скачать книгу бесплатно
– Почему думаете, что новенькая?
– Хожу сюда почти год, всех знаю, а эту первый раз вижу.
Она замолчала. Я огляделась по сторонам. Шкафчик с какими-то лекарствами, названий которых никогда не видела: циклофосфан, зофран, методрексат.
– Пункцию больно делать? – обратилась я снова к Катюше.
Та молчала. Я глянула в дырочку и обомлела: лицо женщины приобрело странный синеватый оттенок, на лбу блестели крупные капли пота. Рот судорожно подергивался.
Я выскочила из кабинета и бросилась к приветливой Аделаиде Петровне.
– Сейчас приду, – пообещала та.
Я понеслась назад. Катюше стало совсем плохо. Наклонившись над ней, я услышала хриплый, прерывистый шепот:
– Сумка, возьми, отдай, Виолетта, страшная, страшная, отдай…
Женщина захрипела, изо рта потекла пена. Вошедшая Аделаида Петровна моментально выдернула капельницу и принялась делать искусственное дыхание. Откуда ни возьмись принеслась куча народа. В несчастную Катюшу втыкали шприцы, громыхали какие-то аппараты. Потом ворвались двое мужчин с чем-то похожим на утюги, стали прикладывать к голой груди бедняжки и кричать: «Разряд!» Тело подпрыгивало на кушетке, но на мониторе по-прежнему ползла прямая линия. Тут медики заметили меня и незамедлительно выгнали в коридор.
Я села возле кабинета, крепко сжимая две сумочки – свою и Катюшину. Примерно через полчаса появились санитары с носилками, на которых лежало тело, с головой закрытое простыней. Аделаида Петровна высунулась в дверь и поманила меня пальцем. Как агнец на заклание, вошла я снова в уже знакомую процедурную. На кушетке валялись грязные, скомканные простыни, стоял ужасный запах. Медсестра Галя рыдала у окна, судорожно повторяя:
– Не ставила капельницу, ей-богу, не ставила. Пошла в аптеку…
– Прекрати, – оборвала стенания врач, – что, по-твоему, больная сама себе инъекцию ввела? И как можно перепутать бутылки? Что ты ей впустила, ну!
Бедная Галя затряслась как осиновый лист и зарыдала пуще. Я решила вмешаться.
– Это не Галя делала укол!
Аделаида Петровна уставилась на меня во все глаза.
– А кто? Святой дух?
– Нет, конечно. Вошла женщина в белом халате и маске, наладила капельницу и ушла, я все в дырку видела!
Галя подскочила ко мне и схватила за руку:
– Пожалуйста, миленькая, дорогая, душенька, дайте свой адрес и телефон, вы единственный свидетель!
Я отдала ей визитную карточку. Аделаида Петровна промокнула кружевным платком вспотевший лоб, сама сделала мне пункцию, оказавшуюся самым обыкновенным уколом, и усталым голосом протянула:
– Вот ведь как бывает! Столько операций выдержала, шесть курсов химии! И на последнем уколе – аллергический шок! Ничего поделать не смогли.
– Отчего это? – осторожно поинтересовалась я, глядя, как доктор аккуратно упаковывает пробирку с какой-то жидкостью.
– Вскрытие покажет, – сообщила онколог, – скорей всего перепутали бутылки и ввели что-то совершенно неподходящее. Дело подсудное. Никак не пойму, что за медсестру вы видели? Высокая, крепкая, в хирургической маске?
– Да.
– Нет у нас таких. Девочки мелкие, маски не носят. И потом, в диспансере четкое разделение труда. Галя работает только в процедурном. Она делает уколы и капельницы. В другую смену приходит Лена. Больше никто не имеет права сюда даже заходить.
Покачивая головой, Аделаида Петровна проводила меня почти до выхода. У подъезда в машине сидел Кешка. Мы поехали домой цугом – сын впереди в «Мерседесе», мать позади него в «Вольво». Конечно, он на бешеной скорости умчался вперед. Я же, как всегда, тащилась в правом ряду. Ну боюсь гонять по улицам, да и вижу не слишком хорошо.
Сегодня голова была занята не дорогой. Перед глазами вставала веселая, радующаяся жизни Катюша, потом возникла кушетка, медсестра… Стоп! От неожиданности нога сама собой нажала на тормоз. «Вольво» покорно замерла. Сзади раздались гудки и нетерпеливый крик. Но мне было все равно. Я поняла, что показалось странным в облике девушки – ботинки! На ногах у вошедшей были самые обычные полуботинки черного цвета на шнурках, размера эдак сорок пятого. Ну покажите хоть одну даму с такой ножкой! Значит, капельницу наладил мужчина!
ГЛАВА 2
Утром спустилась в столовую абсолютно разбитая. Мерзкая шишка, после того как ее щупали и втыкали в нее иголки, принялась немилосердно болеть. Результаты анализов прибудут только через десять дней, а вдруг и впрямь меланома? Что тогда? Аркашка, правда, уже взрослый, но Маруся совсем ребенок, только-только тринадцать исполнилось. Полная грустных раздумий, я принялась пить кофе, и тут на глаза попалась сумочка Катюши. Что она бормотала перед смертью? Надо отдать какой-то Виолетте? Что отдать?
Руки сами собой потянулись к потрепанной сумке из искусственной кожи и открыли замок. Небогатое содержимое вывалилось на стол. Расческа, дешевая губная помада, сильно припахивающая вазелином, связка ключей, носовой платок, пара мятных леденцов, кошелек и паспорт.
На первой страничке бордовой книжечки стояло: Виноградова Екатерина Максимовна, год рождения – 1959-й. Надо же, мы почти ровесницы, а как отлично выглядела убитая, ни за что не дала бы женщине больше тридцати пяти. Штампа о бракосочетании не было, зато в графе «Дети» обнаружился Виноградов Роман Иванович, 1978 года рождения. Так, все более или менее ясно. Мать-одиночка. Интересно, сообщили ли Роману о смерти Кати? Вдруг мальчишка всю ночь разыскивал пропавшую мать? Потом, у бедняжки, вполне вероятно, есть отец и мать, представляю, как они волнуются.
Заглянула в кошелек – проездной на метро, десять долларов, двести рублей и куча пробитых талончиков. Копеечная сумма, а вдруг – последняя? Катюша совершенно не походила на богатую даму: простенький свитерок, старенькая юбочка!
Нет, надо ехать к ней домой, отдать сумку и заодно разузнать, кто такая Виолетта.
Жила несчастная женщина на Зеленой улице. Каскад белых блочных башен постройки семидесятых годов выглядел удручающе. Поплутав минут пятнадцать среди домов с одинаковыми балконами, я наконец нашла нужный подъезд. Никакого домофона нет и в помине, стены на лестнице исписаны надписями «Мишка – казел» и «Спартак» – чемпион». В лифте кто-то сжег кнопки, но сама машина, кряхтя и вздрагивая, доставила меня на девятый этаж.
Квартира двести семьдесят пять оказалась в самом конце коридора. Я позвонила один раз, потом другой, третий – тишина. Дома явно никого не было. Из-под двери немилосердно дуло, скорей всего в помещении открыты форточки. Ну и что делать? Куда все подевались?
Постояв минуту в задумчивости, я вытащила ключи. Войду внутрь, оставлю на видном месте сумку и напишу записку. Замок был самой простой конструкции, такой и пальцем открыть можно. Я втиснулась в узенький темный коридорчик и громко крикнула:
– Есть кто дома?
В ответ – ни звука. Только слышно, как в кухне капает из крана вода. Нашарив рукой выключатель, я надавила на панель: раздался тихий щелчок, и свет экономной 40-ваттной лампочки осветил маленькую вешалку. Крючки пустые, внизу только одна пара сильно поношенных красных тапочек. Сняв для порядка сапоги и куртку, я пошла бродить по квартире и с первых же минут поняла, что жила Катюша одна.
