скачать книгу бесплатно
Вера вытянула правую руку.
– Ну, если думать о каратах, то не особенно, хотя камень хороший, но для меня оно ценнее бриллиантов из Оружейной палаты, всех вместе взятых. Когда Костя сделал предложение, он мне кольцо подарил. Я тогда чуть не умерла, как увидела. Ничего не смыслила в ювелирке, носила одни пластмассовые браслеты. А Константин преподнес мне настоящий бриллиант в тяжелой золотой оправе.
Вера знала, каково материальное положение будущего мужа, и не удержалась от вопроса:
– Где взял?
– Купил, – с достоинством ответил Костя.
Первые месяцы жизни с Константином Вера не знала, где муж достал деньги, но потом Наталья Петровна спросила у сына:
– Косточка, а почему ты больше не занимаешься своей коллекцией? – и правда вылезла наружу.
Константин со школьных лет собирал марки, ему удалось скопить в кляссерах[7 - Кляссер – альбом для марок.] немало интересных экземпляров, кое за какие юноше предлагали хорошие деньги, но Орлов не соглашался ничего продавать. Но ради того, чтобы подарить любимой кольцо, Константин отдал дорогие сердцу альбомы другому владельцу.
– Какой романтичный поступок! – восхитилась я.
Вера кивнула.
– Учтите, мы были беднее церковных мышей, и Костя обожал марки. Я стараюсь не снимать кольцо даже на ночь, оно всегда со мной.
– Сейчас его нет, – отметила я, глядя на безымянный палец собеседницы.
Вера зябко повела плечами.
– Когда я села на свое место в студии, то выяснилось, что от камня идут блики, на пленке получается брак. Режиссер попросил снять кольцо, пришлось повиноваться. После съемок я пошла умываться, потом собралась спуститься к машине, и тут словно змея в сердце ужалила: кольцо. Вроде я положила его в косметичку, посмотрела там, нет. Вероятно, оно скатилось на пол и лежит сейчас где-нибудь под столиком, верно?
Я молча кивнула. К сожалению, бывают нечистые на руку люди, которые преспокойно сунут в карман чужую собственность. На время съемок гримерки положено запирать, но молчаливая Ядвига, в обязанности которой это входит, никогда этого не делает. Пока основная масса народа работает в студии, в комнатки с вещами может заглянуть посторонний, любой из тех, кто идет по коридору – зрители, гости, ведущие, операторы, режиссеры, уборщицы, рабочие, сценаристы, актеры, журналисты. В кулуарах телевидения царит суета, и не надо думать, что люди, стоящие на верху социальной лестницы, честнее тех, кто у ее подножия. Вор – он всегда вор, независимо от статуса. Я могла бы рассказать вам печальную историю о певице одного театра, известной актрисе, богатой женщине, жене человека с состоянием, которая не моргнув глазом таскала у коллег из сумочек деньги и браслеты-серьги. Когда воровку схватили за руку, администрация была поражена. От такой дамы никто не ожидал ничего подобного. Увы, и среди селебретис встречаются воришки.
Вера исчезла на четверть часа, а когда вернулась, положила ключи на столик и тихо сказала:
– Нету. Все обшарила. Что мне теперь делать? Вот несчастье!
Я погладила ее по плечу.
– Поехали на одиннадцатый этаж. Там есть небольшой ресторанчик, только для своих.
Выпив чашку чаю, Вера повторила вопрос:
– Что мне теперь делать?
– Объясни Константину правду, – посоветовала я.
– Невозможно, – отрезала Вера, – Костя считает колечко талисманом, он не разрешил снять его у меня с руки, когда я лежала в коме. Врачи просили забрать драгоценность, но муж уперся. Нет, и точка. Он считал, что кольцо сбережет меня. Как я ему сообщу?
– Страшно лежать в коме? – вырвалось у меня.
Вера прищурилась.
