитками были ещё скуднее, так что конфуз прошёл незамеченным. Ещё ели цыплят под коньяк и мартини с оливками на шпажках. Далее пошло «Джелато» (Gelato), постыдно названное закосевшим мэром пломбиром с вареньем. Всё это приправлялось чудесными соусами «от шефа», которые мы с вами теперь уже знаем как «самопал». Помимо перечисленных итальянских изысков ели принесённую с собой сушёную рыбу под пиво. А мэр даже зажарил на спичке сморщенный пузырь от воблы.
Встреча прошла в тёплой, дружественной обстановке, с примирением сторон…
Застолье подходило к кульминационной фазе и намеревалось переместиться в стоявшую на отдалении баню, числившуюся по документам как банно-прачечный комбинат при садовом товариществе «Гипоталамус», как вдруг произошло непредвиденное событие. Иван Львович, потрясая бокалом над головами нетрезвых подчинённых и сыто икающего Учителя, собрался уж было сказать тост о прелестях дружбы и взаимовыручки, как дверь банкетного зала растворилась широко и резко. На пороге в позе разъярённого быка на арене стоял начальник милиции Пётр Капец. Глаза его имели вид героев античных статуй – пустые и огромные. Рот открывался в беззвучной попытке сказать, видимо, что-то важное:
– А… а… п-п… та… ам… и машины такие… Красноречием начальник местной милиции не страдал с детства. Напротив – до семи лет он вообще молчал. Кивал, мотал головой, разводил руками, смеялся, но не говорил. Забирал игрушки у младших в песочнице, толкался, дрался, плевался… и всё это молча и цинично. Уже тогда, сопоставляя его поведение с общепринятым стандартом разных профессий, многие говорили: «Растёт будущий блюститель».
Если мы заглянем в словарь, созданный известным советским лингвистом Сергеем Ивановичем Ожеговым, то увидим сухие пояснения сего непонятного слова:
БЛЮСТИТЕЛЬ, – я, м., чего (устар. и ирон.). Человек, к-рый охраняет что-н., наблюдает за чем-н. Б. порядка. Б. нравов. // ж. блюстительница, -ы. // прил. блюстительский, – ая, -ое.
Не пытайтесь расшифровать. Всё просто: человек, который охраняет что-нибудь, наблюдает за чем-нибудь. Также блюститель порядка, нравов… ну, женский род в нашем случае не применяется, как и форма прилагательного от этого слова. Если отбросить казённый штиль и сказать просто, получится вполне резонное «держиморда». Заговорил будущий блюститель-держиморда в школе, на первом же уроке. Как его приняли в школу? Это всегда оставалось загадкой для учительницы начальных классов. Он сказал своё первое слово. И слово было «хрен». Потом он добавил к нему ещё несколько, и получилось предложение: «Хрен вам, а не сидеть смирно до обеда». После этого маленький Петя говорил и говорил, пока не договорился до начальника местного отдела милиции, оправдывая пророчества наиболее дальнозорких граждан.
А вот сейчас его опять перемкнуло. На время перестал говорить. Промычав своё «а… а… п-п… та… ам… и машины такие…», он сглотнул громко и смачно, эффектно передвигая адамово яблоко под расстегнувшимся воротником форменной рубашки.
Иван Львович, не опуская рюмку и посмотрел на него растревоженной совой, попеременно наклоняя голову то к левому, то к правому плечу, и хрипло спросил:
– Чего тебе, Петя?
Капец развёл руками – и тут мы, используя модную ныне терминологию в духе высокого патриотизма на примере старинных русских былин, употребим сакральное «и разверзлись его уста»:
– Из Москвы… – наконец выдохнул он что-то более-менее ясное. – По-моему. Наверное, из Москвы приехали… Возле администрации… Все солидные… Вас спрашивают. Мэр безысходно закивал головой, выпил содержимое поднятой над присутствующими рюмки и, занюхав головой Семёна Недобитого, сидевшего рядом, крякнул:
– Кхе… значит да от.
Потом, лавируя между стульями и столами, он нетвёрдой походкой вышел из зала, оттолкнув при этом Петю Капца. Выйдя на свежий воздух, Иван Львович, икая, позвал зычно, как объевшийся мухоморов лесной олень:
– Ми-ик-эк-ита! Ми-и… ик… кита!
