скачать книгу бесплатно
– Извини, но в чем разница?
– Там опята, здесь лосось, – уперлась я, – еда разная.
– Давай наложим мораторий на убийства во время бракосочетаний, – улыбнулась Олеся, – или ты намерена создать серию «Мертвецы свадебного пира»?
– Больше никогда, – поклялась я, приехала домой и уставилась на рукопись на столе.
Ну надо же, дописала ее до сто пятьдесят восьмой страницы и до сегодняшнего утра полагала, что придумала гениальный ход: главная героиня становится свидетельницей невесты, приносит в подарок плед из норки, а тот заражен орнитозом. Мать жениха скончалась, укрывшись одеялом.
Сначала я не оценила масштабов бедствия, подумав: не беда, я легко переделаю текст, – и в порыве вдохновения живо превратила свадьбу в похороны.
Результат мне понравился, но тут с работы приехал Юра и сел ужинать. Я решила сопровождать его трапезу чтением вслух и была огорошена реакцией любимого. Правда, сначала Юрасик воскликнул:
– Замечательно, гениально, восхитительно, ты во сто раз лучше Агаты Кристи, – но потом неожиданно плюхнул в мед изрядную порцию дегтя: – Но есть маленькая проблема, на похороны не принято дарить подарки.
– Ах да, – растерялась я, – твоя правда.
– И норка не болеет орнитозом, – расхрабрился «критик», – он поражает только птиц.
Я совсем приуныла.
– А какие недуги у норок?
Юра отложил вилку.
– Затрудняюсь ответить. Может, насморк или воспаление легких?
Я поняла, что положение катастрофическое.
– Сопли и кашель, конечно, заразны, но человечество давно придумало антибиотики. И сильно сомневаюсь, что, накинув меховое одеяло, можно получить хотя бы простуду.
Юра пару секунд вертел в пальцах кусок хлеба, потом воскликнул:
– Понос! Я слышал, у лис беда с пищеварением. Переделай норку на чернобурку.
– Слабый желудок бывает у медведей, – мрачно пошутила я, – а лисий понос не передается человеку.
– Лисиный, – не к месту поправил меня Юрасик, – или лисий? Извини, тебе придется переписать текст.
Я приуныла, а Юра зафонтанировал идеями:
– Я придумал! Слушай! У новобрачной день рождения, свекровь дарит ей свинью, а та заражена гриппом. Круто?
– Нет слов, – возразила я, – но где молодая жена, там и свадьба, а этот сюжет использовать нельзя. И я хотела лишить жизни не главную героиню, а мать ее мужа.
– Вполне понятное женское желание отравить свекровь, – хмыкнул Юрий, – но где супруг, там и свадьба.
– Черт, – вырвалось у меня.
– Вот тебе креативный вариант, – потер руки любимый, – у пожилой вдовы есть свекровь, которая разводит свиней, больных гриппом. Тут все тип-топ. Коли героине романа перевалило за шестьдесят, желания закричать «горько» ни у кого не возникнет.
– Ей шестьдесят, сколько тогда матушке покойного мужа? – спросила я.
– Девяносто, – выпалил Юра и поправился, – ну… восемьдесят. Или даже меньше. Тут возможны варианты. Вау! Героиня нашла себе молодого, нынче это модно. И…
– …Мы опять плавно переходим к свадьбе, – буркнула я, только сейчас поняв, что испытывает Олеся Константиновна, общаясь с авторами.
Мозговой штурм провалился, я засунула бедную рукопись поглубже в ящик, но вот теперь могу ее вынуть. Убийство во время свадьбы является повторным приемом для Арины Виоловой, но кто упрекнет в этом Лизу Ласкину? У той первая книга, следовательно, никаких претензий, и половина романа есть.
Увы, моя радость померкла, как только я встретилась с Ласкиной. У девушки было собственное мнение по поводу книги.
– Я буду диктовать тебе историю, – самоуверенно заявила она, – запишешь ее, отредактируешь, добавишь диалогов.
И вот на календаре последняя декада марта, а у нас работа практически не сдвинулась с места. Почему? Сейчас сами поймете.
Фраза, с которой Лизавета собралась начать бестселлер, звучала так: «Катя Монахова, москвичка из простой рабочей семьи, была очень недовольна горничной Машей, которая вот уже седьмое утро подряд подавала ей к завтраку не свежеиспеченные горячие круассаны, а чуть теплые, клеклые булки, купленные в пекарне накануне вечером».
