скачать книгу бесплатно
Пальцы на обеих руках генерала Джонсона непроизвольно согнулись на манер лапок пары гигантских пауков, изготовившихся к нападению на свою жертву.
– Повод? – коротко спросил он.
– Повод имеется. И достаточно веский. – Президент Браун прикоснулся к нагрудному карману пиджака, в котором хранились две припрятанные сигареты. Ему страстно хотелось закурить, но, памятуя печальный опыт одного из своих предшественников, он отдавал себе отчет, к чему может привести невоздержанность в стенах Овального кабинета.
– Вы готовы его назвать? – спросила миссис Хиллтон.
Браун кивнул.
– Но сначала покончим с делом, которое мы не завершили. – Он перевел взгляд на миссис Хиллтон. – Прошу вас обставить запрет на бурение скважин в Арктике так, словно мы не хотим новой утечки нефти, как это было в Мексиканском заливе. Словно это вызвано опасением новой экологической катастрофы, понимаете?
– Парни из «Шелл» просто взбесятся, – напомнил генерал.
– Это грозит им огромными убытками, – сказала миссис Хиллтон, которую как госсекретаря это не должно было волновать ни в малейшей степени. – Они подадут на нас в суд.
– В этом случае мы натравим на них экологов и возместим все свои потери с избытком, – усмехнулся Браун. – «Зеленые» припомнят им всех загубленных китов, белых медведей, моржей и котиков. Не знаю, водятся ли на Северном полюсе медузы, но если да, то и за них будет выставлен счет. Будьте уверены, «Шелл» предпочтет проглотить пилюлю молча.
– Допустим, – согласился Джонсон. – Но Россия? Чем она недовольна?
– Прошу подойти сюда. – Поднявшийся с кресла Браун вернулся к письменному столу и развернул компьютер таким образом, чтобы монитор хорошо был виден его ближайшим сотрудникам.
Каждое его движение было исполнено грации, и, прежде чем взглянуть на монитор, миссис Хиллтон смерила Брауна оценивающим взглядом. Этот темнокожий мужчина раздражал ее как политик, но она отдавала должное его безупречному вкусу и умению одеваться.
На ее памяти Джонатан Браун совершил всего три недопустимые имиджевые ошибки. В первый раз, когда выехал на велосипедную прогулку в голубых джинсах, теннисной майке, кроссовках и… черно-белых носках, которые многочисленные обозреватели посчитали просто безвкусными. Во второй раз бурю эмоций вызвали просочившиеся в Интернет фотографии, где президент был запечатлен во время посещения исторической родины, не придумав ничего забавнее, чем предстать перед объективами в полном облачении кенийского старейшины с нелепым тюрбаном на голове. В третий раз Браун попал под обстрел модных критиков, натянув коротковатые джинсы при посещении бейсбольного матча. Злополучные «Ливайз» из-за своего странного покроя были окрещены «мамочкиными джинсами» и стали темой номер один в гламурных изданиях. Оправдываясь, Браун не без кокетства заявил: «Ненавижу шопинг, а эти джинсы очень удобные. Тем из вас, кто хочет видеть своего президента красавчиком в обтягивающих джинсах, должен сказать – извините, но я не из таких».
В тот раз Хеллари Хиллтон мысленно поаплодировала боссу за умение обратить провал в победу, но сегодня она была настроена скептически. По ее мнению, несколько минут назад президент допустил четвертую ошибку, на этот раз непоправимую. Спасовать перед русскими? Это все равно, что подставить спину злобному медведю. Неужели он не понимает этого? Если же понимает, то чем вызвано его поведение? Намерением проигнорировать интересы нации или чем-то еще?
Как завороженная, Хеллари Хиллтон приблизилась к компьютеру и уставилась на экран с мелькающими на нем фотоснимками.
– Я намерен, – доносилось до ее слуха, – продемонстрировать вам серию фото, сделанных с наших спутников. Перед вами российская дрейфующая станция «Северный полюс-47». Фотографии делались в различных режимах, с различным увеличением и под разными углами. Мне отобрали два десятка наиболее выразительных. Если кому-то из присутствующих… – взгляд Брауна устремился на побледневшую миссис Хиллтон, – если кому-то из присутствующих будет тяжело смотреть снимки, то делать это не обязательно. В принципе, все предельно ясно и без иллюстраций, – Браун издал нервный смешок. – Полтора десятка российских полярников убиты. Все до одного. Мужчины, женщины...