Огромный бородатый леший, по-видимому Микита, подошёл тотчас со спины и бочковым утробным голосом пробурчал:
– Тут я, тут.
Иван Львович дёрнулся от неожиданности, а потом расцвёл пьяной умильной улыбкой. Он обнял огромного Микиту и, облобызав его, попросил, жалобно скуля:
– Микитушка… плохо мне… перебор… А вон вишь из Москвы понаехали… Помоги, а, друг…
Остальные участники банкета выползали из зала, щурясь на всё ещё яркое небесное светило и не до конца понимая, что произошло и почему нет продолжения…
Давид умел держать удар алкоголя. В этот раз он пил не очень много, стараясь оставаться, что называется, в форме и, естественно, в образе. Он выпил холодной колодезной воды из стоявшего рядом ведра, умылся и отошёл в сторонку, не желая светиться в пьяной компании, пусть и выдающихся людей города. Ром вошёл в роль прорицателя и Учителя, а посему считал, что его сан не позволяет подобных разгульных мероприятий. Мало ли что скажут. А ему ещё есть над чем и, главное, с кем в этом городишке поработать.
Микита похлопал мэра по округлой женской спине, поцокал языком и, ничего не говоря, подтолкнул размякшее от спиртного и съеденного тело главы города к бане. Баня представляла собой шикарный сруб с резными окнами, крытый черепицей. Из трубы вырывался пар. Из двери шёл приятный парной дух. Иван Львович подчинился огромному Миките и был предан процедуре резкого вытрезвления. Через час, во время которого Микита в одних исподних штанах несколько раз выбегал за ведром колодезной ледяной воды, из проёма двери той же бани вышел в розовых мраморных разводах свежий и парующий всем телом голый мэр. Точнее, он был наполовину укутан простынёй. Несколько листиков берёзы, прилипшие к его лысеющей маковке, сделали его похожим на холёного патриция античных времён после римских терм. Иван Львович глубоко дышал и крякал. Микита подталкивал его сзади по направлению к небольшому пруду, зеркально отливавшему за срубом бани, откуда вскоре послышались всплеск упавшего тела, весёлые взвизги и фырчание намокших губ. Вытрезвление состоялось. Вся команда Головы времени не теряла. Она проделала процедуру отхода от излишеств в том же порядке, но без помощи Микиты.
Кто же так растревожил начальника местной милиции? Что за делегация заставила прервать такое важное мероприятие мэра?..
На этом оставим наших героев ненадолго. Далее попробую элегантно зайти с другого конца истории, дабы, закрутив интригу, постараться ещё больше завлечь повествованием дорогого читателя.
Глава VIII
Гамбит двух коней
Люди бывают активными, пассивными и… пофигистами. Кто из них полезнее обществу, сказать трудно. Если рождение ребёнка попытаться встроить в теорию вероятности, то, по идее, каждого индивидуума из вышеперечисленных будет по тридцать три с небольшим процента. Такова ли теория вероятности? И каких высот достигло бы общество в своём развитии, если бы треть людей была активной!
