скачать книгу бесплатно
Теперь он смотрит на неё, видит, как она дочитывает последний абзац. Пока торжественные слова складывались в ужасающий смысл, Соне, видевшей человечка краем глаза, стало казаться, что он ухмыляется. Ведь над его головой аккуратные строчки (почерк гораздо ровнее и красивее, чем в остальном письме) выносят ей приговор:
«Милая Соня, мне кажется, ты плачешь. Чтобы не разрывать тебе сердце стыдом и жалостью, перейду к основной части своего письма. Как ты смогла заметить (думаю, эта деталь сразу бросилась в глаза) бумага завёрнута в целлофановый пакет. Не знаю, насколько на ней ещё ощущается «лишний» слой. Но, судя по тому, что ты дошла до этого места (по моим расчётам это заняло не более десяти минут – заметь, я учёл время, в которое ты, возможно, пыталась как-то приободрить себя прогулками до ванной или кухни), то не заметила ничего постороннего на бумаге, которую держишь в руках. Когда я покрывал листы одним любопытным раствором, боялся, что останутся жирные подозрительные пятна. Как однажды остались на моих штанах, после чего твой друг посоветовал мне сразу подбирать цвета.
Целлофановый пакет не был необходимостью, скорее я применил его для страховки, чтобы вещество не выветрилось и дошло до твоих пальцев таким же насыщенным.
Вроде объяснил всё..хотя, нет, извини. Я же не сказал главного: за время чтения ты надышалась аконитом. Это сильный яд, Соня, и скоро ты начнешь задыхаться. Когда тебя найдут, его следы выветрятся (думаю, это случится через пару дней), но моё признание в письме никуда не денется. Впрочем, к тому времени, да что уж там, я собираюсь сделать это, как только брошу письмо в ящик, меня уже не будет. Я позволил себе взять немного от твоего гостинца. Не волнуйся – тебе ушла большая часть.
Не буду прощаться надолго. Скоро встретимся. Там.
11.11.14»
Аконит…11.11….Аконит…11.11….АконИт – догонИт!
Она не ожидала, что закричит. Одновременно с тем, как Соня вонзила в ладонь ногти, чтобы содрать с кожи яд, горло разрезал крик. Дикий и болезненный, такой, какой смог бы прогнать из её тела всё, что она вдохнула.
– Чёртов ублюдок! – всё ещё продолжая царапать кожу, Соня забежала в ванную.
– Давай же нагревайся!
Когда пошёл пар, девушка сунула ладони под мощный поток и выдержала пару секунд прежде, чем снова закричать. Повернув ручку смесителя, Соня зачерпнула тёплой воды и попыталась промыть нос. От истерики дыхание сбилось и участилось, она бесполезно булькала носом в пригоршне и уже решила, что начинает задыхаться. Почему этот уродец не сдох тогда от испуга?! Наверное, потому что сдохнуть от испуга придется именно ей!
Дверь ванной хлопнула за спиной. Телефон мигал из тёмной кухни рекламной рассылкой. Соня споткнулась на пороге (кажется или ноги начали неметь?) и, задержавшись о стол, схватила трубку.
Противный восходящий мотив – ошибка связи. Девушка ещё раз набрала «скорую» и когда ей ответили, сказала своё имя и адрес, после того, как провизжала в трубку, что её отравили.
Бригада обещалась быть через десять минут. Соня взглянула на экранные часы – 12.49. На заставке зимний парк: запорошенная снегом скамейка и нахохлившийся снегирь на спинке. Девушка задержала взгляд на картинке и вдруг поняла, что возможно не увидит зимы. Цифровое изображение с преувеличенно ярким небом – будет её последним воспоминанием о времени, которое она так любила. Не хватило всего пары недель.
Дом замолчал или она перестала его слышать: не гремели стёкла под ливнем, не гудел, кидаясь о стены ветер. Сейчас Соня могла слушать только себя – нервное дыхание не выравнивалось, но разве можно считать это начинающимся удушьем?
«Он наврал! Наврал…» – билась одна мысль.
«АконИт – догонИт» – гремела другая.
Соня сидела на стуле, опустив руки вдоль тела, боялась держать ладони ближе. Ошпаренные кипятком, красноватые ладони, которые не смогли почувствовать, что держат яд.