– Они раздеты догола, – пробормотал генерал Джонсон, склоняясь над экраном. – На этом ужасном морозе. What’s the fuckin’ fuck!
– Среди вас леди, джентльмены, – напомнила Хиллтон.
Браун снова криво улыбнулся и виновато развел руками.
– Специалисты утверждают, что почти все умерли от переохлаждения, – сказал он. – Лишь некоторые тела лежат отдельно и носят следы огнестрельных ранений. Остальных заставили снять одежду и бежать. Чем-то это напоминает методы нацистов во время Второй мировой войны. Мне рассказывали, что они проделывали нечто подобное в своих лагерях для военнопленных. Самый известный случай произошел с русским полковником или генералом… генералом…
– Каким? – нервно спросил генерал Джонсон.
Миссис Хиллтон неодобрительно покосилась на него.
– Его фамилия была Карбушефф, кажется, так. Бедолагу облили водой на сильном морозе. Он превратился в ледяную статую.
– Будь я проклят, – процедил Джонсон, разглядывая страшные снимки, один за другим сменявшие друг друга на экране. – Тут и в самом деле поработали какие-то звери на двух ногах. Облить генерала на морозе – только фашисты способны на такое. Звери, настоящие звери.
– Демонстративная жестокость, – прокомментировала миссис Хиллтон, качая головой. – Их не просто убили. Их унизили. Это вызов России, плевок в лицо. Как отреагировали русские?
– Пока никак, – ответил Браун мрачно, – но нетрудно представить себе ярость Кремля. Вот почему я распорядился остановить буровые работы и задержать начало нашей экспедиции. Я не хочу, чтобы малейшая тень подозрений упала на Америку. Не будем привлекать к себе внимание. Мы должны показать, что не имеем никакого отношения к кровавой бойне на льдине.
В этот момент какая-то тень пробежала по лицу Джонатана Брауна, придав ему оттенок гораздо более темный, чем тот, к которому привыкли окружающие. Если бы не смятение, охватившее его соратников, они бы непременно отметили про себя этот штрих. Но их мысли и чувства были заняты иным. Фотографии произвели на них неизгладимое впечатление.
Миссис Хиллтон выпрямилась и, цепляя каблуками ковер, возвратилась на то место, где сидела, пока президент не пригласил ее к компьютеру. Ее изящная прическа смотрелась растрепанной и потускневшей. Было очевидно, что увиденное потрясло ее до глубины души. Забросив ногу на ногу, она помолчала с закрытыми глазами, а потом разлепила сморщенные, потрескавшиеся губы, чтобы произнести два коротких слова:
– Это война.
Похоже, генерал Джонсон думал точно так же, но перспектива его не удручала, а, наоборот, привела в возбужденное состояние.
– Вопрос, – произнес он, обходя Овальный кабинет по кругу с заложенными за спину руками. – Если наша космическая разведка вела наблюдение за русской станцией, то нет ли в наличии фотографий, по которым можно установить национальность нападавших?
– Съемки велись в автоматическом режиме, – пояснил Браун. – Фотокамеры заработали только после того, как датчики зафиксировали вспышки выстрелов.
– Разве наши спутники не реагируют на всякое движение? – капризно осведомилась миссис Хиллтон.
– В этом случае наша разведка утонула бы в лавине фотографий тюленей и моржей, – ответил генерал Джонсон, продолжая расхаживать по кабинету.
– То же самое мне сказал вице-адмирал Джейкобс, – кивнул Браун. – Спутникам понадобилось некоторое время, чтобы снизиться и изменить орбиту, так что главного они не засняли. Но, думаю, это ничего бы не дало. Нападавшие были одеты в белые маскировочные костюмы и маски. Их было восемь. Они прибыли на самолете, который потом унес их в неизвестном направлении.
– Неприятная ситуация, – сказала Хеллари Хиллтон, морщась.
– Хуже некуда, – подтвердил Джонсон, но не трагически, а скорее с каким-то воодушевлением.
– Признаюсь, друзья, – вздохнул Браун, – предстоящий разговор с Силиным заставляет меня испытывать сильнейший стресс.
Хиллтон недоуменно уставилась на него:
– Почему с Силиным? С Астафьевым, может быть?
– Ну да, ну да… Хотя никто не знает, как все обернется. – Браун пожал плечами. – Вы знаете, друзья, что недавно я направил письмо Астафьеву, в котором пообещал отказаться от размещения элементов ПРО в Европе в обмен на содействие России в решении иранской ядерной проблемы. Но ответ мне дал Владлен Силин. В устной форме. На саммите «двадцатки» в Лондоне. Подошел во время ланча и как бы невзначай сообщил, что Россия может разместить в Калининградской области ракетные комплексы «Искандер», а также подразделения радиоэлектронного подавления наших ПРО. «С Ираном, – сказал он, – мы вам, конечно, поможем, но это вопрос отдельный, никак не связанный с американскими ракетами в Чехии и Польше». Хитрец. Из него получился бы отличный бизнесмен. Никогда не упускает выгоду своей корпорации под названием Российская Федерация…
Произнеся эту тираду, Браун начал огибать стол, чтобы сесть подле Хеллари Хиллтон, когда приглушенный телефонный звонок заставил его остановиться.
– Кремль, – сказал он, указывая на красный телефон.
Это было не совсем так. Звонили не из Кремля и даже не из Москвы. Но в общем и целом Браун оказался прав. На прямую связь с ним вышел человек, ассоциирующийся у всех с московским Кремлем.
Анатолий Дмитриевич Астафьев.
Глава 3
ОДИН НА ВЕРШИНЕ
В нашей стране среди людей существует недоверие и к Америке, и к другим странам Североатлантического альянса, некоторым другим крупным мировым игрокам. С чем это связано? Это связано с нашей историей, с нашим восприятием друг друга. Мы с вами помним, что было в советский период. Это же набор взглядов, набор представлений друг о друге. Вспомните, что нам говорили в школе в отношении американцев, в отношении европейцев! Это была абсолютно идеологическая позиция. Она была неверной или, во всяком случае, верной далеко не во всем. Она преследовала вполне очевидные цели, чтобы мы рассматривали тех, кто живет там, в качестве наших врагов. Это способ поддерживать эффективность управления в государстве, в том числе добиваться каких-то политических задач…
Из интервью Дмитрия Медведева газете «Известия», 2010 год
Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
Еккл.1:10-11
Президент Российской Федерации любил, когда массмедиа изображали его за работой – эффективным, целеустремленным, компетентным руководителем. Проверенные журналисты, доказавшие свою лояльность власти, всегда могли рассчитывать на то, что будут допущены в рабочий кабинет Анатолия Астафьева, где он обязательно выкроит несколько минут для интервью. Не отказывал он во внимании и телевизионщикам, чуть ли не ежедневно снимавшим его во время бесед с подчиненными. А вот допускать репортеров в свою личную жизнь Астафьев избегал, поскольку, несмотря на всемирную популярность, искренне считал, что это удел лишь звезд кино или поп-музыки. Какое кому дело, как он проводит свободное время, с кем общается, что ест, что пьет, чем дышит и сколько, к примеру, тратит денег на содержание своей семьи?
Астафьев справедливо полагал, что политик его масштаба вправе рассчитывать на то, что спецслужбы оградят его от назойливого, пристального, утомительного внимания средств массовой информации. Его коробило, когда во время пресс-конференций какой-нибудь заграничный журналист-проныра встревал в серьезный разговор, чтобы задать вопрос не о внешней политике, не о реализации государственных программ, а о семейных отношениях Астафьева или его личных доходах. Дались им эти доходы!
Бегло просматривая почти каждый вечер комментарии посетителей своего блога, Астафьев всякий раз с горечью убеждался, что россияне вместо того, чтобы интересоваться мировоззрением или устремлениями своего президента, вовсю обсуждают его благосостояние. Такие вопросы, как «сколько Астафьев зарабатывает?», «где Астафьев живет?» и даже «нравятся ли Астафьеву натяжные потолки?», беспрестанно мелькали на любом интернет-форуме, будоража обывательское воображение.
Официальные данные о доходах президента РФ никого, кроме налоговиков, не удовлетворяли. В соответствии с ними зарплата Астафьева и гонорары за написание учебников приносили ему что-то около трех-четырех миллионов рублей в год. Вместо того чтобы принять приведенные цифры к сведению, финансово озабоченные граждане зачем-то подсчитывали, сколько же это выходит в месяц, в неделю, в день.
Кто-то из любителей покопаться в «грязном белье» однажды с неописуемым восторгом обнародовал информацию о том, как, находясь в Красноярске, Анатолий Астафьев продрог, зашел в ближайший бутик и приобрел там меховое пальто из белька стоимостью в полмиллиона с лишним рублей. Дело даже не в том, что охота на новорожденных детенышей тюленя была запрещена, и не в том, что российские чиновники бросились скупать аналогичные пальто по всей России. По мнению автора статьи, самое любопытное заключалось в том, с какой легкостью выложил почти шестьсот тысяч человек, на банковских счетах которого хранилось ровно 3 574 747 рублей, и ни копейкой больше.
