скачать книгу бесплатно
– Пошли, – она запульнула окурком под чьи-то спешащие мимо каблучки. Не попала.
– Вообще работенка, говорят, собачья, – разглагольствовал он, поднимаясь по ступенькам. – Без продыху. Опять же, если у какой дурехи макияж поплыл, виноват, естественно, фотограф. Но не без приятных сторон… – хихикнул, – тебе не понять.
– Они же все несовершеннолетние.
– А про что ты подумала? Я так, в общем… с чисто эстетической точки зрения. Ну, и главное, из-за чего я согласился – Срез. Два месяца на халяву в Срезе! В хорошем отеле, да еще и в окружении таких вот цыпулечек…
Маша раздвинула двух «цыпулечек» локтями и вошла в вестибюль, хлопнув стеклянной дверью прямо перед физиономией Васи… или как его там? Кстати, надо бы уточнить. Чтобы на завтрашнем финальном собеседовании с продюсером проекта ненавязчиво упомянуть о «приятных сторонах» работы, которых ей, девушке с традиционной ориентацией, ну никак не понять. В отличие от некоторых.
Она прошла вестибюль, разгребая столпотворение девиц, словно ворох прошлогодних листьев. Перерыв еще не кончился, и дальше вестибюля их пока не пускали; кондиционер не справлялся с густым амбре пота, диковатых дезиков и кишечного волнения. Перед лестницей Маша по-приколу встала на весы: камуфляжный командир агрегата открыл было рот, однако узнал фотографа и понимающе хмыкнул. Ростомер стукнул железной тарелкой по голове, а компьютерный голос чирикнул насчет «внимание на питание». И это вместе с аппаратом на шее и сумкой с объективами, фильтрами и блендами через плечо.
– Вам бы подрасти сантиметров эдак на десять, – схохмил камуфляжный. – И могли бы участвовать.
Маша оценила хохму и посмеялась за компанию. Нормальный парень, наверное, из охранного агенства; и каково ему тут стоять, бедняжке, целый день без перерыва в духотище, взвешивая разных дур? Или тоже не без приятных сторон?…
Уже на лестнице запищал мобильный.
– Машка, – разумеется, это был Толик. – Ты мне нужна. Срочно.
Рассказывать ему про реалити-шоу, серьезные бабки, Срез и прочие коврижки пока не хотелось: Маша была сдержанно, без фанатизма – но суеверна. Посылать на три буквы, ничего не объясняя, тоже: Толик при всех своих закидонах все-таки хороший парень. Поэтому она сказала только:
– Сорри, я сейчас не могу говорить. Перезвони часика через три, ОК?
Он перезвонил через три секунды – она не успела подняться на второй этаж. Пришлось отключить мобилку. И это при том, что Маша ждала как минимум двух важных звонков из журналов, а еще на один, от мальчика-мажора с экономического форума, где она фотографировала во вторник, – надеялась. Впрочем, ему будет даже полезно послушать про «абонент недоступен».
Возле подиума было пусто и безжизненно, никто из обслуживающего персонала и не думал еще возвращаться с перекура. Однако здоровенная баба-зампродюсерша напустилась на Машу с таким криком, словно по ее и только по ее вине простаивает техника и срываются планы проведения отборочного тура. Маша слушала отстраненно, без особых эмоций: послать эту дуру и то не хотелось. Даже вызвалась поискать оператора и осветителей, но в этот момент они вернулись сами, и зампродюсерша поменяла вектор своего гнева.
Перерыв объявили оконченным, и в зал снова нескончаемым ручьем заструились школьницы в мини. Маша ловила в кадр их представления о безумной эротике, достаточно стандартные, чтобы через час-полтора выработался крепкий штампованный кадр, вернее, четыре варианта, считая с портретом. Черт его знает, хорошо это или плохо. Вряд ли от нее ждут полета фотографической фантазии – но мало ли.
Попробовала сменить точку. Очередная долговязая претендентка выставила вперед остренькое плечико, украшенное алой татуированной розой. Маша плотоядно ухмыльнулась: роза вызвала ассоциацию с сигаретным ожогом в разрезе джинсов. А если и не она, пофиг. Поэкспериментируем, да?
И тут ее тронули за руку. Вася-Коля, надо понимать. Хочет, чтоб она выбилась из ритма и запорола какой-нибудь дуре фотосессию; фиг вам.