Как известно из популярных научных журналов, теория вероятности весьма капризна и непонятна. Она иногда выдает такие закидоны в реальной жизни, что пытаться объяснить те или иные совпадения просто невозможно. Например, бросая бутерброд десять раз на пол, разгильдяй, ученик 10-го «Б» класса средней школы города… впрочем, название не так уж важно… обнаружил странное несовпадение. Он был уверен, что половина из совершенных им попыток увенчается успехом и бутерброд упадет маслом вверх. Ан нет. Он настойчиво падал маслом вниз, оставляя жирные следы на немытом полу и превращаясь в грязный серый кусок хлеба без масла. Так же и те заблуждающиеся умные овечки в очках, которые, поверхностно уловив из программы обязательного среднего образования смысл теории вероятности, уверены, что выиграть в рулетку можно, поставив на «зеро» тридцать семь раз кряду. На деле все гораздо сложнее. Вот, к примеру, выйдя из дома, вы можете заявить, что имеете возможность встретить идущего по улице Хмуропопинска всемирно известного футбольного гения Пеле, но можете и не встретить и сделать вывод: вероятность встречи равна пятидесяти процентам. Таким неучам бесполезно объяснять про относительность вероятности, теорию больших чисел и предполагаемое бесконечное количество повторений эксперимента. Они уверены во всесилии теории. И, вероятнее всего, счастливы. Счастливы, утопая в своём невежестве и веруя в свою мудрость. Как счастлив сторож Гаврила Федотыч, уверенный в том, что город Козельск стоит в центре Земли, а Париж находится «черт его знает как далеко, на окраине». И что его кобыла по кличке Тетчер понимает человеческий разговор, только ответить не может, так как всё время «что-то жуёт… скотина». Таким людям проще жить на нашей планете. Они очень гордятся своими познаниями, всегда ухмыляются «глупым речам» с экранов телевизоров и уверены, что «навели бы порядок» окажись «у руля страны». Им нет необходимости вникать в суть событий. Стереотипы восприятия мира засели глубоко в их узком лбу. Нахватавшись по верхам от всего услышанного или увиденного, они цинично улыбаются с видом всезнающего пророка. Это всё – жизнерадостные дурни, и их процентов десять, не более. Однако есть и другие, которым абсолютно наплевать на всё, что происходит не с ними. Они абсолютно не обеспокоены загрязнением окружающей среды, возникновением озоновых дыр над полюсом, исчезновением редких видов кораллов в Красном море или нефтяным пятном в Тихом океане. Они не знают об этом. Они даже не догадываются, какие огромные усилия прилагают активисты какого-то там «Гринписа» для спасения амурского тигра и длинноносой черепахи. Но даже те из них, кто слышал о чём-то подобном, не углубляются в суть проблемы. Их куда больше волнуют цены на продукты в близлежащем магазине, счет футбольного матча, график выходных дней и праздников в отрывном календаре на новый год и возможность получить премию назло «этой стерве» из бухгалтерии. Они неактивны в своей жизненной гражданской позиции, касающейся общества в целом или проблем мирового масштаба.
Однако они сидят на печи и ждут манны небесной, которой, как. известно, нет… Ждут, когда. начнут. делить… И. им «положено». И им должны дать! И таких людишек большинство. Одна часть из тех, кому «должны дать», впрочем, образованна. И в неё входят интеллигенты с общипанными бородёнками и сотрудники НИИ с большими головами. Они даже выходят на митинги протеста. Требуют, требуют, требуют. Но ничего не делают. Есть те, что призваны охранять. Неважно, что или кого. Важно – повязка, ключи и дверь с печатью и решёткой. Они будут с лицом, полным отваги и решимости, бдить у двери и требовать себе награду. Им тоже должны дать. Есть протестующие, которые недовольны всем. Есть мыслители. Есть пахари. И есть часть народонаселения, активная по-своему, и находится она в постоянном поиске благ, невзирая на погоду, власть и международную обстановку, которая почему-то всегда сложная. Не подумайте, что это протестующие. Упаси Бог! Они не выходят на митинги… Хотя… некоторые из этой категории, совсем беспринципные, выходят, но с целью пощипать карманы взволнованных очередным принятием какого-то закона «псевдоактивных» граждан, высыпавших на очередной «майдан». В своём стремлении помочь всему миру митингующие активисты забывают про кошельки в заднем кармане брюк, сумочки на плече и часы на руке. Результатом их борьбы за права униженных и оскорблённых часто становится потеря личного имущества и наличных средств. Ну а те, кто пользуется помутнением и притуплением бдительности у борющихся за торжество справедливости активных граждан, становятся обладателями их кошельков, сумочек и часов. И получается, что активные общественники – нищие, а активные пройдохи – при наличности. Если мой уважаемый читатель сумел разобраться в сложностях приведённой мысли, он легко представит себе нового героя романа.
Именно к категории общественно равнодушных, но активных в своём обогащении граждан относился Самуил Яковлевич Гурвиц, человек молодой – где-то около тридцати с хвостиком, но вполне самостоятельный и, я бы даже сказал, самодостаточный. С раннего детства Самуил, которого для краткости и удобства далее буду называть Сама (так, впрочем, его звала бабушка, а с её лёгкой руки – и весь двор в небольшом южном городе), вёл крайне аполитичный образ жизни, называемый строгими учителями праздным. Хотя сам Гурвиц так не считал. Он был активен в добывании основного продукта, обеспечивающего нормальную независимую жизнь. Этот продукт имел цвет, вкус и запах вопреки общепринятому заблуждению. Ах да! Я же не сказал, что это за продукт. Это деньги!