Заявленная в налоговой декларации Астафьева «Победа» 1948 года выпуска вообще вызвала всеобщее веселье. Все это выглядело каким-то фарсом на фоне доходов ближайших помощников президента. Его представитель в Северо-Кавказском федеральном округе, небезызвестный Хлопонин, худо-бедно владел несколькими «Мерседесами», «Ягуаром», «Бентли», мотоциклом «Харли-Дэвидсон», яхтой «Фантом» и зарабатывал в год до 70 миллионов, умудряясь совмещать скромный семейный бизнес с ответственной государственной службой. Правда, министр промышленности и торговли Христенко переложил тяготы коммерции на плечи родных, «делающих» по шестьсот миллионов в год, зато другой министр, Трутнев, заботящийся о сохранности природных ресурсов России, «вкалывал» собственноручно, обеспечивая семье ежегодный доход в 150 миллионов.
Понятно, что в сравнении с этими деятелями финансовые успехи Анатолия Астафьева выглядели весьма скромными. И тогда, желая восстановить справедливость, доморощенные сыщики кинулись выяснять, как у президента Российской Федерации обстоят дела с недвижимостью.
И вот какой-то не в меру любопытный журналист пронюхал, что Анатолию Астафьеву принадлежит четырехкомнатная квартира в Санкт-Петербурге, а другие обнаружили две астафьевские квартиры в Москве, и пошло-поехало. Газеты со смаком расписывали апартаменты президента на Тихвинской улице, перечисляли чуть ли не каждый квадратный метр из общих 174 и гадали, случайно ли соседями Астафьева являются сплошь бывшие министры с запятнанной репутацией.
Вторая столичная квартира площадью под четыреста метров размещалась в элитном жилом комплексе «Золотые ключи» и стала вожделенным объектом для папарацци. Мировая сеть Интернета запестрила снимками четырех спален, трех унитазов, многоуровневых подвесных потолков, литых колонн из горного хрусталя, мраморных полов и многого другого, чего не увидишь на официальном сайте российского президента. Узнавая, что соседом Астафьева является сам патриарх Илларион и что квартплаты обоих уважаемых мужей составляют около пяти тысяч баксов в месяц, соотечественники чесали в затылках, спрашивая себя, а обязательно ли становиться пивным магнатом или банкиром, чтобы не знать нужды и ни в чем себе не отказывать?
Здравый смысл подсказывал, что нет, совсем не обязательно. Пост главы государства сулил куда больше льгот и привилегий, чем их может купить себе самый богатый олигарх.
Ведь, помимо вышеперечисленных квартир, Астафьев располагал еще множеством благоустроенных мест для временного и постоянного проживания. Это были резиденции, строившиеся и содержавшиеся за счет государственной казны. И резиденций этих насчитывалось не одна и не две.
Вскоре после вступления в должность Анатолий Астафьев вселился на бывшую ельцинскую дачу на Рублевке, именуемую в служебной документации «Горки-9». Туда он перебрался с семьей из личной резиденции «Калчуга» в Одинцовском районе. Одновременно началось строительство спецдачи в Калининградской области, куда Астафьев намеревался наведываться не чаще, чем, скажем, в екатеринбургское поместье, самарский «Волжский Утес», карельскую «Шуйскую Чупу», валдайские «Долгие Бороды», тверское «Завидово», Константиновский дворец в Санкт-Петербурге либо старинный замок Майендорф под Москвой.
Куда Астафьев действительно любил выезжать, когда уставал от столичной сутолоки, так это на дачу близ Бочарова Ручья в Сочи. В многочисленных сметах и расходных статьях бюджета она так и называлась: «Бочаров Ручей».
Ее строительство началось в год смерти Сталина, а завершилось, когда Никита Сергеевич Хрущев уже полностью захватил рычаги власти. После него в резиденцию «Бочаров Ручей» наезжал Брежнев, а перед Астафьевым здесь часто бывал Владлен Силин, поскольку рядом проходила его любимая горнолыжная трасса.
Астафьев на лыжи становился лишь для телевизионных сюжетов, но в Сочи наведывался уже по той простой причине, что город готовился к зимней Олимпиаде. Ему нравилось отдыхать в сочинской резиденции, скрытой от посторонних глаз десятками гектаров буйной растительности. После распада СССР, с утратой Пицунды и Крыма это был последний приют российских вождей на Черном море. Анатолий Астафьев осознавал важность «Бочарова Ручья» и приезжал сюда с особым чувством, заставлявшим его распрямлять плечи и горделиво вскидывать голову.