12.52 – в любой момент её тело начнёт скручивать от нехватки воздуха. Она не знала этих ощущений, никогда ни от чего не задыхалась и ни разу не падала в обморок. Но почему-то казалось, что будет именно крутить, выжимать конвульсиями остатки воздуха в лёгких. Возможно, её ослабевшую подхватит кто-нибудь из «скорой», будет прижимать к лицу кислородную маску, но под закатившимися глазами, она будет так же полезна, как горчичник на покрытой трупными пятнами груди.
– Как же они меня обнаружат… – ей казалось, что она слабеет. Путь к входной двери закрыт туманом в голове. Соня медленно побрела к выходу, держась сначала за спинки стульев, потом за стены. Когда дошла до прихожей, села на тумбочку, полностью уверенная в том, что начинается конец.
…они гнали его по неосвещённым пустым улицам. Сквозь смех и топот до них доносилось его сбивчивое тяжёлое дыхание. Он задыхался, но не сбавлял скорости. Иногда Соня думала, что будет, когда они его догонят. Побьют? Она бы не смогла участвовать в этом. Наверное, у Серого Вожака тоже не было ничего подобного в голове. Всем доставляло удовольствие ощущение погони, всполохи его надломленного дыхания, разрезающего вечерние сумерки, в которых надёжно прятались далёкие дома.
Теперь он хочет, чтобы задыхался кто-то другой. Кто-то из тех, из-за кого разрывались в детстве его легкие.
АконИт – догонИт… Они его так и не догнали, а он решил догнать.
Окно в прихожей, как раз на той стороне дома, которую ветер не замечал, сильно запотело и размыло деревья и тротуар. Соня прислонилась к шершавой стене, ощущая всю тяжесть отравленного тела.
– Лучше бы ты сразу рассказал всё матери, – девушка решила сказать это вслух, чтобы ещё раз услышать свой голос. Но он поцарапался где-то в горле и прозвучал слабо и хрипло. В лёгких следом что-то ухнуло и раскрылось тяжёлым колючим шаром
В плотном тумане, который пульсировал вокруг Софьи дикой болью, завыла «скорая». А потом всё растворилось в спирали, по которой тело скручивала нехватка воздуха. Холодного и сырого, который бывает только в ноябре.
Песнь на воде
По каменистому берегу полз паук. Большой, светло-коричневый, похожий на клубок переплетённой сухой травы. Он успел проскочить под шагами Риты незамеченной бледной тенью и скрылся в расщелине между камней. Подошва сланцев неловко скользила по ним, солнце пялилось в спину девушки, а наушники противно потрескивали, корёжа нежную грусть Джоан Баез. Единственный выходной за неделю выдался таким же неровным и неудобным, как эта дорога к купальной зоне.
Ещё несколько метров и камни станут меньше, с моря повеет прохладой и, возможно, успокоится охрипшая певица. Рита выходит на пляж, видит людей (человек десять, не больше) и с облегчением понимает, что будет не одна. После того как неделю назад здесь утонул пьяный весёлый старик (рассказывали, что бедолага орал песни, пока вода не заткнула его глотку), казалось, что желающих искупаться убавится. Тревожно заходить в воду, которая забирает себе такие вот трофеи с суши, но над этой самой сушей палит солнце и раз старик не разбухает на дне, можно о нём не думать.
Идти действительно стало легче. Ступни приятно вибрируют на мелких камушках, не проваливаются и не скользят. Дойдя до свободного лежака, Рита кидает на него пляжную сумку (с лицевой стороны вышита фигурка купальщицы в закрытом полосатом костюме), и стягивает сарафан – ткань влажная на спине. Несколько мужчин сидящих на одном лежаке оборачиваются в её сторону, и девушка во время распускает волосы, чтобы перецепить заколку надёжнее. Если бы кто-то наблюдал за всем этим со стороны, то происходящее выглядело, как переходная фоновая сцена в бессмысленной курортной мелодраме. Панорама пляжа, шум волн, костлявая, но грудастенькая девчонка в купальнике и оценивающие её мужчины.