– Уйди, – не оборачиваясь, бросила Маша. Присела: в таком ракурсе эту фифу мама родная не узнает. И еще. И вот так. И портрет.
– Машка, – дохнуло горячим в шею, – ну наконец-то. Думал, вообще тебя не найду. Пошли, опаздываем.
– Толик?!
На подиум уже вскарабкалась следующая девица, блондинка явно без проблем с питанием по версии весов. Отводить глаз от видоискателя было некогда.
– Ты псих, – шаг назад, чтобы влезла в кадр; щелк. – Какого ты сюда приперся? – щелк. – Как ты меня нашел?
– Давай живо! У нее сегодня день варенья. Это даже круче вчерашнего визита к цивилам! Контакты, связи, явки-пароли… может, даже интим! Такого наснимаем! Вот увидишь, завтра рейтинг будет выше, чем у «Голой правды»!!.. и даже «Топ-секрета»!!!
Снова блондинка. Крашеная. Лет тринадцать, ноги от шеи. Поехали!..
– Машка!!!
– Отстань.
Разумеется, это было нереально. Толик никогда и ни от кого так просто не отставал. Искренне считая свое занудство проявлением журналистских талантов. И портрет. Щелк!
При входе на подиум возникла заминка. Похоже, какая-то коротышка, выбракованная ростомером, ухитрилась просочиться внутрь. Сейчас на нее орали хором зампродюсерша со вторым зампродюсером. Нимфетка с мрачным фанатизмом пыталась все-таки штурмовать место под софитами.
Маша обернулась:
– Как нашел меня, спрашиваю? И как тебя сюда впустили? Взвесился, что ли?… в мини?
Физиономия Толика оказалась точь-в-точь такая, как она себе представляла, не отрывая глаз от фотографируемых эротичных школьниц. Такая, как всегда, восторженная и наивная. Толик всем нравился; до тех пор, естественно, пока эти «все» не читали о себе в его статьях. Камуфляжный командир весов у входа, по-видимому, еще не читал. И вряд ли станет.
– Мне Длинный сказал, что ты, наверное, здесь. Машка! Это же полный отстой. Это…
По восторженности пробежала рябь тоже привычного Толикового занудства. Сейчас начнется. Маша покосилась в эпицентр конфликта: коротышка уже была вся в слезах и потеках туши, но на подиум по-прежнему стремилаась.
– Сними! – прервавшись, возбужденно шепнул Толик.
Маша щелкнула несколько кадров: чтобы сделать ему приятное, чтоб отвязался. Первой цели добилась легко, со второй дела обстояли хуже.
– А теперь пошли. Я ее сегодня с утра отслеживаю! Выходила один раз, купила батоны и зелень. И воды четыре бутылки! А так сидит дома, готовит, наверное.
– Ну и что?
– Как что?! Значит, все-таки будет сабантуй. Причем на работе, я вчера нарыл, она не выставляется, отмазалась, типа старик еще не похоронен, ля-ля, фа-фа! Прикидываешь, какой материалец вырисовывается?!!
Барышню окончательно довели до истерики и погнали к выходу. Маша окинула Толика утомленным взглядом. Пора пресекать, хоть и жалко мальчика. В конце концов, он всегда аккуратно платил ей за фотки, правда, сущие копейки, но все-таки. Интересно, надолго еще хватит его гранта?… или к окончанию шоу он уже тю-тю?
Между прочим, на шоу ее еще не взяли. А на подиум уже лезла очередная звездулетка.
– Значит, так, – Маша поймала ее в видоискатель. – Ближайшие два месяца меня нет. Ты хороший парень, с тобой прикольно работать, но тут, видишь ли, плохие дяди платят много денег и везут на халяву в Срез. Так что, сорри, но охотиться за своей инфантой будешь сам. И рисовать материалец, – она щелкнула портрет и на мгновение обернулась с ослепительной улыбкой. – У тебя получится.
Если б от Толика было так легко отвязаться!..
Она работала, а он мерзко и монотонно канючил под руку; раздражало это все больше и больше:
– Машка… Это же фуфло. На фига тебе снимать эти сиськи и задницы… кого таким сейчас удивишь? Халтура для пенсионерок. Позавчерашний день. А мы с тобой… Это же наш звездный час! Драйв, улет, оргазм! Такого еще никто не делал! Мы покажем суперкласс современной журналистики! «По следам» побьет все рекорды посещаемости!
