скачать книгу бесплатно
– Может, перекрасишься в блондинку? Высветлишь волосы или сделаешь эту хрень… как там она называется? Что-то на французском.
– Балаяж, – тихо говорит Челси. – Я уже и так…
– Тебе нужно о себе позаботиться, – сообщает Дэвид, и это звучит будто очередная чушь из пабликов в соцсетях. – Побалуй себя.
Она выключает воду и смотрит на руки – они цвета сырого мяса, сердито-розовые, будто пасхальный окорок. Муж тоже замечает это.
– И пока будешь там, сделай себе французский маникюр. Девушки в офисе его носят.
Дэвид шагает назад, выбрасывает бутылку в мусорное ведро и берет новую, откупоривая ее о гранитную столешницу: когда они покупали дом, он настоял на том, чтоб столешница была именно такая. Челси считала, что это излишество, но Дэвид одержимо хотел, чтоб у них все было, как у семейки Джонсов[5 - «Семейка Джонсов» (2010) – фильм, в центре которого образцово-показательная семья, поселяющаяся в небольшом городке и пропагандирующая «идеальный» образ жизни.]. Как у других парней из офиса. Откинувшись спиной на стойку, он смотрит на жену, ожидая ответа, – но ей сказать нечего. Челси отворачивается и продолжает уборку. Может, если раковина будет безупречно чистой, а столешницы – блестящими, то он перестанет видеть в ней самой еще одну вещь, которая просто нуждается в починке.
И даже ее попытки «работать» – очередная ложь. Уборка – вот ее работа, ведь это вписывается в невозможный образ Трофейной Жены.
– Я предлагаю тебе спа-уик-энд, а ты даже не можешь на меня посмотреть?
Жар приливает к щекам и к шее сзади. В несколько глотков Дэвид опустошает очередную бутылку пива и с грохотом ставит ее на стойку, отчего Челси вздрагивает.
– Не уделишь даже каплю внимания собственному мужу?
Челси поворачивается к нему и сглатывает, будто пытается протолкнуть в пищевод большую таблетку. Она, должно быть, потеряла счет выпитому им пиву, потому что он явно куда более пьян, чем ей казалось. Челси прекрасно сознает, как выглядит: глаза широко раскрыты и покраснели, плечи сведены к ушам, а руки напоминают цветом клешни омара. Она некрасива, она ощущает себя маленькой и хрупкой, но Дэвид смотрит на нее так, будто эта картина вызывает в нем лишь злость и желание доломать ее. Челси вдруг вспоминает, как однажды они были на пляже и Дэвид нашел на побережье высохшие морские звезды и смеялся, давя их ногами, вытаскивая лакомые белые внутренности и растаптывая все остальное в меловую пыль.
– На что ты, блядь, смотришь?
Выходит почти как рык, и на этот раз Челси не может удержаться и вздрагивает.
Он злится, когда она дрожит. Но в то же время ему это нравится.
Так все и происходит. Мало-помалу, даже делая все возможное, чтоб следовать его правилам и говорить только то, что он хочет слышать, Челси раздувает в нем злость, и Дэвид с готовностью заводится. Будто она гонит его все дальше и дальше по коридору, из которого нет выхода.
– Ты хотел, чтоб я на тебя взглянула. Вот я и смотрю.
Дэвид выдыхает сквозь зубы, и снова выходит похоже на рык.
– Почему ты не следишь за собой, Челс? Мы обещали друг другу, что будем держать себя в форме, что не позволим себе распуститься. Думаешь, мне нравится ходить в спортзал каждое гребаное утро? Думаешь, весело было делать пересадку волос или коррекцию зрения? Чувствовать, как мои гребаные глазные яблоки поджаривают лазером? Я прикладываю усилия! Я делаю это для тебя! И тебе тоже стоило бы постараться!
Челси кивает, часто моргая.
– Джинни, наша соседка, позвала меня на урок по кикбоксингу.
Дэвид фыркает и, шагнув вперед, хватает ее за запястье.
