Социально-психологические аспекты активности

скачать книгу бесплатно


В Советском Союзе, отвергавшем подход Фрейда, природная энергия человека рассматривалась в рамках исследовательской парадигмы И. П. Павлова, который связывал ее с запасом в нервных клетках «раздражимого вещества» [109, с. 62, 102]. Современная наука далеко продвинулась с тех пор в физиологии и биохимии природной энергетики людей, однако нельзя сказать, что данный вопрос в настоящее время изучен исчерпывающим образом. В этой связи Я. Стреляу осторожно писал: «Я предпочитаю использовать понятие нейро-эндокринной индивидуальности, когда речь идет о физиологической базе энергетических компонентов темперамента» [142, с. 44].

В любом случае, какова бы ни была биохимическая основа изучаемых процессов, и для физиологов, и для психологов речь идет о динамических (энергетических) проявлениях человеческой индивидуальности в поведении, мышлении, эмоциях и пр., т. е. о темпераменте[8 - В. М. Русалов справедливо отмечал, что в психологической литературе под темпераментом часто понимаются исключительно психомоторные характеристики поведения. Поэтому для описания данной сферы правильнее было бы использовать термин «формально-динамические свойства индивидуального поведения», который охватывает все богатство «не-содержательных», стилевых характеристик поведения человека, включая также интеллектуальные и коммуникативные его аспекты [130, с. 5–6].], свойства которого являются, по Мерлину, «энергетической характеристикой психических свойств» [95, с. 398].

Очевидно, что, изучая внешние, поведенческие проявления природной энергичности людей, различные ученые по-разному понимали природу темперамента. В частности, помимо гуморальной теории, связывающей темперамент с химией наполняющих человека веществ, большое распространение получил подход, обусловливающий различия в темпераменте различиями в конституции людей. Однако наиболее масштабным направлением стало то, где в качестве референта устойчивых психодинамических особенностей поведения индивида рассматривались его психофизиологические или нейрофизиологические характеристики.

Основу рассматриваемого подхода, как известно, заложил И. П. Павлов, ставивший знак равенства между характеристиками темперамента и свойствами нервной системы. Павлов считал, что в основе высшей нервной деятельности лежат три компонента: сила, уравновешенность и подвижность нервной системы (далее – н. с). При этом сила нервной системы понималась Павловым как способность нервных клеток сохранять нормальную работоспособность при интенсивных возбудительных и тормозных процессах, коррелирующая с высокой работоспособностью индивида, уравновешенность нервной системы – как одинаковая выраженность нервных процессов торможения и возбуждения, обеспечивающая спокойствие индивида в критических ситуациях, и подвижность нервной системы – как способность быстрого перехода от одного процесса к другому, связанная с быстротой реагирования индивида, легкостью переключения его внимания, скоростью приобретения им навыков и т. п. [109, с. 103, 267–293]. Сочетание этих компонентов, по Павлову, давало объяснение классических темпераментов Гиппократа, согласно которому сангвиник имел сильный, уравновешенный, подвижный тип нервной системы; холерик – сильный, неуравновешенный; флегматик – сильный, уравновешенный, инертный; меланхолик – слабый, подвижный тип нервной системы [Там же, с. 77–88].

Наряду с этим еще в 1909 году Г. Хейманс и Е. Вирсма предложили подтвержденную позднее с помощью факторного анализа трехмерную теорию темперамента, состоящего из активности (т. е. энергичной деятельности), эмоциональности и первичной или вторичной функции (персеверативности), означающих, соответственно, быстрое угасание или, наоборот, стойкость реакции на раздражитель.

Факторный анализ был применен и С. Бертом, который в 1937 году выделил так же три фактора, составляющих структуру темперамента. Этими факторами были общая эмоциональность – vs – эмоциональная неустойчивость; стенические (экспрессивные) – vs – астенические (заторможенные) эмоции; положительные – vs – отрицательные эмоции.

Практически в то же время (1934 г.) Дж. Гилфорд предложил структуру темперамента, включающую тринадцать биполярных факторов (активность, доминантность, мужество, уверенность в себе, спокойствие, общительность, рефлексивность, депрессию, эмоциональность, сдержанность, беспристрастность, доброжелательность, терпимость), которые позднее были объединены К. Лоуэлл в 4 вторичных фактора (вспыльчивость, реализм, эмоциональность, социальная адаптируемость).

Другой факторный анализ, проведенный Л. Терстоном, позволил построить на основе тринадцати факторов Гилфорда семь вторичных биполярных факторов (активность, энергичность, импульсивность, доминантность, стабильность, социабельность, рефлексивность).

Большую известность получила концепция Г. Ю. Айзенка, чьи представления о темпераменте укладываются в рамки типов, обеспечивающихся различным сочетанием двух факторов: нейротизма-эмоциональной стабильности и интроверсии-экстраверсии, куда в качестве первичной черты входила и активность.

Разное сочетание различных аспектов активности и эмоциональности лежит и в основе типологии К. Леонгарда, выделившего шесть основных типов темперамента (гипертимический, дистимический, эмотивный, аффективно-лабильный, аффективно-экзальтированный, тревожный).

Нельзя обойти вниманием и теорию Дж. Грея, объяснявшего динамические особенности человеческого поведения взаимодействием двух нейропсихологических систем: системы активации поведения (САП) и системы торможения поведения (СТП).

Следует также отметить, что и в более поздние времена, когда стало понятно, что все генерализованные поведенческие реакции детерминируются не только наследственными факторами, но и системным влиянием среды, авторы создаваемых концепций о структуре личности все равно подчеркивали, что создаваемые ими классификации во многом отражают структуру темперамента. В качестве примера можно привести пяти факторную структуру личности П. Косты-мл. и Р. Мак-Крея, включающую нейротизм, экстраверсию (куда входят и напористость как сила выражения, и активность как ритм жизни), открытость, приятность в общении и добросовестность, авторы которой считают, что их модель в определенном смысле является также и моделью темперамента.

Одновременно в СССР развитие представлений о темпераменте происходило в рамках «тепловской» научной школы, названной впоследствии дифференциальной психофизиологией, к которой, помимо самого Б. М. Теплова, принадлежали такие видные ученые, как В. Д. Небылицын, В. М. Русалов, Э. А. Голубева, Н. С. Лейтес и др. Отталкиваясь от взглядов И. П. Павлова, Б. М. Теплов постулировал необходимость переноса акцента с изучения условных рефлексов как детерминант человеческого поведения на изучение свойств нервной системы, т. е. с типов ВНД на типологию свойств нервной системы [150, с. 260–285]. Именно основные свойства нервной системы, а не типы темперамента имели, по мнению Теплова, значение для изучения индивидуальных различий. Тем не менее, поскольку понятие «темперамент» занимало прочное место в психологии, Б. М. Теплов вынужден был его использовать и в своем учебнике для средней школы охарактеризовал темперамент как индивидуальные особенности человека, выражающиеся в эмоциональной возбудимости, степени выраженности чувств и общей подвижности[9 - Интересна в этой связи эволюция взглядов Б. М. Теплова на данное явление. Если в 1946 году Б. М. Теплов понимал под темпераментом только быстроту возникновения чувств и их силу [149, с. 213], то в дальнейшем он стал включать в данное понятие динамичность моторики [148, с. 231]. Однако ни интеллектуальная, ни коммуникативная активность не рассматривались Б. М. Тепловым в качестве сторон проявления темперамента. Видимо, это было связано с тем, что Б. М. Теплов, давая определение темпераменту человека, рассматривал его все же как характеристику любых живых существ, обладающих нервной системой.].

Развивая взгляды Б. М. Теплова, В. Д. Небылицын в статье, написанной им в 1962 году для «Педагогической энциклопедии», писал, что существует три главных компонента темперамента: активность, моторика и эмоциональность [101, с. 178]. В дальнейшем точка зрения В. Д. Небылицына на структуру темперамента претерпела некоторые изменения, и в статье, написанной им через девять лет, он говорил уже о двух компонентах («параметрах») темперамента: активности и эмоциональности, тогда как моторика в этой работе стала фигурировать в качестве одного из планов, в которых проявляется активность (двигательный план, существующий наряду с интеллектуальным и социальным) [Там же, с. 251].

Менялись взгляды В. Д. Небылицына и относительно типологических характеристик нервной системы. Изначально он выделял следующие три основные характеристики нервной системы – силу, подвижность и динамичность, сочетание которых и обеспечивало все многообразие различий в динамике человеческого поведения [Там же, с. 118–121]. В дальнейшем эти воззрения подвергались Небылицыным различным коррекциям. В частности, было предложено ограничить значение подвижности нервной системы, поскольку это понятие не могло описывать, как изначально предлагал Павлов, все скоростные процессы, происходящие в нервной системе. За термином «подвижность» по предложению Б. М. Теплова сохранялась способность н. с. осуществлять переделку знаков условных раздражителей, а скорость возникновения и прекращения нервного процесса было предложено рассматривать как самостоятельное свойство нервной системы – «лабильность» [Там же, с. 142]. Утратила в концепции Небылицына то значение, которое она имела для Павлова, и уравновешенность.

В конечном итоге В. Д. Небылицыным было выдвинуто положение о том, что перечисленные свойства нервной системы должны рассматриваться отдельно по отношению к возбуждению и по отношению к торможению. Такие свойства, как сила, лабильность, динамичность и подвижность, были названы им первичными, а уравновешенность по каждому из них – вторичным. В результате, структура основных свойств нервной системы человека стала, по Небылицыну, двенадцатимерной. В ней было восемь первичных свойств (сила, лабильность, динамичность и подвижность отдельно по возбуждению и по торможению) и четыре вторичных (уравновешенность по каждому из этих свойств) [100, с. 32].

Своеобразная концепция была предложена В. М. Русаловым. Русалов считал, что психодинамика, под которой он понимал особенности поведения индивида, не тождественна темпераменту. Он выделял в ней еще два важнейших, с его точки зрения, компонента: общие способности (т. е. психодинамические характеристики, определяющие готовность к деятельности вообще) и сенситивность (т. е. чувствительность) [129, с. 163–167]. В представлениях же о структуре темперамента В. М. Русалов изначально разделял позиции Небылицына, согласно которым эта структура состояла из эмоциональности и активности. Однако дальнейшие исследования привели Русалова к необходимости разделения активности на три независимых компонента: эргичность (выносливость), пластичность и скорость. Таким образом, у темперамента стало четыре компонента (эргичность, пластичность, скорость и эмоциональная чувствительность), которые, по мнению Русалова, по-разному проявляются в разных типах взаимодействия человека со средой: психомоторике, интеллектуальной деятельности и коммуникативной сфере. В результате, В. М. Русалов предложил рассматривать темперамент как двенадцатимерную структуру, в которой связь между «активностными» параметрами (эргичностью, пластичностью и скоростью) внутри одного и того же типа взаимодействия человека со средой может быть даже выше, чем между проявлениями одного и того же параметра в разных видах взаимодействия [130, с. 7 – 10].

Несколько иначе, чем В. Д. Небылицын, видела характеристики свойств нервной системы и Э. А. Голубева. Она полагала, что три основных павловских свойства нервной системы – сила, уравновешенность, подвижность – вовсе не изжили себя, а просто проявляются в двух различных вариантах: применительно к условным возбуждению и торможению и применительно к безусловным возбуждению и торможению. Рассматривая проблему выделения новых свойств, Э. А. Голубева считала, что некоторые полученные в исследованиях данные могут расцениваться как артефакты, а сделанные выводы – являться следствием неправильной интерпретации результатов, поскольку зависимости, установленные с помощью условнорефлекторных методик, далеко не всегда совпадают с зависимостями, выявленными на безусловнорефлекторных реакциях. Выход из этой коллизии заключался, по ее мнению, в применении электрофизиологических методов исследования [30, с. 185–186].

Анализируя с указанных позиций свойства нервной системы, Э. А. Голубева считала силу, активированность и лабильность, которые имели безусловно-рефлекторную природу, основными, типологическими свойствами нервной системы, а подвижность и динамичность, характеризующиеся скоростью выработки условных рефлексов, к таковым не относила. При этом силу она определяла как способность нервной системы выдерживать длительное или концентрированное возбуждение, не приходя в состояние запредельного торможения, лабильность-инертность как скорость возникновения, протекания и прекращения нервных процессов и активированность-инактивированность (уравновешенность) как индивидуально устойчивый уровень активации или безусловнорефлекторный баланс процессов возбуждения и торможения [Там же, с. 198–199].

В результате проведенных Э. А. Голубевой и ее коллегами исследований для каждого из трех основных свойств нервной системы – силы, подвижности (лабильности) и уравновешенности (активированности) – были найдены специфические ЭЭГ-индикаторы, показавшие со временем свою надежность [Там же, с. 197]. Их применение позволило, например, установить обратную зависимость силы нервной системы индивида и реакции навязывания ритма, при которой реакция навязывания отчетливее выражена у людей со слабой нервной системой, имеющих лучшую реакцию навязывания в диапазонах тета–, альфа– и бета-частот [29, с. 14–15].