Обслуживающий персонал несколько раз пытался разъяснить Толику, где двери, но он вел себя упорнее конфликтной коротышки. И мудрее: он вообще их не замечал.
– Машка! Шестой час уже! Пошли их всех на…
Послать хотелось его самого, но Маша прекрасно знала, что это бесполезно. А положение становилось опасным: с каждой минутой Толиковы художества отнимали у нее все больше очков и щедро добавляли их Васе-Коле. Надо что-то делать. Щелк. В полный рост. И еще раз. Теперь портрет…
– Слушай, – шепнула она в микроскопическом зазоре между барышнями, – будь человеком, спустись вниз. Жди меня там, тут уже недолго осталось. Хорошо?
Он вроде бы перестал нудить, и, закрепляя успех, Маша бросила скороговоркой:
– К семи должны успеть. Без нас не начнут.
Хотелось курить. Жутко.
* * *
– Катя звонила! – крикнула мама из кухни.
– Ага, – отозвался он.
Прошел в душ. Сегодня он уже был в душе два раза: с утра и после тренировки, – но в такую жару стоит пробежаться по улице, и от футболки несет, как из раздевалки на сборах, несмотря на антиперспиранты. Кстати, мать погладила белую рубашку или, как всегда, забыла? Надо напомнить, время еще есть.
Времени было достаточно, чтобы пройти с десяток билетов по литературе. Водя упругим пучком струй по плечам, Стар твердо решил так и сделать. Сдать экзамен лучше всех в классе! А почему бы и нет, ему не слабо. Главная загвоздка – стихи. Особенно тот длинный, про войну, из пятого билета. Вот с него и начнем.
Закрутил кран и, не удержавшись, глянул в зеркало. Врет он все, этот психованный Бейсик, и типа-достоверные источники его врут. Насчет того, будто у мелких мужиков всегда больше, чем у высоких, – полная фигня, треп в надежде на благоволение Открывачки. А Марисабель хихикала, потому что дура. Все они дуры, малолетки сопливые. Все до единой.
Обернувшись полотенцем, Стар вышел из ванной. И чуть не столкнулся с мамой; в руках у нее, прихваченная двумя тряпками, дымилась огромная кастрюля. Сразу опять стало жарко. Мама вскрикнула, отступая на шаг:
– Сережа!
– Я не хотел. Предупреждать надо.
– Мог бы обвариться! Это компот. Отнеси на балкон. Тебе Катя звонила.
– Уже знаю, – он аккуратно перехватил из ее рук тряпочки, правую ладонь тут же обожгло сквозь истертую ткань. – Черт! Зачем я тебе прихватки дарил?
– Она опять звонила. И просила перезвонить.
– Ей надо, она и перезвонит. Ты меня пропустишь или как?
Мама посторонилась, и Стар, вытянув руки, потащил кастрюлю с компотом по коридору. Горячий пар от кастрюли мгновенно свел насмарку весь эффект от принятого душа; ладно, перед выходом по-любому надо будет залезть еще. В дверях гостиной обернулся:
– Погладь рубашку, мам! Слышишь?
Оставив компот остужаться (ха-ха!) на балконе, Стар прошел к себе в комнату. Включил гуделку-вентилятор: громко взвыло, на стенах зашелестели уголки плакатов с игроками Эн-Би-Эй, но прохладнее в его тесном тамбуре окнами на солнце не стало. Стар взгромоздился с ногами на диван, занимавший полкомнаты, и раскрыл хрестоматию. Стих про войну не вызывал никаких чувств, кроме тоски, – даже здоровой спортивной злости. А надо.
Не то чтобы он хотел оттянуть момент. Но, в конце концов, нужно же как-то взбодриться, обозначить, наконец, высокую цель, как выразился бы Бейсик. Не вставая, Стар протянул руку к этажерке, нащупал между корешками двух толстых книг и вытащил за уголок узкий конверт. Полюбовался голографической эмблемой турфирмы: дракон на гребне переливающейся волны. Открыл, провел подушечками пальцев по тисненой бумаге с округлым и тускло-блестящим, как бронзовая медаль, текстом. Красота!..
А бабки ребята еще досдадут. Куда они денутся?
Вздохнул и героически всмотрелся в первое четверостишие. Прикрыл книжку, заложив пальцем, попытался повторить. С первого раза, естественно, не вышло.
А второй перебил телефонный звонок.
– Дылда? – наугад, вместо «алло», спросил Стар. И угадал.
– Я тебе звонила, – в ее голосе, как всегда, подрагивала обида. Не на него, на жизнь. – Тебе мама передала?
– Нет, – соврал он. – А что случилось?
– Да нет, ничего. Просто, во-первых, у тебя есть в тетрадке по Лимбергу про виды аберраций?
– В тетради нету. Но в учебнике же все написано, он больше не спросит. А что, литературу ты уже всю выучила?
– Конечно. А ты еще нет? У тебя проблемы? Я вообще-то могла бы прийти и…
– А во-вторых?
– Что? – не поняла Дылда.
– Я спрашиваю, что во-вторых? «Во-первых» проехали.
Образовалась пауза. Стар мог поспорить, что оскорбленная теперь уже на него лично Дылда решила бросить трубку и даже поднесла ее к рычагу. Но потом передумала.
– Во-вторых, – она говорила звонко, словно роняла металлические слезы, – я сегодня не смогу пойти. К Еве на день рождения. У меня дела.
– Какие дела?
– У меня… у меня экзамен послезавтра!.. Короче, я не обязана отчитываться. Ты староста, я тебя предупредила. Пока.
Стар послушал с десяток коротких гудков, пожал плечами. Тоже дура.
Снова раскрыл хрестоматию. Военный стих расстилался по бумаге, бесконечный, словно окружное шоссе, заворачивая за горизонт следующей страницы. Ступить на эту дорогу требовало большего мужества, чем располагал Стар после разговора с Дылдой. Экзамен у нее!.. а у кого не экзамен? Полный идиотизм. Но Дылда по крайней мере безропотно сдала двадцатку. Чего не скажешь о многих других.
Он все еще держал в руках телефонную трубку. Кстати. Нажал на рычаг и, услышав длинный гудок, по памяти отстучал номер Марисабели. Память на цифры у Стара была хорошая, он запросто держал в ней телефоны едва ли не всего класса. Если б со стихами оно выходило так же легко!..
– Здравствуйте! Можно Марину? Спрашивает староста класса.
Привычку солидно представляться Стар выработал давно: это сокращало вступительную часть разговора и открывало внушительный кредит доверия со стороны родителей одноклассников, а особенно одноклассниц. Но не всегда в тему: словоохотливая бабушка Марисабели буквально вцепилась в него, в подробностях, по-родственному рассказывая, почему именно внучки нет дома. Стар пропускал ее слова мимо ушей пачками, выискивая лазейку для побега из разговора; речь будто бы шла о каком-то конкурсе красавиц в телевизоре… и наплела же Марисабель своей наивной бабуле! В конце концов он зацепил левой рукой рычаг. Нет, правда, случайно. А что, случаются же помехи на линии!
Бейсик, как сообщила его мать, ушел в интернет-кафе. Лысого просто не было дома: его старший брат не стал вдаваться в объяснения. Еще несколько номеров вообще не отвечали; и где народ носит, как будто никому не надо готовиться!.. А вот Воробей снял трубку сам.
– Стар? – энтузиазма в его голосе не слышалось. – Привет.
– Привет. Зубришь?
– Ну? – Воробей явно тревожился. С чего бы это?
– Собираемся возле метро, в полседьмого, как договорились. И деньги не забудь.
– Какие деньги?
– Слушай, – болтать с ним хотелось не больше, чем с Дылдой или бабушкой Марисабели. – Не валяй ваньку. Я почти половину доложил своих, из тех, что у меня на мопед.
– На фига?
Стар выругался мимо трубки. Хотя можно было бы и не мимо.
– Стар, – голос Воробья вдруг понизился, стал почти интимным. – Я тебе одну вещь скажу. Я ж так понял, ты еще не в курсе, боятся говорить, сволочи, а я скажу. Ты меня слушаешь?
В чем сила шестерок: их презираешь, но слушаешь, никуда не денешься. Стар поморщился, сцепил зубы и коротко выпустил в щель между ними:
