скачать книгу бесплатно
Муркин нахмурился и неожиданно выдал:
– Ты с ним спишь?
Я уронила бутерброд с ветчиной, который почти успела запихнуть в рот.
– Даже не дружу, просто болтала с ним о пустяках.
– Зачем тогда защищаешь дурака! – взвизгнул Петр. – Нечего прикидываться розовой белкой, тупой синей мартышкой!
Я растерянно заморгала, актер вскинул голову и прошествовал к стойке, где крутилось несколько барменов.
– Петяша тебя обгадил? – обрадованно поинтересовалась невесть откуда появившаяся Катя. – Это он умеет.
– Похоже, я обидела Петра, но абсолютно не понимаю чем, – призналась я и пересказала ей нашу беседу.
Катерина залилась смехом.
– Вау, прикольно. Муркину сороковник, а его жене Маргарите шестьдесят пять.
– А-а-а, – протянула я. – Большая разница. Теперь ясно, на что намекал Лавров.
– Ему бы помалкивать, – зашептала Франк. – Сбитый летчик никому не нужен. Ни один режиссер, я имею в виду из нормальных, активно работающих, его в проект не возьмет.
– Почему? – удивилась я.
Франк всплеснула руками.
– Паша наркоман. Ты не поняла?
– Нет, – призналась я.
– Сначала он на коксе сидел, сейчас, говорят, колется, – сообщила Катя. – Ну подумай, по какой причине Павлик согласился медведя играть? За бабло. Оно ему больше, чем другим, нужно.
– Лавров утверждает обратное, – пробормотала я. – Он-де выше презренного металла.
– Конечно, – усмехнулась Катя, – можно подумать, Паша весь такой творческий! Не соглашается на сериалы, меня и Муркина с Ермоловой за дерьмо считает. Почему тогда в шкуру влез и тумбу-юмбу бацал? А? Из каких таких великих творческих идей? Надо же, создал образ Топтыгина на домашней вечеринке! Вилка, мы все к Верещагину за рублями пришли и не выпендриваемся. Тебе деньги нужны?
– Да, – кивнула я, – поэтому я наваяла сценарий.
– Стесняться нечего, – фыркнула Катя, – у Филиппа золотые горы, у нас талант. Круговорот денег в природе. У Пети жена болеет, я хочу машину, мне ее никто не купит, не имею богатых любовников. Вересаев любит путешествовать, Марфа брюлики скупает. У каждого своя радость, и на нее нужны монетки! Пашка же из себя бессребреника корчит. Но, поверь, если ему миллиончик, другой, третий предложить, Лавров кого хочешь убьет. Не верю я людям, которые на каждом углу о своем безразличии к всемирному эквиваленту трезвонят.
Во мне внезапно проснулось детское желание спорить.
– Встречаются и такие.
Катерина смерила меня взглядом.
– Ага. Только они живут в монастырях, склепах, пещерах или сидят в лесу, в скитах, а не шляются по вечеринкам. Лавров у нас очень творческий, последняя его роль – старик, который умирает от голода. Жутчайшая кинуха! Ее снял Олег Бурков, он из психушек не вылазит, светлых красок не видит. Пашка в двух эпизодах занят, сначала его со спины показывают, он стоит у окна. Затем анфас, но с закрытыми глазами, дедушка спит. Крутая, мощная роль. Фильмец получил премию на фестивале в городе Кирдыкс. Слышала о таком населенном пункте?
– Нет, – ответила я, – прости, я не фанат кино, далека от этого мира, впрочем, я и литературных наград не вспомню.
Катя засмеялась.
– Не смущайся, сейчас кинофестивалей как тараканов развелось. На мой-то взгляд, лучше вообще ничего не получать, чем заявлять: «Я лауреат конкурса в городе Кирдыкс». Круто звучит! В Канны его не позвали, никому он там не нужен, зато в Кирдыксе пригодился. Первый парень на помойке. Слышала пословицу: у кого чего болит, тот о том и…
Я как раз успела засунуть в рот очередной пирожок, поэтому просто кивнула.
Франк поправила волосы.