Первые рубли он стал добывать в глубоком детстве, когда на Новый год, Рождество, старый Новый год и другие религиозные, а порой и светские праздники ходил по соседям. Рано утром, чтобы оказаться первым, Сама звонил в дверь и голосом звонкого церковного певчего выдавал старорежимные тексты, к умилению религиозно ориентированных старушек. Городок его становления был мал, беден, но уютен и спокоен. Он был настолько неприметен на бескрайних просторах империи, что название его даже нет смысла упоминать. Один из многих городков южнорусского Черноземья. Жители говорили на приятной смеси русского, малороссийского и еврейского наречий. Однако традиционные «колядки» и «щедровки» пели на малороссийском суржике, что придавало им некий юмористический окрас. Са?ма нарочито переодевался в колоритные устаревшие наряды и выводил звенящим голосом:
Коляд-коляд колядныця,
Добра з салом паляныця.
А бэз сала нэ така.
Дайтэ дядьку пьятака.
А пьятак нэ такый,
Дайтэ рубэль золотый!
Пел он красиво и весело, улыбаясь и кланяясь одновременно. Старушки и старики всегда держали металлические рубли наготове, зная о раннем визите отзывчивого еврейского мальчика в определённые праздничные дни. Никому и в голову не приходило удивляться: почему иудейский ребёнок поздравляет с христианскими и языческими праздниками? В советском прошлом все верующие верили в одно. В то, что запрещали, не углубляясь в тонкости межконфессиональных различий. Запрет на всё, связанное с религией, порождал некую тайну, непонятную, а потому привлекательную. Тайна сотворения обрядов подстёгивала к расширению числа верующих и являлась прекрасной миссионерской пропагандой церкви. Семьи простых рабочих и служащих имели в этом течении явное преимущество перед людьми из партийных кругов и руководящего состава. Простые обыватели могли практически безболезненно и без последствий красить яйца, печь куличи, ставить свечки и носить нательный крестик под пионерским галстуком или комсомольским значком, одновременно прыгая через костёр, празднуя языческий праздник Ивана Купалы, а потом без зазрения совести отмечать день Октябрьской революции и день рождения Ленина, напиваясь в стельку. Партийные функционеры не могли себе позволить таких вольностей, поэтому верили тихо и скрытно. Они также красили яйца и пекли куличи. А своих детей крестили в глухой деревне, без посторонних глаз и ушей. В общем, время бездуховности в сфере религии накладывало отпечаток на поведенческие рефлексы всех жителей страны. Священнослужителей пренебрежительно называли попами, независимо от чина и звания в иерархии. А храмы – не иначе как церквями. О существовании Святого Писания догадывались, но в глаза не видели. Тайная жизнь партийцев, вовлеченных в религию, была полна конспирации, осторожности и щемящего чувства восторга от приобщения к запретному плоду.
Сама был желанным гостем и в таких высоко стоя?щих в иерархической лестнице семьях в дни вышеперечисленных праздников. Его ждали. Ему давали тут больше. Иногда даже три рубля, ну и конфеты, печенье. Бизнес процветал. Но редкость праздников толкала предприимчивого юношу к новым видам предоставления платных услуг в обществе, голодном ко всему. Он стал приторговывать. Торговал всем. Во времена тотального дефицита выбирать ходовой товар не требовалось. Не было ничего. Нет, конечно, в магазинах висели какие-то штаны, но были они, как правило, не только одного цвета, но часто и одного размера. На продовольственных прилавках грудились бычки в томате по тридцать две копейки за банку, которые позже тоже исчезли, сухой горох и завтрак туриста – смесь какой-то недоваренной каши и останков умерших животных. В книжных магазинах полки были заставлены знаменательными трудами столь же знаменательных писателей. Например, полные собрания сочинений революционных вождей Маркса, Энгельса и Ленина. Бесконечные тезисы и материалы партийных съездов, пленумов, конференций. и. заседаний. политбюро… История КПСС в разных изданиях, с гордой и безграмотной припиской, видимо, заведующего магазином, на приклеенном тетрадном листке: «Переведено на 140 языков всего мира». Также были представлены искушённому представителю самой читающей страны в мире вперемежку с изысками литературного жанра «Целина», «Малая земля» и «Возрождение», различные труды по атеизму и разведению крупного рогатого скота в районах критического земледелия. И вдобавок ещё всякая мелиорация, ирригация, индустриализация… Чего только не было! А не было только хорошей литературы. Нет, литература была. Она хранилась в столах писателей, не имея возможности быть напечатанной. Иногда прорывались шедевры, но их было мало. И поэтому нормальные книги доставали сами, кто как мог, переплачивая втрое, а то и больше. Совсем правдивые книги шли в народ самиздатом, мелким тиражом, иногда рукописные. Затёртые и промасленные копии ценились на уровне античных артефактов. Зачитывались такие фолианты до дыр и приводили иногда владельцев в заведения, нелояльно относившиеся к свободному чтению свободных граждан самой свободной страны в мире. Иногда проскакивали искры таланта в литературных журналах. Что, впрочем, не очень приветствовалось со стороны определённых структур.
