скачать книгу бесплатно
Обветшавшей зимой,
по проталинам чёрным, немытым,
Где лишь только нетрезвый ямщик
пробираться бы смог,
Всё кружится вокруг
вороньё неумолчною свитой
И вздымает рогожки углы
чуть хмельной ветерок.
Будет спутником им
надышавшийся соком бродящим
Бесшабашно весёлый
весенний шальной шалапут,
И застынет слеза на глазах
и на дрогах дрожащих
В путь тяжёлый, последний,
лошадки тяжёлую кладь повезут.
И потянется след по равнинам
и снежным заносам,
По сплошной целине,
где во век не делилась межа,
Встанет зимнее солнце
холодным застывшим вопросом,
Псы завоют по бабьи,
от ветра хвостами дрожа.
Голос чей-то глухой
от нездешней немеренной силы
Тихо скажет: «Прости»,
со святыми покой отпоёт,
И коснувшись крылом
снежной кромки у края могилы,
В безвозвратную даль,
помолясь, навсегда позовёт.
Чья же это судьба,
видно лишних для жизни, немногих,
Прошумела и сгинула вмиг,
не оставив следа,
И монашия братия
в чёрных одеждах и строгих
Им поклон отобьёт,
прислонившись к кресту иногда.
Воспоминания о Манежной площади
Так уютно свилась тишина
над зеленою крышей,
Тихо фыркают лошади,
в сон погрузился Манеж,
Лишь шуршат по углам
перед утром встревожено мыши,
Но не будят уснувших
под балками снов и надежд.
Что ж вы кони мои,
что ж вы кони мои присмирели,
Не чешу ли вам гривы,
не чищу ли щеткой бока?
Вы еще молоды,
вы пока постареть не успели,
И галопом несете на спинах своих седока.
Но раздастся рожок,
голосисто зальется побудкой,
В стремена эскадрон,
на задание птицей лети!
Полковой офицер,
что в петлице хранит незабудку,
Зачитает приказ и на цели означит пути.
Капнут девичьи слезы,
платочки всколышутся дружно,
Стремена, эспадроны,
румянец, несдержанный пыл,
Эх вы кони лихие, поход, офицерская служба,
И Манеж, что напротив
пред взором кремлевским застыл.
Упадет на булыжники
конский каштан, разобьется,
Воробьи примостятся,
расславив рассвет золотой,
Далеко эскадрон и протяжною песнею льется
Пыль дорожная
от Камергерского и до Тверской.
Разольется вдали
лошадиное громкое ржанье,
И пронзительно горн
их на бой роковой поведет,
И аллюр три креста
осенит их крестом на заданье,
Что из темных манежей
на вечную славу ведет.
Иосифо-Волоцкий монастырь
Он сиял вдалеке куполами,
Первозданный, сверкающе-белый,
Четырьмя отражаясь прудами
В очертаниях тонких и смелых.
С божьим миром стремясь породниться,
Облакам поклоняясь недоступным,
В обрамленьях глазели бойницы,
По стенам хоронясь неприступным.
Сколько видел он горя-печали,
Сколько душ сохранил от напасти,
И в столетьях легенды слагали,
Но теперь успокоились страсти!
В свете луковок солнце заходит,
Плавит медленно золото бусин,
И мелодия в сердце приходит,
Даже тем, кто печален и грустен.
Чинно ходит монашия братия,
Словно бродит в ушедших сказаньях,
Дышит мир неземной благодатью,
Что Иосиф оставил в посланьях.
«Жизнь мирскую для веры отриньте,
Коль душа к испытаньям готова,
В чем пришли, в том сей мир и покиньте»,
Наставления мудрое слово.
Замолчала покойно обитель,
И уснувшим, наверное, снилось,
К ним спускался в лучах небожитель,
Сотворя милосердия милость.
Сохрани и спаси, Божья матерь,
От беды и от злого ворога,
Надели этот край благодатью
У родного для русских порога.
Вновь весною сады зацветали,
Ране всех в благодати до срока,
И жужжа пчелы мед собирали
С поясков из «Павлиньего ока».
Ночь музеев в Кусково
Подслеповато щурились дворцы
На блеск прожекторов,
Тащили бабы, будто под уздцы,
Двух пьяных мужиков,
Ноктюрн ночной выглядывали
Звезды четко,
И спрятавшийся в гроте фельдмаршал
Очистил свой мундир щетинной щеткой,
Отгородившись за решеткой от лихих зевак.
Фонарь звенел жестяный – бряк, да бряк,
Чернеющее небо пробивал
Звезд одиноких свет,
Казалось, что пустынней места нет.
Какая жалость,
Заброшен мир в историю столетий,
И гнал впотьмах усталый хладный ветер
Пакеты, с урн сметая,
Без ума гуляла неуемная страна.
И прятались стыдливо кавалеры,
Боясь за дам вступиться тех веков,
Когда и кринолины и вольеры
Входили в лексикон без дураков.
А время гулко цокало кукушкой,
И утро после сна садилось мушкой
На чуть увядший подрумянец щек.
И раздавалась песня вдоль полян
С рассветом поднимавшихся селян.
Вы помните, скажите, было ль это?
Вставал фельдмаршал, весел, вечно пьян,
С похмелья требовал он закусить,
Но не котлетой, от десюдепорта грушей –
Невкусен был фарфор, как ты его не кушай.
Какой простор, величье, снова словом
Хочу в стихах восславить сень Кускова.
Но поздно. Ночь музеев замирает,
Зевают львы, отчаянно зевают,
А может и по холоду ночи.
Прикрыли очи, им не до забав,
От суеты скукожились, устав
От праздной публики. Ну, что это за праздник?
И треплет ветер, сущий безобразник,
Остатки кукурузных кочанов вдоль пруда.
Трепещется запруда.
И все-таки, когда нырнула в ночь
Луна, купая молодое тело,
Затихла суета. А мне давно хотелось
Открыть запоры, руку протянуть фельдмаршалу,
И, может быть, шепнуть
Стихов своих приветственное слово:
«Виват, фельдмаршал, и виват, Кусково».
Ожидание чуда у Раменки
Что так стихло движенье весны,