– Паша постоянно твердит, до какой степени ему не нужны деньги, из чего я делаю вывод: Лавров мечтает огрести все золото мира. Вот мы с Ленкой Минской честно признаемся, не стесняемся: «Хотим машину, квартиру, брюлики и прочее».
Я спросила:
– Кто такая Минская? Павел о ней вскользь упоминал.
Катя искренне удивилась.
– Ленка? Моя подружка, мы на одном курсе учились. Ей, правда, пока не везет, но все впереди. Она весь вечер в ложе сидела, ну, там, над сценой, изображала Ришу. Ты чего, ее не видела? Минская же на последних репетициях с нами была.
– Она на сцену не спускалась, – улыбнулась я, – находилась наверху, Борис ей снизу кричал, какие позы принимать. Я с ней не знакома. Здорово она, однако, на Ришу похожа, даже без грима.
– Ага, – согласилась Катя. – Но, увы, Ленка не Ирина, все пытается пробиться, и мимо.
– И где она сейчас? – спросила я. – Ее, похоже, на банкете нет.
Катя завертела головой в разные стороны.
– Не вижу Лену, ну да и понятно: ее небось не пригласили, слишком на царскую дочь смахивает. Ты испачкала платье, на груди пятно.
Я скосила глаза и расстроилась.
– Черт! Уронила, наверно, каплю варенья из пирожка!
– Пойди в туалет и замой, – деловито посоветовала Катя. – Высохнет быстро, следа не останется. Ступай в наш театральный сортир, в общей дамской комнате прорва бабья. О! Стой! Не уходи.
Я удивилась:
– Почему?
– Смотри, – по-детски радостно воскликнула Катя. – Вау! Привезли мясо с фейерверком. Ростбиф-шоу! Обожаю! Супер! Ты его когда-нибудь видела?
– Нет, – ответила я.
Франк схватила меня за руку и потащила в центр зала, где установили огромную жаровню с тушей барана. Два обнаженных по пояс парня вращали вертел под музыку. Еще пара мужчин в белых, обтягивающих их накачанные тела комбинезонах принялась жонглировать ножами. Гости зааплодировали, я, разинув рот, наблюдала за представлением. Люди с клинками ловко нарезали мясо, ухитряясь отхватывать идеально ровные, тонкие куски, швыряли их на тарелки, которые протягивала прехорошенькая девушка в шароварах и прозрачном топике, одновременно подбрасывали в воздух ножи, затевали между собой драку, садились на шпагат, делали стойку-мостик. Помощница успевала ловить очередную порцию мяса и подавать ее гостям. Действо длилось долго, оторваться было невозможно, оно завораживало. Под самый конец из головы почти съеденного барашка забил фейерверк, я встряхнулась, вспомнила про испачканное платье, решила замыть пятно и бочком-бочком двинулась к деревянной панели, на которой висела табличка: «Только для сотрудников». Дверь была из цельного массива дуба, поэтому сразу открыть ее у меня не получилось. Пару минут я пыталась справиться со створкой, в конце концов та неожиданно отворилась сама.
– Тяжеловата для вас будет, – вежливо сказал охранник, открывший дверь изнутри.
– Надо фитнесом заниматься, мышцы накачивать, – улыбнулась я, очутившись в небольшом холле, и добавила: – Спасибо, Роман.
– Не за что, – профессионально вежливо отозвался парень, – пружина очень тугая, ее не всякий мужчина оттянет. Павел Лавров минут за двадцать до вас заходил, так он не справился. Извините, Виола Ленинидовна, вы платье испачкали.
– Знаю, – кивнула я, – хочу замыть.
Муркин был прав: Павел мне наврал, он спешил не к прессе, а в уборную. Может, и Катя не ошиблась, говоря, что артист наркоман?
Роман прищурился.
– Пятно красное, может от воды не отойти. Попросите у Фаины гель. Я в прошлую смену на белую рубашку кофе пролил, думал, жена изругается, а Фая дала мне маленькую бутылочку – одной капли хватило, ничегошеньки от пятна не осталось.
– Большое спасибо за совет, – обрадовалась я и поспешила по коридору, в вотчину Фаины.
