скачать книгу бесплатно
Артиллеристы
Сборник
Артем Владимирович Драбкин
Война. Я помню. Проект Артема Драбкина
Боги войны…
В годы Великой Отечественной войны это почетное прозвище прижилось не только в официальной пропаганде, но и в окопном просторечии. И вполне заслуженно – артиллерия зачастую играла решающую роль в обороне, с артподготовки начиналось любое успешное наступление, и именно артиллеристские залпы салютовали нашей Победе.
Герои новой книги проекта «Я помню» (http://iremember.ru) – командиры батарей и наводчики орудий, военнослужащие частей Резерва Главного Командования и Истребительно-противотанковых полков. Все те, кто может с правом сказать – я был артиллеристом.
Артиллеристы
Проект Артема Драбкина
Фернас Генрих Карлович
В марте 1944 года Смоленское артиллерийское училище, которое в то время находилось в городе Ирбите Свердловской области, произвело очередной выпуск офицеров – на этот раз младших лейтенантов. Весь выпуск эшелоном, в теплушках, был доставлен в Москву, откуда разлетелся по военным дорогам. Одна теплушка – в ней нас было 24 человека – благополучно, несмотря на бомбежки в пути, добралась до Гомеля, где размещался штаб 1-го Белорусского фронта. Молодые младшие лейтенанты, в основном не нюхавшие пороха, бывшие выпускники десятого класса с Урала, с трепетом ожидали назначения в боевые части.
Перед тем как выехать в действующую армию, мы сфотографировались и отправили домой снимки в новой офицерской форме, с погонами. По дороге на фронт я и мой друг по училищу Евгений Полушкин решили отметить его 19-летие: променяли свое теплое белье на картофельные лепешки и «налопались от пуза».
В Гомеле мы пробыли двое суток. Город был сильно разрушен, и это действовало на нас удручающе.
Все мы были занесены в список по алфавиту и разбиты на пятерки. Мы – Иван Тепляков, Федор Хохряков, Александр Шмелев и я – замыкали список, не набрав даже пятерки. Когда очередь дошла до нас, то услышали: «Ну а этих – в Резерв Главного Командования». Мы разом зароптали: дескать, направьте нас тоже в боевые части. На что получили ответ: «Вы и приехали на фронт, а не к теще на блины». Как выяснилось, мы были назначены в 1071-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк резерва Главного Командования. Старшим назначили Шмелева, он еще до училища был сержантом в разведке и, кроме того, был старше нас по возрасту.
Не помню, какой дали нам маршрут, тем более, что пакет был у Шмелева, но добирались мы до части довольно долго. С трудом узнали, что наш полк находится на Быховском плацдарме. Переправились в районе Ново-Быхова через Днепр на правый берег и, ориентируясь по реке, бодро зашагали на север в направлении Ново-Быхова.
6 апреля мы оказались в окрестностях деревни Камаричи. Был ясный солнечный день, вокруг – тихо, безлюдно и спокойно. Пение жаворонков настраивало на благодушие, и мы совершенно позабыли о бдительности. Вошли в деревню, надеясь найти штаб части. Ходили от дома к дому, если их можно было так назвать – целых строений не осталось. Самое удивительное, что мы никак не могли никого спросить – изредка показывались люди и сразу же исчезали. Ну, ладно, мы-то впервые попали на фронт, но и Шмелев, наш ведущий, бывший разведчик, тоже «потерял голову».
Нам надоела эта «игра в прятки», и мы решили перекусить остатками сухого пайка. Остановились около развалин хатки, расположились на виду находившейся впереди деревни (позже мы узнали, что это Лудчица, передний край обороны противника). Между деревнями, ближе к Днепру, лежала болотистая местность, листья кустарника только-только распускались, левее – обширное поле, дальше – заросли молодого сосняка и сплошной лесной массив.
Не успели мы как следует расположиться, как к нам подбежал сержант и на повышенных тонах предложил убраться подобру-поздорову куда-нибудь в другое место, ибо Камаричи хорошо просматриваются противником, и вот-вот начнется артналет. Мы быстро спустились в лощину. Не отошли и на километр, как над нами что-то завыло, от неожиданности мы присели и замерли. У дома, где мы были несколько минут назад, поднялся столб земли. Переглянувшись, поняли, что попали наконец на фронт. Минут двадцать немцы обрабатывали снарядами тот участок, где мы собирались перекусить. До нас дошло, что мы были на краю гибели, осознали, какую беду навлекли на тех, кто оставался в том районе. Этот день запомнился на всю жизнь. Понуро опустив головы, добрались до штаба полка. Бесследно испарилось все наше приподнятое весеннее настроение, ожидали порядочную нахлобучку от командира полка. Но нас удивило и обрадовало хорошее настроение в штабе при нашем появлении – ведь пришло пополнение офицеров! Но тут раздался телефонный звонок, все в землянке притихли. Звонивший говорил громко, был разгневан, а командир полка через щель в занавеске все поглядывал на нас. Потом вышел к нам – широкоплечий, высокий, с зычным голосом, и стал нас внимательно разглядывать, всех по очереди, с ног до головы и обратно. Тут возобновился артобстрел, мы молчали и потом услышали: «Ну, что, вояки? Долго вы же добирались, небось не очень-то торопились!» Шмелев попытался что-то сказать, но комполка, резко махнув рукой, прервал его: «Вот, полюбуйтесь на этих гусаров. Надо же иметь такое нахальство! Под носом у фрицев устроили пикник. Да, обозлили вы их не на шутку! Давненько они нас так не обрабатывали».
Вой пролетающих снарядов стал заглушать его слова, доносилось громыханье разрывов, содрогалась земля, обстрел шел по площадям. Командир полка выругался: «Кондрашка, что ли, их хватила?» Затем уже в снисходительном тоне обратился к нам: «Впредь будет наука. Фронт есть фронт, здесь шутки плохи. Без причины на рожон не лезь, без дела не высовывайся… Ничего, наши корректировщики кое-что засекут, так что ваше лихачество без пользы не останется». Пронесло!
Все мы были определены командирами взводов. Я с Хохряковым оказался в 3-й батарее, которой с недавней поры командовал армянин лейтенант Оганес Варткезович Габриелян. Принял он нас хорошо. Огневая позиция батареи находилась метрах в 150–200 от переднего края. Ночью можно было наблюдать, как трассирующие ленты пуль, словно паутина, опутывали всю передовую. Перед нами видны были окраины деревни Лудчицы, за которой располагался Быхов.
Мой однокашник по училищу Федор Хохряков, уроженец Пермской области, Кунгурского района, русак до кончиков волос, назначенный командиром 2-го огневого взвода, разместился в землянке командира 3-го орудия, Алексея Алексеевича Дижи. Нам здорово повезло: попали в семью обстрелянных фронтовиков; на вооружении имели 76-миллиметровые пушки ЗИС-З, которые хорошо поражали цели и прямой наводкой, и с закрытых позиций, что в дальнейшем подтверждалось неоднократно; и, наконец, для перевозки пушек у нас были американские машины марки «Додж» и «Студебеккер».
Как оказалось, в начале боя первым выстрелом Налдин сумел подбить «фердинанд», который, на наше счастье, развернулся и перекрыл всю дорогу, а по болоту в темноте не поскачешь. Стреляли мы почти в упор, и эффект получался большой. Немцы как залегали от выстрелов артиллеристов, так и не поднимались до нашего отхода. А когда они после нас влезли в деревню – наткнулись на стрелковый заслон и стали «пачками» сдаваться в плен. За этот бой Налдин и Дижа были представлены к ордену Славы 2-й степени. Представили к наградам и нас с Хохряковым. На партийном собрании приняли кандидатами в члены ВКП(б), а приказом по 1-му Белорусскому фронту нам присвоили очередное звание – «лейтенант». Но я об этом узнал после госпиталя, в другой части, там же мне вручили за этот бой медаль «За отвагу», а Хохряков так и не услышал об этом приказе: под Брестом он погиб смертью храбрых, и ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Это был наш первый бой, своего рода пропуск во фронтовую семью. Отношение к нам стало совершенно другим, это я прежде всего почувствовал со стороны Налдина.
Под Сычковом погибших не было, но без раненых не обходится ни один бой. Комбат поручил мне отвезти их в госпиталь в Осиповичи, и там я попрощался со своим командиром орудия Воробьевым.