Местные жители тоже дожидались этих визитов с нетерпением, поскольку наличие «Кремля под пальмами» обеспечивало их непыльной, постоянной, хорошо оплачиваемой работой.
Расположенная в уютном уголке на северо-западной окраине Сочи, резиденция почти не просматривалась со спутников. Для этого часть лесного массива оставили нетронутой, крыши покрыли серо-зеленой маскировочной черепицей, а вокруг территории установили мощные электромагнитные излучатели направленного действия. При приближении спутников-шпионов излучатели парализовали их электронную аппаратуру, так что президент России мог не опасаться слежек или покушений из космоса.
Проживал он обычно в красивом двухэтажном здании, построенном в стиле сталинского классицизма – с большими окнами, двухстворчатыми дверями и высокими потолками. Астафьев, обосновавшийся на втором этаже, принимал там гостей, работал и отдыхал, порой в гордом одиночестве, порой в кругу семьи, а когда и в доброй мужской компании. Интерьер, выдержанный в духе славных пятидесятых, прибавлял облику хозяина ту значительность, которой зачастую недостает современным политикам, людям суетным, мелочным, обуреваемым обычными человеческими страстями.
Не таков был Анатолий Дмитриевич Астафьев, хотя далеко не все и не сразу сумели распознать в нем ключевую фигуру современной истории, личность поистине мирового масштаба.
Что бы там ни шептали за его спиной, он действительно не пачкал рук сомнительными коммерческими сделками, всецело посвятив себя служению государству. И его налоговые декларации, вызывавшие недоверчивые смешки злопыхателей, были предельно честными и открытыми, в полном соответствии с его натурой. Что касается квартир и резиденций, то разве было бы лучше, если бы президент великой державы ютился в какой-нибудь убогой хрущевке или в спальном районе? Разве пристало ему, вершащему судьбы мира, перебиваться от зарплаты до зарплаты, выкраивая деньги на заслуженный отдых? Смешно даже подумать об этом. Смешно и горько…
Нападки левой и правой прессы огорчали Астафьева, как огорчали его и некоторые непочтительные комментарии, проскакивавшие в интернет-блоге. Однако, будучи человеком великодушным и благородным, он не опускался до мелочной мести своим обидчикам. Просто все больше замыкался в себе, подобно царю Соломону, открывшему, что от многой мудрости много скорби, а умножающий знание умножает печаль.
«Суета сует, – все суета… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… Суета и томление духа…»[2 - Еклл.1:2,9,14]
В часы раздумий, молчаливый и неприступный, президент Российской Федерации прохаживался по парку со скульптурами в классическом древнегреческом стиле, блуждал по асфальтовым дорожкам, сбегающим к пляжу, дышал насыщенным хвоей воздухом, рассеянно любовался пальмами и олеандрами, мерил шагами пустынные спортивные площадки, теннисные корты, лужайки для гольфа. Днем, когда солнце прогревало прозрачный ноябрьский воздух, Астафьева можно было застать в прибрежном домике для отдыха, окруженном шезлонгами и декоративными солнцезащитными грибками. Сюда же была проведена правительственная связь, поэтому в любой момент Астафьев мог связаться с любой точкой России, с любой из столиц мира.
В тот час, когда Джонатан Браун проводил известное нам совещание в Овальном кабинете Белого дома, российский президент не сразу решился снять трубку, чтобы попросить соединить его с Вашингтоном. Разговор предстоял нелегкий. Настолько нелегкий, что Астафьев незаметно для себя ссутулился, словно атлант, уставший поддерживать небо на собственных плечах.
Оттягивая время, он вышел на террасу и стал наблюдать за далекими огоньками кораблей на горизонте. «Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми»[3 - Еклл.9:17], – снова вспомнил он Екклезиаста.
На душе не то чтобы потеплело, но стало светлее и покойнее. Смутно ощутимое чувство правоты сделалось отчетливым, мысли приобрели необыкновенную ясность. Это умение сосредоточиться и абстрагироваться от внешних обстоятельств как раз и сделало Астафьева тем, кем он стал.
За последние годы он сильно изменился внешне, но мало изменился внутренне. Похудел, приучился делать пробор над самым левым ухом, стал выглядеть немного более широкоплечим из-за особого покроя пиджаков. Целеустремленный же астафьевский характер остался прежним.