Вообще-то должность ее называется красиво: директор театрально-концертного комплекса «Верещагин эстейт». Но по сути Фая местная экономка, кастелянша, завхоз, медсестра, буфетчица и все остальное. Если у кого из занятых в спектакле актеров что-то случается, он идет в узкую длинную комнату и просит директора:
– Дай мне нитки, иголки, сахар, чай, одеколон, новые колготки, бутерброд с селедкой, живую черепашку, веник из крокодильих хвостов, яйца птицы Ру… – и так далее.
Выслушав просьбу, Фаина исчезает среди бесконечных рядов стеллажей, через небольшой промежуток времени возвращается и приносит именно то, что надо. Мне кажется, что она родня старика Хоттабыча, иначе откуда все берет?
Из холла, где, как правило, стоит охранник Роман Виноградов, есть два выхода. Один в общий зал, другой в личные покои Верещагиных, нас туда не приглашали. Думаю, если кому-то из артистов придет в голову нанести олигарху незапланированный визит, нежданного гостя вежливо остановят. А вот по длинному, извилистому коридору участники спектакля могут ходить беспрепятственно. Из зала никого к актерам не впустят. Они в полной безопасности, ни фанаты, ни пресса дальше порога не сунутся. За кулисы могут беспрепятственно проникнуть лишь члены семьи Верещагиных. Алла Константиновна и Мисси иногда забегали к нам, один раз появился хмурый молодой человек по имени Леня, единственный сын Филиппа Леонидовича. Ну и, конечно, я постоянно вижу Владимира Михайловича Корсакова, начальника местной охраны. Сейчас, похоже, никого нет, из-за дверей гримуборных не доносится никаких звуков. Хотя нет, пройдя вперед, я услышала сердитый голос Лаврова:
– И сколько мне ждать? Я задохнулся под пледом! Он вообще придет? Ну, вы даете! Сами накосячили, поэтому деньги я не верну! Свою часть выполнил, если не получилось – без претензий, я делал все, как договорились. Значит, отбой? Ладно, пойду поем.
Мне не хотелось сталкиваться с Лавровым, поэтому я бегом преодолела расстояние до склада, влетела в него без стука и крикнула:
– Ау, Фаечка, ты тут?
– Уже отдала всю кровь! – прозвучало в ответ. – Больше нету! Зачем тебе столько? Хватит!
Раздалось шуршание, из глубины помещения показалась худенькая фигурка и замерла у письменного стола.
– Вилка? Извини, я обозналась. У меня только отит прошел, до сих пор как сквозь вату слышу. Что ты хочешь?
– Дай, пожалуйста, пятновыводитель, – попросила я, – видишь, платье испачкала.
Фая юркнула налево, но, прежде чем кинуться исполнять мою просьбу, положила на стул кусок ткани в красно-синюю клетку. Я подошла и поняла: это брюки Карлсона с пристегнутым к ним поясом, за который цеплялся крюк троса.
Любопытство, как известно, губит кошек, а бедной Варваре на базаре нос оторвали, но я не могу справиться с некоторыми особенностями своего характера, поэтому взяла штаны и начала их внимательно рассматривать.
Дверь в комнату приоткрылась, в щель заглянула девочка лет шести, может, семи. У меня нет детей, поэтому возраст малышей я определяю с трудом. Может, девчушка уже ходит в школу? Не знаю, но она была одета, как кукла: розовое платье в оборочках и воланах, белые колготки, лаковые туфельки с завязками-лентами, которые туго стягивали ее лодыжки. Копна белокурых вьющихся волос и очки в темной оправе, сидящие на крохотном носике, практически закрывали личико. Девочка прижимала к груди плюшевого мишку, ногти ее крохотных пальчиков покрывал яркий розовый лак. Похоже, крошка, как и я, не очень аккуратно ела пирожки, она тоже перепачкалась вареньем. Темно-красные пятна попали и на игрушки, и на праздничный наряд, и на маленькие руки. Вот личико оказалось чистым. Скорей всего, девчушка просто уронила на себя сладкую выпечку.