Отделы нот, пластинок и остальной музыки, призванные насаждать в массах разумное, доброе, вечное, пылились пустыми прилавками, стыдливо прикрытыми пластинками хоров имени Пятницкого и Верёвки, чередуясь с ярко-цветастыми пластинками ансамблей песни и пляски Московского военного округа.
Продукция текстильной промышленности была. Да. Чего врать. Вот качество и фасонистость этой самой продукции сильно били по репутации производивших её предприятий. Пальто, штаны и ботинки очень подошли бы для снаряжения ополчения во время рытья траншей при обороне города. Все одинаково серо-коричневые и бесформенно-грубые. Нет! Конечно, были периоды, в конце квартала выбрасывали что-то импортное. Чешские ботинки «Цебо», болоньевые плащи или сигареты «Золотое руно». Это «что-то» расходилось моментально. В обычные дни доступ к дефициту имели определённые круги распространителей. Товар, поступавший на базу, перекочёвывал к ним через заинтересованных торговых руководителей, появляясь на следующий день на барахолках, толкучках в подземных переходах и общественных туалетах с тройной наценкой.
Пел он красиво и весело, улыбаясь и кланяясь одновременно.
Сама умело пользовался «имевшими место быть отдельными недочётами ведения планового хозяйства». Он был вхож в дом одного из небожителей города – директора местного торга Лифшица Марка Абрамовича. Их дружба, завязавшаяся на почве праздничных поздравлений, переросла в успешное предприятие по распространению товаров народного потребления. Марк Абрамович, будучи человеком глубоко верующим и вдобавок членом партии, не мог себе позволить заниматься спекуляцией, поэтому доверил сие недостойное советского гражданина занятие молодому товарищу – Самуилу Гурвицу. Созданный синдикат был настолько успешным, что им, естественно, заинтересовались местные органы ОБХСС. В отделе борьбы с хищениями социалистической собственности работали тоже истинные партийцы. Но загвоздка была в том, что и у них помимо партийной совести и честности советского милиционера были ещё жёны, дочери, тёщи… А у некоторых – даже любовницы. И все они, как нетрудно догадаться, были женщинами. А женщины в любое время при любой власти любят хорошие вещи, красивые бусы и возможность утереть новым нарядом нос своей подруге. Поэтому заинтересованность сотрудников уважаемого отдела борьбы с хищениями ограничилась покровительством синдиката Гурвиц – Лифшиц с вытекающими отсюда последствиями. Последствия были вполне обычные. Все жёны, дочери, тёщи сотрудников уважаемого ведомства… и даже любовницы выделялись из серенькой толпы советских тружениц приличными нарядами, яркой косметикой и независимостью высокомерных взглядов из-под модных шляпок и меховых беретиков. А синдикат продолжал уверенную поступь к построению коммунизма… в отдельно взятых семьях.
Прекрасное время! Синдикату в то дефицитное время помогало всё! Особенно помогали вывески на дверях магазинов, магазинчиков, лавок, сельпо и торговых отделов. Они учтиво оповещали счастливых граждан, что «Товар не завезли», «Переучёт», «Завоз товара», «Пива нет», «Отдел "ковры" коврами временно не торгует», «Мужские костюмы ожидаются в продажу в конце года», «Женское бельё продаётся не более комплекта в одни руки», «Ушла на базу» и лаконично-циничное «Очередь не занимать». Способствовали объявления в газетах и по радио с телевидением, гласившие: «По просьбе трудящихся с первого апреля цены на товары категории роскоши увеличиваются на двести процентов». Роскошью считалось многое. В особенности молотый кофе, хрусталь, ковры, посуда, меха, мебель и автомобили… Прекрасная реклама для умных и изворотливопрактичных граждан, к коим относились, несомненно, Гурвиц и Лифшиц. Лифшиц добивался поступления товаров в подчинённые ему магазины, а Сама, скупая их из-под прилавка по твёрдой розничной цене социалистического благополучия, продавал с наценкой до тысячи процентов. Роль Марка Абрамовича была сложной и опасной. Ему необходимо было добиться такого паритета, когда в магазинах ничего такого нет, у него для нужных людей всё есть и ему за это ничего не будет. Инспекция обкома партии помимо ОБХСС боролась с проявлениями недобросовестности сотрудников торговли. Строго спрашивала за припрятанные дефицитные товары и не выставленные на прилавок вещи. Партия заботилась о простых трудящихся гражданах, пытаясь обеспечить ассортимент товаров народного потребления на прилавках советских магазинов. Но те же руководители не потерпели бы директора торга, у которого в загашнике не нашлось бы хорошей еды и хороших вещей. Товарищ Лифшиц соединял воедино невозможные вещи. Он умудрялся обеспечивать дефицитом партийную номенклатуру района, не попадаться на припрятанном товаре и торговать налево. И всё бы было хорошо. Даже недолгое время андроповских перемен было преодолено без видимых потерь. Тогда синдикат временно перешёл с полулегального на полностью конспиративный режим работы. Причём о конспирации знали все в городе и соблюдали её неукоснительно. Жена первого секретаря партии, встречая мужа после совещания по борьбе с нетрудовыми доходами, демонстрировала ему новую шубку, закрывшись в ванной и нашёптывая на ухо своему благоверному: «Какой золотой человек этот ваш Лифшиц». На что истинный борец за чистоту нравов сурово хмурил брови и грозно шептал в ответ: «Настасья! Подведёшь меня под монастырь! Успокойся, хоть на время. Партия это временно не одобряет».
И время, когда партия одобрила всё, настало. Новое. Совсем другое и непонятное. Ветер перемен и свободного рынка захлестнул прогнившее болото теневой торговли своими нововведениями, опрокинув попутно с пьедестала и саму партию, дал толчок свободной торговле и зарождению рыночных отношений – с базарным, правда, уклоном. Всё пошло по-новому. Кому-то в масть. Но кому-то и серпом по незащищенным органам. У синдиката незащищённым органом была монополия на рынок. Остальные фарцовые в городке были так, мелочишка. Не было такого масштабного доступа к товарам, как у заведующего торговлей, и такой широкой клиентской базы, как у предприимчивого мальчика Самуила. Но тут практически в одночасье рынок наполнили челноки с китайским, польским, самодельным и прочим товаром народного употребления. Пришлось искать новые методы зарабатывания таких приятных на ощупь и знакомых по запаху денежных знаков. Все торги и управления расформировали. Должности упразднили. Хаос свободного рынка подмял под свой каток скромных теневых воротил и простых мелких фарцовщиков развитого социализма. Частник шагал широкой поступью по прилавкам, сметая на своём ходу заскорузлость бесконкурентной торговли. Синдикат лопнул, не выдержав невзгод конкурентной борьбы. Лифшиц позвонил Гурвицу и пригласил на встречу. Встречу назначили в скромном городском сквере, в тени раскидистых каштанов. Самуил подошёл вовремя… Но Марк Абрамович уже восседал на лавочке, улыбаясь и протягивая навстречу маленькую дамскую ручку для приветствия.
– Рад увидеть в полном здравии в сей нелепый час разврата.
Сама пожал протянутую ладонь и сел рядом. Помолчали. Глупые голуби курлыкали под ногами, выискивая крохи, оставленные стайкой студентов, сидевших тут ранее.
