скачать книгу бесплатно
– Сражение, конечно, дадим – например, под Смоленском, но, думаю, будем отступать и далее. Но это во благо. Пусть француз растянет коммуникации, которые мы будем резать. Пусть дохнут с голоду! Они уже сейчас голодают, а кони так и вовсе мрут. Когда шел от Могилева, видел конские трупы у дорог. Европейской лошади требуется зерно, на траве она не живет. А где взять фураж? Из Европы везти далеко, здесь урожай не вызрел. Французы косят рожь и овес на корню, незрелыми дают лошадям. Те от такого корма дохнут.
– Для фельдшера вы неплохо разбираетесь в военных делах, Платон Сергеевич.
– Так служил.
– Расскажите, как воюют французы. Я их в деле только под Салтановкой видел, прежде не довелось.
– Они умело используют пушки, что не удивительно: Бонапарт в прошлом – артиллерийский офицер. У французов есть легкие четырехфунтовки, которые они катят перед наступающими полками. Подойдя к противнику где-то на триста шагов, артиллеристы начинают бить по его рядам шрапнелями. Положат многих, разобьют строй, после чего вступает в дело пехота.
– М-да… – помрачнел Спешнев.
– Только англичане наловчились с этим бороться.
– Расскажите! – заинтересовался Спешнев.
– Как только французы изготовят пушки к стрельбе, дают своим войскам команду лечь.
– Лечь? – изумился капитан.
– Именно. В результате все шрапнели летят поверх строя и никого не задевают. Поправить прицел артиллеристы не могут: ствол пушки нельзя опустить столь низко, тем более на таком расстоянии. Так что стрельба впустую.
Не делают еще такого англичане, до этого приема Веллингтон додумается под Ватерлоо. В результате огонь французских батарей не нанесет его войскам значительного ущерба. Но опровергнуть меня некому. Нужно внедрять эту идею в головы русских генералов, а то будут приказывать: «Стоять и умирать!»[34 - Такой приказ отдал командир 4-го корпуса русской армии граф А.И. Остерман-Толстой в битве при Островно. «Яростно гремела неприятельская артиллерия и вырывала целые ряды храбрых полков русских», – писал об этом С.Н. Глинка, участник тех событий. Нет слов…] Полк Андрея Болконского в битве под Бородино потерял от артиллерийского огня французов треть состава, не вступив в бой! Только тогда их сиятельство изволил дать команду сесть. Самовлюбленный идиот этот Болконский! И вы хотите, чтобы я ему сочувствовал? По лицу Спешнева видно, что он испытывает когнитивный диссонанс. Как это – лечь перед лицом неприятеля? А как же честь и гордость? Добавим.
– Одновременно лучшие английские стрелки ведут огонь по артиллерийской прислуге и нередко выбивают ее полностью. У Веллингтона имеется целый полк таких молодцов – под 95-м нумером. Носят зеленые мундиры, сражаются не в строю, а россыпью. Вооружены штуцерами.
– Штуцерами? Весь полк? – не поверил капитан. – У нас только унтера их имеют, да и то не все.
– Именно так, Семен Павлович, штуцера у каждого. Причем стреляют из них необычайно метко и, что того важнее, очень быстро. Не менее трех раз в минуту.
– Невозможно, Платон Сергеевич! Штуцер заряжать мешкотно, дай бог в три минуты управиться.
– Это если действовать по старинке. Пулю обвернуть пластырем и заколачивать ее в ствол с помощью шомпола и молотка. У английских стрелков пули не круглые, а продолговатые, вот такие, – я показал фалангу указательного пальца. – Длина в два калибра. В ствол штуцера она входит легко, как круглая в обычное ружье. При выстреле пороховые газы распирают пулю, она раздается, входит в нарезы и летит точно. Умелые стрелки даже не забивают эти пули шомполом: бросают в ствол после насыпанного из патрона пороха, ударяют прикладом о землю, чтобы пуля легла на заряд, и стреляют. Говорят, что так удается сделать даже четыре выстрела в минуту.
– Вы это точно знаете? – спросил Спешнев после короткого молчания. – Насчет пуль?
– Я доставал их из тел солдат. Держал в руках – и не раз.
Вру, причем – отчаянно. Но надо. До цилиндрически-конических пуль для штуцеров додумаются через несколько десятилетий, а впервые их применят в Крымской войне. Там французы и англичане будут выкашивать русских солдат с безопасного расстояния… А вот – хрен вам! Сами внедрим. Меня, конечно, никто слушать не станет, а вот капитана егерей…
– Присоединимся к своим – испытаем, – сказал Спешнев, завершая разговор. По его лицу было видно, что распинался я не зря: зерно упало в подготовленную почву. Вот и славно.
…Колонна внезапно встает. Натягиваю поводья, и Мыш послушно замирает. Для него это в радость – ленивый, скотина. От головы колонны спешит Потапыч. Мне неловко видеть, как он шагает, в то время как я еду верхом. Но фельдфебель решительно отказался от второй лошади, определив ее капитану – офицеру положена. Правда, Спешнева везут в повозке, и его кобылка трусит следом, халявщица. А насчет меня Синицын сказал так: «Ты не егерь, Сергеевич, к тому же из благородных, так что езжай верхами. А нам пешки привычнее…»
– Ваше благородие! – докладывает Потапыч, подойдя к повозке. – Там на дороге верховой на лошади. Говорит, что дворовый графини Хрениной[35 - Вымышленный автором графский род. В реальной истории не существовал.]. Та рада пригласить русских солдат к себе в имение, где их накормят, попарят в бане и предоставят ночлег.
Капитан задумывается, Синицын и ближние егеря смотрят на него с надеждой. Даже Мыш подо мной нетерпеливо перебирает ногами – почуял отдых и жратву. Нравится немецкой скотине русский овес. Спешнев смотрит в небо. До вечера еще далеко, но солнце клонится к горизонту. Сегодня мы отмахали не менее тридцати верст и от французов, вроде, оторвались – после того нападения у реки о них ни слуху, ни духу. А люди устали…
– Далеко ее имение? – спрашивает капитан.
– Дворовый говорит: в пяти верстах.
– Как же она о нас узнала? – удивляется Спешнев.
– Я спросил. Он ответил, что графиня повелела устроить на том взгорке, – Потапыч указывает рукой назад, – наблюдательный пост. Опасается французов. Ее дворовый углядел нас, распознал русских, сел на коня и примчался в имение, после чего графиня и отрядила гонца.
– Ладно, – кивает капитан. – Едем. Графине неловко отказать. Командуй, Синицын!
Фельдфебель козырнул и заторопился в голову колонны. Оттуда прозвучала команда. Повеселевшие егеря ударили подошвами сапог по пыльной дороге. Через сотню шагов мы свернули на другую, поуже, шедшую через лес. Палящее солнце не пробивалось сквозь кроны высоких деревьев, хотя зной давал себя знать и здесь. Ничего. Скоро помоемся в баньке, сменим белье, поедим с толком и завалимся спать под крышей. Может, и чарку поднесут. Русские помещики славятся своим гостеприимством. Радость какая!
Угу. Человек предполагает, а бог располагает…
4.
Лес расступился внезапно, открыв огромное поле. Оно раскинулось по обе стороны опушки, тянулось вдаль к горизонту, где виднелась темная гребенка елового бора. К нему прилепилась деревенька в несколько десятков домов – сколько точно, издалека не сосчитаешь. Выходившая из леса дорога вела к ней, но, пробежав по лугу, раздваивалась и левым отростком упиралась в ворота помещичьей усадьбы. Та разместилась на небольшом возвышении и была окружена могучим забором. Сложенные из булыжника мощные столбы, деревянные плахи между ними… Не забор, а крепостные стены. Да и сам помещичий дом, чей верхний этаж с крышей виднелся над оградой, мало походил на виденные мной дворянские дворцы. Стены из толстых бревен, узкие окна. Блокгауз какой-то, а не усадьба. Это с чего такую построили?
Подчиняясь команде фельдфебеля, рота остановилась на опушке. Дворовый графини, не медля, ускакал к усадьбе – видимо, предупредить о появлении гостей, а Спешнев подозвал Потапыча.
– Роте поправить снаряжение и встать походной колонной! – велел Синицыну. – Мне подать лошадь и помочь сесть в седло.
– Нельзя, Семен Павлович! – заволновался я. – Разбередите рану.
