скачать книгу бесплатно
Пикник на краю одиночества
Алла Дубинская
Роман и Катя недавно расстались. Перед отъездом в другой город Катя приезжает к Роману проститься. Неожиданно для себя он решает подвезти девушку до дома. По дороге они попадают в некую зону, «резервацию», как называют заключенные в ней случайные обитатели. Катя и Роман теряют друг друга. За короткий срок им приходится освоить законы выживания в новом замкнутом мире. Каждый из них сам выбирает дорогу к спасению, но главной задачей становится поиск пути, который приведет их друг к другу.
Пикник на краю одиночества
Мистическая проза
Алла Дубинская
Моим удивительным родителям посвящается
Счастие во сне
Дорогой шла девица;
С ней друг ее младой;
Болезненны их лица;
Наполнен взор тоской.
Друг друга лобызают
И в очи и в уста —
И снова расцветают
В них жизнь и красота.
Минутное веселье!
Двух колоколов звон:
Она проснулась в келье;
В тюрьме проснулся он.
В. А. Жуковский
© Алла Дубинская, 2015
© Райан Мак-Гир, иллюстрации, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вместо предисловия
«Пожар в Усковском доме. Сгорела мастерская художника. Версия правоохранительных органов – поджог». Лей прочел заголовок, сделал глоток из миниатюрной кофейной чашки, почти обнажив дно. Взболтнул оставшуюся гущу. Отодвинул газету на край стола, долго смотрел в окно. По небу лениво, словно в полусне тянулись облака. Было утро, но уже парило, часа через два станет трудно дышать от жары. И это в начале июня, что будет в июле сказать трудно. Здесь, в старой теткиной квартире еще хорошо. Десятый этаж дает о себе знать. Легкий ветерок время от времени нарушает неподвижность застывшего в зное воздуха. Как все-таки удачно, что он уехал из Москвы. Лей краем глаза взглянул на заметку в отложенной газете. Потом достал из верхнего ящика стола записную книжку. Обложка растрепалась, на картонной поверхности кое-где истерлись, кое-где размазались карандашные наброски. Лей долго перелистывал страницы, искал подходящее место. Он вел записи не по порядку, а вразброс, оттого каждый раз, ему казалось, что книжка исчерпала свои возможности, но она все не заканчивалась. И сейчас Лею удалось отыскать подходящее пустое пространство. Он записал дату: «Сегодня 5 июня 2006 г.», – но тотчас, мучимый какой-то идеей, встал, прихватив со стола чашку, отправился на кухню. Сполоснул ее под струей холодной воды и прошелся по коридору до телефонного аппарата. Неуверенно взялся за трубку, послушал гудки, набрал пять цифр и после некоторого раздумья нажал на отбой. Вернулся в комнату, сел за стол и снова положил перед собой книжку и, торопясь так, словно с минуты на минуту его могли прервать, записал:
«Читал Юнга, чтобы как-то поразвлечься. Пишу и представляю реакцию отца на такое заявление. И как бы при этом у него вытянулась физиономия. Но я и правда хочу сам во всем разобраться, без посредников. Отчаянно хочется писать, а не выходит. От этого зуд внутри нестерпимый. Пробовал направить нереализованную энергию в другое русло. Сочиняю истории или скорее ситуации, в которых хотел бы оказаться. О, черт! Звонок снизу. Наверное, мама приехала меня увещевать. Жаль. Только расписался.
Это, действительно, была она. Спрашивала, как дела с моей бессонницей. Я сказал, живем дружно, как молодожены. Осведомлялась, когда я за себя возьмусь. Я сказал, когда силы будут. Сказал и сразу пожалел. Беспокоится, а у самой синяки под глазами. Похоже, отец в своем репертуаре. Пугала меня истощением. Я сказал, фантазия у меня «истаскалась», вот это трагедия. И снова пожалел, что ляпнул. Когда только научусь разговаривать с родителями? Двадцать пять – пора бы.