В первую минуту я решила, что Лиза задумала стеб, но потом «москвичка из простой рабочей семьи», собираясь на службу, принялась искать в гардеробной сумку «Биркин», натягивать белые лаковые сапоги от «Диор» и отчитывать шофера, который не включил в «Бентли» подогрев сиденья.
Примерно неделя ушла у Лизы на то, чтобы усвоить: простая столичная девушка не одевается в люксовых бутиках, горничной у нее служит мама, а роль шофера изредка соглашается исполнить сердечный друг. Вот только матушка не собирается терпеть капризы дочки, связанные с едой, и печь на заре плюшки не станет, а любовник может позвонить в восемь утра и, не испытывая угрызений совести, возвестить:
– Слышь, я тут занят, за тобой не заеду, топай к метро.
Конечно, многие россиянки обзавелись собственными «колесами», но это чаще всего малолитражка, взятая в кредит, а не фешенебельная иномарка.
Следующие семь дней понадобились уже мне, чтоб сообразить: хоть мы с Ласкиной и живем в одном городе, но моя Москва и Москва Лизы отличаются друг от друга, словно эфиоп от эскимоса. Лиза на самом деле никогда не спускалась в столичное метро, искренне полагала, что сто семьдесят пятые туфли от «Лабутен» крайне необходимы каждой женщине, не мыслила себя без ежедневной укладки волос в салоне и, широко распахнув глаза, спрашивала:
– Разве не во всех школах открыты бассейны и теннисные корты?
Общаясь с Ласкиной, я в полной мере оценила интеллигентность и незлобивость редактора Олеси Константиновны. Если я в своих книгах допускаю хоть сотую долю ляпов, подобных Лизиным, то меня давно следовало прихлопнуть бронзовым пресс-папье. Тем не менее я до сих пор жива, и не потому, что перестала писать про норку с орнитозом, а потому, что мой редактор умеет держать себя в руках. Правда, у Олеси на столе отсутствует упомянутое пресс-папье. Наверное, все же соблазн шандарахнуть писателя по маковке нет-нет да и посещает безупречно вежливого редактора, вот она и убрала от греха подальше колющие, режущие и тяжелые предметы.
– Лазурка теперь доступна всем, – топнула ногой Лиза, – нужно каких-нибудь десять тысяч евриков, и можешь дефилировать по набережной. Ладно, не стану спорить, придумаю новый сюжет.
Я незаметно ущипнула себя за бок. Эй, Виола, очнись, вспомни о сумме с многими нулями и постарайся побыстрее выполнить взятые на себя в недобрый час обязательства. В конце концов, на обложке появится фамилия «Ласкина», я к ее позору ни малейшего отношения иметь не буду. Если Лизе очень хочется, пусть ее героиня покупает на зарплату менеджера самолет и гоняет на нем в Париж за свежими круассанами.
– Перестань кукситься, – потребовала Лиза.
Я вынырнула из своих мыслей.
– Я вся внимание.
– У одной девочки есть папа, – застрекотала Лиза, – а мама умерла. Отец женился во второй раз…
– Если собираешься пересказывать «Золушку», не трать время, – зевнула я.
– Мачеха очень молодая, – не обиделась на мой выпад Лизавета, – ей чуть за двадцать, а отцу намного больше, он богат, новая баба красивая, но бедная, выскочила за старика по расчету.
– Замечательно, – снова не удержалась я. – Вот только я вроде когда-то читала о подобной коллизии.
Лиза закатила глаза.
– Имей терпение. У мужа есть дочь от первого брака, ей четырнадцать. Разница с мачехой не глобальна, и новая супруга пытается наладить отношения с девчонкой. Но не фигушеньки у нее не получается. Дочурка не идет на контакт, подстраивает ей гадости и, в конце концов, выживает мачеху из дома – делает так, чтобы она добровольно умчалась прочь. Круто?
– Супер, – кивнула я. – И что, олигарх не ищет жену?
– Зачем? – пожала плечами Лиза. – Она ушла, унизила мужа!
Я заморгала, но ответить не успела, дверь в кабинет распахнулась, на пороге возникло существо неопределенного пола, одетое во все черное, с выкрашенными в цвет ночи ногтями и розовой прядью в волосах, колеру которых позавидовала бы любая ворона.
– Больно, – капризно протянуло существо, – вау, дергает.
Лиза вскочила.
– Алиса! Что у тебя во рту?
– Язык, – проныло адское создание, оказавшееся девочкой.
– Я про губу, – уточнила Лизавета.
– Серьга, – простонала Алиса, – мне очень плохо, все расперло и болит.
– Ты сделала пирсинг! – всплеснула руками Ласкина. – С ума сошла! Немедленно прикажу Вадиму отвезти тебя к врачу!
Алиса свалилась на диван.
– Так всегда! Вместо участия и поддержки только приказы! Я страдаю без мамы! А ты! Видишь, как губу раздуло? Мне туда занесли СПИД, сифилис, гепатит и орнитоз.
– Последним болеют только птицы, – влезла я в беседу. – Смело можешь вычеркнуть эту болезнь из списка.
– Ты, блин, ветеринар? – огрызнулась Алиса. – Орнитоз передается человеку!
– Но не через кабинет косметолога, – возразила я, – подцепить болезнь можно, общаясь напрямую с голубями или попугаями. Где ты губу прокалывала? Ведь не в подворотне?
– Именно там, – заявила Алиса, – сбегала к приятелю, ученику парикмахера, он и постарался, нет, у меня точно гангрена начинается.
Лиза стала бегать по комнате, вызывать прислугу, хватать многочисленные телефоны. Началось столпотворение. Челядь тащила воду, аспирин, аппарат для измерения давления, термометр, грелку, клизму, звонила в частную «Скорую помощь», искала загранпаспорт Алисы, чтоб та могла отправиться на самолете в Женеву для лечения губы… В конце концов, объект пристального внимания и сверхзабот заорал:
– Пошли все на …! Хочу умереть дома!
Горничные, мамки, няньки, гувернантка и парочка парней спортивного вида мигом ретировались.
– Полежу тут, – всхлипывала Алиса, – а то папа, когда домой приходит, сначала к Лизке бежит, обо мне хорошо, если к полуночи вспомнит. Вот когда была жива мама, меня любили по-настоящему, а не за деньги, которые отец им платит. А теперь!
Картинно всхлипнув, Алиса прикрыла глаза, Лиза отошла к окну.
– Зачем просить об услуге приятеля, когда можно обратиться в тату-салон? – решила я разрядить обстановку. – Или пойти к косметологу.
Алиса приподняла одно веко.
– Друг мне все сделал бесплатно, мастеру надо отдать деньги, а их у меня нет.
– У тебя не нашлось пары сотен рублей? – недоверчиво спросила я.
– Я хочу сэкономить, – трагическим шепотом произнесла девица. – Отец и так много тратит. Он купил Лизе шубу из снежного барса, пятикаратник от Граф и еще кучу всякой всячины. Лизочка, я тебя люблю, обожаю, рада, что мы теперь одна семья, но ведь это все приобретения за одну неделю! Вот дядя Сережа Круглов разорился, а из нашего класса забрали Олю Маркову, ее отец потерял всех клиентов, я переживаю, поэтому решила не тратиться. Вау, губу раздувает! Ну точно скоро отвалится. Только не переносите меня отсюда, хочу, чтобы папочка первым увидел тело умершей дочки!
Завершив выступление, Алиса повернулась лицом к спинке дивана и прошептала:
– Прости, Лиза, что причиняю тебе неудобства, из-за моих похорон тебе не удастся пойти на сейшн к Тузовой, но я просто хотела сберечь папины деньги. Ничего личного.
Личико Елизаветы вытянулось, на глаза навернулись слезы, мне стало жаль Ласкину, я дернула ее за рукав.
– Алиса права, пошли в другое место. Если человек решил скончаться в одиночестве, нужно уважать его последнее желание.
Девочка села, набрала в грудь воздуха, но я успела вытолкнуть Лизу в коридор и сказала:
– Не стоит беспокоиться. Стоящий одной ногой в могиле человек не устраивает столь масштабный спектакль. Не переживай за Алису, по-моему, твоя падчерица та еще штучка с ручкой.
Лизавета прислонилась к стене.
– Это бумеранг. Все возвращается. Помнишь сюжет моего романа, ну, про мачеху?
Я обрадовалась быстроте, с которой Ласкина выбросила из головы противную Алису.
– Конечно. Пошли в тихое место, продолжим работу.
Ласкина толкнула белую с позолотой дверь.
– Входи, это моя спальня, сюда даже Витя без стука не сунется. Единственное помещение, где можно поговорить спокойно. Та история правда. Ну, про молодую жену отца. Моя мама умерла, когда я была еще школьницей.
– Сочувствую, – сказала я.
– Ерунда, – отмахнулась Лиза, – я совсем ее не помню. Мамахен постоянно болела, лечилась в разных клиниках, со мной практически не общалась. Да ты садись, разговор будет длинный. Хочу тебе все объяснить. Начну с родителей. Папа теперь очень большой бизнесмен, но и он в прежние времена считал рубли.
Глава 3
Константин Ерофеев никогда не был бедняком. В советские годы он заведовал одним из крупнейших столичных универмагов и мог осчастливить любого импортной обувью, одеждой, товарами для дома и прочим дефицитом. Стоит ли удивляться, что Ерофеевы владели четырехкомнатной квартирой, шикарной дачей, личным автомобилем и прочим добром.
Предусмотрительный Константин оформил имущество на свою незамужнюю сестру Анфису, а к той никаких вопросов по поводу жилплощади и машины не возникало. Анфиса работала стоматологом, обладала «золотыми руками», имела в советские годы ампулы «заморозки» и все манипуляции проводила без каких-либо неприятных ощущений для пациента. Коронки от Анфисы носили звезды и правительственные чиновники. Многие, показывая пальцем в потолок, говорили, что и «сам» доверяет Ерофеевой свой рот, но это, конечно, слухи.
Жене Константина не было никакого смысла горбатиться на работе, Карина занималась ребенком. Первые годы Лиза росла под заботливым маминым присмотром, а потом что-то случилось и Карина начала пить. Ерофеев поздно сообразил, что жалобы супруги на головокружение, тошноту, повышенное давление и неполадки с желудком вызваны похмельным синдромом. А когда малоприятная истина открылась мужу, дело зашло слишком далеко. Любой нарколог подтвердит: женский алкоголизм намного злее мужского, он хуже лечится и практически всегда дает рецидив. Жизнь Кары проходила в лечебницах, маленькая Лиза быстро забыла мать, у нее появились няни.
В перестройку Ерофеев моментально почуял, откуда ветер дует, втихомолку приватизировал универмаг и стал еще богаче. Необходимость скрываться от ОБХСС[2 - ОБХСС – Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности, структура, которая в СССР занималась экономическими преступлениями.] отпала, Константин отгрохал огромный дом, превратил старую дачу в домик для гостей, обзавелся парком автомобилей и отправил Лизавету учиться в частный пансион в Швейцарии. Мать умерла при очередном запое, но Лизочка о ней не плакала. Эта женщина стала ей чужой, никакой любви к Каре дочь не испытывала.
В пансионе девочка жила в крохотной спаленке, умывалась холодной водой, ела скудно, носила форму и не имела карманных денег. Только не подумайте, что отец решил помучить ребенка. Напуганный алкоголизмом жены, Ерофеев хотел навсегда выбить из дочери желание прикасаться к спиртному. Учебное заведение со строгими правилами показалось ему наилучшим вариантом для девочки с непростой генетикой.
Швейцарские учителя не поощряли праздность и полагали, что детей нужно держать в черном теле. Выпросить у воспитателя зимой толстое одеяло было столь же невозможно, как вымолить у повара дополнительную порцию супа. «Спите под тонким пледом», – поучали педагоги. «От обильной еды болит желудок», – наставлял главный повар.
Подъем в шесть утра, зарядка, кросс по парку, ледяной душ, скромный завтрак и огромное количество занятий: интеллектуальные предметы чередовались с физической нагрузкой. Когда по английской литературе начали проходить Диккенса, Лиза поняла: она родная сестра Оливера Твиста, только в отличие от него ей удрать из приюта не удастся. Занимаясь в библиотеке, девочка иногда поднимала глаза и видела латинское изречение: «Трудности формируют стойкий характер», в классе на самом виду красовалась другая сентенция: «Дьявол знает, чем заполнить пустую голову ребенка», а столовая была украшена двумя афоризмами: «Голод помогает сосредоточиться» и «Человек зубами роет себе могилу».