Перед отъездом из Осиповичей нашу машину окружили жители. Все рады, говорят наперебой, обнимают и желают победить врага и выжить. Вдруг подходит ко мне девочка лет двенадцати: «Дяденька офицер, я так хочу вам подарить что-нибудь на память, но у меня, кроме этого кусочка хлеба, ничего нет. Возьмите, пожалуйста». Я опешил – как брать хлеб у голодного ребенка? Но меня выручила женщина, не знаю, кто она. Сказала: «Возьми и сохрани, она, девочка, этого очень хочет. Это же ее радость, может быть, первая в жизни». Я дал слово, что сохраню, но… В боях под Брестом мы потеряли всю технику, сгорели все наши вещи, остались в одном обмундировании. Погиб и тот кусочек святого для меня хлебушка…
До Минска полк дошел с 3-й армией, затем его передали корпусу генерала Плиева, а после Бреста 11-му танковому корпусу. Под Брестом я был ранен и попал в госпиталь. Под Франкфуртом ранило командира полка, на Зееловских высотах погиб Иван Тепляков, в Берлине был ранен комбат. Налдин и Дижа закончили войну полными кавалерами ордена Славы.
Белоглазов Савва Львович
Скажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?
3 сентября 1923 года, Лебяжский район в то время, а сейчас Уржумский, деревня Кутей. Я учился в семилетке, школа нсш была недалеко от места жительства, а потом был Молотовский железнодорожный техникум, сейчас Пермский. В январе 42 года у нас был выпуск досрочный, а должны были в конце года закончить. Специальность у меня была техник-механик вагонного хозяйства.
Вы ощущали приближение войны перед 41 годом?
Какое больно приближение? Только в техникуме как-то отложились события на Халхин-Голе, они как-то дошли. То, что приближается война, мы по общему состоянию как-то не ощущали. Советско-финская война стороной прошла.
Как Вы встретили 22 июня 1941 года?
Этот день я встретил в Свердловске, проходили практику на вагоноремонтном заводе. Практику уже закончили и собирались ехать обратно в техникум.
На каникулы собирались, все оформили, рассчитывали, что поедем. Объявили войну, и мы не успели оттуда уехать по-быстрому. Приехали в техникум, никаких каникул уже, ясное дело, не было. Нашу группу послали на строительство вторых путей на станции Ергач, между Пермью и Свердловском; работали порядка месяца. Оттуда приехали – послали снова, тоже вроде практики, на станцию Чусовская. Практика есть практика, то, что предложат. Там мой старший брат уже работал, он этот же техникум закончил. Я его там проводил в армию. Закончили там, продолжили учебу. В начале января 42 года нам выдали дипломы.
Что Вы можете вспомнить из настроений, разговоров второй половины 41 года?
Еще до окончания техникума часть наших ребят поступила в авиационное училище, двое у меня товарищей близких были. Я тоже вроде бы не возражал пойти вместе с ними, но я стал беспокоиться о состоянии своего здоровья. Почувствовал, что меня туда не пропустят. После окончания техникума нас пригласили в военкомат: «Желаете ли поехать учиться в артиллерийское училище»? Я дал согласие. Там комиссия несколько попроще, чем в авиационном училище, и я свой недостаток скрыл. Под конец января поехали в Одесское артиллерийское училище имени Фрунзе, г. Сухой Лог.
Там готовили на основную для нас артиллерийскую систему – 203-мм. гаубица. Попутно и другие простые системы. 9 месяцев не все проучились; часть курсантов моего набора выпустили досрочно. Присвоили звания старшего сержанта, и на фронт под Сталинград. Нам особенно не объясняли – требуется. Там не выбирали; по группам, по взводам.
Кроме основной нашей системы, остальные изучали меньше. Один раз были стрельбы из 76-мм пушки, а больше нет.
Расскажите подробнее, в чем состояло ваше обучение?
Тактическая учеба, физическая, само собой, политучеба, полевые уставы. Огневая подготовка велась теоретически месяцев через 4–5. Один раз стреляли. Эта 203-мм гаубица несколько отличалась от полевых орудий своим устройством. Потом куда я попал, на 152-мм орудия снаряды, заряды вручную снаряжали. А там снаряд 100 кг, его в руках не утащишь. Поэтому для заряжания этого орудия снаряд надо было подвезти на тележке, после подъемной системой поднимать и загонять в ствол. Расчет человек по 10 примерно.
Теоретическая подготовка при таком коротком периоде была сжатой. И естественно приучали к армейской жизни. После окончания большинству присвоили звания лейтенант, редко кому присвоили младших лейтенантов. Должность наша основная – командир взвода. Училище это котировалось среди военных; в нем в другом дивизионе учился сын Воронова, Главного маршала артиллерии.
Среди преподавателей были фронтовики?
Как потом мы стали вспоминать, нет, не было. Но со стажем службы в училище были. Командир взвода был лейтенант Двинский, командир батареи Соколов.
Помню начальника училища генерал-майора Полянского. Заместитель по строевой – полковник Кавтарадзе.
Как Вы в это время восприняли поражения?
В то время до училища обстановка эта отдаленна была. Готовили: война, война, а сколько она продлится? Конечно, не рассчитывали, что она так затянется. Война идет, надо принять участие в ней, сколько можно.
С людьми местными приходилось общаться во время учебы?
Армейская дисциплина, казармы, куда в увольнение больно пойдешь? В военное время даже. Далеко никуда не уйдешь, Сухой Лог городок маленький.
Как можете описать свой курсантский быт?
Обмундирование обычное солдатское, питание курсантское тыловое, 600 г. хлеба, приварок. Дожидались, когда дежурство по кухне будет – может, прибавка какая будет в питании. Не хватало, конечно. На сельхозработы, лесозаготовки нас не посылали, не до этого было. Свободного времени перед сном час, полтора выделялось, а остальное все расписано.
Как Вам кажется, на что больше всего упор делался в обучении?
Естественно знать хорошо устройство орудия, патриотическое воспитание – наша обязанность честно служить, учиться, а потом уже и на фронте. Нам объясняли, вы – будущие офицеры. Кстати, в то время слово «офицер» только еще начинало произноситься; все раньше было «командир». А вот уже стали упоминать слово «офицер».
Тактика: предположим, выходили на территорию, где должно быть вроде системы оповещения, наблюдения. Где-то вдали огневые позиции противника; надо было разобраться что, чего и как действовать. В какой-то мере это отрабатывались действия на наблюдательном пункте – засекать огневые точки противника. Рассчитывать данные нам пока не приходилось. К выпуску имели пока смутное представление, пока конкретно не столкнешься с обстановкой.
Вы могли работать за любого члена расчета 203-мм гаубицы?
У командира орудия расчет, их обязанности строго определены. Каждый знает, кто заряжает, кто подводит, наводчик наводкой занимается.
Водители тягачей-тракторов вместе с Вами учились?
Это трактористы призванные, как и на фронте было. Солдаты.
В ноябре 1942 года нас выпустили из училища, 8 человек набрали в распоряжение Волховского фронта. Приехали мы в 5-й запасной артиллерийский полк, пробыли там недолго, неделю с небольшим. И потом, что удивительно, всех восьмерых направили в 8-й отдельный гвардейский артиллерийский полк РВГК. Гвардейское звание полку было присвоено за бои под Тихвином.
Какая была организация полка и вооружение?
152-мм пушка-гаубица, весь полк из них состоял. В батарее 2 пушки, огневой взвод. Были, как обычно, 3 дивизиона, в каждом дивизионе 3 батареи, всего в полку 18 пушек. Вначале, месяц с небольшим, я был командиром взвода управления: разведка и связь. Полк стоял под Киришами. Сложно сказать, какая это армия была, так как четко мы не приписывались к какой-то армии. Полк был резерва Главного Командования. Потом поменялись с командиром взвода управления; он тоже был из училища нашего. Я перешел на огневой взвод. Первоначально в батарее было 5 офицеров: командир батареи, замполит, старший по батарее, и 2 командира взвода, огневого и управления. Потом замполитов направили на переподготовку, на строевые должности, а старших на батарее распределили между другими батареями. У меня во взводе было порядка 35–40 человек, 2 орудия, тракторов С-65 «Сталинец», гусеничных, 4 штуки.
Помните ли Вы свой первый бой?
Бой как у пехотинцев, мне не приходилось. Под обстрел я попал, когда был во взводе управления на наблюдательном пункте под Киришами. Сказать, что по мне именно стреляли нельзя естественно. Попал под обстрел такой, что не вызвал большой эмоции. Сзади нас был взвод вроде нашего, из другой батареи. Они, видимо, были засечены, и у немцев было, видимо, передвижное орудие, которое периодически обстреливало. У них была 210-мм пушка. Но что характерно: снаряд из нее летит не с таким визгом как из обычного орудия, а с шипяще-щелестящим, ш-щ-ш-щ. Сзади меня, метрах в 50, этот снаряд разорвался, он был фугасного действия, глуховатый. Такая первая встреча получилась.
Какие основные задачи Вы выполняли, будучи командиром взвода управления?
Разведка и обеспечение связи. Связь была линейная, рация была, но в качестве запасной.
Рацией не любили пользоваться?
Не то что не любили, а основная – проводная связь. О качестве связи трудно сказать. Когда нет боевых действий, связь работает. Обстрел начался, все, ее порвало, иди, ищи. А где ее найти? Расстояния большие бывали, посылаешь солдат. Рации простые были, я уже не помню какие, РБ.
В январе 43 года я участвовал в прорыве блокады Ленинграда, был уже на огневых позициях командиром огневого взвода. Задача нашего полка, входили в группу «Д», артиллерия дальнего действия, противобатарейная борьба. Были определены цели – огневые позиции немцев. Мы должны были отвлекать их в какой-то мере от района прорыва, чтобы они не вели огонь по наступающим войскам. В основном, мы эту задачу выполнили. Правда, и мы постреляли по батарее, которая была персонально закреплена, и по нам тоже постреляли. Но благополучно. Огневые находились немного подальше от передовой; прорыв был несколько в другом месте, который я наблюдал.
У немцев на правой стороне Волхова был плацдарм, и было несколько попыток его ликвидировать, но не получалось. А наш прорыв проходил несколько в другом направлении. Как-то так получилось – немцам мы вроде как насолили; они по нам выпустили за период прорыва блокады до 150 снарядов тяжелых. У них была 150-мм пушка. Благополучно, никто не пострадал и орудие тоже.
Как осуществлялась контрбатарейная борьба в полку? Кто определял цели?
Цели определяли – там работала полковая разведка и дивизионная. Они цели засекали; у них же взвод специальный артиллерийской разведки. Там они все виды данных, которые поступали, сосредотачивали у себя, засекали огневые позиции, нам давали только координаты. Мы просто по данным стреляли и все.
Как Вас встретили в батарее и во взводе?
Вроде бы так нормально [смеется. – А. Б.]. Хоть и новый, незнакомый… Офицеры в большинстве повоевали под Тихвином. Командир батареи капитан Шатура. Знаете, на фронте такая обстановка, там сразу видно человека, чего он стоит. Если где-то кто-то чего-то смухлевал или не так относится – быстро он обнаруживается. Солдаты быстро могут его научить. Терпят, терпят, а нет, так и поучат. Но такого во взводе у меня не было.
Кто продолжал Ваше обучение артиллерийскому делу?
Наша задача была обеспечить точную стрельбу по заданным целям. 152-мм пушка-гаубица как система в этом отношении была несколько сложновата: были снаряды пушечные и были снаряды гаубичные, то есть можно было стрелять траекторией навесной и траекторией прямой и 13 видов метательных зарядов. Поэтому надо было четко ориентироваться в зарядах и определять – заряд такой-то, сколько мешочков пороха выбросить, сколько оставить. Солдаты были уже обстрелянные, в основном уже пожилые, лет по 35–45. Я был, наверное, одним из самых младших.
Одновременно у орудия находилось 7–8 человек. Снаряды надо распаковывать, подносить. Поднес, передал, снарядный должен его взять и в ствол его… Тот, кто нес его был один, потому что каждый четко за определенный участок отвечал. Дальше снаряд надо было толкнуть так, чтобы он врезался в нарезы. Там снова должны быть человека два, примерно. Надо было кому-то гильзы от снарядов убирать. Обычно на подноске снарядов одному не справиться – дополнительно еще. Складывается еще обстановка, что надо что-то подать, что-то подвинуть. Наводчик наводит, работы всем хватало. Но основные вот эти – снарядный и заряжающий.
Наносили Вы камуфляж зимой белой краской?
Я бы не сказал, что орудия были слишком выдающиеся, но немного было.
Не сплошь красили?
Да, затемнено.
Как готовилась огневая позиция?
Обычно нам определял район топовзвод дивизиона, места расположения орудий. Координаты дает, где установить. Устанавливается одно первое орудие, второе равняется по первому, потом дают репер – точку, по которой потом следует корректировать наводку. Определяют, если репер видно, цель видно, тогда наводчик уже по реперу наводит, а если где-то в лесу, ничего не видно – обычно по буссоли. На открытом месте реперов могло быть несколько, а в лесах трудно. Там местность лесистая, поэтому – почти что не видать. Редко где чего увидишь.
Как далеко были друг от друга огневые позиции?
По-разному. В нашем дивизионе соседняя 7 батарея была метров 150–200, а третья еще может быть, метров 200–300. В зависимости от того, как позволяла местность. Например, в картинах это самое вижу; там может местность другая в степях. В одну линию выстраиваются…
Такого у Вас никогда не было?
Нет, невозможно. Расстояние между 2 орудиями во взводе обычно небольшое, чтобы была видимость. Потому что координаты даются первому орудию, расчет второго орудия должен его видеть, настраивается по тем же данным, по которым настраивается первое орудие.
Что собой представляла огневая позиция?
Обычно это где-то не на открытой местности, ближе к полянкам, редколесью. Оборудовалась: орудия несколько прикапывались, после огораживались забором из деревьев близлежащих. Высота забора небольшая, метр – полтора, от орудия близко, чтобы только не мешал развороту ствола. Забор делали от осколков, ближних разрывов – чтобы не задевало. Личный состав рыл блиндажи сразу. Ровики роют наускоре, там да, а уж остановились, там надо капитально. Сам окоп для орудия глубины небольшой, порядка метра.
Кроме забора применяли еще какую-то маскировку?
Само собой, зелень на орудия, на все видимое, чтобы с воздуха не обнаружили.
Было у Вас несколько основных позиций или всегда одна?
Одна позиция, потому что сменить одну позицию на другую с тракторной тягой очень сложно. Это надо снова демонтировать, передвигать, снова все устанавливать. Демонтировать – сошники из земли вытаскивать, сводить.
Ложные позиции были в дивизионе или в батарее?
Сами мы не строили, но по готовым, по тем, которые ранее существовали – такие были. Их инженерные части строили или раньше на этом месте другие орудия были, сменились и ушли. Если требовалось, их готовили заранее, в наши обязанности это не входило. Там могли стоять макеты орудий.
Может вспомнить ваши самые удачные огневые позиции и самые неудачные? Насколько я понял, вы как командиры взводов в выборе позиции не участвовали? Так?
Так.
Следовательно, Вы полностью зависели от командования?
Для определения места дислокации ранее проводилась рекогносцировка выбора, но в ней участвовали обычно командиры батарей. Командиры батарей определяли – в этом районе. Топовзвод потом привязку делал, определял место нахождения, координаты.
Про удачные и неудачные трудно сказать. Неудачно у нас получилось в Выборге, это уже в августе 44 года. Получилось так, что огневые позиции были впереди наблюдательных на полуострове. Наблюдательный пункт находился сзади; в крепости был штаб полка, а рядом церквушка с колокольней – там наблюдатель батареи. Стали вести методичный огонь по финским позициям бризантными снарядами, с перерывом. Нас хорошо засекли, потому что долго с одного места стреляли. И потом получилось, что нас накрыли первым снарядом. Я попал под самый первый снаряд, тогда меня ранило. Остальные позиции, я считаю, у нас все удачные были: под Киришами, Карбуселью, в районе Доброе, там я единственный раз корректировал огонь по немецким позициям. Там было у них типа наблюдательного пункта и скрытого блиндажа, где они [немцы. – А. Б.] находились. Самому больше корректировать огонь не приходилось. До конца я был командиром огневого взвода.
Как хранили боеприпасы в батарее и дивизионе?
Их с прицепов сгружают и вроде забора огораживают, чтобы не попали осколки. Закрывать их сильно – не закрывали, потому что это невозможно.
Они на поддонах на грунте лежали?
