скачать книгу бесплатно
– Ничего не произойдет, если вы будете вести себя умно, конечно. Даю вам слово германского офицера, – Оберхайзер в очередной раз мысленно отдал американцу должное – насколько быстро тот умел ориентироваться в ситуации и брать себя в руки, несмотря на все свое более чем незавидное положение. Другой бы на его месте сейчас рыдал, проклинал судьбу, или, на худой конец, забыв про все свою гордость, хватал их со Штоссом за ноги, умоляя проявить милосердие к невинным. МакГилти же, похоже, полностью оставил за бортом последние эмоции и окаменел – сейчас лицо его окончательно превратилось в неподвижную маску.
– Твое слово ничего не стоит, выблядок, – без всякого выражения ответил МакГилти. Оберхайзер пожал плечами, – Пусть так. Разве у вас есть выбор?
Американец промолчал, затем опять занял исходное положение, привалившись к каменной стене камеры.
– Итак, заходим на новый круг. Запись? – Оберхайзер взглянул на Штосса, тот утвердительно кивнул. Потом снова повернулся к МакГилти.
– Сперва пройдемся по официальному протоколу. Ваше полное имя, воинское звание, год и место рождения?
МакГилти опять сверкнул на него глазами, впрочем, уже даже без особой ненависти, так, должно быть, отслуживший свое бык-производитель смотрит на приближающегося к нему мясника.
– Уильям Джейкоб МакГилти, матрос первого класса, второе декабря 1901-ого года, Уокиган, штат Иллинойс.
– Образование? Когда вы поступили на службу и где её проходили?
– Начальная школа Уокигана. В апреле 1919-ого, на крейсере «Омаха», в 21-ом был повышен до матроса первого класса и переведен на эсминец «Джеймс Уилкинс».
– Что вам известно об этом корабле?
– Эсминец типа «Викс», постройки 1919-ого года, – МакГилти изобразил нечто вроде ухмылки, – Мы с ним одновременно служить начали. Не покидал его вплоть до… – он вновь замолчал но, когда Оберхайзер уже открыл рот, чтобы поторопить его, все-таки закончил, – Вплоть до самой гибели корабля в феврале 1928-ого.
Оберхайзер подался вперед.
– Отлично. Ну а теперь мне бы хотелось, чтобы вы поэтапно и со всеми подробностями, какие только сможете вспомнить, а я почему-то уверен, что вы практически ничего не забыли, рассказали нам все – начиная с того момента, когда ваша флотилия вышла к побережью Массачусетса и до самого конца. Как вы сказали, до гибели корабля.
На этот раз американец молчал значительно дольше и Оберхайзер не пытался его подстегнуть. Потом он медленно, шамкая больше обычного, заговорил снова:
– Сперва предполагалось, это будут обычные учения – нам объявили, что боевая задача будет заключаться в поиске подлодок условного противника…
3
Все надежды на то, что после того как МакГилти расколется, в деле, наконец, появится хоть какая-то ясность, рассеялись, словно дым на сильном ветру. Тот невероятный бред, который он нес на протяжение всего времени допроса, можно было смело выставлять на какой-нибудь конкурс шизофреников. И самое обидное заключалось в том, что сам он явно был убежден в истинности собственных слов – Оберхайзер в таких вещах никогда не ошибался. МакГилти порол всю эту чушь, пребывая в полнейшей уверенности, что именно так оно все и было.
Согласно его показаниям, 17-ая флотилия эскадренных миноносцев, совместно еще с несколькими соединениями, точного состава и численности которых МакГилти не знал, подошла к побережью Новой Англии в районе между городами Ньюберипорт, Иннсмут и Данвич. Конечной целью была скальная гряда, известная в тех местах, как Риф Дьявола, возле которой и находились подводные лодки условного противника, которые необходимо было атаковать глубинными бомбами. Выход к цели осуществлялся глубокой ночью и первое, что бросилось тогда в глаза экипажу «Джеймса Уилкинсона», это освещенный красным заревом многочисленных пожаров берег. Первой мыслью тогда было, что там находится полигон и армия проводит какие-то свои учения, еще более масштабные, нежели морские, однако, согласно всем картам, как раз в этом месте должен был располагаться город Иннсмут и, судя по всему, горел именно он.