– Вот этими куриными ручками, ты думаешь, сможешь кого-то ударить? Я велел тебе держать себя в форме, а не тратить время попусту. Хочешь тренироваться – встань, наконец, на беговую дорожку, которую я купил, наверни пару кругов в своем гребаном бассейне, но не вздумай обрастать мышцами! У этой Джинни фигура как сортир из кирпича!
Она дрожит и бросает взгляд в сторону лестницы, прислушивается: доносится ли сверху музыка? Топота ног уже не слышно. На ступеньках какая-то тень, и Челси надеется, что это просто несчастная псина мочится на их перила. Но она почти уверена, что это Элла. Она смотрит на тень и мечтает, чтоб та шевельнулась, чтоб убежала в безопасное место. Но тень недвижима.
Дэвид разворачивает ее и прижимает спиной к своей груди. У него стоит, член упирается ей в позвоночник, над головой его горячее дыхание, насквозь пропитанное пивом. Картинка плывет, когда он рукой обхватывает ее поперек груди и поднимает вверх, пока не пережимает горло локтем.
Она уже не дрожит, ее всю трясет. Дыхание прерывистое. Это – точка невозврата: никакие ее слова его не остановят. Пережав горло спереди правой рукой, он заводит левую ей за голову, обхватывает свой правый бицепс и с чудовищной медлительностью усиливает хватку.
Когда-то Дэвид рассказывал, что его отец называл это «захватом кобры», но Челси посмотрела вместе с мужем достаточно боев MMA, чтобы понимать, что такое удушающий прием. Время почти замирает. Ее жизнь буквально в его руках, и она испытывает абсолютный всеобъемлющий ужас. Она не может ни пошевелиться, ни оказать сопротивление, не может как-то возразить, посмотреть на него или заплакать. Он усиливает хватку, и она чувствует, как кровь толчками бежит по венам, как она густеет и становится вязкой, а мир затуманивается и тускнеет.
Она читала о таком в интернете. Прямо сейчас Дэвид перекрывает приток крови к ее мозгу. Она может серьезно повредиться головой. Или умереть.
Они оба прекрасно понимают это.
И оба знают: от такого захвата не останется синяков, а значит – никаких улик.
Челси почти теряет сознание и в последний раз, сдаваясь, делает прерывистый вдох. На мгновение в мире нет ничего: ни воздуха, ни звуков, ни ее самой, ни Дэвида, ни времени. А затем, за мгновение до того, как все покроется красной пеленой и провалится в темноту, он отпускает ее и позволяет руке соскользнуть вниз, к талии, превращая захват в любящее объятие.
– Я попрошу Брайана, чтоб Марисса написала тебе, на какой спа-курорт она каталась, – шепчет Дэвид ей в макушку. Губами он касается уязвимой точки, откуда растут волосы, кожа головы покраснела от прилива крови, и теперь ее ощутимо покалывает.
Челси кивает, прижимаясь затылком к его груди. Он держит ее, пока она приходит в себя, и в этом жесте есть нечто утешительное, почти нежное, и она невольно испытывает к нему благодарность, за что ненавидит себя.
– Да.
Дэвид целует ее в щеку.
– Ну и славно. Я буду у себя в пещере. – Он делает паузу, будто ждет чего-то в ответ, но она все еще не в силах вспомнить, как говорить. – Я люблю тебя, – нежно напоминает он.
«Хотя ты все время все портишь», – вот что имеется в виду.
– Я тоже тебя люблю, – хрипит она, напрягая пересохшие связки.
Не оглядываясь, он идет к себе, в комнату возле гаража, захлопывает дверь и запирает замок. Челси прислоняется к стойке и, опершись локтями о холодный гранит, тихо плачет. Что ж, по крайней мере это она научилась делать абсолютно правильно.
5.
Бруклин уже заснула на диване в игровой комнате, Олаф свернулся калачиком подле нее. Элла стоит на лестнице и, съежившись в тени, смотрит через белые плетеные перила на кухню. Бруклин думает, что, когда они делают так, – это просто папа обнимает маму. Бруклин всего пять, она еще маленькая и любит играть в куклы. Иногда она даже заставляет Кена похожим образом обнимать Барби, хотя руки у них не гнутся так, как у людей. «Я так сильно люблю тебя, – говорит она за Кена, прижимая его к Барби. – Так сильно, что ты от этого порозовеешь».
Но Элла точно знает, что происходит между родителями. И знает, каково маме, ведь однажды папа сделал с ней то же самое. В тот вечер он выпил много пива, она задержалась после ужина, а он накричал на нее за тройку по математике, и Элла закатила глаза. И папа заметил это. Поначалу она тоже думала, что это лишь объятие, но ведь если просишь прекратить, то тот, кто тебя обнимает, должен отпустить – а папа и не думал ее отпускать. Он даже прошептал ей на ухо: «Шшшш». И потом еще: «Держу пари, ты не сможешь убежать».
Элла до сих пор помнит все до мелочей: она обхватила пальцами его руку, сперва нежно, а потом с отчаянием, вцепилась в нее ногтями, но не могла сдвинуть ни на миллиметр. Хотелось кашлять, но она не могла, еще хотелось закричать – и этого она тоже сделать не могла. Элла помнит вьющиеся волоски у него на руке, и как крепкие мышцы вжимались в кость, когда он усиливал хватку. Она смотрела в лицо матери: глаза у нее были большие и выпуклые, как у золотой рыбки, которая плавает в аквариуме в китайском ресторане (Бруклин ее очень любит). В ту минуту ее мысли были какими-то совсем детскими, примитивными.
«Хватит!» – сказала мама. Больше мольба, чем угроза.
Но папа не остановился, и все стало совсем странно. Перед глазами у Эллы замелькали цвета: багрово-красный, серый, черный; и она будто уснула, а когда проснулась, то обнаружила, что лежит на диване, а мама накрыла рукой ее лоб, будто она болеет. Папа не извинился за тот раз, а мама ничего не объясняла. Они никогда не обсуждали тот случай, и Элле казалось, что мама, как и она сама, была тогда обескуражена.
«Скорее ложись спать, – сказала мама тогда. И добавила: – Запри дверь».
Все это было странно, и хотя у Эллы кружилась голова, а ноги дрожали, хотя она чувствовала, что какая-то ее часть умерла, что никогда больше она не сможет назвать отца папой, – она все же взбежала по лестнице и заперлась в комнате, будто все еще была хорошей девочкой, которая всегда поступает правильно.
С того вечера она выучила правила: не ходить вниз, если папа пьет. И Бруклин она тоже не дает. Иногда Элла сидит вот так на лестнице, чтобы не пустить вниз сестру, если вдруг ей захочется перекусить чего-нибудь перед сном, и еще, чтобы убедиться, что мама в порядке. Элла знает, что остановить отца ей не под силу, и все же наблюдение за ним дарит ей мнимое чувство безопасности. Если бы случилось что-то действительно плохое, то она позвонила бы 9-1-1, и полиция бы сразу приехала. Но по большей части отец пьет и болтает, а мама слушает и иногда отвечает, и в конце концов он, покачиваясь, поднимается наверх и отправляется спать. К этому моменту Элла уже прячется у себя в комнате, заперев дверь. Тем не менее она узнаёт его шаги и каждый раз радуется, что ее комната, как и комната Бруклин, находится в дальнем углу лестничной площадки, а не прямо рядом с комнатой родителей.
Однако на этот раз всё куда хуже, чем обычно, и Элла все равно вынуждена смотреть. Она будто видит автомобильную аварию в замедленной съемке и дожидается момента, когда можно будет подбежать и оказать помощь. Элла совершенно цепенеет, глядя, как лицо матери меняет цвета с темно-лилового до болезненно-белого, как обезжиренное молоко. Если она позовет на помощь, будет только хуже, но если не позовет, когда… если…
Она набирает на телефоне 9 и 1, и палец замирает над единицей.
Он отпускает маму и идет в свою «пещеру», а Элла не двигается с места. Какое-то мгновение мать стоит застывшей статуей, потом сгибается пополам и трясется – и наконец медленно возвращается к жизни, будто оттаивая от заморозки. Горбит плечи, сжимает руки в кулаки, приглаживает волосы, заправляя светлые пряди за уши. Тихо бормоча что-то под нос, мама быстро заканчивает уборку на кухне. Как только посудомоечная машина запускается и по кухне растекается запах лимонов, мать открывает ноутбук и ее взгляд стекленеет. Она называет это «работой», но Элла умеет проверять историю браузера, так что она в курсе, что мама просто смотрит на продажи «Дрим Виталити», залезает на какой-то форум «Утраченные связи» на древнем сайте под названием «Крейгслист», публикует отстойные мемы и фотографии их замечательной жизни в соцсетях – и это вообще не походит на работу. Элла спросила ее как-то раз, что это за «Утраченные связи», предположив, что мама изменяет отцу. Оказалось, она просто ищет свою лучшую подругу со школы, которая давным-давно исчезла из маминой жизни.
Элла не стала бы ее винить, если б оказалось, что у мамы есть другой мужчина. Наоборот, это ее почти обрадовало бы, ведь роман на стороне означает скорый развод. А значит, больше не будет таких вечеров, как сегодня.
Впрочем, теперь уже ничего не случится. Они в безопасности. Папа до поздней ночи будет заниматься своими делами у себя в «пещере». Элла сдерживает зевок и торопится в свою комнату.
Проснувшись, она смотрит на экран телефона: там все еще открыт быстрый набор.
9
1
Элла думает, что когда-нибудь ей все же придется набрать и последнюю цифру, но сегодня она стирает их, будто прошлой ночи не было.
Мама в кухне, стоит у окна, но едва ли она смотрит на бассейн. Она уже приготовила завтрак и собрала коробочки с ланчами. В маленьком мусорном ведре, где они собирают мусор на вторичную переработку, нет пивных бутылок. Элла думает: а спала ли мама вообще? Она такая красивая, и куда моложе многих мам, но действительно выглядит уставшей. Элла видела на Ютубе пару роликов о макияже и могла бы помочь, но не хочет ранить чувства мамы – особенно после того бреда, который папа наговорил ей про ботокс, и про спа, и про то, что мама должна выглядеть как жена дяди Брайана Марисса, которая боготворит Кардашьян.
– Доброе утро, Элли, – говорит мама с извиняющейся улыбкой.
– Доброе утро, мамзи, – отвечает Элла, радуясь, что они сохранили этот маленький ритуал, который появился, еще когда Элле было меньше лет, чем Бруклин сейчас. – Доброе утро, Бруки.
Когда она садится за стол, мама ставит перед ней стопку блинчиков с сиропом и кружку с растопленным маслом – все как любит Элла. Она почти испытывает вину, что мама, которая вынуждена столько терпеть, находит в себе силы делать что-то приятное. Элла не знает, как выразить это словами, поэтому просто говорит «спасибо».
– Мамочка, ты грустная, – говорит Бруклин (невнятно, потому что во рту у нее кусок блинчика). Элла радуется, что это сказала сестра – ведь от пятилетней девочки это не звучит оскорблением.
– Мне снились плохие сны, – признается мама и улыбается Грустной Маминой Улыбкой.
– И мне! – кричит Бруклин, будто это что-то хорошее.
– И мне, – бормочет Элла. Потому что это правда.
Мама притягивает Бруклин к себе и обнимает (наверное, это очень липко), а потом приглаживает маленькие, еще детские волосики на лбу. Элла только смотрит, ее лицо застывает в некрасивой гримасе. Ей невыносимо, что мама больше не обнимает ее так, – и в то же время Элла сознает, что обязательно отшатнулась бы от подобной попытки вторгнуться в ее личное пространство.
– Всем время от времени снятся плохие сны. – Голос у мамы мягкий, нежный и чуточку глухой. – Просто постарайся думать сегодня о чем-нибудь радостном.
– А можно мы сегодня купим замороженный йогурт, когда будем ехать домой?
Мама вздыхает, предвещая отрицательный ответ.
– Вряд ли, милая. Весь этот сахар для тебя вреден, к тому же ты совсем не берешь себе йогурт, а просто наливаешь в стакан сладкий топпинг.
– А мне нравится йогурт, – не удержавшись, говорит Элла. Конечно, ей вовсе не нужно мамино согласие: она может приехать в магазин в любое время, когда захочется, и купить замороженный йогурт на деньги, которые получила, подрабатывая няней.
Мама встряхивается и выворачивается из цепких объятий Бруклин.
– Может, завтра. А сейчас уже пора в школу.
Они спешат на выход, и мама, хмурясь, смотрит на солнце, а потом нащупывает в сумочке большие солнцезащитные очки. Элла застывает у дверцы своей машины – старой, но респектабельной «Хонды-Цивик». Она в курсе, что ей очень повезло, что у нее есть машина, и что маму, должно быть, тошнило от необходимости возить Эллу в школу (по пятнадцать миль туда и обратно) каждый день в течение полутора лет, пока Элле не исполнилось шестнадцать. И все же сейчас ее бесит, что Бруклин поедет в школу с мамой и они проведут это время вместе, пока Элла будет рулить в гордом одиночестве.
– Ты уверена, что все в порядке? – спрашивает она, придерживая дверцу рукой. Мама улыбается ей, но улыбка выходит фальшивой.
– Конечно, милая. А что не так?
И хотя Элла прекрасно знает, что не так и почему мама не должна, просто не может быть в порядке, – слова застревают в горле. Она просто кивает и садится в машину.
В тот день за обедом происходит самая странная вещь в мире.
Просто драка двух мальчишек. И все же есть в этом что-то… неправильное.
Джордан Стек в самом деле тот еще кретин и все время ввязывается в драки, так что его участие не удивляет. Но Томас Кантон – тощий бестолковый пацан, он даже пару кругов на стадионе не может навернуть, чтобы не начать хрипеть. На уроках он почти всегда молчит, а если говорит, то будто бормочет шепотом. И вот на глазах у Эллы Томас встает, со скрипом отодвигая стул, – и все недоумевают, что же на него нашло, – и бросается на Джордана, как лев на газель или, точнее, как чихуа-хуа на ничего не подозревающего младенца. Это происходит так внезапно, так дико, с такой слепой яростью, что Джордан (который куда крупнее Томаса) падает на пол между столов. Томас наваливается на него сверху, седлает и снова и снова бьет головой о землю. Ребята мгновенно стягиваются к месту драки, они как акулы, почуявшие кровь. Парни орут: «Дерись! Сражайся! Бей в ответ!», а девчонки сначала требуют, а потом уже и умоляют драчунов остановиться. Но драка не прекращается.
Голова Джордана бьется о пол с глухим звуком, будто арбуз упал со стола. Когда на полу появляются красные брызги, то звук меняется, становится более хлюпающим, и Элла подмечает эти детали только потому, что сидит за соседним столиком, застыв как вкопанная. Некоторые ребята снимают драку на телефон, но она лишь наблюдает, оцепенев от ужаса, прямо как дома, когда папа сжимает шею мамы.
Тут появляются мистер Бреннен и мисс Баэз и наконец отрывают Томаса от Джордана – тот лежит на полу и не двигается. Томас не отбивается от учителей, но продолжает молотить воздух руками, будто пытается добраться до Джордана. Его хилые белые руки скрючились, словно окровавленные когти. Мистер Бреннен выносит его из комнаты, как разъяренного кота, хотя парень в его руках извивается изо всех сил. Мисс Баэз тяжело падает на колени, осторожно похлопывает Джордана по щекам и приподнимает его голову, чтобы посмотреть на кровавое пятно на полу, а Шелби Миллер на весь зал твердит, что нельзя двигать раненого человека за шею. Вскоре приходят остальные учителя и разгоняют всех по классам, хотя они не доели обед. Им включают какие-то документальные фильмы о природе. Все сидят за столами и совершенно механически жуют.
Томаса и Джордана больше никто не видит. Друг Джордана Стиви рассказывает всем, что он в больнице, лежит в коме. О драке говорят в вечернем новостном выпуске, и мама засыпает Эллу вопросами, ответов на которые она, очевидно, дать не может: о парнях из ее класса, о травле, о наркотиках, о проблемах с дисциплиной в школе.
Однако наиболее странно то, что… Элла была там. Она сидела совсем рядом – с Хейденом, с Тайлером, с Оливией и Софи – и видела все своими глазами. До драки парни не разговаривали, даже внимания друг на друга не обращали. Джордан не издевался над Томасом, не крал его ланч, не угрожал ему, не смеялся над ним и даже не смотрел в его сторону. Он разговаривал со Стиви и ел бутерброд, и вообще выглядел совершенно нормальным. Они оба вели себя как обычно. И хотя Джордан – отъявленный придурок, Элла не могла припомнить, чтоб он цеплялся к Томасу: казалось, до этого момента они вообще не существовали друг для друга. Томас в столовой читал книгу и ел печенье из пакета. Он ничего не сказал, и ему никто ничего не говорил. Он просто вдруг бросил печенье, встал, развернулся и налетел на Джордана.
Во всем этом не было никакого смысла.
Но страшнее всего то, что Элла видела глаза Томаса, когда это случилось.
И казалось… там не было никого, вообще.
6.
Когда Дэвид находит письмо из банка, то реагирует необыкновенно, чрезмерно спокойно – и Челси ужасается этой реакции еще больше.
– Все в порядке, – говорит он, комкая бумагу и выбрасывая ее в мусорку. – Просто ошибка. Возможно, надо перевести немного денег, но, в конце концов, это не основной наш счет.
А потом он вытаскивает из портмоне несколько хрустящих сотенных купюр, чтобы успокоить ее, и отдает, наказав не тратить на «глупое дерьмо».
Будто она посмела бы.
И на этом – все.
Возможно.
Что бы Дэвид ни говорил, она не в силах полностью изгнать беспокойство. Будто ковер, который в любой момент могут выдернуть у нее из-под ног. Современные банки не совершают подобных ошибок, и Челси это прекрасно известно, потому что Дэвид работает именно в этой сфере, а она за много лет брака наслушалась от него историй. Воспоминание о том, как Дэвид скомкал письмо и выбросил его, застревает у нее в сознании, как камешек в ботинке.
Вечером в пятницу Дэвид отправляет Челси в спа, на ботокс-вечеринку, вместе с женой Брайана Мариссой. Он не интересуется ее мнением – просто говорит, куда она должна приехать и во сколько, а еще обещает не давать девочкам есть много сладкого. И вот она полулежит в кресле с подогревом, вокруг босых ног пузырится горячая вода невозможно синего цвета. Доктор вкалывает ей в кожу лица крошечные дозы яда, и это, возможно, было бы весьма болезненно, если бы они сперва не накормили ее перкосетом[6 - Оксикодон (перкоцет, перкосет) – обезболивающий препарат, полусинтетический опиоид.] и не дали шампанского, чтоб запить. Звучит весьма опасно и даже незаконно, но, если быть честной, она испытывает лишь благодарность и облегчение.
В соседнем кресле сидит Марисса и болтает о наращивании ресниц со своей подружкой Эбби. Челси не испытывает ничего, кроме отвращения к этой процедуре, и не может поверить, что все прочие так взволнованны. Шесть женщин сидят в массажных креслах с подогревом – очередь желающих решить свои проблемы с помощью игл. Одна за другой они берут зеркало и, крутя головой, уверяют друг друга, что уже помолодели на десяток лет, хотя доктор совершенно точно сказал, что для достижения полного эффекта потребуется семь дней. К тому же лица у всех покраснели и распухли.
– Много морщинок, от беспокойства, – говорит доктор, указывая на складки на ее лбу, которые так ненавидит Дэвид. – Вы определенно захотите вернуться через месяц-другой. Если не исчезнут, можем попробовать что-то другое, например филлеры.
Ему чуть за двадцать, выглядит с этим его острым подбородком прямо как кинозвезда. Грудь Мариссы следует за доктором, как спутниковая тарелка, настроенная на основной канал. Челси хорошо понимает, что для пластического хирурга она в самом деле всего лишь вещь, нуждающаяся в починке. Авто, которому не мешает подреставрировать кузов, большая куча недостатков с хрустящей пачкой стодолларовых купюр муженька.
– Этой дозы должно хватить, – сообщает доктор, отступая назад и держа шприц иглой вверх. – Красавица!
– Боже ты мой, – тянет Марисса, склоняясь к ней. – Доктор Джи, вы просто гений! Челси, выглядишь потрясающе!