Комнат было всего две. Одна побольше, очевидно гостиная. Диван, два кресла, болгарская «стенка», простенький отечественный телевизор. На полках – тьма дамских романов: «Любовь слепа», «Люби меня вечно», «Страстная маркиза».
Да, очевидно, бедняга не имела любовника.
Потертый палас и самые простые занавески довершали сей убогий пейзаж.
Вторая комната поменьше. Тут тоже стоял диван, большой гардероб, висело несколько полок с учебниками по автоделу.
В кухне, микроскопической, но до невероятности аккуратной, тосковал на плите слегка оббитый чайник. В шкафчиках – минимум посуды. Да, ужасная, неприкрытая бедность. На столе лежал конверт. Я поглядела на обратный адрес: город Пожаров, седьмой отряд, Виноградову Роману Ивановичу, УУ2167.
Понятно. У бедной Катюши сын отбывал срок на зоне. Пальцы сами вытащили письмо, глаза побежали по тексту. «Дорогая мамочка. Передачу получил. Большое спасибо, но не надо так тратиться. В другой раз вместо шоколадных конфет пришли карамелек, лучше сигарет побольше. А еще передай кусок мыла, пару носков и несколько футболок. Жду не дождусь, когда ты приедешь на свидание. Очень волнуюсь о твоем здоровье. Мамулечка, не расстраивайся, справедливость восторжествует, Виолетта сдохнет, а меня освободят. Жду писем. Рома». Я медленно сложила письмо и сунула в карман. Жаль парнишку. Всего двадцать лет – и уже в тюрьму попал. Интересно, сообщили пареньку о смерти матери? И что с ним теперь будет? Судя по всему, у Романа никого, кроме мамы, нет. На письме стояла дата – 3 апреля, а сегодня 16 мая. Не похоже, что мальчишка настоящий уголовник, о матери беспокоится. Что же это за Виолетта такая?
Домой я приехала к двум часам. Аркадий как раз опустил ложку в суп.
– Мать, где шлялась? – спросил он строгим голосом.
– Тебе надо было становиться не адвокатом, а прокурором, – парировала я.
Кешка захихикал.
– Ну уж нет, прокурору, бедняге, где заработать, разве что взятки брать. А нам, адвокатам, хватает на хлеб с котлеткой.
Я вздохнула. Кешка совсем недавно получил диплом и за спиной имел пока одно, правда успешное, дело. Подзащитный – мелкий, неудачливый жулик – еле-еле наскреб триста долларов на гонорар «Перри Мейсону». Смехотворная сумма, но Аркадий раздулся от гордости, как индюк. Впрочем, лиха беда начало, не все ведь сразу стали Генри Резниками.
– Кешик, а где можно узнать адрес колонии?
– В ГУИНе, – пробормотал юрист с набитым ртом, – Главном управлении исполнения наказаний, на Бронной, возле «Макдоналдса», а зачем тебе?
По счастью, в этот момент в столовую влетела Маня, моя дочь и сестра Аркадия. Хотя называть Аркадия и Маню родственниками – неверно. Кешка на самом деле приходился сыном моему первому мужу, но при разводе почему-то остался со мной. Марусю принесло мне четвертое замужество. Мы с ее отцом Андрюшей Куловым прожили всего ничего – меньше двух лет. Потом он с новой женой собрался эмигрировать в Америку. У моей заместительницы оказалась восьмимесячная дочь. «Ну не тащить же младенца с собой, незнамо куда, – рассуждал Андрюшка. – Дашка, будь человеком, пригляди за девчонкой месячишко-другой. Как устроимся, заберем».
С тех пор прошло тринадцать лет. За эти годы из маленького провинциального городка Юм штата Айова пришло только одно письмо. Андрей сообщал, что Машина мать умерла, он женился вновь и ребенок ему ни к чему. В конверте лежало свидетельство о смерти. Целый год я оббивала пороги разных учреждений, добиваясь разрешения на удочерение. Когда Марусе исполнилось двенадцать лет, мы с Кешкой рассказали ей правду. Маня фыркнула, дернула плечиком и заявила:
– Совершенно все равно, из какого живота я выползла на свет, мамуля.
С тех пор вопрос больше не поднимался никогда. Не слишком близкие знакомые порой удивляются, до чего не похожи друг на друга мои дети. Кешка – высокий, худой, с журавлиными ногами. Его каштановые волосы вьются картинными кудрями, глаза необычного орехового оттенка. В детстве он доводил нас с Наташкой почти до обморока, отказываясь от любой еды. На какие только ухищрения мы не пускались: делали мышей из яиц и хлеба, плясали перед ним за съеденную кашу, надевали старую бабушкину шубу и бегали по кухне на четвереньках, изображая тигра. Все без толку. Один раз решили оставить его в покое. Не ест, и ладно – в конце концов проголодается. Через три дня подвели итог – за все время мальчик уложил в желудок два яблока и калорийную булочку. Просто кошмар!
Маня – полная противоположность. Толстенькая блондиночка с огромными голубыми глазами. Ест она, как молодой волчонок, – все подряд, и побольше, пожалуйста. Никакие доводы в пользу стройной, красивой фигуры на нее не действуют. На письменном столе громоздятся пустые пакеты из-под чипсов и банановые шкурки. Больше всего девочка любит лакомиться чем-нибудь вкусненьким перед сном, в кровати. Наша сверхаккуратная домработница Ирка только вздыхает, глядя на вымазанные шоколадом наволочки и пододеяльники. Кешка разговаривает тихим голосом, а Маня всегда кричит. Сын любит лечь около десяти и встать в восемь, Маруська до двенадцати читает книжки и, если не разбудить, продрыхнет до часу дня. Полярно разные во всем, они нежно любят друг друга.
– Мамусечка, – заорала Манюня, – как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, детка!
– Знаешь что, – возвестила дочь, азартно работая ложкой, – нам в Ветеринарной академии сказали, что онкология не болит и не чешется, так что у тебя точно липома, отрежут – и все.
Я содрогнулась. Совершенно не хочу, чтобы от меня что-нибудь отрезали, даже липому! В столовую легким шагом вошла Ольга, жена Аркашки. Зайчик, так зовут женщину домашние, сурово взглянула на мужа и гневно спросила:
– Кто разрешил Ваньке съесть целую шоколадку?
Аркашка смущенно заерзал на стуле, потом попробовал подлизаться к супруге:
– Заинька, смотри-ка, ты так здорово похудела!
Моя невестка похожа на вязальную спицу, но отчего-то считает себя ожиревшей свинкой и вечно сидит на диете. Мелкий подхалимаж мужа не произвел на нее никакого действия.
– Кто дал Ваньке шоколадку?
– Я, – кинулась на помощь Маня, – я!
Зайка с недоверием взглянула на девочку и покачала головой.
– Какой шоколадкой угостила племянника?
– «Аленкой».
– Никогда не ври! – возмутилась Ольга. – Какой-то идиот, и я знаю, кто он, дал мальчишке гигантский «Фрутс энд натс», и теперь глупый ребенок похож на больного псориазом и все время чешется!
Ее карие глаза метали молнии. Несчастный супруг вжал голову в плечи и постарался стать ниже ростом.
– Ну я пошла, – протрубила Маня, – уроков назадавали!
И она со скоростью молнии ретировалась из столовой, за ней понеслись собаки. Зайка продолжала буравить Кешку негодующим взглядом. Я предпочла оставить поле надвигающейся битвы, решив, не откладывая, съездить в организацию с милым названием ГУИН.
В маленькой приемной не оказалось ни одного человека – ни посетителей, ни секретарши. Шесть пустых стульев, и все тут. Дверь с табличкой «Начальник» была распахнута настежь. Внутри маленькой комнаты виднелись стол и два стула. На одном сидела женщина лет пятидесяти, с приятным, интеллигентным лицом. На другом – звероподобный парень, весь в наколках.