Далее поступил приказ вместо учебных болванок использовать боевые глубинные бомбы, причем сбросить их требовалось не просто в заданном квадрате, а подойдя к Рифу Дьявола на как можно более близкое расстояние. И когда они это сделали, то очень многим из несших боевое дежурство на верхних палубах, включая самого МакГилти, находившегося возле носового 102-мм орудия, показалось, что там внизу, на глубине десятков метров, тускло мерцали какие-то очень странные зеленоватые огни.
Но наиболее феерическую чушь МакГилти понес уже после рассказа о том, как «Джеймс Уилкинсон» и два других эсминца 17-ой флотилии сбросили глубинные бомбы. Якобы практически сразу после этого корабли подверглись массированной атаке неких морских животных (МакГилти называл их тварями) совершенно неописуемой внешности. Чудовища, напоминающие, по словам американца, «покрытых чешуей человекоподобных лягушек, с акульими пастями и медвежьими когтями, которые одинаково легко разрывали как плоть, так и металл», буквально облепили корпус эсминца, словно осы сладкое варенье и, не обращая никакого внимания на шквальный огонь из всего, что только может стрелять, в считанные минуты уничтожили большую часть экипажа «Джеймса Уилкинсона». Те, кому повезло уцелеть, смогли забаррикадироваться в орудийном погребе, МакГилти вошел в число этих счастливчиков. Потерявший управление эсминец выбросило на скалы и не утонул он лишь потому, что прочно застрял на них. Из ста человек команды до утра дожили пятнадцать, причем МакГилти был единственным, кто в момент нападения находился на верхней палубе. Уже после восхода солнца, другой эсминец, уже из 18-ой флотилии, снял их с останков покореженного корпуса «Джеймса Уилкинсона» и они узнали, что судьбу их корабля разделили и два оставшихся эсминца их флотилии, но на них выживших не оказалось…
После возвращения на берег, всех выживших вместо больницы отправили в специальную тюрьму ФБР где подвергли детальному допросу – мрачно ухмыляясь, МакГилти заметил, что в этом отношении и у американцев, и у немцев методы вытягивания информации были весьма схожи – а затем заставили подписать массу бумаг и поклясться на Библии, и под присягой в том, что никогда и не при каких обстоятельствах уцелевшие члены экипажа ни одной живой душе не расскажут о тех событиях, свидетелями которых они стали. Типа, этого требуют высшие интересы Соединенных Штатов и, вообще, все происшедшее являет собой строжайшую государственную тайну, любое нарушение которой повлечет самые серьезные последствия вплоть до высшей меры.
Именно тогда, МакГилти принял решение оставить семью – у него, на тот момент, уже были двухгодовалая дочь и шестимесячный сын и, несмотря на то, что он прекрасно понимал, насколько тяжело будет им с женой выжить отдельно от него, страх, хотя бы случайно втянуть их в этот сюрреалистический кошмар с глубоководными чудовищами и правительственными агентами (причем, МакГилти не был уверен кто из них опаснее), перевесил. Фэбээровцы подобное решение одобрили и вскоре его жена получила официальное правительственное уведомление о гибели мужа во время проведения учений, естественно, вместе с полной уплатой всех полагающихся страховок и компенсаций. Позже, уже после начала Депрессии, МакГилти неоднократно посылал им анонимные денежные переводы, но хоть как-то дать о себе знать так и не решился.
На этом история явно заканчивалась, причем Оберхайзеру было ясно, что дальше пытать американца бессмысленно – он на самом деле выложил все, что знал, или, по крайней мере, думал, что знает. И он не врал.
– Ну что теперь? – поинтересовался Штосс, когда они покинули камеру, оставив МакГилти наедине с его сумасшедшими воспоминаниями, – Что дальше? Что думаешь по поводу всего этого дерьма?
Оберхайзер пожал плечами:
– Думаю, что кое-кто, возможно, сильно удивится прослушав запись всего этого бреда беременной медузы. А если серьезно, знаешь, что меня занимает больше всего?
Штосс посмотрел на него вопросительно.