Сквозь шум моря Рита различает приглушённое завывание невыключенного плеера. Приди она ближе к вечеру, можно было бы просто посидеть на берегу, слушая музыку и глядя на волны, но полуденное солнце – сущий маньяк. Девушка накрывает сумку полотенцем (не самая надёжная защита, но режим завлекания всё же выключен) и направляется к морю.
У самой кромки, так что набегающие волны время от времени забираются в их одинаковые красные плавки, сидят двое мальчишек. Видимо, дама на лежаке, с потрёпанной жёлтой книжкой в руках, их мать – рядом с ней валяются две пары одинаковых маленьких сланцев. Рита проходит мимо мальчиков незамеченной – для них её задница пока менее интересна, чем найденная среди камней ракушка.
Первое прикосновение воды обжигает. Гудящие от неровной дороги ступни оказываются в подвижном холоде на скользких камнях. Стараясь не наступать на склизкие наросты водорослей, Рита продвигается вперёд. Мурашки бегут по телу, спасаясь от подступающей всё выше прохлады. Волны бьют по спине и животу и когда достигают груди, девушка отталкивается от каменистого дна, чтобы лечь на одну из них и ощутить её упругое покачивание. Сзади доносятся голоса суши: визг мальчишек, басовитый гогот отдыхающих мужчин, гнусавое «Ну, пусти!» коричневой кокетки в белоснежном купальнике.
Всем своим раскалённым телом день опустился в холодную воду и начал стремительно испаряться. Когда Рита только спускалась к пляжу было начало первого. Сейчас, наверное, уже перевалило за половину. Пока искупается, пока соберётся и пока доберётся домой, будет в лучшем случае шесть, а завтра опять заплыв в акулий риф на добрую неделю. Как после этого считать, сколько лет она прожила? От даты до даты – один срок, но внутри этого срока совершенно другой – суммарный и в разы уменьшенный.
Слева чернеет пирс. Волны забираются на его площадку, шумят, разбиваясь о каменное тело и, только глядя со стороны на их движение, Рита понимает, насколько они высоки. При спокойной погоде она любила доплывать до конца пирса, огибать его и плыть к берегу уже с обратной стороны. Но сегодня лучше не рисковать. Старик утонул от того, чтобы был пьян, а она может утонуть, потому что было пьяно море.
Отталкиваясь от нутра холодного живого тела, она сворачивает в сторону, чтобы направиться к берегу и сталкивается с подступившей волной, которая тут же заполняет солью нос и горло. От неожиданности теряется координация, мышцы схватывает спазм.
Дна пока нет. Об этом девушка узнаёт, когда пытается встать на ноги и тут же оказывается с головой под новой волной. Как будто, кто-то пытается задушить её подушкой. Борьба с морем стремительно лишает сил, и когда Рита, наконец, оказывается на гребне, а не под ним, она победно кашляет, не открывая глаз. «Надо плыть обратно, накупалась». Но эта мысль оказывается так же далеко от реальности, как сама Рита от берега – волны успели оттащить её во время борьбы. Пирс тоже отдалился. Угол, который он образует с полоской берега, на какую-то секунду кажется недосягаемым. И этой секунды хватает, чтобы позволить ещё одной волне обрушиться на голову.
«Нет, тише!» – Рита выныривает на поверхность и толкает своё тело к берегу. Руки снова послушны направлению, девушка пытается сосредоточиться на этих ощущениях и не обращать внимания на раздираемую от соли носоглотку. Какое-то время получается держаться на поверхности, но волны создают обманчивое движение – через пару минут изматывающей борьбы с обратным потоком, Рита понимает, что ещё больше отдалилась от берега.
– Я! Помогиите! – она первый раз в жизни зовёт на помощь и нигде не учат, как делать это правильно, – помогите!
Рита поднимает руку и машет толпящимся на суше фигуркам. Издалека они кажутся артистами на театральной сцене: у каждого своя поза и место под светом раскалённого полуденного софита. Она различает гнусавую крикунью в белом (та стоит спиной к воде, уперев руки в бока), компанию мужчин, окруживших один лежак, на котором вероятно уже выставлено пиво с закуской, и две маленькие сгорбленные фигурки у самой кромки воды – двойняшки в красных плавках.
В красных… Почему не вывесили красный флаг, раз море так неспокойно? Почему она не заподозрила эти одинаковые красные задницы в попытке стать предупреждающим знаком?