– Подумай сам, Горюнов, – тихо говорила женщина, – кто же разрешит тебе проживать в Москве. Ты ведь у нас особо опасный, так?
– Так, – благодушно согласился парень.
– Давай я тебе материальную помощь выпишу, справку дам и в Тверь отправлю. Устроишься на работу, может, хоть чуть-чуть на воле поживешь, зубы вылечишь. А то стыд смотреть, тридцати нет, а во рту одни пеньки. Ты уж сначала коронки поставь, а только потом за старое принимайся, а то опять в тюрьму беззубым попадешь. Воровать ведь не бросишь?
Парень задумчиво почесал в затылке.
– Имидж у меня такой – вор. А в Тверь ехать! Если бы все мусора такие были, как вы, Валентина Никаноровна, я точно бы завязал. Только вы такая одна на все МВД, взяток не берете, по зубам не колотите и как с человеком разговариваете. В Твери небось сразу бабки за прописку потребуют!
– Не говори глупостей, Горюнов, – сказала Валентина Никаноровна, – позвоню в Тверь, прослежу. Давай, иди деньги получать.
Парень шмыгнул носом и вышел в приемную.
– Следующий! – крикнула женщина.
Я вошла в кабинетик и внимательно посмотрела на начальницу. Милое, располагающее лицо, в глазах – доброта. Такой типаж скорей встретишь в школе. Этакая пожилая учительница, любимица детворы. Но в приемной ГУИНа?!
– Слушаю все внимательно, – сказала Валентина Никаноровна.
И внезапно я рассказала ей все: про диспансер, болезнь, врача Шаранко, смерть Катюши и письмо Романа. Валентина Никаноровна вздохнула:
– Ох, жаль парня. Тяжело на зоне, если дома никого. И дело даже не в том, что посылок не пришлют. Иная мать ничего, кроме лука, и не привезет, но морально поддержит. – Она порылась в большом справочнике и дала мне адрес, потом позвонила в колонию и сказала: – Андрей Михайлович, это Валентина Никаноровна из ГУИНа. Там у вас Роман Иванович Виноградов, 1978 года, в седьмом отряде. Так вот, к нему тетка собралась, а в личном деле ее нет. Она к вам подъедет… Как приедете, идите сразу к начальнику, напомните о моем звонке, а то не пустят на свидание.
Не успела она договорить, как на пороге появился коренастый паренек с букетом.
– Вот, – сообщил он радостно, – все, подчистую, и первым делом к вам.
Сзади мальчишки маячила всхлипывающая мать:
– Ну, Валентина Никаноровна, теперь ведь можете букет взять – все, освободился.
– Ладно, ладно, – засмеялась женщина, – давайте ваш веник. А ты, Ромов, смотри больше никогда с уголовниками не связывайся, дорого за глупость заплатил.
– Ой, дорого, – зарыдала в голос мать, – если бы не вы…
Я потихоньку выбралась из кабинета. Оказывается, на любой должности можно остаться человеком, жаль только, что такие люди, как Валентина Никаноровна, столь же редки в системе МВД, как алмаз «Орлов» в природе.
ГЛАВА 3
Город Пожаров совсем недалеко от Москвы. По сухой дороге «Вольво» бежала меньше часа. Загадочная УУ2167 отыскалась на окраине, возле конечной остановки трамвая. На дороге возник щит: «Стой! Режимная зона. Проезд запрещен».
Я послушно запарковала машину и пошла вдоль сплошного бетонного забора с колючей проволокой. Чуть вдали виднелось приземистое, невысокое здание из красного кирпича. Погода стояла хорошая, и у открытого окна курили молодые парни. «Зэки», – догадалась я и крикнула:
– Мальчики, скажите Роме Виноградову, что к нему тетя из Москвы приехала.
Не успел язык докончить фразу, как на территории колонии взвыла сирена. По узкой дорожке ко мне уже бежали два парня с автоматами. Их круглые, почти детские лица наполняла страшная серьезность. Впереди неслась довольно тощая немецкая овчарка.