– Почему он так долго упирался, зачем ему было терпеть, все то, что он терпел, и не выложить всю эту занимательную историю про подводные огни и людей-лягушек или, кто они там, сразу? Он что, настолько серьезно отнеся к той дурацкой присяге или клятвам, которые его заставили принести? Серьезнее, чем к собственной боли, здоровью и жизни?
– Наверное, тоже за семью боялся, думал, что если расколется, то это и их тоже может каким-то боком коснуться. Ты же видел, как он сразу запел, стоило только увидеть снимки. Кстати, – Штосс хлопнул его по плечу, – С семьей это здорово придумано, уважаю. Но не думай, не будь я безвылазно привязан ко всем этим катакомбам, я тоже попробовал бы нарыть что-нибудь на родственников, так что особо не задавайся, – он хмыкнул, – Знаешь, когда я понял, что у тебя там и каким образом ты собираешься действовать, то сначала испугался, что наш клиент сделает каменную рожу и начнет утверждать, что знать никого не знает и никакой семьи у него нет и не было.
Оберхайзер кивнул – Была, конечно, такая опасность, но у твоего американца типаж не тот, это сразу ясно. Он из тех, кто сами по себе могут вынести практически все, что угодно, но вот когда дело доходит до ближнего круга… Сильный, мужественный, упертый, но слишком прямолинейный и тупой, чтобы что-то придумывать. Типичный англосаксонский служака – минимум воображения и мозгов, при максимуме силы воли. Кстати, я уверен, он говорил правду – или то, что по его глубокому убеждению, являлось правдой. Могу на это поспорить.
– И ты полагаешь что…
– Полагаю, там был какой-то очень масштабный эксперимент с психотропными веществами в корне изменяющими личность и заставляющими увидеть то, чего нет и быть не может, – Оберхайзер покачал головой, – Наверное, с самолетов сбросили начиненные этими веществами бомбы, а возможно, доставили еще как-то. Знаешь, следующая ступень в развитии боевых отравляющих газов. Обычные газы поражают сердце, органы дыхания или центральную нервную систему, этот же, по всей вероятности, воздействовал на психику. Кстати, – он немного помедлил, – До меня неоднократно доходили слухи относительно того, что у нас сейчас тоже работают в этом направлении, при нескольких лагерях, в частности Дахау и Лихтенбурге, созданы специальные лаборатории, там экспериментируют с различными психотропными веществами. На жидах, конечно, славянах, и прочем неполноценном дерьме. Но американцы, разумеется, полные отморозки, если не сказать хуже – ставят опыты на своих собственных солдатах, тем более, в подобных масштабах. Впрочем, – он снова пожал плечами, – А что еще хотеть от этой псевдонации ублюдков и полукровок, перемешивающихся между собой и со всяческим приезжающим со всего мира отребьем, уже более сотни лет?
– А потери, ты думаешь…
– Практически уверен, что под воздействием этого газа или чего-то иного, могу лишь догадываться, ребята поймали хороший, полноценный такой, приход с глюками и доблестно перебили друг друга, пребывая в полном убеждении, что сражаются с морскими чудовищами. После чего направили свои корабли на камни, а может быть, реально налетели на них, как раз из-за потери управления. В любом случае, одинаковые видения сразу у как минимум нескольких сотен человек, доказывают присутствие некого очень сильного галлюциногена. Если, конечно, – Оберхайзер криво ухмыльнулся, – Не допустить мысли о реальном нападении неких неизвестных тварей.
– И ты считаешь, наши любители мистических загадок этим удовлетворяться? Дело, наконец, закроют?
Оберхайзер усмехнулся, – Крайне сомневаюсь, это для них будет выглядеть через чур банально. Потом, сам знаешь, там если уж упрутся, то будут рыть до победного конца, не считаясь ни с какими доводами разума. Но, в любом случае, наша работа здесь, по крайней мере, на текущий момент, точно завершена. Дальше, если уж так приспичило, пусть продолжают разбираться индейцы уже непосредственно на месте.
«Индейцами» в ведомстве называли глубоко внедренных германских резидентов на территории Штатов, причем, не без определенного основания – почти у всех у них были кодовые имена связанные либо с названиями индейских племен, либо с какими-либо предметами традиционного быта коренных народностей Северной Америки. Оберхайзер всегда считал подобное высшей степенью идиотизма, однако наверху кому-то, видимо, это казалось весьма оригинальным.