– Тонууу! – волны передразнивают каждую попытку докричаться. Их движение оглушает и изматывает – море захотело новый трофей. Когда Рите в перерывах между борьбой с ними удаётся взглянуть на берег, снова звать на помощь уже не остаётся сил. Серая суша мелькает издевательски спокойно: никто не замечает того, что происходит в воде.
Море отражает каждый её удар своей дикой взволнованной мощью, и очень скоро ноги и руки начинают гудеть от постоянного движения. Оттолкнувшись так, чтобы гребень новый волны подхватил тело хоть на секунду, Рита набирает в грудь воздуха, но кроме хрипа, который тут же растворяется в окружающем шуме, она не слышит от себя ни звука. Угол берега и пирса уплыл ещё дальше, фигуры размылись и уменьшились.
Девушка успевает вскинуть руку над вновь подступающей волной и, когда через пару секунд, выплёвывая огненную соль, снова оказывается на поверхности, замечает движение на берегу.
– Помогите мне! – где-то в густой синей пучине ноги заработали с новой силой. Пусть её вытащат на берег с рвущимися от напряжения мышцами, пусть она не сможет спать от накопленной за этот день боли. Но она не утонет!
Люди на берегу действительно столпились и смотрят в её сторону. Кто-то даже махнул рукой и три фигуры отделились от остальных. Когда Рита увидела их бегущих обратно с лодкой, ей показалось, что даже море присмирело. Плакать не время – это отнимет слишком много дыхания. Но из глаз всё равно покатилась своя соль, и новая волна тут же её слизнула.
Трое мужчин из тех, что устроили на лежаке пикник, выстроились в ряд, закрываясь лодкой как единым щитом. От воды их отделяет несколько шагов, они стоят на каменистой далёкой суше и никто из них не двигается вперёд.
– Спаси… – слово тонет в подступившей волне. Рита успела наглотаться воды и, как только она окажется на берегу, её непременно стошнит. Вынырнув из-под пенящегося гребня, девушка несколько раз с силой сжимает веки и открывает глаза в тот момент, когда деревянная лодочка с бело-красной стрелой на боку грохается о камни под ногами мужчин.
«Они не выронили её, посмотри на них» – такое ощущение, что эти слова доносятся откуда-то с зеленовато-синей темноты, где барахтаются ноги. Будто что-то большое и знающее лежит на дне и указывает ей на аплодирующих женщин и раскланивающихся «спасателей».
Борьба с волнами, палящее в макушку солнце, страх – всё что угодно, только не верить увиденному. Люди не могут разбивать о берег спасательные суда и радоваться, что утопающий это видит! Ей кажется, что ветер даже донёс этот звук: «Краааак», и лодка раздваивается, расстраивается, разлетается на чёртовы, неспособные спасти, доски.
Крикунья в белом подпрыгнула на месте и, кажется, машет Рите рукой. С берега сквозь шум неутешных волн доносится её надсаженный голос. Она кричит ритмично и однообразно, и через пару секунд становится понятно – девушка на берегу поёт.
– Помогите мне! – а вот у Риты крика не получилось. Ей казалось, что она сможет – дыхание немного успокоилось, и поутихло саднящее от новой порции соли горло, но она проговорила это нерешительно, неохотно, уже не понимая, что ждёт её на берегу.
Между тем море заносило изматывающие удары всё тише. Рита оказалась на новой волне и та держала её своим мерным затихающим движением. Люди на суше (их вроде бы стало меньше, кто-то исчез на переднем плане) смотрели в сторону воды и слушали пение. Оно стало громче на фоне усмирённой стихии, и в тот момент, когда солнечный блик провалился через покрасневшие глаза, ослепляя, Рита подумала, что море подчинилось пению.
До берега так же далеко, но теперь она сможет преодолеть это расстояние. Рита направила тело вперёд и попыталась плыть – море не сопротивлялось. Мышцы гудели от напряжения и усталости, и несколько раз пришлось перевернуться на спину, чтобы отдохнуть. Перед глазами оказывалось белёсое знойное небо и крикливые тени чаек. Крикливые на фоне тишины с берега… Песня смолкла. Девушка (такая худенькая, что её силуэт на поверхности разочарует не одну акулу) неуклюже повернулась на живот и тут же столкнулась с новой волной. Шумной, высокой и агрессивной. Море снова злится. Наверное, вода хочет заполнить её так, чтобы Рита, наконец, ушла на дно от тяжести. Кашель нарушает с трудом восстановленное дыхание, и когда она открывает глаза, берег снова кажется недосягаемым. Певунья стоит на прежнем месте, и Рита мысленно молит её о продолжении песни. Даже в разморенном от зноя и борьбы сознании всё постепенно выстраивается логично и утешительно – люди на берегу поняли, что не смогут добраться до неё по таким волнам, а поющая девушка обладает невероятной властью над морем и хочет ей помочь. Пусть она коричневая, как испорченная кукуруза, но её голос успокаивает волны!
Волны наращивают потерянную силу, и перед тем, как уйти под очередную, Рита выкрикивает на берег:
– Пой!
Из упругой живой темноты её поднимает далёкое ритмичное завывание. «Ведь звук – это волна. Встречная волна» – думает Рита и открывает глаза уже на поверхности. Берег стал ближе, а движения певуньи отчетливее – она прыгает на берегу в своём белоснежном купальнике и машет рукой, приглашая присоединиться к своей песне. Рита не может, пока море спокойно, нужно выжать из мышц и дыхалки как можно больше метров.
Она продолжает грести. Песня на берегу тем временем становится певучее, голос будто бы чище и нежнее.
«Только не замолкай» – думает Рита и старается плыть быстрее. Руки с трудом расходятся в воде, толкая её уставшее тело вперед.
Песня становится тише. Каждый ясный и сильный звук теряет опору и долетает до неё побитой штормом птицей, чтобы упасть в нарастающие волны и потухнуть.
– Нет, нет, нет! – Рита наблюдает за певуньей, которая пожимая плечами, отходит от воды.
– Пой, пожалуйста!
– Пой со мной! – доносится с берега и песня возобновляется. Мотив становится чётким и понятным, темп спокойным – её легко будет подхватить.
Волны присмирели. Пока ни одна из них не спешит, чтобы обрушиться и лишить последних сил, Рита хриплым дрожащим голосом начинает вторить песне. Певунья не может слышать её с такого расстояния, и девушка давит на связки, посылая вперед надсаженный грубый звук. Невероятное двухголосье, несущее один мотив через засыпающее море. Много дыхания расходуется на это странное спасение, но это не сравнить с той неравной борьбой, которая, наконец, прекратилась.
Чем ближе к берегу, тем легче становится плыть. Будто энергия, которую она создаёт внутри своего тела пением, успокаивает ноющие мышцы. Воздух мерцает, пропуская через себя солнечные блики, которые отражаются в воде. Рита плывёт по спокойным водам чудного мира, в котором может ощущать себя могущественной частью могущественной стихии.
– Пой, – долетает к ней через толщу воды и она поёт. Беззвучно. Мерцающий воздух остался наверху, теперь вокруг густая синяя тьма, в которой чернеет силуэт певуньи. Она приближается, идёт к Рите по каменистому дну и продолжает петь. Так не хочется смотреть на её разбухшее зелёное тело с истёртой тканью на груди и бёдрах, но Рита должна быть благодарной за спасение. Чёрные ступни певуньи скользят по камням, теперь их разделяет только бледная полоска света, идущего сверху.
«В благодарность за спасение, я хотела бы подарить вам песню…» – всплывает в голове чей-то торжественный голос, возможно услышанный в каком-нибудь фильме. Про утопленников? Вряд ли… Наверное, это была мелодрама с блондинкой, у которой напудренные кудри прыгают вокруг бездарно улыбающегося лица.
Больше ничего не разделяет. Теперь можно рассмотреть, как вода глумится над теми, кто выбрал сушу. На плече у певуньи чернеет дыра, и Рита не хочет знать, заплывает ли туда мелкая рыба. Над куском ткани, бывшим когда-то беленькими купальными трусиками, нависает раздутый, готовый вот-вот потечь гнилью, живот.
– Пой для нас, – шепчет певунья и машет рукой, приглашая увидеть всех гостей, что темнели беспокойными тенями за её спиной. Все те, кто был на берегу, кто оглядывался вслед, теперь держат Риту мутными безжизненными глазами и ждут, когда её живот оплодотворит растущая чёрная гниль.
Кого-то здесь не хватает. Кажется, нет мальчиков…
***********************
– Они, что, все из одного хора? – чей-то голос усмехнулся вдалеке. И тут же резкий толчок в грудь.
– Хорошо, мы с близнецами отдохнуть выбрались. Волны высокие были, я не пустила их купаться и сама лежала музыку слушала… А эта дурочка кричала и пела, пока перепуганные мальчишки не растолкали меня.
– Недавно старик тут утонул, говорят, пел тоже, – снова толчок. Внутри что-то зашевелилось, рвущая боль раскрылась в груди, и Рита открыла глаза.
– Что, певунья? Море успокоить хотела? – спросил молодой парень совсем рядом. Сидящая чуть поодаль женщина облегчённо вздохнула.
1551
Каждая ночная поездка превращалась в полную жопу и всегда заканчивалась мысленным обещанием больше не поддаваться бредовым идеям брата. Но всякий раз, когда он вновь говорил родителям, что берёт старую машину отца для того, чтобы катать наших подружек, (у меня и подружки то на ту пору не было!) я брёл к машине следом за его тощей, жаждущей приключений, задницей и мысленно проклинал сдвинутого засранца.
Как назло, даже сложился определённый ритуал, повторяющийся из вечера в вечер. Спускаясь с крыльца под наставления матери, мы подходили к старенькому пикапу, и брат выпускал на волю свою любимую хохму, насчёт последнего девственника Галактики и моих вымученных историй о нереальной девице, которые я придумывал для родителей перед этими поездками. Самое забавное, что шуточки у брата были каждый вечер свежими, а вот мои россказни тухли прямо в голове, и вымышленная Наташа либо говорила каждый вечер одно и то же, либо меняла свой рост (мамам всегда надо знать как выглядит «та самая девочка»). А я либо путался в собственной лжи, либо не сумев придумать никакого продолжения несуществующему роману, говорил что-то из уже сказанного. Вы спросите меня, почему я так докладывался родителям о личной жизни? Не дело, конечно, восемнадцатилетнему жеребцу делиться подобным с матерью (отца это не интересовало, более того, он считал меня инфантильным сосунком и любил поговаривать, что юбка матери всегда будет для меня самой надежной крышей), но никаким жеребцом я не был и в помине – в словах отца была доля постыдной правды.
Так вот, ночные поездки (на которые безвозвратно уходили наши стипендии, бесценные часы сна и мои нервы) … Все они совершались с чёткой, одному Кириллу известной целью. Вернее, знал о ней и я, но осмысленной и важной она была только для брата – он искал пространственные дыры, места где, по его мнению, есть вход в другие миры, проходная дверь для неизведанных инфернальных созданий. Лучше бы он поискал дыры в своей голове.
В тот вечер мы загрузились и, выехав с подъездной площадки, зашуршали по асфальту тихой вечерней улицы. Я смотрел в боковое стекло на чернеющее небо, и меня начинала занимать тоскливая тревога. Впереди меня ждала одна из тех ночей, в которую лучше было остаться дома и не дать своим страхам выйти дальше комнаты. Но видимо, сегодня был не тот случай. Вокруг громоздилось чёрное небо, впереди струилась дорога, и все мои бесконечные фантазии о грозивших нам опасностях смешивались с прохладным ночным воздухом. Они вылетали через приоткрытое окно со стороны Кирилла (моё всегда было закрытым!) и попадали в пространство, соприкасаясь со всем, что встречалось им на пути.
По городу мы ехали молча. Кирилл был явно напряжён и время от времени нервно постукивал пальцами по рулю, словно мысленно досадуя чему-то. Когда мимо окна забелели поля, он неожиданно обратился ко мне:
– Именно сегодня нам повезёт, я точно знаю, куда мы едем. Это место пока ещё не обросло идиотскими легендами, о нём вообще никто не знает.
– Откуда же ты о нём узнал?
Кирилл мельком взглянул в мою сторону:
– Провёл некоторые вычисления и смог добыть несколько интересных фактов.
– Надеюсь, в этот раз нам никто не помешает.
Брат усмехнулся и прибавил громкость магнитолы. Послышалось бодрое гитарное соло, и звуки «старого доброго рока», сопровождающего нас каждую вылазку, заметно расслабили Кирилла:
– Ты теперь всю жизнь будешь тот случай вспоминать?
Я не ответил, засмотревшись на голые сучья деревьев, пестрящие капиллярным узором по ночному небу.
Мне было что вспомнить.
*********************
Осенью мы вновь совершали одно из своих бредовых путешествий (почему я всё таки езжу с братом по маршруту его паранойи объясню позже). В тот раз нашей целью был недостроенный коттедж на окраине города. По слухам, строительство дома приостановили по просьбе самого заказчика, утверждавшего, что с момента покупки участка его стали мучить вкусовые галлюцинации: так любая вода казалась ему жгуче-солёной, кроме той, что была действительно таковой. Родные недоумевали, видя, как он мучается, пытаясь пить чистую воду. Но ужаснее было наблюдать за тем, как несчастный высыпает в стакан добрые две столовые ложки соли и жадно пьёт. Походы к врачу, предостережения о смертельном вреде частого употребления такого напитка и попытки вводить жидкость через капельницу заканчивались жуткими истериками заказчика. Он кричал, что его истязают, хотят уморить и что хищные чайки выклюют ему глаза и утолят свою жажду их влагой. Во время душевной болезни этого парня (имя в статье с одного из сталкерских сайтов не указано) строительство шло полным ходом. И вдруг стала наблюдаться жуткая закономерность: чем больше работ велось над новым домом, тем хуже становилось его хозяину. В итоге, сложив 2+2, и поверив в проклятое место, заказчик отказался от идеи поселиться в живописном, и как ему казалось, спокойном месте. Как по волшебству, помешательство оставило несчастного. Он вновь мог пить любую жидкость, не сдабривая её солью, но протянул недолго. Он умер спустя всего неделю после заморозки строительных работ – доза соли, пришедшая на его обезумевший организм, оказалась смертельной. Строители, как ни странно, не пострадали.
Кирилл сразу уцепился за эту историю и тут же нашёл ещё немало интересных фактов о недостроенном коттедже. Осенью прошлого года несколько подростков решили совершить экскурсию по проклятому месту. Один из них даже осмелился спуститься в подвал и обнаружил там чёртову гору дохлых чаек. С тех пор коттедж окрестили Птичьим Моргом и интерес у «бесноватой» молодёжи возрос ещё сильнее. К сожалению, мой старший брат был тем ещё бесноватым парнем, искателем приключений, смельчаком и параноиком, свято верившим во всё мистическое. В один из ветряных осенних вечеров мы направились к заветному месту.
Отчего-то, в тот день тревога насчёт поездки мучила меня меньше обычного. (Глупо отрицать, мы с братом оба ненормальные, только вот паранойя у нас разная: его она толкает на поиски неизведанного, меня же мучает бесконечными страхами и скверными мыслями, начинающимися примерно так «А что если….», «А вдруг…»).
Я был расслаблен, фантазия не рисовала мне угрозы за чёрными костлявыми силуэтами деревьев и не подбрасывала страшных сценариев очередного приключения. Наслаждаясь скоростью и свободой, за разговорами мы чуть было не проехали поворот на скрытую под сухостоем подъездную дорожку.
Кирилл выключил фары, осветившие кирпичный бок заброшенного дома и вышел из машины. Прихватив фонарик, я вышел следом, и тут дремавшие весь вечер страхи налетели на меня и удвоенной силой. Злые и голодные.
– Так вот какой, этот Птичий Морг, – задумчиво (и, конечно, с восхищением) протянул брат и тут же поспешил искать вход. Я нехотя поплёлся за ним, освещая фонариком свой путь и стараясь не смотреть по сторонам – ночь начинала давить на меня непроглядной густотой неизвестностью.
Парадный вход был забит досками. Освещая путь, Кирилл двинулся за угол дома. Когда я свернул, следуя за ним, то обнаружил открытую дверь, очевидно, запасной выход. Темнота и неизвестность, томящиеся за ней, теперь просачивались в пространство, окутывая меня, играясь с больным воображением.
– Осторожно, тут высокий порог – голос брата прозвучал гулко и отдалённо – этот псих уже разгуливал по дому.
– Учту, – проворчал я и осторожно шагнул за дверь.