Сын потомственных интеллигентов, он всегда отличался мягкостью манер, и там, где другой мог сказать: «Хватит сопли жевать», Астафьев предлагал прекращать тянуть резину. Он никогда не был подающим надежды гребцом, штангистом или боксером, как пыталась внушить народу грубая кремлевская пропаганда. Если и были у него в детстве увлечения, так это фотография. Печатая снимки, он часами оставался в темноте и полном одиночестве, что вполне соответствовало его сдержанной, независимой натуре. Аскет? Отшельник? Нет, но, как вспоминала любимая учительница Астафьева, Вера Смирнова: «Его редко можно было застать на улице с ребятами. Походил на маленького старичка».
Эта постоянная молчаливость, отрешенность и умение держаться на заднем плане помогли будущему президенту сделаться любимцем Анатолия Собчака, который заведовал тогда кафедрой на юридическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета. Когда Собчак сделал стремительную политическую карьеру, Астафьев остался при нем. Сидел на телефоне, отвечал на звонки, пробивал лицензии на вывоз сырья для другого собчаковского любимчика, Силина, улаживал юридические недоразумения, утрясал вопросы с властями.
Наконец, с натугой защитив диссертацию, он приобрел некоторую самостоятельность, статус доцента и начал преподавать римское право. Студенты, недооценившие нового лектора, горько пожалели об этом, когда, жалуясь на личные обстоятельства, пытались вымолить себе зачет или удовлетворительную оценку на экзаменах. «Это ваши проблемы», – звучало в ответ. Коронная фраза Анатолия Астафьева, бесстрастно и холодно произносившего ее по нескольку раз на дню.
Возможно, эта отчужденность и нежелание подлаживаться под кого бы то ни было, жертвуя своими принципами, помешали ему стать успешным бизнесменом. А вот Силин оценил деловые качества Астафьева и в свое время перетащил с собой в Москву.
Долгое время казалось, что Астафьев – не лидер, а просто толковый и хваткий исполнитель, самое место которому в команде. Даже после назначения президентом он воспринимался лишь как ставленник предшественника, бледная тень Владлена Вадимовича. И лишь после молниеносно-победоносной войны с Грузией Астафьев был оценен по достоинству. Увенчанный лаврами триумфатора, он стремительно вырос в глазах соотечественников до поистине общегосударственных масштабов.
Его реальный рост – 162 сантиметра – перестал восприниматься как маленький для сильного, самостоятельного мужчины. И он не нуждался в высоких каблуках, как французский президент Николя Саркози, засекретивший свои физические данные.
Когда ты достигаешь вершины, тебе уже не страшны насмешки жалких людишек, толпящихся вокруг. Пусть обсуждают, пусть осуждают. Что взять с них, недалеких, не слышавших никогда поучения мудрого царя Соломона: «Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово твое, и крылатая – пересказать речь твою»[4 - Еккл.10:20].
Усмехнувшись, Астафьев повернулся к горничной, неслышно появившейся на террасе и остановившейся в отдалении, не отваживаясь нарушить его уединение.
– Что вам, Дашенька? – спросил он ласково, но без игривости.
– Может быть, чаю? – пролепетала смутившаяся горничная.
– Благодарю, не надо.
– На улице прохладно. Не простудились бы, Анатолий Дмитриевич.
Астафьев не ответил, опустив взгляд на кошку, трущуюся у ног горничной. Заметив это, она покраснела и вскрикнула, скорее жалобно, чем сердито:
– Брысь, брысь!
Подняв виноватые глаза на своего хозяина, она покраснела еще сильнее и, запинаясь, стала оправдываться:
– Понятия не имею, как Мурке удалось пробраться в дом. В первый раз ее вижу, честное слово.
– Тем не менее знаете, как ее зовут, – заметил Астафьев.
– Ч-что?
Горничная совсем потеряла голову от страха. Чтобы успокоить ее, Астафьев мягко произнес:
– Не волнуйтесь, Дашенька. Я не имею ничего против кошек. У меня дома живет Дорофей, большой любитель сметаны и послеобеденного отдыха на мягкой подушке. Голубоглазый, породы «невская маскарадная». – Астафьев нахмурился. – В свое время Дорофею здорово досталось от горбачевского кота. Пришлось пичкать его антибиотиками, а потом вообще кастрировать.
– Никогда не слышала о такой породе, – пискнула горничная. – Горбачевская…
– Это не порода, это был кот Горбачева.
