скачать книгу бесплатно
Проект «Миссури»
Яна Юрьевна Дубинянская
Очень престижный, хотя на удивление демократичный вуз становится полигоном для масштабного эксперимента, проецированного на Будущее. Выпускники МИИСУРО изменят мир – до неузнаваемости. Начиная с почти незаметного изменения каждой конкретной судьбы… Судьбы героев романа переплетаются в разных временных проекциях – студенческая юность, «кризис среднего возраста», состоявшаяся зрелость. Но проблема выбора актуальна для человека всегда. Особенно в стремительно меняющемся мире – возможно, накануне катастрофы. Особенно если все-таки выпал шанс с самого начала сделать все по-другому…
Яна Дубинянская
Проект «Миссури»
Часть первая
Пролог
Зеленые глаза электронных часов светились симметричными цифрами: 02–20. Затем левый глаз подмигнул: 02–21.
За стеной до сих пор орала музыка, забивая смазанные, словно следы кроссовок в слякоть, голоса. Грохнул очередной залп хохота; после полуминутной паузы – 02–22 – еще один. Но ведь когда-нибудь они лягут спать, им же тоже с утра на пары… 02–23.
Она повернулась на бок, чтобы не видеть часов. Глаза уже давно свыклись с темнотой. Рубашка Андрея, раскинув рукава, смутно белела на полу; из-под нее выглядывал фрагмент брюк, стянутых, оказывается, прямо вместе с трусами: вон цветастая резинка за кожаным хвостиком ремня. И рядом – смятый квадратный пакетик с рваным краем.
Снова заворочалась. На животе, лицом в подушку, было удобно от силы пару мгновений – потом захотелось дышать. В который раз перевернулась на спину и, едва помещаясь на самом краю кровати, сухими бессонными глазами уставилась в лысую лампочку под потолком. Мимо наискось пробежали лучи от автомобильных фар.
Музыка вдруг утихла, и она успела вздохнуть с облегчением, – прежде, чем нестройные девичьи голоса потребовали: «Включи!», – и кто-то немедля исполнил их требование.
Вот тут-то и захотелось плакать.
Все должно было произойти совсем-совсем не так. Не здесь и, наверное, не сейчас. И не… она прикусила губу, обрубая щупальце незваной, холодной и скользкой мысли.
С ним. Только с ним.
И ей совершенно не было больно…
Андрей сказал, что так тоже бывает. И вовсе не сразу уснул: они долго разговаривали про любовь и про жизнь, и даже о том, как после института – пять вечных лет! – можно будет пожениться… Просто он-то не первый раз ночует в общежитии. Он привык, что музыка за стеной и зеленые часы прямо в глаза…
02-30. Полтретьего.
Она опять повернулась на бок – теперь уже лицом к Андреевой спине. Теплой, тихонько посапывающей. На узкой пружинной кровати нос почти касался его кожи; от щекотки захотелось чихнуть.
И вдруг она взвилась в диком, неправдоподобном ужасе.
Отшатнулась, едва не потеряв равновесие. Расширенными глазами смотрела на эту смуглую, поросшую редкими кустами курчавых волос, абсолютно чужую спину.
И он – не Андрей!!! – зашевелился, перекатился на другой бок, сотрясая пружины, и приподнялся на локте. Короткая шея в буграх волосатых плеч, маленькие сонные глазки на орангутаньем лице. Утробный зевок, переходящий в ухмылку. И тянущиеся к ее груди толстые пальцы с обкусанными ногтя…
05-45.
Она вросла взглядом в зеленые цифры, не веря, что проснулась.
В рассветном полумраке комната Андрея была похожа на старую черно-белую фотографию. Темно-серый шкаф с покосившейся дверцей, чуть посветлее стол у окна. Вторая кровать – голая, без матраса. Большой плакат на стене: какой-то голливудский спаситель мира с шерстью на могучих плечах… н-да. И ни единого звука; общежитие таки сдалось и заснуло.
Ее все еще сотрясала нервная дрожь. Как в детстве после кошмарных снов, было страшно шевельнуться. Маленькая, испуганная, одинокая девочка… нет.
Теперь она не одна.
Одеяло сползло с нее, разделив их с Андреем. Холодно. Она потянула на себя одеяльный угол, придвинулась, прижалась к теплой спине, обняла за плечи. Андрей что-то пробормотал, не просыпаясь, заворочался и вслепую нашарил ее грудь.
Она медленно убрала его руку. Села на краю кровати; смаргивая, щурясь, рассматривала в упор его безмятежное лицо с полосками светлых пушистых ресниц и трещинкой на губах. Его лицо…
Это было как ледяная вода, как зовущее дыхание колодца. Ночной кошмар показался просто корявой шуткой по сравнению с…
Он был НЕ ТАКОЙ. Чужое лицо, чужое тело. Посторонний человек, с которым она никак не могла… она вообще никогда его не знала.
Андрей. Это – Андрей?…
– Андре-е-е-ей!!!
Ей казалось, что от крика сотрясаются стены… Как всегда – во сне.
05-50.
Симметричные зеленые глаза.
Рекламная пауза
Международный Институт Интеллектуальных Стратегий Управления и Развития Общества
Впервые!
Объявляется набор студентов на универсальные специальности Будущего в сферах политики, международных отношений, экономики, информации, науки, культуры и пр.
Вступительные экзамены:
Математика
Экономическая география
История
Иностранный язык (по выбору)
Сочинение
Индивидуальное собеседование
Медалисты и льготные категории абитуриентов допускаются к экзаменам на общих основаниях. Прием на контрактной основе строго ограничен. Студенты обеспечиваются стипендией в размере прожиточного минимума, иногородние – общежитием.
МИИСУРО – институт, доступный каждому, кто обладает интеллектом!
Наши выпускники – люди, от которых зависит Будущее!
Именно они изменят мир!
Александр, первый курс
– Гэндальф, – представился я.
Только не подумайте, что я толкинутый. То есть, творчество Профессора, конечно, уважаю и на игрушках пару раз был, – но не фанатею, как некоторые. Просто меня все так зовут. И друзья, и в школе… звали. И вообще, согласитесь, «Гэндальф» звучит значительно круче, чем «Саша». И запоминается сразу. Могу себе представить, сколько здесь саш.
Всего на курс набрали двести пятьдесят человек. Я слышал, первый набор три года назад был семьдесят, но с тех пор МИИСУРО раскрутили до невозможности. Когда приеду на каникулы домой, стану миллионером: столько народу спорили со мной на десятку, что не поступлю. Все-таки восемь с половиной на место. И мама пыталась повлиять, она у меня панически боится армии, хотя вообще прогрессивная.
Не то что бы мне было стыдно идти на наш местечковый филфак к ней под крылышко, как она думала. Просто, знаете ли, тянет прочувствовать, как это: от тебя лично зависит будущее, то есть Будущее с большой буквы. Да и в мире я, честное слово, кое-что с удовольствием бы изменил.
Конечно, я в курсе, что реклама – двигатель торговли и т. д. и т. п., но способ узнать правду по-любому один – проверить самому. Ну, и не без того, чтобы всем наглядно доказать, что Гэндальфу не слабо.
Математику я списал гениально. Не со шпоры или бомбы, а из толстенной книжки для двенадцатого класса. Когда грымзы из комиссии ходили по рядам, прижимал ее коленом к столу: там по периметру бортик сантиметров десять – как раз. Конечно, бортика могло и не оказаться, – если б, скажем, посадили не в той аудитории, где была консультация, – но кто не рискует, и далее по тексту.
С географией проблем не было – я ее всегда любил, из-за карт. А вот с историей вышел облом: я-то привык на экзаменах выезжать на нестандартных трактовках событий и личностей, а тут сдавали по тестам, сплошные даты.
Попробовал списать у стриженой девчонки впереди – закрылась, зараза. Тогда я решил идти ва-банк и, прочитав на незакрытом краю листочка ее имя – Алина, вежливо обратился с просьбой подсказать мне такую-то дату. Стриженая хмыкнула: мол, нашел идиотку. Но затем обернулась через плечо, скользнула взглядом по моему тесту – и подсказала, издевательски шепнув, что я все равно ей не конкурент. Возможно. Однако за счет тех полутора баллов мне удалось просочиться в следующий тур; при случае скажу спасибо.