– Честно? Никак. У меня было ощущение, что я заснула в своем кабинете под бубнеж радио, оно несло какую-то чушь, меня и сморило. Утром того дня я прилетела из Минска, открывала там кондитерскую, самолет попал в турбулентность, его помотало. Я аэрофоб, но летать приходится постоянно, я всегда нервничаю, принимаю успокоительное, ну и стала после возвращения в Москву клевать носом за рабочим столом. Попросила крепкого чаю, выпила, стало жарко. Радио бу-бу-бу, бу-бу-бу, и все. Открываю глаза, какой-то мужик надо мной нависает, свет глаза режет, все тело чешется, словно его армия муравьев искусала. Думала, минут десять проспала, ладно, тридцать, час. Оказалось – пять лет.
– Ты ничего не помнишь? – усомнилась я.
Вера пожала плечами.
– Нет.
– Наталья Петровна уверена, что ты все слышала, – вздохнула я, – просто не могла пошевелиться и принять участие в беседах.
Вера тряхнула головой.
– Я ей сказала, что воспринимала книги, которые мне читали, стихи, слышала разговоры, балдела от музыки, звучавшей в палате. Соврала.
– Зачем? – поразилась я.
Вера протяжно вздохнула.
– Наталья всегда меня поддерживала, в любой ссоре была на моей стороне. Сначала свекровь демонстративно показывала любовь, а потом на самом деле стала испытывать ко мне светлые чувства. Мне рассказали, что за пять лет она не пропустила ни одного понедельника, всегда приходила в клинику. Знаешь, такое дорогого стоит. Я хотела сделать ей приятное, вроде не зря она время теряла. Прости, перешла с тобой на «ты».
– Не люблю «выкать», – успокоила ее я. – А что Алена? Что за сеансы она проводила?
– Понятия не имею, – усмехнулась Вера, – хочешь знать правду? У меня героическая семья, они все стояли за меня горой. Я, конечно, потом узнала, что мне единственной на этаже не отключили дыхание, но как-то эта информация мимо пролетела, не задев. А сегодня в студии посмотрела на Харцева и обомлела. Владимир из тех, кто фактически убил свою жену, лишил ее шанса. А мои! Им надо медали дать. Есть же награда «За спасение утопающих» или «За отвагу на пожаре». Впрочем, я не в курсе, как они называются правильно, но их вручают храбрецам. Меня выдернули из комы, ее тоже можно считать рекой или огнем.
Вера примолкла, налила себе чаю и закончила:
– Если родным хочется думать, что меня вернули на землю чтение стихов или распевание мантр, я согласна. Поэтому и повторяю: «Отлично слышала речь, ощущала прикосновения, ловила вашу любовь».
– Не надо это говорить на шоу, – попросила я.
– Почему? – раздраженно спросила Вера.
– Народ посмотрит программу и подумает, что с их родственниками будет так же, – прошептала я. – Лучше честно признаться, что ты ничего не испытывала.
Вера отодвинулась от стола.
– Пусть люди опомнятся и бросятся в палаты к тем, кого там забыли. Пусть опасаются отключать аппараты. Пусть дадут своим шанс. Пусть Харцев помучается, надеюсь, он сегодня не заснет. Хотя навряд ли, у таких парней кожа носорожья. Я теперь на всех углах кричать буду: «Коматозники живые, не убивайте их». Мне дали шанс, я обязана помочь другим, вдруг они тоже очнутся! Господи, как кольцо жаль! Что теперь делать?
Глава 5
Я тронула Веру за плечо.
– У меня есть знакомый ювелир Яцек, живет в Медведкове, в доме, где расположен «Дом книги». Один раз, когда я потеряла браслет, подарок невестки Зайки, он по фото выполнил копию, Зая ничего не заметила. Мастер может использовать натуральные камни или стразы. Поезжай, он тебе сделает отличную копию кольца, просидит пару суток, не вставая, но выполнит заказ из тех материалов, которые есть у него в наличии. Позже у него же попросишь сделать кольцо с подлинным брюликом. Ему нужен только снимок украшения, желательно детальный. Костя не узнает, что талисман пропал, скажешь: «Отдала починить, одна лапка погнулась».
– Дай телефон! – обрадовалась Вера. – Прямо сейчас позвоню.
Я вытащила мобильный. Вера договорилась с Яцеком и стала благодарить меня:
– Мне в голову б не пришло заказать копию! Этот мастер, похоже, хороший человек, услышал, что срочно надо, и предложил приехать сегодня к одиннадцати вечера.
– Яцек прекрасный специалист, – повторила я, – правда, не дешевый.
– За все надо платить, – вздохнула Орлова и передернулась.
Я моментально среагировала на ее движение:
– Что-то не так?
Собеседница взглянула на один из экранов, которые висели на стене.
– У меня был отчим, который любил повторять эту фразу. Как правило, он ее произносил, отводя меня для наказания в кладовку, где мама хранила запасы на зиму. Наивный Степан Арнольдович полагал, что пребывание в помещении, где активно шуршат мыши, испугает строптивую девочку. Но он ошибался! Я никогда не боялась грызунов, они мне казались милыми, умными, добрыми, а еще в кладовке на полках хранилась армия банок с вкусными компотами, вареньем, маринованными овощами.
Вера на секунду примолкла, хихикнула и продолжила:
– Я в углу, где мама домашнее вино держала, прятала открывалку и мешочек с сухариками. Степан меня в чулан отведет, замок отопрет и говорит:
– Не хочется тебя наказывать, но и позволить безобразничать не имею права. Пойми, Вера, за все надо платить, не бывает преступления без наказания. В твоих силах выбрать, как поступить. Ходишь в школу, приносишь пятерки? Тогда вечером спокойно бежишь в кино и получаешь деньги на мороженое. Не слушаешься, прогуливаешь занятия? Сиди вместо прогулок с подружками в кладовке. Это не я тебя наказываю, ты сама себя наказала! За все надо платить!
Я стою, глазки в пол, личико несчастнее некуда, а в душе над Степой потешаюсь. Нет преступления без наказания? Три ха-ха! Сейчас съем компот из персиков, намажу на сухарики домашнюю баклажанную икру, закушу маринованными огурчиками-помидорчиками, можно тушенкой побаловаться, выбор еды замечательный. Едва наемся, меня мама выпустит. Она дверь открывает, я на кухню несусь. Ясное дело, после плотного ужина горячего чаю попить хочется. Степан после десяти спать уляжется, мама мне в комнату тайком поужинать принесет картошечки отварной, тех же огурчиков-помидорчиков, консервов домашних и говорит:
– Доча, поужинай, небось живот от голода подвело!
А я отказываюсь, мне-то есть неохота. Мама упрашивала, иногда плакала. Я ее очень-очень любила, но правду о том, как недавно от пуза наелась, рассказывать не собиралась. Она могла Степану проболтаться. И сидеть тогда мне не в уютной кладовке, а в старой бане, где вместо еды одни ржавые тазики. Отчим строгий был, суровый, своих детей не имел, вот и держал меня в ежовых рукавицах, боялся, что я, как мой непутевый отец, плохо кончу. Тот любил выпить, хотя совсем уж пьяницей его нельзя было назвать, наливался Борис Арнольдович примерно раз в две недели. К сожалению, отцу хватало небольшой дозы, чтобы потерять человеческий облик, он от алкоголя зверел.
– Ты называешь Степана отчимом, а почему у них с твоим отцом отчества одинаковые? – удивилась я.
– Мама после смерти моего отца вышла замуж за его брата, – уточнила Вера.
– Водка, словно лакмусовая бумажка, – вздохнула я, – лишает человека тормозов, и все, спрятанное под маской воспитания, вылезает наружу. Хочешь узнать, каков мужчина на самом деле, посмотри на него после хорошей дозы спиртного. Становится злобным, лезет драться? Мгновенно засыпает? Превращается в ласкового теленочка? Пословица про пуд соли права, но, на мой взгляд, эти шестнадцать кило надо еще запить канистрой самогонки – вот тогда точно поймешь, с кем имеешь дело[8 - Пословица: «Чтобы узнать человека, надо с ним съесть пуд соли». Пуд – мера веса, равная шестнадцати килограммам, в наше время не используется.].
Вера кивнула:
– Согласна. Но мама, выходя за Бориса замуж, не подозревала, в какое чудовище он может превратиться.
Собеседница осеклась, глянула на часы и спросила:
– Яцек назначил встречу на одиннадцать, времени полно, домой ехать до визита к ювелиру не хочу. Вот и болтаю! А тебя, наверное, семья ждет!
Я быстро сказала:
– Нет-нет.
Понимаете, я совсем неопытная ведущая. Я никогда не училась этому искусству, искренне считала, что ничего сложного в данном ремесле нет, и согласилась работать в студии, наивно думая, что съемки занимают два часа в день. В полдень начнут, самое позднее около пятнадцати завершат, и можно гулять. Я и не предполагала, какой это физически и морально изматывающий труд. Расскажи мне кто на момент подписания договора правду, я бы крепко подумала: оно мне надо – превращаться в рабу съемочной группы? Впрочем, я бы не поверила человеку, услышав от него честное заявление: «Дашенька, не суйся, станешь уставать, как ездовая лошадь».
Но, даже будучи неофитом, я успела понять простую вещь. Программа строится вокруг героя. Если он зажат, стесняется, мямлит, с трудом отвечает на вопросы, боится ведущего и цепенеет, едва с потолка опускается камера, то ничего хорошего не получится. С человеком надо подружиться, вот тогда он раскроется с лучшей стороны, и получится замечательный, как говорят на канале, продукт. К сожалению, расположить к себе главное действующее лицо передачи не всегда удается, как правило, на беседу с ним у ведущей элементарно нет времени. Вера сейчас настроена поболтать по душам, и я могу предоставить ей эту возможность – ведь впереди ничем не занятый вечер.
Я налила себе еще чаю.
– Живу одна, дети в Париже, дома лишь собака Афина да ворон Гектор. Спешить мне совершенно некуда! Ты говорила про старую баню. Надо ли понимать, что в детстве ты жила в Подмосковье?
Вера наморщила нос.
– Нет, у нас был частный дом в районе метро «Преображенская».
– Твои родители были богатые и знаменитые? – поинтересовалась я. – В советские годы личный особняк в столице – это круче, чем сейчас коттедж на Рублевском шоссе.
Вера широко улыбнулась.
– Правда, красиво звучит? Частный дом в районе метро «Преображенская»! Мое детство, отрочество и юность прошли на базаре. В глубине квартала находился, как тогда говорили, колхозный рынок.
Я превратилась в слух, а Орлова ударилась в воспоминания. Оставалось удивляться ее способности восстанавливаться после тяжелой болезни. Не знаю, как чувствуют себя другие люди, выходя из комы, а наша героиня все помнила и могла рассказать о своем прошлом в мельчайших деталях.
Мать Веры, Алла Мамалыгина, происходила из социальных низов, она была дочерью уборщицы Анфисы Григорьевны, а про своего отца ничего не знала. Жила Алла на задах шумного базара. Частный дом представлял собой избу с русской печью. Ни центрального отопления, ни горячей воды, ни канализации. Очень давно, до Второй мировой войны, в том месте была деревня, которую ликвидировали, когда Москва начала разрастаться. В нынешние времена район метро «Преображенская» – почти центр столицы, а в детстве Аллы это была окраина с дурной репутацией. Село снесли, на его месте построили пару блочных многоэтажек, но избенка Анфисы Григорьевны чудом сохранилась. По какой причине ее не тронули? Нет ответа на этот вопрос, но Анфиса Григорьевна осталась в своей хатке, окруженной участком с огородом. Аллочка не голодала, мать выращивала овощи, а еще с ней щедро делились продуктами торговцы с рынка. Вот с одеждой и обувью было хуже. Когда Алле исполнилось четырнадцать лет, Анфиса Григорьевна пристроилась домработницей к директору крупного завода Арнольду Иосифову. Когда предстояла генеральная уборка, Анфиса брала на работу Аллочку, поручала ей мыть окна или натирать щетками паркет в огромной квартире начальника. Аллочка была хорошенькой, у Иосифовых подрастало два сына, младший Борис и старший Степан.
В шестнадцать Алла забеременела, до восьмого месяца скрывала это от матери, а потом, когда живот стал виден, категорически отказалась назвать имя отца будущего младенца. Но Анфиса отлично понимала: папочка – кто-то из деточек Иосифовых.
Интимная связь с девочкой, не достигшей восемнадцатилетия, считалась совращением малолетней и сурово каралась Уголовным кодексом. Арнольд и Валентина Иосифовы перепугались, допросили сыновей и быстро оформили брак между Борисом и Аллой. Свадьбу не играли, праздника не устраивали, белого платья невесте не купили, просто отвезли испуганную пару в загс и приказали расписаться в амбарной книге.
– Смог ребенка сделать, сумей его прокормить, – сурово сказал Борису отец, – мы с мамой не желаем жить в коммунальной квартире, делить ванную-кухню с необразованной девчонкой и пить чай с ее мамашей-поломойкой. Забирай вещи и проваливай.
– Куда? – растерялся Боря.
Парень тогда учился в аспирантуре, писал диссертацию по философии и не думал, чем станет заниматься после ее защиты.
– Мне без разницы, – отрубил Арнольд, – я содержу свою семью, твою не хочу обеспечивать.
Борис до той поры распрекрасно жил на иждивении родителей, не знал, сколько стоит бутылка кефира и какую сумму надо платить за электричество. К Аллочке он особых чувств не испытывал, думал, что легкий роман продлится пару месяцев и тихо умрет, как погибали до этого все его любовные связи. Боря не собирался становиться ни мужем, ни отцом, но после того как Арнольд вышвырнул на лестницу чемодан с его вещами, Борис поехал в избушку новоявленной тещи. А куда еще ему было деваться?
Лет в пять не по годам умная Верочка поняла, что папа терпеть не может ее маму и бабушку. Анфиса в глаза называла зятя захребетником, а его родителей – жадными сволочами. Арнольд и Валентина не давали Боре денег, не помогали ему строить карьеру, не интересовались внучкой. Деда и бабку со стороны отца Вера никогда не видела. А вот Степан, ее дядя, частенько наведывался к младшему брату и пытался наладить семейную жизнь Бориса. Степа покупал Вере кое-какие вещи, заставлял ее учиться, хвалил, наказывал, короче, играл роль, которую не желал исполнять биологический отец. Вот Анфиса обожала малышку, но, к сожалению, бабуля умерла, когда Верочка пошла в первый класс.
Борис так и не защитил кандидатскую диссертацию, он стал... проводником на железной дороге, катался в вагоне по маршруту Москва – Владивосток – Москва, а когда оказывался на короткое время дома, глушил водку, бил жену и орал:
– Из-за вас моя жизнь пошла под откос! Не сделала, гадина, аборт, а я расплачиваюсь.
Когда Вера училась в средней школе, отец сыграл в ящик. Вскоре ушли из жизни Арнольд и Валентина. Степан перевез невестку и племянницу в роскошную квартиру Иосифовых, затем женился на Алле. Дядя-отчим скончался, когда Верочка поступила в институт. Пошла другая жизнь. Дочь трогательно заботилась о матери. Ей хотелось вознаградить скромную, молчаливую Аллочку, которой не удалось выучиться и овладеть достойной профессией. Алла после рождения дочери пошла работать нянечкой в ясли, потом перевелась в детский садик, затем в школу. Чтобы находиться около обожаемой Верочки, она всю жизнь провела со шваброй и тряпкой, последнее ее место службы – институт, где училась дочь…
Вера поманила пальцем официантку, велела принести еще чаю и завершила рассказ фразой:
– Я очень горжусь, что сейчас мама ни в чем не нуждается.
– Она живет с вами? – спросила я.
Вера развела руками.
– Мамочка тихая, скромная, но со своим взглядом на жизнь. Когда я купила просторное жилье, хотела оборудовать для нее самую лучшую, солнечную комнату. Но мама решительно ответила:
– Нет. Я не найду общий язык с твоим мужем, свекровью и золовкой. Останусь в своей квартире, мне тут очень хорошо.
Скажи, Даша, у тебя бывают моменты, когда ты чувствуешь себя чужой?