Да, о чем это я раньше хотел. Все мысли сбились. И чувства вины теперь на месяц хватит. Ах да, о сочинении историй. Вчера ночью валялся без сна как всегда. Пытался, что-то наскрести в своей истертой памяти хоть на какой-то сюжет. Но я сейчас и стул вообразить не в состоянии. И вдруг мне так захотелось увидеть Лееку, ну хоть лети в аэропорт и «бегом» в Америку. Тут, удивительным образом, мои расстроенные мозги встали на место. Сначала пришли очень яркие картинки из прошлого, а потом моя убогая фантазия неожиданно собралась и представила мне такие ясные образы нереализованного настоящего. Так с ними и уснул, часов в семь. И вдруг она звонит вчера. Минут пятнадцать проболтала ни о чем. Кажется, сама не поняла, зачем позвонила. А я просто слушал и молчал потрясенный совпадением. Ну, ладно об этом. К чему я о Юнге. Читал воспоминания и наткнулся на перевод стихов алхимиков. Книга Ромки Стаковского, неделю назад отправил ее с мамой в Москву. И по своей «девичьей» памяти стихов не записал. А они въелись в мозги не наизусть, а так общим смыслом и не выветриваются. Задело, а вспомнить толком не могу. Потому и не пойму к чему так зацепило. Стихи, ведь как песни просто так в голове не зависают. Вот я от отчаяния, что не могу вспомнить чужих, сочинил стишок про свое житье-бытье:
Не время плакать и не время петь.
Безвременье томительно и вязко
Легло на мысли, на дела, на смех
Покровом серым зыбкого ненастья.
Оно в глазах растерянных таится
И спит в бессонной пустоте ночей,
Лежит прозрачной тенью на ресницах
И ранит сердце поворотом дней.
Вот оно, состояние дел на сегодня. Тяжело смотреть на маму. Обещал ей в конце декабря исправиться и вернуться в Москву. Через пару дней еду на Озера. Доживу там лето и осень. Осенью там слов нет как хорошо. Осень я никому не отдам даже с бессонницей в придачу, чтобы там отец ни говорил».
Он закрыл записную книжку, подправил расходящиеся страницы, сунул в верхний ящик. Взял со стола и перелистал газету. Подумав, вернулся к первой странице и прочел заметку о пожаре до конца.
Часть первая
Figlio Perduto[1 - Потерянный сын (с итал.)]
Одинок я в сиротстве своем, но найти меня
можно всюду.
Я един, но сам себе противопоставлен.
Я и старец и отрок.
Не знаю я ни отца, ни матери.
Ибо извлекли меня подобно рыбе из глубин,
Или же пал я на землю, будто камень небесный.
По горам и лесам странствую я, но скрыт я
во человеках.
Для каждого я смертен, но не подвластен времени
переменам[2 - Перевод стихотворения алхимиков].
К. Юнг «Воспоминания»
Глава первая
– Играть по правилам – это в жизни важно…
– Это вопрос или ответ?
– Я и сам не знаю.
Он сложил вчетверо сложенный пополам лист бумаги и пожал плечами. И смотрел при этом вроде бы в лицо приятелю, но как-то вскользь, через него. За окном догорал желтый закат. Лучи его полоскались в озерном блюдце, образуя яркую рябь на поверхности, так что Лею, сидящему вполоборота к окну, было больно смотреть на любимое озеро. Он щурился, но изменить свое положение в пространстве не мог, при любом другом на лицо его собеседника ложилась черная маска, как всегда бывает, если пытаешься смотреть на что-то против солнца. Поскольку ежедневно наблюдаемое им закатное зрелище было беспардонно нарушено непривычно ярким для середины лета солнечным сиянием, он решил продолжить разговор. Впрочем, он никогда не любил вести разговоры на закате, да и какие могут быть разговоры? Он знал, каждый закат неповторим. Он видел их за свою жизнь тысячи и все же всякий новый завораживал его и лишал способности к общению на несколько пленительно кратких часов. На этот раз он заставил себя повернуться лицом к приятелю. В конце концов, тот навещал Лея не чаще раза в год. Но Роман все еще сидел, задумчиво глядя в пространство поверх его плеча.
– Когда приедет Катя? – решился Лей нарушить молчание.
Роман встрепенулся.
– Обещала к половине десятого быть, – сообщил он охрипшим от недолгого молчания голосом.
В этот момент яркий луч ударил в край зеркала, висящего в коридоре, и у Лея «молнией» в голове промелькнули, едва схваченные сознанием строчки:
Последним светом зеркала
Горят, прощаясь, на закате.
Луч исчез с зеркальной поверхности, а он вернулся к разговору.
– Будем ждать, – сказал он, пытаясь додумать четверостишие до конца.
Но это никак ему не удавалось.
– Ты не очень удивляйся, когда ее увидишь, – предупредил Роман.
Лей усмехнулся.
– Я видел ее последний раз вроде как лет пять назад. Трудно тут чему-либо удивляться. Я скорее удивлен, что вы теперь вместе…
Он хотел еще что-то сказать, но замер остановленный напряженным выражением лица своего приятеля.
– Дело как раз в этом. Я хотел тебе как раз рассказать, – он нервно покашлял. – Сначала думал просто предупредить, чтобы ты ее об этом не спрашивал. А теперь думаю, расскажу, и ты поймешь. И все станет как прежде.
По комнате наперегонки потянулись тени, и Лей приготовился слушать собеседника, досадуя на этот некстати случившийся посреди такого чудесного заката разговор. Да и какие разговоры могут вестись на закате.
Это было три года назад. Осенью, в октябре, – медленно, словно анализируя каждое подбираемое им слово, начал Роман. – Катя приехала ко мне в Москву. Вдруг, оказалось, она собирается замуж и уехать.
– Так уж и вдруг? – усмехнулся Лей, мысли которого были заняты больше упрямым нежеланием двух стихотворных строчек, родившихся в его голове, превращаться в четверостишие, чем повествованием собеседника.
– Для меня это оказалось вдруг, – без тени улыбки ответил Роман и продолжал: – Мы сидели с ней в баре, говорили о том, о другом. И неожиданно я отчетливо понял, что не должен потерять возможность видеться с ней. И чтобы это предотвратить пойду на все. Не помню точно, что я там нес, только сказал даже, что ревную ее, потому что все еще люблю.
– Сильный ход, – лениво откликнулся Лей по-прежнему завороженный тускнеющими закатными красками.
– Люблю, но не так, как она себе это представляет…
– Так и сказал? – с неподдельным интересом спросил Лей.
Роман кивнул.
– Этим ты, похоже, все впечатление от своих слов смазал.
– Не думаю, судя по результату. Мы провели вместе ночь.
Лей взглянул на него с искренним удивлением.
– Ты хочешь сказать, что без стеснения пошел на такую подлость, испортить ей жизнь во второй раз? Ты же не собирался остаться с ней?
– Не собирался. Только послушай, – предупредил Роман следующую реплику друга.
– Ну, – мрачно вздохнул Лей.
– На следующий день мы договорились снова встретиться, покататься на машине. Она ушла рано утром. Я еще повалялся в постели. Честно говоря, чувствовал я себя не важно. Голова болела.
– Еще бы, – сочувственно откликнулся Лей.
Роман недовольно мотнул головой.
– Я все думал насчет того, что вот мол, она уедет. А я уже не помню времени, когда ее не знал. Странно это как-то будет. Неуютно как-то, словно я выкладывал мозаичную картинку, и вдруг ее часть, пара элементов исчезнет. И тогда все нарушится, понимаешь?
– Понимаю, – вздохнул Лей. – Я тоже иногда люблю мозаикой заниматься.
Роман начал злиться.
– Не строй из себя идиота!
– Ладно, ладно, – примирительно отозвался Лей.
Закат ему казался все более незабываемым, а приезд друга – досадной помехой для привычного течения жизни. Он взглянул на собеседника и понял, что тому непременно хочется выговориться и облегчить душу. Вздохнул и приготовился имитировать заинтересованность. Он любил Романа и испытывал симпатию к Кате, но никогда не мог дочитать ни один сентиментальный рассказ до конца. А Роман уже вовсю старался реанимировать прошлое. И слушатель, похоже, был ему совсем не нужен.
– Мы встретились с ней на Октябрьской. Сил особо не было, чтобы просто так кататься по окрестностям. К тому же она сказала, что ей нужно домой, завтра у них там с ее женихом какая-то вечеринка намечена с друзьями по поводу предстоящей свадьбы. И я решил ее до дома довезти на машине и по дороге где-нибудь съехать с трассы и поездить по проселкам.
– Странно, – перебил рассказчика Лей. – Катя мне всегда казалась девочкой впечатлительной. А тут после всех твоих хитрых изворотов даже никакой мысли у нее, чтобы там жениха бросить, к примеру, – рассуждал он сам с собой.
– Я тоже как-то не ожидал, что так оно мимо у нее все пройдет. Расстроился даже. Но только сначала, минут на пять. Потом решил, так оно лучше. Я ведь и сам не знал точно, что со всем этим делать. С ее незапланированным изменением моей жизни.
– И дальше что? – заинтересовался Лей.
– Мы выехали из города. Болтали о том, о сем. Я решил, что, в общем-то, ничего особенного не происходит. Ну, переедет она за пятьсот километров. Но Катя, как ты знаешь, всегда от меня не близко жила. Да и в последнее время мы с ней встречались раза два за полтора года. Так что, подумалось мне, не все так плохо. Из города выехали. Погода замечательная. Солнце. Тогда в октябре было градусов двадцать. Но осенью двадцать градусов совсем не так ощущаются как летом. Проехали восемнадцать километров, а там новый съезд к аэродрому построили. Мы поехали туда, с асфальта соскользнули и стали искать место, откуда посмотреть, как самолеты взлетают. Нам местные объяснили. Постояли, подождали, да только ничего не увидели. Снялись, отправились дальше. Выбрались на трассу. А там, километров через пятнадцать увидели карьер по правую сторону от дороги, приличный такой по размерам. Решили его обследовать. Это уже часов в половине шестого было. Съехали с трассы. Карьер вырыт так метров пятьсот от шоссе. Подобрались к краю. Офигительно красиво. Солнце падало так, что весь его «ковш» внизу был залит «золотом». Мы пробовали туда на машине спуститься. Хотели прочесать его насквозь, да не вышло. Где-то на середине чаши стоял кран, но как его туда загнали, ума не приложу. Мы рядом покрутились. За карьером на поле длинное строение, похожее на коровник, но только из жестяных листов сложенное, проржавленных местами, дальше за ним тоже тянулось поле. Похоже, его недавно обрабатывали, но забросили. Борозды еще виднелись, но все травой поросли. Мы объехали кругом. Ничего интересного. И вернулись к карьеру. С правой стороны от него, метрах в пятидесяти был лес. Мы там тоже покататься хотели, но на пень какой-то наскочили и решили дальше не рисковать. Остановились у кромки леса. Я вылез из машины по делам. Катьке музыку включил, чтобы не скучала. Зашел в лес. В общем, все в порядке. Собрался возвращаться. Голову поднимаю. И ты представить себе не можешь. Ничего не узнаю. То есть, даже понять не могу, что происходит. Я на два шага от машины отошел, только чтобы не видно было. А тут впереди метров восемьсот леса. И музыка из машины так приглушенно слышна. Я же там дверь не закрыл, думал, сейчас вернусь, да и стекла были опущены. Я не паниковал. Пока и не отчего было. Восемьсот метров – не пять километров. Думаю, пойду на звук и быстро выберусь. Одно мне покоя не давало. Я ведь сюда шел не больше полминуты, как я мог в такой дали оказаться? Да еще как будто темнеть начало. Я стал пробираться на звук. Там лес – такая смесь лиственных деревьев всяких и сосны иногда попадались. А чем ближе к машине появилась еловая поросль. Ветки низко опущены, за футболку цепляются, за волосы. Приходилось продираться. Я взглянул вверх, небо между деревьями опустилось к земле, сумерки поползли. Ну, думаю, Катя сейчас испугается еще, куда я мог деться. Только подумал и навернулся. И на чем сказать трудно. Ни бревна толком, ни сучьев под ногами. Просто какая-то мешанина из листьев. Да так ловко навернулся, что локоть подвернул и с ногой что-то. Такая боль, что не подняться. Рухнул, как подкошенный. А там, на земле кругом иголки рассыпаны так, что удовольствие небольшое. Я от боли калачиком свернулся. Лежу. Потом слышу, кто-то по листве шуршит вроде бы в мою сторону. Я тут духом воспрял. Думаю, Катя догадалась мне навстречу пойти. Доберемся как-нибудь до машины, а там видно будет. С рукой конечно трудновато, но главное на трассу выбраться. Да там и мобильник в бардачке. Так, ты знаешь, ногу от боли свело, что я даже не приподнялся ей навстречу. А шаги возле меня затихли, и вдруг мне как-то тревожно стало. Почему она молчит, если это Катя. Я тут в судорогах корчусь, должна бы отреагировать. Но только это все мгновенье продолжалось, потому что тут она надо мной склоняется. Я голову поднял, повернулся ей навстречу. А это не Катя вовсе, а мужик какой-то бомжеватого вида. Я сразу про это строение на поле жестяное вспомнил. И лицо у него надо сказать было вовсе не располагающее. Я гляжу ему в глаза, стараюсь, чтобы взгляд не выражал беспомощность. Даже стонать перестал. Где-то я читал про охотника, который в Сибири зимой в капкан попал и от волка спасся тем, что «загипнотизировал» его взглядом. Вот так же они в игру играли, кто первый взгляд отведет. Да только мне так долго не пришлось. Мой оппонент усмехнулся и сплюнул. Хорошо, что в меня не попал.
– Ты, – говорит. – Не местный, парень?
– Как ты только догадался?! – разозлился я.
– Ты не хами, – огрызнулся он. – В твоем положении я бы не стал. Похоже, тебя неплохо здесь приложили.
– Никто меня не прикладывал.