Доведя его до ведущей в башню с лестницей дверью, Штосс попросил немного подождать и минут через пять вернулся с запечатанным в бумажный конверт тонфолевым диском, который затем торжественно вручил Оберхайзеру.
– Запись нашей содержательной беседы, – пояснил он, – А что мне теперь делать с МакГилти?
– Да что хочешь, – Оберхайзер с тяжелым вздохом смотрел на уходящие вверх ступени, все его мысли уже были прикованы к ним и к предстоящему бесконечному подъему, – Дождись звонка из Центра, думаю, будет сегодня ближе к вечеру, а потом можешь его на полоски порезать и крысам скормить. Крыс, уверен, у тебя тут в достатке. Он больше не нужен.
– Крыс в последнее время, почему-то не видно, – заметил Штосс, – Исчезли, сволочи, примерно в то же самое время, когда у нас тут стало сыровато. Не любят воду, зараза такая. Ладно, разберемся. Ну, бывай.
Штосс пожал ему руку и Оберхайзер начал восхождение, из всех сил стараясь не думать сколько же еще ступеней ожидают его на пути к солнечному свету.
4
Три недели спустя, солнечным майским утром, по бостонскому Центральному парку прогуливался весьма жизнерадостного вида человек. Некоторое время он просто бесцельно бродил среди вековых сосен самого древнего общественного парка США, наслаждаясь по летнему теплым солнцем, затем, не спеша пересек Тропу Свободы, по которой в сторону исторического центра уже тянулись первые туристы, и остановился около газетного киоска. Приобретя свежий номер «Бостон Геральд», он аккуратно убрал сдачу во внутренний карман пиджака, уселся на ближайшую скамейку, закинул ногу за ногу, сдвинул шляпу так, чтобы прикрывала глаза от солнечных лучей и одновременно не мешала читать, и погрузился в изучение последних новостей.
Первые полосы все еще занимали статьи всесторонне обсасывающее недавнее крушение «Гинденбурга» под Нью-Йорком, написанные, разумеется, без малейшего сочувствия и в самом негативном для Германии ключе – даже наиболее миролюбиво настроенные авторы утверждали, что это была ниспосланная свыше расплата за состоявшуюся в конце апреля бомбардировку Герники и очень сокрушались по поводу того, что командир дирижабля сумел выжить. Затем шли вести с испанских фронтов, очередные дежурные рассуждения о фашистских зверствах над мирным населением, потом региональные новости, в которых рассказывалось о наполеоновских проектах по реставрации основных городских достопримечательностей, новой выставке в Музее Изабеллы Стюарт Гарднер, криминальная хроника и, наконец, спорт. Все это купивший газету просмотрел довольно быстро и без особого интереса, зато добравшись до раздела частных объявлений, принялся изучать его с повышенным вниманием.
Очень скоро он нашел то, что искал и то, ради чего, собственно и приобрел этот полубульварный листок – крохотную заметку о сдаче в наем маленькой квартирки в мансарде доходного дома на 208-ой Западной улице. Перечитав это, ничего, на первый взгляд, не значащее сообщение несколько раз, человек коротко сам себе кивнул, поднялся со скамейки и зашагал к ближайшей автобусной остановке.
За свою не слишком долгую, но, уже и не слишком короткую жизнь, этот человек успел сменить много имен – настолько много, что он уже практически забыл, кем его нарекли при рождении. Последние годы он привык думать о себе как о Райнхарде Фальтере, хотя подавляющее большинство его нынешних знакомых называло его Гарольдом Смитсоном и он отзывался на это имя.
В ближайшее время ему предстояло стать кем-то еще и он пока даже точно не знал, кем именно.
Спустя сорок минут изматывающей душу тряски в битком переполненном автобусе, человек, считавший себя Фальтером, вышел в одном из ближайших северных пригородов Бостона, в тихом районе, где любили селиться успешные клерки средней руки и инженерно-технический персонал обслуживавший Бостонские Военно-Морские верфи. Практически все здесь было застроено аккуратными двух и трехэтажными коттеджами в том чрезвычайно милом, типично новоанглийском стиле, который всегда вызывает умиление у туристов, особенно приехавших из южных штатов. Миновал кукольного вида изумрудно-зеленую лужайку и отпер белоснежную входную дверь одного из таких домиков.
Очутившись внутри, Фальтер тщательно запер за собой замок, а затем даже и засов, снял шляпу и пиджак, кинул их на диван в маленькой, но очень уютной гостиной и, захватив с собой купленную в Центральном парке газету, прошел в соседнюю комнату, служившую, по всей видимости, ему одновременно спальней и кабинетом. Здесь он бросил газету на стоявший подле окна письменный стол и извлек из-под примостившегося здесь же книжного шкафа небольшой дорожный чемодан.
В чемодане оказался двухдневный запас свежего белья, тщательно упакованные походные бритвенные принадлежности и, что самое важное, довольно примитивное, но очень тщательно подогнанное двойное дно. Открыв его, Фальтер извлек коричневую картонную папку и несколько разноцветных паспортов. Паспорта он на время отложил в сторону, а из папки вытащил две отпечатанные на тонкой бумаге таблицы – одна состояла из букв, вторая – из цифр, и, на взгляд непосвященного, представляли они полнейшую абракадабру. Для Фальтера же они больших сложностей не представляли. Он разложил перед собой страницу «Бостон Геральд» с объявлениями, вытащил лист чистой бумаги, и переписал на него заинтересовавшее его ранее объявление о сдаче квартиры. А затем переписал его еще раз, постоянно сверяясь с таблицами, и получил текст на немецком языке, не имеющий ни малейшего отношения к аренде недвижимости в Бостоне.
Иннсмут – красный
Команч – зеленый
Томагавк – красный, зеленый
Ньюберипорт, 15
Фальтер кивнул с видом человека не слишком довольного, но изначально ничего другого и не ожидавшего. Затем убрал таблицы и все паспорта, кроме одного, обратно в потайное отделение, тщательно поставил на место фальшивое дно и запихнул чемодан обратно под шкаф. После сжег в пепельнице все свой листок вместе с газетой и уселся перед стоявшим на столе телефоном.
Первый звонок он сделал в небольшую инженерную контору «Левин», специализировавшуюся на морских водонагревательных котлах, где работал последние два года, занимая скромную должность младшего инженера. Переговорил с самим Израэлем Левином, в самых душераздирающих подробностях рассказал про то, как страшно отравился вчера вечером, зайдя сдуру в итальянский ресторан и заказав у проклятых фашистов их фирменные спагетти с сицилийским розовым Кьянти. Пошел на поводу у собственного аппетита, поддержал проклятого Муссолини и вот теперь за это жестоко поплатился. Выслушал сочувственную тираду, заверил, что через два, максимум, три дня полностью придет в норму и будет на работе как штык. Положив трубку, Фальтер не смог сдержать смеха – сперва он даже хотел сказать, что отравился в немецком ресторане, где его накормили несвежими сосисками, но потом решил, что это будет, все-таки, немного перебор. Ему и так при общении с этим тупым старым евреем каждый раз приходилось из всех сил сдерживаться, чтобы не расхохотаться – знал бы этот жидок, кто на самом деле числится у него младшим инженером.
Второй звонок был в маленькую частную клинику, в которой у него был оформлен страховой полис, разумеется, на имя мистера Смитсона, то самое, под которым знал его и Левин. Здесь Фальтер был предельно краток, сказал только «Три дня», после чего повесил трубку. Человек на том конце был в курсе, что это означало – требуется три дня оплаченного больничного и соответствующие справки.
Покончив с звонками, он вытащил еще один чемодан, походивший на первый словно брат-близнец, и с точно таким же содержимым за исключением только лишь двойного дна. Вытащил из шкафа несколько книг, извлек с дальней части полки армейский «Кольт 911» и две запасные обоймы к нему, засунул пистолет за пояс брюк, обоймы рассовал по карманам. Во всем, что касается ручного стрелкового оружия, Фальтер был принципиальным непатриотом – пребывал в твердой убежденности, что лучше американцев его не делает никто в мире.
Затем положил во внутренний карман пиджака паспорт, подхватил чемодан и покинул свой аккуратный домик, не забыв напоследок аккуратно заперев за собой дверь.
Далее путь его лежал в северо-восточную часть города, где он вышел из автобуса неподалеку от офиса одной достаточно крупной и известной компании, занимавшейся прокатом автомобилей. Мило улыбаясь девушке-менеджеру, Фальтер в самых сентиментальных красках поведал ей историю о своем злом и алчном боссе, который, думая исключительно только о собственной прибыли, отправил его сюда, на холодные просторы Новой Англии из далекого и солнечного Техаса, в поисках подходящего и сходного по цене куска прибрежной земли для строительства небольшого туристического комплекса. Затем, несколько раз пожаловавшись на постоянную нехватку средств, изъявил желание взять в аренду на несколько дней какой-нибудь недорогой, но надежный автомобиль и, в конце концов, остановил свой выбор на «Форде Модель 48» линейки 35-ого года – как раз то, что нужно для агента по торговле недвижимостью, хорошая, почти никогда неломающаяся, достаточно быстрая машина и, в то же время, совершенно невыпендрежная, не привлекающая к себе никакого внимания. На таких ездит добрая половина американского среднего класса, разумеется, из тех счастливчиков, что сумели в это непростое время сохранить работу и приличный заработок. Оформив машину на имя мистера Элмера Дракслера, чей паспорт сейчас лежал у него в кармане и которым ему предстояло пробыть ближайшие трое суток, Фальтер тепло поблагодарил девушку, забрался в только что арендованный автомобиль и, прилежно соблюдая все правила дорожного движения, покатил на север в сторону небольшого портового городка под названием Ньюберипорт.
Расстояние от Бостона до этого городка составляло около тридцати семи миль по прямой и чуть меньше пятидесяти по федеральной трассе, плюс местные грунтовки, так что у него было чем достаточно времени, чтобы поразмыслить над предстоящей работой. Над тем, чем ему предстояло заняться, как в самом Ньюберипорте, так и в еще более крошечном поселении, расположенном немного восточнее и носящем название Иннсмут.
Об этом местечке ему уже приходилось слышать, причем, не далее чем во время выполнения предыдущего задания, когда требовалось в экстренном порядке переправить в Европу одного не в меру норовистого янки – это происходило в сотнях миль от Новой Англии, в далекой Флориде, но, насколько тогда Фальтер смог понять, тот американец имел к Иннсмуту, точнее, к происшедшей там без малого десять лет назад крупной военной операции, самое непосредственное отношение. Когда все было закончено и янки с мешком на голове погрузили на трансатлантический пароход, последние полученные инструкции предписывали дожидаться условного сигнала, который либо отменял бы всю деятельность, связанную с этим городком, либо, напротив, давал зеленый свет новому заданию, уже целиком и полностью посвященному изучению Иннсмута.
Подобные попытки уже предпринимались, но, вроде как, ни одна из них не закончилась ничем положительным, проще говоря, никто не смог собрать достаточно информации, чтобы ответить на основные вопросы: что же именно, все-таки, произошло в этом захолустье зимой 1928-ого года, чем тут занимались армия и флот, ну, и, конечно, к каким последствиям все это привело. Точно так же, никто толком не представлял, что делается в Иннсмуте в настоящее время. Слухи, при этом, циркулировали самые зловещие, говорили о нелегальной добыче золота и даже о кровавых человеческих жертвоприношениях какому-то таинственному морскому божеству. По всей вероятности, предполагалось, что похищенный американец сможет пролить на все это какой-то свет, но, судя по тому, что содержалось в полученной шифровке, Центру явно требовались дополнительные сведения. Больше Фальтер ничего не знал, кроме дела МакГилти он проблемой Иннсмута раньше не занимался, равно, как не имел ни малейшего представления, из-за чего это Берлин вдруг так активно начал интересоваться этими делами давно минувших дней, тем более, закрученными вокруг такой дешевой мистической ерунды. Задавать подобные вопросы, точно так же, как и лезть в дела других резидентов (или, хотя бы, пытаться контактировать с ними без специального приказа) в их ведомстве было, мягко говоря, не принято. Единственно, относительно чего он был в курсе, так это то, что до него схожие задания получили еще несколько агентов и, по-видимому, особых успехов не достигли.
Что же, значит, придется действовать самому. За последние годы, Фальтеру было к этому не привыкать…
Несколько хуже было то, что Центр, похоже, решил навязать ему помощника – инструкция говорила о необходимости встречи с агентом под кодовым названием «Томагавк». Фальтер слишком хорошо знал кто скрывается под сим грозным названием – некто Лейде, все последние годы проведший организуя массовые попойки для германских землячеств Массачусетса и, насколько Фальтеру было известно, не только ни разу не проводившего самостоятельных операций, но и, в принципе, никогда в жизни по настоящему не нюхавшего пороха. Кроме того, Фальтеру доводилось слышать, что Лейде еще и происходил из Эльзаса, чего уже одного было более чем достаточно, чтобы ему не доверять. В принципе, незваного напарника можно было бы и проигнорировать, но шифровка самым недвусмысленным образом сообщала о том, что рандеву уже назначено им обоим, и Лейде, скорее всего, на него явится. Что он подумает, если Фальтер не выйдет вовремя на контакт и, самое главное, что может после этого натворить, даже думать не хотелось, поэтому, спокойнее всего было держать этого идиота в поле зрения и, по возможности, под контролем.
В любом случае, контакт с Лейде был намечен только на вечер и до этого времени Фальтер рассчитывал успеть осмотреться на местности, и даже, если дело пойдет достаточно успешно, посетить непосредственно сам Иннсмут. Четкого плана действий на текущий момент у него пока еще не существовало, и он планировал начать с самого элементарного – для начала просто увидеть загадочный городок собственными глазами и попробовать осторожно навести справки среди аборигенов. Разумеется, до него ровно этим же самым уже занимались и все те, кто это задание, по всей вероятности, провалил, но на первоначальном этапе без этого было не обойтись.
Следующим пунктом, уже после того как он сумеет составить некоторое впечатление о предстоящем деле, стояло свидание с Лейде, во время которого Фальтер намеревался окончательно определиться, будет ли от него хоть какая-нибудь польза, после чего уже намеревался действовать по обстоятельствам. Если все окажется настолько запущенным, что за три дня до сути проблемы докопаться не получится, придется возвращаться в Бостон и разбираться что важнее – его глубоко законспирированная служба у Левина или дальнейший сбор информации по Иннсмуту. Но, в любом случае, сперва нужно было добраться до места.
5
Ньюберипорт оказался точно таким, каким Фальтер себе его и представлял – заштатной провинциальной дырой, которая из-за всех сил старалась выглядеть настоящим большим городом, причем, непременно с древними и очень самобытными корнями. Чувствовалось, правда, что город знавал и значительно лучшие времена, когда был мощным колониальным торговым форпостом Британской Империи, достаточно было только взглянуть на вместительную, хотя и практически совершенно пустую гавань, а так же обширный район верфей, протянувшихся вдоль обоих берегов Мерримака, некогда очень внушительных, но сейчас уже практически нефункционирующих. В остальном же, это было типичное новоанглийское захолустье со всеми сопутствующими атрибутами: неизменной центральной площадью с обгаженным птицами бронзовым героем какой-то давно забытой и мало кому интересной войны, штаб-квартирой местного Исторического общества (последнее Фальтера особенно умиляло – можно подумать, в Америке вообще могут знать, что такое история), тремя с половиной улицами, гордо именовавшимися «деловым центром», и даже отдельной курортной зоной с парой отелей на берегу, лениво тащившего свои мутно-зеленые воды, Мерримака. Фальтер начал именно оттуда, сразу сняв номер в том, что показался ему немного поприличнее, если, конечно, этот термин, в принципе, можно было применять по отношению к подобному заведению. Он не был уверен, что хоть раз им воспользуется, но, агент по торговле недвижимостью, активно интересующийся местными приморскими объектами, и при этом даже не остановившийся в местном отеле, смотрелся бы по меньшей мере странно. К тому же, Фальтер считал совсем не лишним пообщаться с местным обслуживающим персоналом – иногда в случайном разговоре с портье или с официанткой можно узнать куда больше полезного, чем из самого детального полицейского протокола.