Одновременно и независимо от представителей школы Теплова изучением темперамента занимался и B. C. Мерлин, который, противопоставляя темперамент как энергетическую характеристику индивида тем психическим свойствам, которые опосредовали информационные процессы, выделил такие свойства темперамента, как сенситивность, реактивность, пластичность установок, тревожность, экспрессивность, экстравертированность, эмоциональную возбудимость, активность произвольной целенаправленной деятельности [94; 108].

Близкая к школе Павлова концепция темперамента была разработана Я. Стреляу, который в своем понимании темперамента изначально отталкивался от павловских представлений о типологии нервной системы. Общее понимание темперамента Я. Стреляу было вполне классическим и заключалось в представлении о том, что темперамент – это совокупность формальных и относительно устойчивых характеристик индивида, проявляющихся в энергетических характеристиках поведения и во временных параметрах реакций [143, с. 62]. Изначально исходя из того, что темперамент определяется свойствами нервной системы, Я. Стреляу в ходе многолетней разработки основных положений регулятивной теории темперамента (РТТ) остался верен себе, продолжая считать, что «особенности ЦНС нужно принимать как объясняющее темперамент понятие, не прибегая к каким-либо специальным нейрофизиологическим механизмам» [142, с. 40].

Именно павловскую типологию репрезентировала первая созданная им диагностическая методика, направленная на определение с помощью опросника уровня силы процессов возбуждения, уровня силы процессов торможения и уровня подвижности нервных процессов. Сама же структура темперамента состояла, по его мнению, из реактивности, активности и подвижности, причем под реактивностью Стреляу понимал интенсивность реагирования организма на стимул, под активностью – объем и охват предпринимаемых действий при одной и той же величине стимуляции и под подвижностью, которая считалась вторичным качеством – способность к переключению поведения в ответ на изменения в окружающем мире. Фактически активность и реактивность представляли энергетические характеристики темперамента, а подвижность, являющаяся собирательным термином для скорости реакции, подвижности, повторяемости реакции, а также темпа и настойчивости реакций – временную характеристику темперамента [Там же, с. 41–42].

Однако в дальнейшем, в ходе проведения Я. Стреляу широкого спектра исследований и расширения знаний о динамической стороне поведения людей его взгляды заметно усложнились. Сначала он, взяв за основу отобранные экспертным путем двенадцать глобальных характеристик динамического поведения (пять временных и семь энергетических), сократил с помощью факторного анализа, проведенного по результатам специального исследования, этот первоначальный набор до семи основных свойств темперамента: живости, упорства (временные характеристики), подвижности, сенсорной чувствительности, выносливости, активности и эмоциональной реактивности (энергетические характеристики) [Там же, с. 43]. В последующем же Стреляу отказался от отдельного рассмотрения подвижности, и таким образом предложенная им структура темперамента была редуцирована до шести черт, характеристик или факторов [44, с. 47–48].

Многочисленные экспериментальные исследования, посвященные изучению темперамента, продолжаются и в настоящее время, постоянно обогащая науку новыми подходами и новыми типологиями. Их описание не является задачей настоящей работы, однако в связи с рассмотрением данного направления представляется важным привлечь внимание к значению термина «активность» для изучения динамических характеристик индивида, указав, вслед за А. Е. Ольшанниковой, что «два компонента темперамента – активность и эмоциональность присутствуют в большинстве классификаций и теорий темперамента» [65, с. 381].

В этой связи основания выделения термина «активность» в качестве ведущего свойства темперамента, а также путей и способов его содержательного наполнения требуют серьезного рассмотрения. Так, в результате проведенного анализа становится отчетливо видно, что расхождения между разными авторами по вопросу о том, какие компоненты (индивидуальные характеристики, качества, черты, свойства людей) составляют темперамент, сводятся к решению очень простой и в то же время невероятно сложной проблемы. Очевидно, что природная энергия человека проявляется в разных видах и формах, которые можно обобщенно (не различая интеллектуальные, моторные, эмоциональные, коммуникативные и прочие проявления) назвать человеческим поведением. Важнейшей задачей науки является типологизация этой гигантской сферы, выделение в ней главных составляющих, понимание ее структуры. Вопрос заключается лишь в том, как, на основании каких критериев следует выделять эти виды и формы, где должны пройти разграничительные линии внутри обширнейшего набора поведенческих актов, связанных с динамической стороной жизнедеятельности людей.

Несомненно, вопрос деления всего континуума поведенческих проявлений энергетики человека на различные, но при этом внутренне единые, объединенные общим смыслом группы является в большой степени конвенциональным актом. Однако такое деление очевидно не может быть простым соглашением между занимающимися данной проблемой исследователями, поскольку в основе его все-таки лежат разные по своей сути психологические и физиологические процессы. И если эти процессы не будут адекватно учтены, то предложенные типологии разойдутся с реальностью, став вместо инструмента познания источником ошибок, чреватых негативными последствиями.

Именно эту задачу и решали авторы работ, посвященных изучению темперамента. В выделившихся в результате проведенного ими разбиения наборах паттернов поведения исследователи находили обобщающий входящие в набор паттерны смысл, который, в свою очередь, представлялся ими как относительно независимая генерализованная характеристика индивидов. При этом каждый из авторов предлагал свои критерии разбиения, обосновывая их самым различным образом. Однако, как правило, полученные наборы не являлись идеальными, в них обнаруживались противоречия, побуждающие других исследователей продолжать поиск более совершенных вариантов.

Очевидно, что часть ученых, размышлявших над указанной проблемой, опиралась в этом процессе на свою интуицию, деля поведенческий континуум в соответствии с их личным пониманием природы человека. Такие попытки, в основном, имели место на ранних стадиях развития науки и были характерны для тех философов и психологов, которые творили до начала эпохи развернутых эмпирических исследований и создания соответствующего математического аппарата. Указанному делению были посвящены размышления Гиппократа и Галена, Платона и Аристотеля, Гегеля и Канта, Декарта и Руссо и многих других великих мыслителей, пытавшихся с той или иной степенью гениальности расчленять в ходе анализа наблюдаемую ими действительность.

В новой истории науки, когда абсолютное большинство исследований утратили умозрительный характер, а для обработки полученных эмпирических данных был создан современный математический аппарат, исследователи темперамента стали прибегать для решения стоящей задачи к использованию факторного анализа полученных в экспериментах данных. Применение факторного анализа позволяло выявить те глубинные смыслы, которыми руководствуются люди при оценке ими поведения и которые одновременно являются главными критериями дифференциации поведения на смысловые группы.

Другая часть авторов выбрала иной путь, решив опираться в решении данной проблемы не на субъективные критерии разбиения, а на объективно существующие явления, способные выступить в роли таких критериев. В этом качестве были выбраны физиологические и биохимические процессы, ответственные за осуществление человеческой жизнедеятельности, и в первую очередь физиологические свойства нервной системы, число которых было конечно и невелико и которые с очевидностью играли большую роль в детерминации динамической стороны поведения человека.

Из опубликованных работ видно, что и представители первого направления стремились соотнести свои наработки с психофизиологическими исследованиями, и представители второго часто использовали факторный анализ как математическую процедуру обработки данных. Но сути коренного различия между подходами это не меняет. Первые в своем движении к пониманию структуры темперамента опирались прежде всего на оценки поведения, сделанные испытуемыми, вторые – на физиологические процессы, происходящие в организме человека.

Следует отметить, что хотя способ дифференциации безграничного набора поведенческих паттернов с помощью факторного анализа оценок людьми либо своего поведения, либо поведения окружающих представляется более корректным с точки зрения обращения непосредственно к изучаемым формам поведения, в основе его все-таки лежит субъективная, а значит, далеко не всегда адекватная картина окружающего мира. В подобных исследованиях выявляемое смысловое разбиение определенной стороны реальности (в данном случае – динамического поведения людей) воспроизводит специфику объединенного сознания либо пула экспертов, либо большого количества рядовых респондентов, иначе говоря, простых людей. В первом случае исследователи имеют дело с небольшим количеством экспертов, разбирающихся в проблеме, но не представляющих при этом общество в целом, а значит, не способных репрезентировать все многообразие существующих в обществе взглядов на мир. Во втором, они имеют дело хоть и с объединенным, массовым, т. е. охватывающим самые различные точки зрения сознанием, но при этом с сознанием обыденным, склонным гораздо сильнее, чем сознание экспертов, искажать окружающую реальность.

В то же время обращение к свойствам нервной системы, а также к физиологии головного мозга представляется более надежным, поскольку апеллирует к хорошо фиксируемой и легко измеряемой объективной реальности. Однако и в этом случае существует ряд проблем, не позволяющих без критического анализа принять полученные в подобных исследованиях результаты.

Так, например, высказывалось немало соображений, обосновывающих невозможность адекватного сопоставления пространственно локализуемых физиологических явлений с явлениями психическими, которые пространственно не локализованы. Одно из них носит философский характер и сводится к тому, что в случае такого сравнения психические и физиологические процессы оказываются или параллельно протекающими, т. е. тождественными (и тогда психика должна расцениваться как эпифеномен), или взаимодействующими (и тогда получается, что нематериальная психика воздействует на материю мозга) [124, с. 276].

Кроме того, определенные препятствия к сопоставлению психологических и физиологических процессов отмечаются и на эмпирическом уровне. Как следует из посвященных этой теме работ, многие ученые глубоко убеждены в наличии отчетливой взаимосвязи между наблюдаемыми ими физиологическими особенностями организма, такими, например, как сила нервной системы, и системными психологическими характеристиками индивидов, такими, например, как упорство (см. напр., об этом [129, с. 270–271]). Вполне можно допустить, что такая связь действительно имеется. Однако поскольку на формирование генерализованных индивидных характеристик оказывают влияние многие факторы и обстоятельства, не менее очевидным является и то, что связь эта не является однозначной. Возможно, что индивиды с сильным типом нервной системы и имеют определенную склонность к проявлению упорства, но жизненные обстоятельства, условия воспитания, ценности и убеждения, склонность к ориентации на мнение группы, вера в Бога и многое другое могут серьезно препятствовать проявлению человеком изначально свойственного ему упорства в достижении поставленных им целей. Именно поэтому поведение индивида, являющееся, по идее, тем контрапунктом, где сходятся психологический и физиологический уровни рассмотрения происходящих внутри индивида процессов, не может считаться безупречной платформой для их четкого и очевидного сопоставления.

По сути, наличие психофизиологической проблемы обусловлено очень простым обстоятельством. За десятилетия исследований ни нейрофизиологи, ни психофизиологи, ни биохимики не смогли с помощью имеющихся у них методов исследования научиться различать в происходящих физиологических процессах человеческое содержание происходящего (см. напр., [99, с. 111; 164, с. 101–102]). Фигурально выражаясь, они так и не сумели добиться, чтобы фиксируемые ими электрические импульсы и химические реакции говорили на языке тех смыслов, которые человеческая жизнедеятельность имеет для людей, точно раскрывали экспериментаторам происходящее в сознании испытуемых. К сожалению, при нынешнем уровне развития науки указанное препятствие является непреодолимым, за счет чего любые деления наблюдаемого поведения на смысловые сегменты с опорой на физиологические свойства организма будут являться достаточно условными.

С учетом указанных обстоятельств и следует рассматривать применение термина «активность» в рассмотренных концептуальных схемах различных авторов.

Так, например, очевидно, что энергетическая составляющая термина «активность» вышла на первый план в работах психофизиологов «тепловской школы», изучавших вслед за Павловым динамические характеристики нервных процессов в связи с тем, что основные усилия ученых, принадлежащих к школе Теплова, концентрировались не на развитии объясняющей поведенческие механизмы и потому более чувствительной к информационной детерминации поведения теории ВНД, а на анализе природы свойств нервной системы, ориентированном более на фиксацию силы и длительности действия различных стимулов, нежели на учет их содержания.

Справедливости ради следует отметить, что, хотя в рамках этой школы термин «активность» употреблялся во множестве порой трудно сопоставимых значений, общим для всех этих употреблений было одно: активность рассматривалась как динамическая характеристика индивида[10 - В словосочетании «динамическая характеристика» одинаково важны оба слова. Специфика данного подхода заключалась как в том, что на передний план в нем выходила энергетическая составляющая понятия, так и в том, что благодаря представлению об активности не только как о состоянии, но и как о свойстве активность могла изучаться как общеиндивидная характеристика или черта.]. Однако, соглашаясь с указанной общей смысловой парадигмой, большинство специалистов данного научного направления не отличались особым единством в других аспектах содержательного наполнения термина. Разногласия начинались с определения понятия «темперамент» и, естественно, продолжались в разных смыслах, вкладываемых авторами в слово «активность». Даже при рассмотрении только тех теорий, которые базируются на изучении психофизиологических или нейрофизиологических референтов черт темперамента, понимаемого, в свою очередь, как различия в скорости и интенсивности поведенческих реакций людей, видно, что разброс мнений здесь является весьма значительным.

Так, например, В. Д. Небылицын, подразумевавший под активностью «общую психическую активность», характеризовал ее как «тенденцию личности к самовыражению, эффективному освоению и преобразованию внешней действительности» [101, с. 178].

Из приведенной цитаты следует, что активность, в понимании Небылицына, не описывала самовыражение индивида и тем более не была ему идентичной, а заключалась лишь в тенденции к указанному самовыражению. Называя активность тенденцией к самовыражению, Небылицын подчеркивал ее латентный характер, предполагающий включение в данное понятие внешне не проявляющихся процессов, таких, например, как умственная активность или формирование установок.

Как бы предвидя возможное искажение смысла используемого им понятия, Небылицын специально подчеркнул, что тенденция эта бессодержательна, а содержательными являются качество и уровень ее реализации, за что ответственны интеллект и характер человека, обусловливающие содержательные отношения личности к миру и ее – естественно, тоже содержательные – мотивы [Там же]. И окончательно закрепляя преимущественно энергетический смысл данного понятия, Небылицын совершенно однозначно заявил: «Степени активности распределяются от вялости, инертности и пассивного созерцательства на одном полюсе до высших степеней энергии, мощной стремительности действий и постоянного подъема на другом» [Там же].

При этом следует отметить, что Небылицын исходил из того, что среди основных компонентов темперамента (активности, моторики и эмоциональности) активность имеет «наиболее широкое значение», а эмоциональность и моторика являются вспомогательными компонентами [Там же, с. 178].

И наконец в статье, опубликованной в 1973 году, уже после его трагической кончины, Небылицын писал: «Организуя экспериментальные исследования в области дифференциальной психофизиологии активности, мы исходили из понимания этой личностной характеристики как черты темперамента, определяющей картину динамических особенностей поведения индивида в сферах моторики, общения и умственной деятельности», добавляя далее, что в основе активности лежат внемодальные, «сверханализаторные» особенности мозговой деятельности, которые «составляют основу наиболее общих проявлений поведения, не связанных непосредственно с функцией сенсорных структур» [Там же, с. 259].

Таким образом, с одной стороны, строго соответствуя бернштейновской научной парадигме, которая отвергала механистическое понимание активности индивида как ответа на стимулы, действующие через анализаторы, а с другой стороны, игнорируя ее в той части, которая касалась образа потребного будущего, Небылицын подчеркивает общий, внемодальный, а значит, и не привязанный жестко к информационным аспектам поведения смысл активности, которая как энергетическое – «динамическое» – начало проявляется во всех возможных сферах жизнедеятельности человека: в моторике, в общении и в умственной деятельности.

В результате, Небылицын ясно дал понять, что общая активность выражается вовне рассеянно, т. е. проявляется во всех аспектах человеческого бытия, во всех проявлениях жизнедеятельности индивида. Каналирование же активности – это самостоятельный процесс, имеющий иную природу, нежели природа самой активности.

В своих работах В. Д. Небылицын нигде специально не рассматривал семантику понятия «активность». Тот, подчеркиваемый различными авторами, факт, что он отождествлял активность нервной системы с ее динамичностью, главной характеристикой которой является скорость генерации нервного процесса, в этом плане недостаточно информативен: активность как свойство личности не идентична активности нервной системы. Однако смысл, вкладываемый В. Д. Небылицыным в понятие «активность», может быть понят из трех показателей, которые он предложил для измерения уровня двигательной активности индивида, которую он понимал как один из видов психической активности: 1) индивидуального темпа моторных актов (удобного для человека темпа постукивания по телеграфному ключу и скорости реакции индивида), 2) склонности индивида к разнообразию действий, предпринимаемых по инструкции (человек мог менять объекты, с которыми работал, а мог не менять), и 3) потребности в движениях (человек мог сидеть спокойно, а мог менять позы и совершать разные движения). Аналогичные характеристики были выделены и для анализа другого вида психической активности – активности умственной [Там же, с. 261, 264]. В обобщенном виде указанные характеристики сводятся к определению того, как много делает человек за определенное время[11 - Следует отметить, что, хотя большинство исследователей активности в дальнейшем и сходились на том, что внешними проявлениями активности следует считать скоростные характеристики деятельности, стремление продолжать начатую деятельность, а также разнообразие действий, составляющих деятельность, точки зрения разных авторов относительно конкретных показателей, репрезентирующих перечисленные параметры, совпадали не так уж часто [70, с. 36].]. При этом очевидно, что и темп, т. е. быстрота совершаемого действия, и разнообразие действий, и количество действий в единицу времени как характеристики поведения индивида, меняющиеся при одном и том же содержании деятельности, являются исключительно энергетическими характеристиками и вряд ли могут быть отнесены к числу характеристик содержательных.

В. Д. Небылицын не раскрывал также и структуру общей активности. Однако известны два данных им определения, позволяющие высказать некоторые предположения на этот счет. Одно из них, относящееся к 1962 году, было приведено раньше и сводилось к тому что сущность общей психической активности «заключается главным образом в тенденции личности к самовыражению, эффективному освоению и преобразованию внешней действительности» [Там же, с. 178]. Другое, опубликованное в 1971 году, гласит, что «понятием общей активности объединяется группа личностных качеств, обусловливающих внутреннюю потребность, тенденцию индивида к эффективному освоению внешней действительности, к самовыражению относительно внешнего мира» [Там же, с. 251].

В этих определениях В. Д. Небылицын несколько вольно обошелся с употреблением понятия «личность», поскольку существуют такие проявления психической активности, которые не являются личностными проявлениями, однако в целом общий смысл, вытекающий из приведенных дефиниций, достаточно ясен: активность человека характеризует не просто его выход из состояния покоя, а энергичное взаимодействие с окружающим миром.

Сами личностные качества В. Д. Небылицын при этом не назвал, но можно предположить, что под указанными личностными трейтами он понимал генерализованные поведенческие реакции индивида, обусловленные реализацией психодинамических свойств нервной системы и характеризующиеся темпом, разнообразием и количеством действий, т. е. теми параметрами, которые он считал показателями активности [Там же, с. 261]. Таких личностных качеств может быть немало, язык по-разному группирует различные формы человеческого поведения, часто создавая как полностью синонимические, так и частично пересекающиеся понятия. Очевидно в число указанных личностных характеристик могли бы войти и энергичность, и тревожность, и торопливость, и непоседливость, и инициативность (а также, соответственно, вялость, расслабленность, заторможенность, безынициативность и т. п. как полярные полюса указанных качеств) и многие-многие другие. Однако, поскольку прямых высказываний Небылицына на этот счет не существует, данный вывод приходится считать всего лишь предположением.

Очевидно так же, что В. Д. Небылицын в зависимости от решаемой исследовательской задачи рассматривал активность и как постоянную характеристику (т. е. свойство) индивида, и как актуальное состояние организма[12 - Следует подчеркнуть, что развитие энергетического подхода к исследованию активности, как правило, опиралось на необходимость изучения природной активности как свойства индивида, т. е. на изучение уровня активности, характерного для конкретного человека и отличающего его, в целом, от других людей. В свою очередь, рассмотрение активности как состояния, т. е. как актуального уровня активности, характеризующую конкретные реакции, приводит к появлению вопросов, чем вызваны эти реакции и на какую цель они направлены. В этом случае внимание сосредотачивается на информационной составляющей, уводящей рассмотрение вопроса об активности как таковой к содержанию производимой деятельности, и, соответственно, на первый план выходят не индивидуальные характеристики человека, а информационные характеристики ситуации, в которой человек действует.].

К слову сказать, встречающиеся иногда в литературе упоминания о том, что Небылицын выделял три уровня активности: моторный, интеллектуальный и социальный (напр., [124, с. 348]), не совсем точно отражают позицию Небылицына, называвшего их не «уровнями», а «планами», что исключает возможность такой трактовки, при которой один из планов является более высоким, чем другой.

«Такая потребность, – писал Небылицын, – может реализовываться либо в умственном, либо в двигательном (в том числе речедвигательном), либо в социальном (общение) плане, и в соответствии с этим может быть выделено несколько видов общей активности» [101, с. 251]. Тем самым В. Д. Небылицын еще раз подчеркивал, что активность, являясь наиболее общей и изначально бессодержательной характеристикой индивида, проявляется вовне по всем возможным направлениям, различаясь лишь формой, которую она принимает в том или ином канале ее реализации.

Вместе с тем, при тщательном рассмотрении работ В. Д. Небылицына обнаруживаются некоторые неточности в использовании понятий, которые мешают четко очертить их семантические границы, а значит, делают размытым вкладываемое в данные понятия содержание.

Так, например, назвав в своей статье для «Педагогической энциклопедии» моторику (наряду с активностью и эмоциональностью) компонентом темперамента [Там же, с. 178], Небылицын через девять лет пишет о моторном (двигательном), интеллектуальном (умственном) и коммуникативном (социальном) планах, в которых в различных видах проявляется активность [Там же, с. 251]. Безусловно, взгляды любого исследователя на определенные процессы или явления могут эволюционировать в процессе его профессионального развития. Однако в том случае, если применяемый термин меняет свое родо-видовое соподчинение и становится видовым по отношению к другому термину, бывшему когда-то рядоположенным и равноуровневым, а теперь вдруг ставшему для него родовым – как это произошло с моторикой и активностью, – подобную трансформацию стоило бы зафиксировать и объяснить.

Кроме того, В. Д. Небылицын, понимая активность как мобильность, отождествлял активность нервной системы не с силой, а с динамичностью нервной системы [Там же, с. 141]. Учитывая, что основным содержанием динамичности являются «легкость, быстрота, с которой нервная система генерирует нервный процесс в ходе выработки условных функциональных структур» [Там же, с. 120], становится ясно, что речь идет о том, как быстро человек, условно выражаясь, «встает на крыло» или «набирает обороты». Подобная трактовка понятия «активность» представляется ограниченной, причем особенно наглядным это становится при переходе от использования термина «активность» применительно к нервному процессу к пониманию «активности» как свойства темперамента. Представляется очевидным, что в существующее в настоящее время понятие «человеческой активности» непременно включаются сведения о том, как долго индивид на этом «крыле» стоит, упорно продвигаясь к достижению стоящей перед ним цели[13 - Собственно говоря, об этом писали еще Г. Хейманс и Е. Вирсма, воспринимавшие активность как поведенческую характеристику, описываемую временем, в течение которого индивид проявляет активность любого рода. Аналогичная точка зрения нашла отражение в работах Я. Стреляу, не смешивавшего активность с выносливостью, но при этом описывавшего активность с точки зрения интенсивности, продолжительности и частоты любых действий [144, с. 58].]. Отсюда следует, что, помимо скорости генерации нервного процесса, указанная трактовка данного понятия должна включать в себя еще и длительность поддержки указанного процесса, т. е. силу (выносливость) нервной системы.

И наконец, Небылицын называет активность то компонентом темперамента [Там же, с. 178], то личностной характеристикой, являющейся чертой темперамента [Там же, с. 259]. Однако компонент и черта – разные понятия. И если компонент – это такая составная часть целого, при котором целое состоит из компонентов, как дом из кирпичей, то черта – это всего лишь характерная особенность, совокупность которых, фигурально выражаясь, дает всего лишь набросок целого, оставляя некоторые детали не прорисованными. Применительно к активности это означает, что либо активность и названные с нею вместе аналогичные характеристики (в данном случае – эмоциональность) полностью перекрывают описываемое ими понятие (темперамент), либо, помимо них, могут существовать еще и другие, не названные автором, но при этом не менее значительные характеристики данного понятия – а это, между прочим, принципиальный вопрос.

Следует отметить, что в своих экспериментах Небылицын изучал только моторный и интеллектуальный планы проявления активности и не касался общения. Эта лакуна была закрыта А. И. Крупновым, который изучал индивидуальные проявления активности человека в психомоторной, интеллектуальной, волевой сферах и в сфере общения. А. И. Крупнов понимал активность «как особое состояние или относительно устойчивое свойство, проявляющееся в высоком уровне интенсивности реализации поведения, деятельности или любого взаимодействия, исходящего из внутренней инициативы самого человека» [68, с. 11–12]. Несмотря на приведенное определение, основанное на динамической стороне «поведения, деятельности или любого взаимодействия», А. И. Крупнов включал в понятие «активность» не только энергетический, но и содержательный аспект, исследуя, по его собственному определению, «взаимоотношения между мотивационно-смысловыми, результативными и динамическими характеристиками активности в различных сферах жизнедеятельности» [69, с. 3–4] и призывая характеризовать активность в трех аспектах: содержательном, результативном и динамическом [67, с. 3].

Однако, несмотря на подобный микшированный подход, в исследованиях А. И. Крупнова фиксировались четкие и понятные динамические проявления активности, такие как динамические признаки учебной деятельности, динамические признаки проявления эмоций, динамические признаки, характеризующие волевую сферу, динамические характеристики моторных действий и т. п. Проведенное А. И. Крупновым с опорой на указанные индикаторы комплексное исследование выявило некоторую внутреннюю зависимость между разными характеристиками активности, но при этом показало, что скоростно-темповые характеристики активности все же достаточно самостоятельны и не зависимы от других. Главным же результатом выполненных работ стало положение об отсутствии выраженных взаимосвязей между проявлениями активности в психомоторной, интеллектуальной, волевой сферах и в сфере общения [69, с. 6–7]. Это означало, что энергетический потенциал индивида каналируется по разным каналам достаточно независимо, обеспечивая разную интенсивность психодинамики в разных сферах жизнедеятельности людей.

Большое внимание активности как свойству темперамента было уделено В. М. Русаловым. Опираясь на определение активности, данное В. Д. Небылицыным, В. М. Русалов посвятил свои усилия дифференцированному изучению различных ее сторон. Как уже отмечалось, проведенное им в 1970-х годах исследование позволило с помощью факторного анализа выделить шесть факторов, вобравших в себя различные проявления как интеллектуальной, так и психомоторной активности, которые Русалов строго разделял. Этими аспектами активности являлись скорость и эргичность (т. е. работоспособность, выносливость) в умственной деятельности, скорость и эргичность в психомоторике, стремление к разнообразию в умственной деятельности, которое Русалов назвал «пластичностью», и сокращение времени решения задач в ходе работы над ними (последний аспект Русалов назвал «обучаемостью»). Выявленные им виды активности были достаточно независимы друг от друга, что позволяло расценивать их как структурные компоненты общей активности [129, с. 197–200].

В дальнейшем, стремясь к большей гармоничности предложенной им модели, В. М. Русалов унифицировал структуру активности и стал писать об одних и тех же трех компонентах (выносливости или же, иначе, эргичности, а также пластичности и скорости), реализующихся в социальной и предметной сферах деятельности индивида, а еще позже – о тех же компонентах, по-разному проявляющихся в психомоторике, в интеллектуальной сфере и в коммуникации. Стремясь соотнести предложенную им структуру активности с теорией П. К. Анохина, В. М. Русалов пришел к выводу, что «эргичность» может быть осмыслена как «широта афферентного синтеза»; «пластичность», по-видимому, есть не что иное как обобщенная характеристика легкости (трудности) переключения с одних программ на другие, а «скорость» может быть связана с быстротой исполнения поведенческих программ [130, с. 6–7].

Вместе с тем, акцентирование активности как базовой характеристики темперамента, фактически приближающееся к отождествлению темперамента и активности, обусловило появление определенных семантических неточностей при использовании В. М. Русаловым некоторых терминов, являющихся ключевыми для его концепции. Так, например, В. М. Русалов писал о скорости и как о черте темперамента, и как о компоненте активности [Там же, с. 7]. Думается, что в понятийном аппарате, используемом в науке, так же, как и в организации средневекового европейского общества, должен действовать принцип «вассал моего вассала не мой вассал», в результате чего определение скорости, охарактеризованной как компонент активности, одновременно еще и как черты темперамента является не совсем корректным, если, конечно, автор полагает, что активность является стороной темперамента [129, с. 168], а не его синонимом.

Кроме того, за счет семантически недостаточно точного использования терминов не всегда понятно, к чему или к кому относятся перечисленные выше черты активности – скорость, пластичность и эргичность. Скорость вполне может характеризовать деятельность (скорость решения задач, скорость теппинга и т. п.), но назвать скорость или даже темп (просто «темп») личностной чертой или чертой индивидуальности крайне затруднительно. Очевидно, что речь идет о постоянном внутреннем строе человека, о том, подгоняет ли он себя постоянно в процессе своей жизнедеятельности или движется по жизни не спеша. Однако данная черта индивидуальности требует других слов, нежели «скорость» или «темп», для своего обозначения. В то же время термин «эргичность», характеризуя индивида в целом, вряд ли может использоваться для характеристики его деятельности.

Указанные семантические погрешности были устранены в работах В. М. Бодунова, изучавшего вместе с Русаловым темп, напряженность, пластичность, вариативность и другие характеристики поведения. Он исходил из того, что все перечисленные выше формально-динамические характеристики поведения могут рассматриваться в обобщенном виде как формально-динамические характеристики индивидуальности. Безусловно, содержание опубликованных В. М. Бодуновым работ имело гораздо более широкое, чем употребляемая терминология, значение. Однако в рамках проводимого анализа представляется целесообразным отметить, что применение Бодуновым в качестве обобщенных характеристик индивидуальности словосочетаний «индивидуальный темп», «стремление к напряженной деятельности» и «тенденция к разнообразию действий», являющихся, по его мнению, тремя главными компонентами активности и базирующихся на скорости выполнения различных действий, напряженности и вариативности поведения, является тем ориентиром, которому можно следовать, изучая и другие характеристики поведения [17].

Одновременно большое внимание изучению активности уделялось в работах Э. А. Голубевой и Н. С. Лейтеса, продолжавших исследования, начатые Б. М. Тепловым и В. Д. Небылицыным. Высокая активность означала для Э. А. Голубевой быстрое формирование условных рефлексов, а значит быструю мыслительную деятельность, хорошую обучаемость, прекрасную ориентацию в происходящем и т. п. [78].

Однако, своего определения активности Э. А. Голубева не дала, солидаризовавшись с тем пониманием активности, которое использовал ее аспирант Б. Р. Кадыров. Б. Р. Кадыров посвятил свою диссертацию «изучению динамической стороны психической активности», называя вслед за Б. М. Тепловым весь комплекс проявлений феномена активности «формально-динамическими проявлениями психики». Безусловно, такое обозначение активности представляется вполне оправданным, поскольку оставляет за пределами понятия разнообразные спонтанные движения, например, невротические подергивания. Однако Б. Р. Кадыров предусматривал еще и наличие содержательной стороны феномена, подчеркивая при этом, что психофизиологические методы призваны исследовать лишь динамический аспект активности [54, с. 133].

Подобное понимание активности естественным образом вытекает из трактовки термина «активность» как «деятельности», ведущей исследователей, в первую очередь психофизиологов, к необходимости сначала обозначать наличие содержательной стороны активности, а потом старательно обходить эту сторону в своих исследованиях. В данном же случае это привело еще и к тому, что в работах Кадырова анализ умственной активности часто подменялся анализом эффективности умственной деятельности – параметра, связанного с активностью, во многом производного от нее, но производного далеко не полностью и уж, конечно, совершенно не идентичного ей. Это, в свою очередь, обусловило своеобразное объяснение полученных им результатов, которые при ином понимании термина могли бы быть проинтерпетированы совершенно иначе. В частности, это относится к выводу о положительной связи слабой нервной системы и умственной активности [78].

Указанный подход к активности разделял и Н. С. Лейтес. И хотя сами его исследования касалось прежде всего энергетических аспектов активности, дуализм в понимании активности, предполагавший наличие в данном понятии как динамических, так и содержательных аспектов, выражался в его работах особенно отчетливо. Н. С. Лейтес энергично выступал против биологизаторских тенденций, в частности против энергетического истолкования мотивации поведения. Ссылаясь на работу Р. Хайнда, он писал: «Одностороннее энергетическое толкование природы активности заключает в себе глубокие внутренние противоречия». И далее: «Прежде всего энергетический подход, единообразно объясняя поведение, ведет к упрощенному представлению о механизмах, регулирующих поведение, и отвлекает от сложности самого поведения» [77, с. 366].

С одной стороны, Н. С. Лейтес разделял точку зрения Небылицына, который писал, что активность – это группа личностных качеств, обусловливающих внутреннюю потребность индивида к освоению действительности и к самовыражению [Там же, с. 372–373]. С другой, соглашался с тем, что источником активности человека являются общественно-личные потребности [Там же, с. 371]. Даже оставляя за рамками обсуждения применение во втором положении формулировки, по сути исключающей возможность порождения человеческой активности сугубо личными потребностями, совместное использование двух указанных положений представляется весьма противоречивым. Безусловно, потребность индивида к освоению действительности и к самовыражению является его личной потребностью, удовлетворяющейся, как правило, в рамках общественного разделения труда и в этой связи вполне соответствующей статусу общественно-личностной потребности. Но тогда возникает вопрос о первичности-вторичности обсуждаемых категорий: то ли активность является энергетической основой формирования и реализации потребности в чем-то посредством осуществления какой-либо деятельности, то ли потребность, наоборот, является основой формирования и реализации активности-деятельности.

Вместе с тем, нельзя не отметить, что, декларируя амбивалентность понятия «активность», Н. С. Лейтес посвятил большие усилия решению проблемы разведения информационной и энергетической сторон деятельности и доказательству необходимости приоритетного рассмотрения динамической стороны деятельности и определяющих эту сторону нервно-психических процессов [Там же, с. 388–389].

Достаточно специфический подход к наполнению содержанием понятия «активность» предложил Я. Стреляу. Он определял активность как тенденцию совершать действия высокой стимулирующей силы или действия, вызывающие сильную стимуляцию извне [144, с. 48, 100], что в целом роднит данное определение с определением Небылицына, который понимал активность как тенденцию личности к самовыражению. Однако сходство определений ограничивается словом «тенденция» (что, впрочем, тоже немаловажно). Активность как тенденция у Я. Стреляу существенно отличается от активности как тенденции у Небылицына.

В основе трактовки данного понятия Я. Стреляу лежит важное для его регуляторной теории темперамента (РТТ) представление о том, что у каждого индивида существует потребность в достижении или поддержании оптимального уровня возбуждения. Эта потребность задает необходимые для поддержания такого уровня параметры регуляции стимуляции. Искомая же стимуляция достигается с помощью активности, которая при этом может как изменять стимулятивное значение среды, так и сама являться источником стимуляции (например, когда человек рискует). Если активность сильно повышает стимуляцию организма, это – высокая активность, если нет – низкая. К этому Я. Стреляу добавляет, что активность «обнаруживается в объеме и охвате предпринимаемых действий (целенаправленных поведенческих актов) при данной величине стимуляции» [142, с. 41]. Иными словами, люди, чья активность выше, производят при определенном уровне стимуляции больше таких действий, чем те, у кого активность ниже.

Специфика данного определения, отличающая его от определения активности как готовности к целенаправленной деятельности, заключается в том, что Я. Стреляу более четко, хотя и достаточно своеобразно, описывает круг действий, которые следует считать порождением внутренней активности индивида. Впрочем, касательно «порождения» надо иметь в виду, что Я. Стреляу – сильно усложнив простое английское слово "activity" – все же употребляет слово «активность» в англоязычной парадигме, подразумевая под активностью скорее некий набор предпринимаемых интеллектуальных, моторных и прочих действий, нежели тенденцию совершать эти действия[14 - При этом нельзя не отметить, что используемое российскими психологами понятие деятельности тоже знакомо Я. Стреляу. Однако употребляет он его исключительно как характеристику двусторонних отношений между человеком и обществом [142, с. 40].]. Если это не учитывать, трудно понять некоторые высказывания Я. Стреляу, такие, например, как: «Стимулирующее значение активности состоит в том, что активность есть сама по себе источник стимуляции. Чем сложнее и труднее активность, тем выше генерируемая стимуляция». Вряд ли «сложнее и труднее» может относиться к некой «тенденции», очевидно, что эти сравнительные наречия характеризуют непосредственно сами действия.

Нельзя не заметить, что в подобной трактовке термина «активность» наблюдается определенный элемент условности, сопровождающий попытку автора с некоторым напряжением уложить термин «активность» в прокрустово ложе постулируемой им теории, приспособить данное понятие к положению об оптимальной стимуляции. Однако если не ставить содержание используемого термина во главу угла, следует признать, что представления Стреляу о структуре темперамента легко операционализируются и в этом качестве служат хорошим основанием для создания разного рода диагностических инструментов.

Естественно, описывая различия в наполнении термина «активность» смысловым содержанием, нельзя не коснуться тех физиологических референтов понятия «активность», которые указанные авторы рассматривали как основу этого содержания. Здесь безусловно следует иметь в виду методологические ограничения, накладываемые на выводы, к которым пришли авторы, наличием описанной выше психофизиологической проблемы. Однако одновременно следует отметить, что указанные выводы не столь значительно подвержены влиянию данной проблемы, как это может показаться при строго формальном анализе.

Как уже отмечалось, основу рассматриваемого подхода заложил И. П. Павлов, отождествлявший характеристики темперамента и свойства нервной системы. Он, правда, не употреблял в своих работах слово «активность», однако не исключено, что, используй он это слово, ключевым понятием для характеристики человеческой активности у Павлова стала бы сила нервной системы.

В свою очередь Б. М. Теплов выдвинул положение о том, что сила нервной системы отрицательно коррелирует с чувствительностью как свойством темперамента [147, с. 9].

Так же точно думал и являвшийся убежденным сторонником дифференциально-психофизиологического подхода В. Д. Небылицын, отождествлявший слабость нервной системы и высокую чувствительность [101, с. 277–278]. Аналогичным образом сила н. с. означала для Небылицына выносливость и работоспособность [Там же, с. 138], понимаемые им, согласно выражению Э. А. Голубевой [30, с. 140], в высоких значениях, т. е. как выносливость и работоспособность индивида в целом, а не как выносливость и работоспособность нейронов. Что же касается общей активности (именно общей активности индивида, а не активности нервной системы), то В. Д. Небылицын не ассоциировал ее в своих работах с каким-то свойством н. с., но зато он описывал ее мозговой субстрат. Активность В. Д. Небылицын связывал с лобно-ретикулярной зоной головного мозга, а второе основное свойство темперамента – эмоциональность – с лобно-лимбической структурой [101, с. 251–252, 260–261].