На иностранном захотел вымахнуться и подался в испанскую группу, хотя английский знаю лучше. И чуть было не провалился на глаголах – но чуть-чуть не считается. А за последний экзамен и не волновался особенно: мамина школа. Еще перед отъездом я пообещал ей, что если дотяну до сочинения, то напишу как надо, а не как думаю; а накануне повторил эту клятву по телефону. Четыре, и то из-за каких-то пары запятых.
Но главные приколы разразились, разумеется, на финальном собеседовании. К тому времени нас осталось мало, человек четыреста. Если учесть, что две трети поприходили с родителями, а то и с бабками-дедками-жучками, в коридоре было не продохнуть и не протолкнуться. И покурить не выскочишь, потому что могли вызвать в любую минуту. В общем, к моменту предстания пред ясны очи комиссии я уже был готов заявить, что зовусь Гэндальфом и на этом основании жажду управлять Будущим, а также изменять мир. Запросто.
Но ни о чем таком меня не спрашивали – в смысле, ни имени, ни высоких стремлений. Интересовались другим: например, насколько крепко я сплю по ночам. Какую музыку слушаю. Боюсь ли высоты и глубины. Кого из близких считаю главным авторитетом (можно подумать, у меня широкий выбор!). Еще заставили сцепить пальцы замком, а потом сложить руки в позе Наполеона… В общем, бред. Я был порядком озадачен.
Но еще больше удивился, когда на следующий день отыскал-таки свою фамилию в списках. В самом низу, под номером двести сорок семь.
* * *
– Гэндальф.
– Георгий. Гера.
Парень справа по линейке был в джинсах, с длинными волосами и серьгой в левом ухе. Государственный гимн он тоже уважал не настолько, чтоб не познакомиться с однокашником, – тем более что мы стояли во втором ряду и не отсвечивали.
– Влад, – присоединился пацан слева, худой, в очках и при костюме.
Мы потрясли друг другу руки. Пораженческая мелодия гимна отстонала свое, и к микрофону подошел ректор института. Он уже обращался с речью перед экзаменами ко всей толпе абитуры, и я примерно представлял, что он скажет.
– Студенты! Сегодня перед вами открылись двери самого демократичного и в то же время самого элитарного из вузов нашей страны – МИИСУРО…
Он сделал паузу, чтобы мы прониклись. И мы прониклись.
– Прикольно звучит, – шепнул Георгий. – Что-то японское, вроде как имя самурая… Миисуро-сан.
– Лучше б ударение на последний слог, – отозвался Влад. – Смотри, если по аналогии: НИИЧАВО, например. Стругацких читал?
– Ректор, наверное, лучше знает, – предположил я.
Но про себя решил, что с этим Владом будет про что поговорить. А Гера мне вообще сразу понравился. Когда человек приходит на торжественную линейку в драных джинсах, это уже что-то.
– … Через каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет именно вы, наши выпускники, будете определять, куда двигаться государству и обществу. Именно на вас ляжет великая ответственность за судьбы…
Если честно, я еще во время первой ректорской речи удивился, что он несет такое пронафталиненное гониво. Во всех теле- и радиопередачах о МИИСУРО рассказывали совсем по-другому: захватывающе, современно. Так, что и вправду хотелось в зубах притащить сюда аттестат. А тогда, на абитуриентском собрании, даже подумалось: туда ли я вообще попал?
– Ты сам откуда, Гэндальф? – спросил Гера. Ему тоже было неинтересно.
– Из Мареевки, – сознался я. И, как всегда, уточнил: – Это не деревня, это город.
– Будешь в общаге жить?
– Ага.
– Я тоже. Я из Александровки Приреченского района. Это деревня.
Первым заржал Влад – мы с Геркой уже вслед за ним. Ржали мы шепотом, интеллигентно, можно сказать, – но какие-то барышни из первого ряда обернулись и зашикали. У обеих были скучные физиономии отличниц; н-да, а на экзаменах, помнится, попадались прикольные девчонки. Увы, плоды противоестественного отбора. Я невольно опустил глаза: вправо и влево уходил частокол из разнообразных ног, и кое-где виднелись ножки что надо – правда, фрагментарно. Ничего, разберемся.
Герка и Влад смотрели на меня и продолжали хохотать уже абсолютно беззвучно, как два Кожаных Чулка.
– А я местный, – сказал Влад. – Столичная штучка.
Одна из отличниц снова обернулась в гневе – или, может, горя желанием познакомиться со столичной штучкой, – но в этот момент ректор поставил в своей речи жизнеутверждающую точку, и со всех сторон раздались аплодисменты. Я тоже пару раз приложил ладонью об ладонь. И тут же наша ровная шеренга зашевелилась и в один момент превратилась в бесформенную толпу, где мгновенно сгинули и Влад, и Герка.
Народ бодро двинулся в сторону корпуса, по архитектуре похожего на футурологические навороты фантастов времен застоя; раньше, я слышал, здесь располагалось нечто марксистско-ленинское, так что без высшего смысла явно не обошлось. Хотя лично мне нравилось. Особенно полупрозрачный шар, выпирающий боками на месте второго этажа. Как я понял, в шаре помещалась столовая, – но зайти внутрь пока не выпало случая: кто ж станет кормить орду голодных абитуриентов?
В вестибюле случилось небольшое столпотворение: все стремились побыстрее отыскать свои фамилии в списках групп с номерами аудиторий. Ну, к толпам я уже привык во время вступительных экзаменов; но это было не совсем то. Тогда массы народу вокруг составляли что-то вроде войска, которое надо расшвырять по сторонам, – а теперь изволь научиться узнавать их всех в лицо, запомнить по именам и прожить среди них ни много ни мало пять лет.
Короче, мрак; не знаю, может, вы и не поймете… Мареевка – город. Но очень маленький.
* * *
Меня записали в группу номер шесть. В аудитории нас набралось человек двадцать – и, конечно, ни одной знакомой физиономии. То есть, ни Георгия, ни Влада. Ни даже той стриженой девчонки, которая точно поступила, раз я уже тогда не был ей конкурентом.
Я собирался сесть в третьем ряду, чтобы не слишком отсвечивать, но, разглядывая народ, прозевал все хорошие места и оказался под самой кафедрой. По левую руку поместилась пухленькая барышня в прозрачной кофточке, очень даже ничего. Повернулась ко мне и состроила глазки. Я совсем было взбодрился, – но вовремя догадался проверить правый фланг.
Ну-ну; там возвышалось нечто лощеное, насквозь проодеколоненное и с булавкой на галстуке. Оно как раз готовило ответный залп из-за модной оправы очков. Барышня, не прекращая маневров, успела достать тетрадку, нарисовать на последней странице рожицу и подписать «пренцеса», – авторская орфография сохранена.
– Все готовы? – сурово спросил преподаватель.
Вот так фишка, а я его и не заметил. Вечно отвлекаюсь на пустяки. А мужик был никак не мелкий, седоватый, с усами щеточкой. Звали его, как я узнал из конспекта Прозрачной Кофточки, торжественно открытого завитушками, «Александр Виниоминович». Тезка, запомню. Но как она писала сочинение?…
Я достал тетрадь и запустил руку по локоть в рюкзак, нашаривая ручку. Нашел транспортир, перочинный ножик и железное кольцо с толкиновской игрушки, – уже пару месяцев думал, что потерял его. Но ручки, похоже, не было, и пришлось искать помощи у правого фланга – не у Кофточки же.
Он посмотрел на меня сквозь очки, как солдат на вошь. Вот уж точно «столичная штучка». Потом светски ответил:
– Да, пожалуйста, – и протянул мне письменную принадлежность чуть ли не с золотым пером. То, чем он пользовался сам, было еще круче.
Не знает, что я, как правило, забываю возвращать всякую мелочь, – нет, не тырю нарочно, а правда забываю. Так ему и надо.
Тем временем препод вовсю проводил перекличку, и я точно пропустил бы свою фамилию, если бы прямо передо мной по списку не шла Кофточка – в миру Лановая Наталья. Надо было слышать, каким томно-сексуальным голосом она протянула свое «есть». Я отрапортовал значительно более кратко.