– Мы воинская часть, и должны предстать перед графиней как должно! – отрезал капитан. – Не указывайте мне, как себя вести!
Я заткнулся и отъехал. Потапыч и двое егерей помогли капитану забраться в седло. Оказавшись на спине лошади, тот охнул, скривившись от боли, но погнал кобылку в голову колонны. Я устремился следом. Еще грохнется, идиот! Не нужно было позволять ему надевать рейтузы с сапогами…
Выехав вперед, Спешнев повернулся к строю и махнул рукой. Егеря, почувствовав скорый отдых, ударили подошвами о землю.
– Платон Сергеевич! – весело посмотрел на меня капитан. – Запевайте строевую! Ту, что учили с солдатами на бивуаке.
«Которую?» – хотел спросить я, но промолчал. На поляне я разучил с егерями две песни. Одну про знамя полковое, которую и голосил на марше. Егерям она не слишком понравилась. «Господская!» – заметил один. Я подумал и предложил другую. Считал, что ее здесь знают все – в 19 веке пели; оказалось – ни фига. И вот эта пришлась егерям по душе. Не удивительно. Простая и понятная солдатам песня.
– Солдатушки, бравы ребятушки, кто же ваши деды? – начал я.
– Наши деды – славные победы, вот кто наши деды! – хором отозвались егеря.
Спешнев дернул плечом, но промолчал.
– Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ж ваши жены? – продолжил я.
– Наши жены – ружья заряжены, вот кто наши жены! – ответил строй.
У этой народной песни десятки вариантов. Есть верноподданнический: «Наш родимый – царь непобедимый, вот кто наш родимый». Или: «Наша слава – Русская держава, вот кто наша слава». Имеются и хулиганские варианты: «Наши тетки – две косушки водки, вот кто наши тетки». Косушка, к слову, это 300 граммов на наши мерки. Если влить две в одно рыло… Правда, слово «водка» здесь мало употребляемое, преобладает «вино», но егеря поняли. Мне объяснить, какой вариант им больше понравился?
Дворовый ускакал вперед не зря. Когда строй приблизился к воротам, тяжелые створки из плах, подвешенные на кованых петлях, поползли в стороны, и мы вступили на обширный, посыпанный утрамбованный гравием двор. Тут егеря и грянули про косушки – тонкий намек на толстые обстоятельства. Нас встречали. На просторном каменном крыльце с толстыми колоннами, поддерживавшими крышу, застыла дворня графини – мужчины и женщины в самых разнообразных нарядах. Некоторые были в сюртуках и чулках с башмаками, но большинство одеты как крестьяне, разве что почище. Впереди стояла молодая женщина в бежевом платье с кружевами на воротнике и шелковом капоре в тон платью – за версту видно, что барыня. Это и есть графиня? Я присмотрелся: девчонка. На вид – лет двадцать. Симпатичная. Круглое, милое личико с большими глазами – капор с небольшими полями позволял это разглядеть. Роста среднего, крепкого телосложения, но не полная. На изнеженную помещицу ни разу не похожа. Вон, даже слегка загорела, а это сейчас не в моде.
– Ваше сиятельство! – командир роты поднес ладонь к киверу. – Позвольте отрекомендоваться: штабс-капитан Спешнев Семен Павлович. Командую третьей ротой первого батальона 6-го егерского полка. После сражения с неприятелем следуем на соединение с армией князя Багратиона. Благодарю за приглашение. Мои егеря нуждаются в отдыхе.
– Здравствуйте, господин штабс-капитан! – звонко ответила девчонка. – Добро пожаловать в усадьбу Залесье. Для вас здесь истопят баню, накормят и устроят на ночлег. Меня зовут Аграфена Юрьевна. Я дочь графини Натальи Гавриловны Хрениной. Она наказала встретить вас. Сама, к сожалению, не может – занедужила.
– А что с ней? – спросил капитан. – С нами лекарь, – он указал на меня. – Позвольте, представлю: Платон Сергеевич Руцкий, сын князя Друцкого-Озерского. Присоединился к нам в дороге при весьма печальных обстоятельствах – был ранен, ограблен до нитки гусарами неприятеля и брошен умирать. К счастью, мы шли мимо и подобрали. Лекарскому делу Платон Сергеевич учился за границей и знает его отменно. Пулю из моей ноги достал враз, не имея при этом нужных инструментов. Егерей моих лечил, и весьма успешно – все в строю.
А Спешнев-то жох! Как лихо к графинюшке подкатил! Дескать, не только вы к нам, но и мы к вам с ответкой. Меня до лекаря повысил, про учебу за границей упомянул, фиктивного папашу приплел. С козырей пошел, а отдуваться мне. Неизвестно, чем эта старуха болеет…
– Рада вашему визиту, князь! – склонила голову Аграфена. – Вы красиво пели. Голос у вас сильный и приятный.
– Я не князь! – буркнул я. – Мещанин города Могилева. Князем был мой отец. Мать – простолюдинка.
– Все равно, рада, – не смутилась девчонка. – Посмотрите матушку?
Я вздохнул и спрыгнул на утрамбованный гравий двора. Получилось, к слову, неплохо, хотя я не наездник. В детстве катался на лошадях – естественно, без седла, здесь пару дней к Мышу привыкал. Натер кожу с внутренней стороны бедер, но освоился. В принципе, ничего сложного: надо только чувствовать лошадь – вот и вся наука. Да и Мыш – скотина смирная. Мерин.
– Игнат! – графинюшка посмотрела на представительного мужчину в сюртуке. – Займись гостями. А я провожу лекаря к матушке. Следуйте за мной, Платон Сергеевич!
Я последовал. Мы вошли в дом и по широкой деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Графинюшка шла впереди, звучно топая каблучками по деревянным плахам пола. Подойдя к высокой двери, она постучала костяшками пальцев в створку, дождалась ответа и нажала на ручку. Дверь отворилась, и мы вошли внутрь.
В комнате стоял полумрак. Два узких окна давали мало света, к тому же их прикрыли шторами. Напрягая зрение, я различил слева у стены большую кровать с пологом. Напротив располагался шкаф, у правого окна – столик с зеркалом и стулом – вот и вся обстановка. Небогато.
– Я привела лекаря, матушка, – сообщила графинюшка кому-то на кровати. – Случился среди солдат. Их командир уверяет, что Платон Сергеевич учился за границей.
– Подойдите! – раздалось от кровати. В голосе невидимой мною женщины звучала боль.
Я подчинился. На кровати, прикрытая одеялом до пояса, лежала на боку графиня в ночной рубашке с кружевами на груди и в чепце. Глаза мои привыкли к полумраку, и я разглядел морщины на лбу и у глаз, прямой нос и тонкие губы с волевыми складками у рта. Серьезная дама – видно, что привыкла командовать.
– Вправду лекарь? – недоверчиво спросила графиня. – Молодой больно и одет, как пугало. Солдатские панталоны и какой-то дурацкий мундир.
Вот ведь мегера! Ее от боли крючит, а она на одежду смотрит.
– Это сшили мне егеря из ментиков убитых французских гусар, – я ткнул пальцем в суконную куртку. – Панталоны они же дали. Меня нашли голым у дороги. Был ограблен французами. Ударили саблей, – я коснулся пальцем шва на голове, – и содрали все, даже чулки.
– Штабс-капитан Платона Сергеевича хвалил, – подключилась графинюшка. – Говорит: достал ему пулю из ноги, лечил раненых егерей, поставив их в строй.
– У меня нет пули в ноге, – пробурчала старуха. – Спину прихватило. Лежать могу только на боку, встать больно.
– Это давно или внезапно схватило? – спросил я.
– Внезапно, хотя спиной и раньше маялась, – проскрежетала она. – За сборами смотрела. Видел сундуки в коридоре? Бежать собирались от супостата, вещи собирали.
– Вы за чем-то резко нагнулись? В спине щелкнуло, и не смогли разогнуться?
– А ты вправду соображаешь, – сказала старуха и посмотрела на меня с любопытством. – Так и было.
– Мне нужно вас осмотреть. Прикажите принести воду, мыло и полотенце.
– Груша? – графиня посмотрела на дочку.
Та выбежала из спальни. Я же отправился к окнам и раздернул шторы. Мне нужен свет. Тем временем какие-то девки притащили медный таз с водой и поставили его на принесенный одновременно табурет. Одна из служанок протянула мне на ладони кусок мыла. Я взял его, тщательно вымыл руки и вытер висевшим на плече девки полотенцем. Подойдя к кровати, отбросил прикрывавшее графиню одеяло и велел девкам задрать ей рубаху и положить на живот. Те кинулись исполнять. Хотя и ворочали они графиню бережно, та шипела и ругалась от боли. Под рубахой у старухи не оказалось ничего – 19-й век. Ну, и ладно: не на что там смотреть. Спина жиром не заросла, и это плюс.
– Где болит?
– Здесь, – графиня, изогнув руку, указала на поясницу.
Я наклонился и пробежался пальцами по хребту. Внезапно графиня дернулась и ругнулась. Ага, вот он! Сместившийся позвонок выступал наружу едва-едва, но этого хватило. Если не вернуть на место, мучиться будет долго. В моем времени использовали бы вытяжение, но здесь это невозможно.
– У вас сместился позвонок, ваше сиятельство, – объявил я графине. – Зажал нерв, и это вызывает боль.
– Вылечить можешь? – спросила она.
– Попробую. Но предупреждаю: будет больно.
– Лечи! – вздохнула она. – Ехать надо, а я лежу. Потерплю, не впервой. Детей рожала.
– Принесите мне масла – конопляного или льняного, – повернулся я к девкам.
Одна из них убежала и скоро вернулась с плошкой. Я плеснул из нее на ладонь, растер и склонился над графиней. Спину массировал осторожно, подготавливая пациентку к предстоящей манипуляции. У себя я бы ее делать не стал – риск велик, но здесь выбора нет: мучиться графине со спиной долго. Остеохондроз (здесь его называют ишиас) – штука гадкая. Позвонки с возрастом изнашиваются, проседают, смещаются, и, ущемляя нерв, вызывают нестерпимую боль при движении. Человек не может ходить. Попробуем помочь. Массажем я занимаюсь давно: ходил на курсы, а затем не один год практиковал – подрабатывал. На зарплату фельдшера не проживешь.
Ощутив, что пациентка расслабилась, я уперся подушечками больших пальцев в позвонок и резко нажал. Щелк! Встал, родимый!
Старуха взвыла.
– Ой-ей-ей! Что ж делаешь, гад! – завопила, вскакивая с постели. – Идол египетский! Да я тебя высечь прикажу! Розгами. Чучело гороховое!
Она подступала ко мне, сжимая кулаки. Я сделал пару шагов назад и быстро спросил:
– Как чувствуете себя, ваше сиятельство?
– Да я… – она внезапно умолкла. На лице ее отобразилось недоумение. – Хм!.. Спина побаливает, но ходить могу, – она сделала несколько шагов. – Вправду, вылечил.
– Впредь не нагибайтесь, – сказал я. – Скажите девке – та подаст. А буде возникнет нужда – присядьте, вот так! – я изобразил присед и показал, будто беру что-то с пола. – Носите корсет и шнуруйте его туго.
– Придется поискать, – сказала графиня задумчиво. – Давно не надевала. Кто знает, куда его эти дуры сунули? Ладно, – она повернулась к одной из девок. – Слушай наказ, Лушка. Лекаря – в баню! Помыть и одеть, как положено дворянину. Подбери ему из вещей Юрия Никитича что получше. Фигурой он с покойным схож. Выполняй!
– Идемте, господин! – поклонилась мне служанка.
И мы пошли…
?
Баня у графини размещалась за оградой с задней стороны поместья и представляла собой рубленную из толстых бревен просторную клеть, поставленную на берегу небольшого ручья, змеившегося по лугу и убегавшего к лесу. Удобно: за водой далеко ходить не надо. Прорубленные в бревенчатых стенах квадратные окошки не имели рам и стекол. Из глиняной трубы, торчавшей из накрытой дранкой крыши, подымался к небу легкий дымок. По-белому топят и хорошими дровами.
В предбаннике я обнаружил Спешнева. Он сидел на лавке, привалившись спиной к стене и блаженно смотрел в потолок. Судя по влажным волосам, водные процедуры уже принял.
– Это вы, Руцкий? – спросил штабс-капитан. – Ну, как там графиня?
– Жить будет, – сказал я и содрал с себя пропотевшую куртку. – Как пар?
– Я не парился, – ответил он. – При ране нельзя.
Хоть на это ума хватило…