Увидев меня, она замерла на пороге. Я слегка удивилась, до сих пор за кулисами театра мне не встречались дети. Малышка, наверное, дочь кого-то из гостей, она дорого одета, причесана в недешевом салоне и не похожа на ребенка, которого работающая мать прихватила с собой на службу, потому что кроху не с кем оставить дома. У нее явно есть няньки-гувернантки-воспитатели.
– Милая, ты потерялась? – как можно ласковее спросила я. – Как тебя зовут?
Девочка ничего не ответила, затопала ногами, ее личико исказила злоба, ангелочек зашипел, развернулся и убежал. Едва закрылась дверь, как появилась Фаина. Она протянула мне баллончик.
– Держи, это смерть всем пятнам!
– Огромное спасибо, – обрадовалась я. – Сейчас сюда заглядывала малышка белокурая, кажется, она потерялась. Одного не пойму, как ребенок сюда попал, минуя охрану, которая зорко стережет вход? Это, случайно, не твоя родственница?
– Девочка?! – воскликнула Фаина. – В розовом платье? О боже! Нет! Только не она.
Фая, похоже, знакома с малышкой, и та не вызывает у нее положительных эмоций.
Глава 4
– Девочка, – повторяла Фаина. – Ужас! Страх! Жуть! Опять пришла! Мало ей Розы!
Странная реакция всегда приветливой женщины изумила меня. До сих пор Фая была спокойной, веселой, готовой поболтать на любую тему. У таких все ладится и на работе, и дома. Но сейчас Фаина была явно перепугана.
– Ты боишься детей? – спросила я.
– Н-нет, – выдавила из себя она, – но это не ребенок! Чудовище!
Услышав последнее заявление, я забеспокоилась. Понятно, Фаина заболела, у нее грипп или другая инфекция с высокой температурой и бредом. Сейчас схожу к Роману, попрошу его кликнуть врача.
Я сделала шаг к двери.
– Ты куда? – нервно спросила Фаина.
– Хочу позвать доктора, – откровенно призналась я.
Директор вцепилась в мое плечо.
– Нет. Даже не высовывайся. Ты умрешь! Хочешь, дам фильм посмотреть? Там про привидение снято. Жуть!
Я погладила спятившую тетку по руке и стала уговаривать:
– Фаечка, маленькая симпатичная девочка не может навредить людям. Похоже, ты подцепила вирус, весной по Москве всегда бродит грипп.
– Ты дура, – оборвала меня Фаина. – Роза-то умерла! Лучше спрятаться!
С этими словами Фая резко развернулась и умчалась в ряды стеллажей. Я машинально посмотрела на брюки Вересова, которые до сих пор комкала в руках, и вздрогнула.
Чтобы трос надежно держал Алексея, на парня надели специальный пояс темно-синего цвета. Широкий крепкий ремень был продет в пазы и практически сливался с брюками. Даже из первого ряда его нельзя было разглядеть. Чтобы актер не упал с высоты на сцену, крюк троса защелкивается за петлю, вшитую в него. Отлично помню, как, собираясь первый раз в полет, Алексей тщательно изучил «сбрую» и начал дергать петельку.
– Не волнуйся, – заверил артиста Михаил Степанович, рабочий сцены, бутафор и мастер на все руки. – Он сделан по спецзаказу, даже два бешеных быка его не разорвут.
– М-м-м, – протянул Вересов, – выглядит надежно, но я хочу сначала совершить бреющий полет, а уж потом парить орлом над Эверестом.
Михаил Степанович не стал спорить, наоборот, полностью одобрил ведущего программы «Сплетник».
– Правильно, безопасность превыше всего, давай застегну.
Рабочий облачил Лешу в костюм, приподнял парня на метровую высоту и, пока трос ехал из правой кулисы в левую, безостановочно говорил:
– Веревка сделана по нанотехнологии, она двадцатипрядильного плетения, из прочного полимера, крюк титановый с фиксатором застежки. Пояс выполнен из кожи носорога, крепче не бывает, прошит вручную нитками, покрытыми силиконом, петля вделана насмерть.
Уж не знаю, что сильнее подействовало на Алексея, монотонный бубнеж Михаила Степановича или неспешное воздушное путешествие над сценой, но Вересаев разрешил поднять себя повыше, а на следующий день уже без опаски парил под потолком, крича нам:
