скачать книгу бесплатно
– Отец поселился в Томилине. Там и жил до войны.
– Медведев был человеком справедливым, тех мерзостей, что некоторые творили в НКВД, не терпел. Правда ли, что одним из формальных предлогов для отстранения от службы стал арест брата?
– Давайте начнем с того, что в семье, жившей в Бежице, недалеко от Брянска, было 13 детей. Выжили девять. Четыре брата, пять сестер.
– И все четыре брата работали в ЧК?
– Все четыре. Старший Александр, большевик еще с дореволюционным стажем, участвовал в партийных съездах, стал первым председателем Орловского ЧК. Был репрессирован как якобы участник «рабочей оппозиции». Погиб в лагерях. И тут пострадали все остальные братья. Не вернулся из лагерей Михаил – самый младший. Второй брат, Алексей, на год папы старше, сидел, но выжил, возвратился. А отца – попросили «по здоровью».
– И только когда немцы уже были совсем близко от Москвы, вмешались в его судьбу Берия и Судоплатов.
– Расскажу вам так, как это воспринималась отцом и нашей семьей. Война началась, и папа приехал из Томилина, где обосновался, в Москву, пошел к Берии и пробился. Говорил о Денисе Давыдове…
– О том самом гусаре, что командовал партизанскими отрядами в 1812-м, когда Наполеон захватил Москву.
– Были у отца именно такие аналогии. С первых дней войны, в конце июня, понял, к чему идет, чем может закончиться. Партизанское движение, действовавшие в тылу противника отряды можно было создавать по примеру тех, что возглавлял Давыдов. И почему бы нам не сделать то же самое. Я об этом герое услышал очень рано. Еще когда мама давала мне читать отцовский дневник.
– Ведение дневников не поощрялось, особенно во время войны.
– Но отец, вернувшийся на службу в июне 1941-го, его вел, писал, возможно, и не очень регулярно. Записи сохранились. Они, по-моему, достояние органов, потому что есть там некоторые такие сведения… Но я сам читал отцовское: «был на приеме у ЛП», «говорил с ЛП». Спрашиваю, это уже потом в 1960-е, в 1970-е даже: что за ЛП? Объяснили – Лаврентий Павлович Берия. Бывал мой отец у ЛП, он пробивал эту идею. Создание отрядов, заброски в тыл врага.
– Считается, что это идея любимца Берии, генерала Павла Судоплатова.
– Отец через Судоплатова и шел. У него с Павлом Анатольевичем были нормальные отношения. Судоплатов, посаженный после расстрела Берии, вернулся, отсидев долгие годы во Владимирском централе. Он к нам приходил 14 декабря – это день смерти отца. Когда мама была жива, в нашей квартире, тогда еще в Старопименовском переулке, потом в честь отца на улице Медведева, теперь вот снова Старопименовском, собирались все оставшиеся друзья, близкие. Каждый год, и много народу. Партизаны, чекисты, в том числе и Судоплатов, еще несколько переживших ссылки – лагеря. В 1950-е возвращались отца знавшие. Люди – самые разные. Некоторые говорили на иностранных языках блестяще. Не поверите, но среди них были и изучавшие английский там, в ссылке. Вот такой контингент вернувшихся.
– Вы знаете, мне до сих пор многое в отношении тогдашних властей к вашему отцу непонятно. В 1944-м – присвоение звания Героя Советского Союза, в 1946-м – четвертый орден Ленина, и тут же в 48 лет– отставка. И генерала не дали.
– Оставался отец полковником. Что я вам могу тут сказать? Был я мал, но помню, папа переживал. Конечно, не из-за чинов. Но работал, выступал с воспоминаниями. И заметили его. «Там» намекнули, что слог хороший, может быть, что-нибудь напишите? И порекомендовали молодого выпускника факультета журналистики, чтобы помогал в литературной работе. Это был Анатолий Борисович Гребнев.
– Тесен мир. Очень хорошо мне знакомый человек. Стал он потом одним из лучших сценаристов нашего кино.
– А тогда они вместе написали пьесу «Сильные духом», она и в Москве шла. Союз их творческий продолжился. Гребнев помогал в литературном плане, и когда писалось «Это было под Ровно», и в последующих книгах. Заходили они с женой Галиной к нам в Старопименовский. А с Анатолием Гребневым мы общались до самой его кончины. Он и на свадьбе у меня был.
– Гребнев с супругой – родители моего школьного друга – сценариста и кинорежиссера Александра Миндадзе.
– Да, тесен мир. Книгу «На берегах Южного Буга» Гребнев доделывал, потому что отец умер, когда она еще не вышла. У папы, как раз были большие неприятности с этим Винницким подпольем, и книгу по ряду причин не могли издать.
Тут, знаете, у меня воспоминания детские, но яркие. Мне шесть лет, в школу еще не пошел. Наша квартира одно время превратилась в общежитие. Я, маленький, вставал рано и буквально переступал через спавших повсюду людей. Это начались в Виннице гонения на членов винницкого подполья. Времена-то суровые, 1953-й год, и в Москве они, приехавшие с Украины, просто физически выживали. Здесь, и при помощи отца тоже, их как-то сохраняли, отбивали.
– Что же это было?
– Были какие-то непонятные для меня трения между украинскими чекистами и московскими. А люди, рисковавшие в войну в подполье, приезжали спасаться в Москву. Понятно, приходили к отцу. В Виннице, видно, подняли головы бывшие националисты. Я сейчас, рассказывая о папе, не хотел бы слишком глубоко, чтя его светлую память, в этот сложный вопрос вдаваться. Но многие, кто служили полицаями, кто выпускал винницкую фашистскую газету, вдруг оказались патриотами. И устроили гонения на тех, о подвигах которых отец с таким уважением писал в книге «На берегах Южного Буга». Да, это была большая война. И «Литературка», которую возглавлял фронтовик Константин Симонов, плохо выступила. Поддержал он ту сторону конфликта. Почему? Не ко мне, я мал был, особо ничего не понимал, все знаю уже по рассказам. А в нашей большой квартире просто проходной двор, люди приезжали и жили, потому что в Виннице и в Киеве их бросали в застенки.
– Отец рассказывал вам что-нибудь такое, что не вошло в книги?
– Он вообще о том говорил сравнительно мало. Ну, к примеру, был такой день, который он всегда считал своим вторым днем рождения, когда спасся вопреки всему.
– Может, день, когда его, тяжело раненного, вынес из боя абсолютный чемпион СССР по боксу Королев?
– Нет. Королев спас его в первом отряде – «Митя». А то случилось уже во втором отряде «Победители», когда папу ранили. И хотя отмечали всегда как день рождения настоящую дату – 22 августа, отец вспоминал часто о совсем другом дне.
Он всерьез занимался литературным писательским трудом. Сидел, печатал на машинке как раз книгу «На берегах Южного Буга». И я почему-то рано научился читать. Ходил гулять в Пушкинский сквер, и видел бегущую строку над одним из зданий. Спрашивал, что за буквы, мне объясняли, и как-то неожиданно прочитал то, что бежит. На меня посмотрели удивленно. Мои успехи в деле чтения бегущей строки на «Известиях» решили продемонстрировать папе, он пошел со мной, я начал читать. Очень бодро прочитал первые бегущие буквы «Три кота» и, довольный, обернулся. Папа меня поправил, не «Три кота», а «Трикотаж», не хватило терпения дождаться последней буквы слова, если и так все понятно. А что такое трикотаж, я и представить не мог, мне начали объяснять. Все равно ничего не понял.
Отец спросил: кто научил читать? Взрослые, со мной гулявшие, этим не занимались. И я, совсем ребенок, вроде как подчитывал книгу «На берегах Южного Буга», которую давал мне отец. Я еще помню, там есть глава «Волк в овечьей шкуре». Удивляюсь, пап, что это, как понять? Он говорит: такое есть выражение. Объяснял популярно, что это предатель претворяется, прикидывается. Спрашивал у него значение еще нескольких слов. Папа научился печатать, и я тоже, даже печатал довольно быстро. Была у него большая немецкая машинка.
Как-то маленьким гулял во дворе и встрял в какую-то передрягу: за кого-то заступился, подрался, пострадал, но победил. Мне это показалось по-детски необычайно важным, пришел домой взбудораженный и подробно рассказал папе все перипетии, запросив его оценку. Папа сказал, что, во-первых, я поступил благородно, заступившись за кого-то, а во-вторых, я поступил нехорошо, потребовав за это похвалы. Другими словами, но смысл таков. Я это запомнил на всю жизнь. Очень часто, уже будучи взрослым, встречал людей, которые были благодарны отцу за помощь. Никто об этом не знал, даже мама. Он мог помочь устроится на работе, подбросить денег, дать полезный совет. И никогда не афишировал. Не принято это было у нас дома.
Хотя существовали некие сложности, о которых в семье волей-неволей говорили. Кого-то из знаменитых людей, писавших о партизанах, о подполье, принимали в члены Союза писателей, особенно на Украине, кого-то, как отца – нет.
– Непонятно почему?
– Действительно непонятно.
– Ведь он уже стал профессиональным литератором: «Отряд идет на Восток», «Это было под Ровно», «Сильные духом», вами упоминавшаяся «На берегах Южного Буга», пьесы… Многие его книги читают и сегодня.
– Можно сказать, да. Наверняка не слышали, – есть у него еще одна незаконченная повесть. Должна была по замыслу отца называться «Астроном». Это биография одного винницкого подпольщика, который там погиб. И папа взялся исследовать, изучать его жизнь с детства.
– Правда ли, что отец ваш внезапно скончался у себя в квартире на руках разведчицы Валентины Довгер? Она вышла на кухню, а вернулась…
– Так и было. Довгер часто у нас бывала, приезжала из Воронежа. У них общее партизанское прошлое, общие друзья.
– Разведчик, будущий Герой Советского Союза Николай Кузнецов был в отряде у вашего отца. Об обстоятельствах гибели Кузнецова много разговоров.
– Досужих, что могло быть так, а может, и иначе. Долго ведь искали – где, чего, куда? Обстоятельства гибели под вопросом: что было, как все это проистекало?
– Историк разведки Теодор Гладков считает, что ответ все же может быть найден. Полагает, что немецкие документы, попавшие в руки американцев, и сейчас у них в архивах.
– Думаю, в живых нет никого, кто мог бы рассказать. Но кое-что и кое о ком вспомнить можно. Вот вы в одной их своих книг упоминаете о семье нелегалов Гринченко, работавших в Латинской Америке. А ведь Симона Гринченко (Кримкер) была в партизанском отряде под Ровно у отца, ее в книге тогда нельзя было упоминать, а в дневниках о ней много написано. Вся наша семья с Симоной очень тесно общалась, когда папа был жив, и после его смерти. Летом 1955 года, первый год без папы, мы снимали дачу в Малаховке. И заехала к нам в гости странная семья, в составе Симоны и двух ее детей помоложе меня. Дети ни слова не понимали по-русски! Она с ними объяснялась, как я потом понял, на испанском. Только-только возвратились оттуда, и малыши даже не знали, не понимали, что они русские! Запомнилось.
И еще воспоминание, тоже навеяно одним вашим героем– разведчиком, жившим на улице Полянке. Дело в том, что в 1972-м мы разменяли нашу квартиру в Старопименовском на две, разъехавшись с мамой. Кстати, в квартиру на Старопименовском вселился известный артист балета и впоследствии хореограф Михаил Лавровский.
– Виктор Дмитриевич, мир не тесен, а мал. Его отец Леонид Лавровский жил с нами не то, что в одном доме и подъезде, а этажом ниже, прямо под нами в доме Большого театра на Тверской, тогда улице Горького.
– Так вот, я переехал в дом на Полянке, где теперь станция метро. И у меня создалось впечатление, что в нашем подъезде все, или почти все, были оттуда же, где раньше работал отец. Причем попадались довольно странные экземпляры. Дверь в дверь напротив жили пожилой вроде бы армянин с женой. Он практически не говорил по-русски и ни с кем не общался. Единственный раз попросил меня помочь, когда его жене стало плохо. Зашел я в квартиру, никакой мебели, одна плохонькая кровать и что-то на кухне. Еще на этаже жил очень немолодой мужчина, немецко-прибалтийского вида, по-русски не совсем не понимавший. Во всяком случае, за десять лет проживания там я не слышал от него ни единого слова. Жил еще генерал – с ним мы общались даже за пивом в заведении напротив. И судя по другим жильцам подъезда, которые практически не скрывали своей профессиональной принадлежности, все это были возвратившиеся нелегалы, так и не адаптировавшиеся к нашей жизни. Сколько лет прошло, было бы любопытно узнать: кто это такие.
– Но никогда не узнаем. Вы, судя по всему, по отцовским стопам не пошли?
– Нет, долгие годы был преподавателем, сейчас работаю в Центробанке.
ИЗ ДОСЬЕ
Медведев Дмитрий Николаевич – Герой советского союза, кавалер четырех орденов Ленина, 1898 года рождения, а на самом деле – 1899-го – прибавил год, чтобы в 1918-м взяли в Красную Армию. В ВЧК – с 1920-го. Работал в разных городах страны, а с 1936-го направлен на работу в ИНО (Иностранный разведывательный отдел). По некоторым данным, два года находился заграницей. справедливый и бескорыстный, Медведев не признавал липовых дел, за что подвергался гонениям. Увольнялся из органов. один из главных организаторов и идеологов партизанского движения. дважды его отряды «Митя» (1941–1942) и «Победители» исключительно успешно действовали в тылу врага. отряд Медведева уничтожил более 12000 немецких солдат и офицеров. Из них 11 генералов. Это у него в «Победителях» (кодовое наименование «Разведывательно-диверсионная резидентура РДР 4/190») действовали легендарный разведчик Николай Кузнецов и будущий нелегал, а тогда радистка, Африка де Лас Эрас. После войны ушедший в отставку «по состоянию здоровья» Медведев написал несколько прекрасных книг о своих соратниках-партизанах.
Герой с трагическим оттенком
О деятельности нашей разведки во время Великой Отечественной войны известно и много, и, в тоже время, как ни странно, мало. Много, потому что набор известных имен и совершенных подвигов очерчен довольно широко и точно. Мало, ибо только сегодня появилась возможность пока еще не узнать – лишь догадываться, как все было на самом деле. Завеса секретности еще не снята – она приподнята. Неожиданно выясняется, что среди всенародно воспетых героев-партизан и фронтовых разведчиков едва ли не большинство – кадровые сотрудники разведки. По крайней мере, таков мой личный вывод.
И о Николае Кузнецове написаны десятки книг, сняты художественные и документальные фильмы. Соратник легендарного Дмитрия Николаевича Медведева и бесстрашный партизан, советский разведчик, 16 месяцев действовавший под личиной обер-лейтенанта Пауля Зиберта, и бесстрашный исполнитель смертельных приговоров фашистской элите.
ИЗ ДОСЬЕ
Кузнецов Николай Иванович (1911–1944), русский. Профессиональный разведчик. В период Великой отечественной войны руководитель разведывательно-диверсионной группы в городе Ровно Украинской ССР. Работал под видом офицера вермахта обер-лейтенанта Пауля Вильгельма Зиберта. с 25 августа 1942-го по 8 марта 1944 года провел ряд разведопераций, добывая сведения стратегического характера. Так именно Кузнецов сообщил о готовящемся в Тегеране покушении немцев во главе с Отто Скорцени на Большую тройку – Сталина, Рузвельта и Черчилля. Проводил операции возмездия. Убит бандеровцами в ночь с 8-го на 9-е марта 1944 года. звание Героя советского союза присвоено посмертно, в 1944-м, награжден также двумя орденами Ленина.
Однако в жизни разведчика Николая Кузнецова многое до сих пор под грифом «секретно». Помогает снять этот гриф исследователь и историк разведки Теодор Гладков. Он работал с закрытыми архивами годами, «перелопатил» 300–400 томов. В том числе получил возможность ознакомиться с почти пятьюдесятью томами дела партизанского отряда «Победители», которым командовал другой Герой Советского Союза – Дмитрий Медведев и личного дела самого Кузнецова. Так открывались новые странички в биографии.
– Теодор Кириллович, вроде бы о Николае Ивановиче Кузнецове известно все. Но именно в новом XX веке о нем пишут и рассказывают столько… К уже сложившемуся и устоявшемуся образу безупречного героя добавляются новые черты. Кузнецова обвиняли чуть ли не в стукачестве: до войны, якобы, доносил на своих. Он и холодный убийца, и двойной агент, и обольститель – чуть даже не сводник, подкладывавший балерин из Большого чужим дипломатам.
– Стоп-стоп… Много трепа, ерунды, домыслов, сознательного искажения. Иногда желание приукрасить. Бывает, что и очернить. Но почему такой огромный интерес к Кузнецову? Наверно, и потому, что фигура необычнейшая, совсем для своих времен не типичная. И, это уж точно, не только, бесспорно, героическая, но и во многом трагичная.
Кем на самом деле был разведчик Кузнецов?
Действительно, есть в биографии Кузнецова кое-что неясное, недосказанное, о чем раньше предпочитали как-то умалчивать. Может это, до поры скрываемое, и дало повод к пересудам?
– Теодор Кириллович, в до сих пор заслуженно популяр ной книге Медведева «Сильные духом», написанной в начале 50-х и, наверно, чуть не сотню раз переизданной, автор мимоходом писал, что один из его подчиненных привел к нему Кузнецова в феврале 1942-го. Новый партизанский отряд Медведева как раз готовили к заброске в тыл фашистам, и Николай Иванович, инженер одного уральского завода, был представлен Медведеву как человек, прекрасно владеющий немецким и способный сыграть роль офицера вермахта. Позвольте вопрос прямой: сотрудничал до войны Кузнецов с органами или нет?
– Сотрудничал. Когда партизанский командир Дмитрий Медведев писал книгу «Сильные духом», прославившую и его, и погибшего в 1944-м Кузнецова, он не имел возможности рассказать о разведчике всю правду. «…Отряд Медведева должен был лететь под Ровно, и к ним пришел московский инженер, сказал, что знает немецкий. А через месяц появился Пауль Зиберт…» – написано в книге. Это – сказка для маленьких детей. Разведчики так не рождаются. На самом деле Кузнецов был с 1930-х годов негласным сотрудником службы госбезопасности, работал на разных предприятиях Урала. А то, что он учился в Индустриальном институте, писал диплом на немецком, – чушь. Только годы спустя, в 1970-х, начальство тогдашнего КГБ впервые разрешило написать, да и то единственной строкой, что Кузнецов «с 1938 года начинает выполнять особые задания по обеспечению государственной безопасности». Из загадочной и ничего, в сущности, не раскрывающей формулировки, следует, что 25 августа 1942 года в немецкий тыл приземлился с парашютом не просто под готовленный на скорую руку инженер с Урала, а достаточно опытный чекист, уже четыре года проработавший в органах. А сравнительно недавно удалось выяснить, что на самом деле к тому времени профессиональный стаж Николая Ивановича исчислялся не четырьмя – десятью годами.
– Но это же опровергает все расхожие и такие привычные представления о Кузнецове.
– Уже с июня 1932-го Николай Кузнецов – специальный агент. Предложение работать в ОГПУ-НКВД принял потому, что был патриотом, да и отчасти благодаря юношескому романтизму.
Первый псевдоним – «Кулик», затем «Ученый», позднее «Колонист». В медведевском отряде действовал под именем красноармейца Николая Васильевича Грачева. А, к примеру, в Свердловске, куда летом 1934 переехал из Кудымкара, он значился статистиком в тресте «Свердлес», чертежником Верх-Исетского завода, наконец, расцеховщиком бюро технического контроля конструкторского отдела. На самом деле числился в негласном штате Свердловского управления ОГПУ-НКВД. За четыре года в качестве маршрутного агента исколесил вдоль и поперек весь Урал. В характеристике того периода отмечалось: «Находчив и сообразителен, обладает исключительной способностью завязывать необходимые знакомства и быстро ориентироваться в обстановке. Обладает хорошей памятью».
– С кем же Кузнецов завязывал полезные для ОГПУ знакомства?
– На Уралмаше, на других заводах трудилось в те годы много иностранных инженеров и мастеров, особенно из Германии. Собственных-то специалистов не хватало. Одни приехали еще в 1929-м во время кризиса, чтоб заработать – платили им в твердой валюте. Другие искренне хотели помочь Стране Советов. А были и откровенные недруги: шеф-монтер фирмы «Борзиг» демонстративно носил перстень со свастикой. Обаятельный и общительный Кузнецов умел легко сходиться с людьми разными – и по возрасту, и по социальному положению. Встречался с ними на работе и дома, беседовал по-немецки, обменивался книгами, грампластинками. Сестра Лида, тоже жившая в Свердловске, переживала за брата: такое общение с иностранцами могло ой как аукнуться брату. Но Николай только подсмеивался. О его связи с органами никто из родни так и не догадался – тоже немалое достижение для разведчика. А он стремился, словно чуя, как сложиться дальнейшая судьба, перенять у немцев манеру поведения. Иногда копировал их манеру одеваться, научился носить хорошо отутюженные костюмы, к которым подбирал по цвету рубашки и галстуки, красовался в мягкой, слегка заломленной шляпе. Стремился быть в курсе новинок немецкой литературы, обращая внимание и на научно-техническую, и частенько заглядывал в читальный зал библиотеки Индустриального института. Отсюда, кстати, и миф: Кузнецов закончил этот институт и даже защитил диплом на немецком.
– Хорошо, общался молодой сотрудник Кузнецов с иностранцами, сходился с ними. А какой навар от этого чекистам?
– Как какой? Спецагент Кузнецов без дела не сидел. Представьте тот же «Уралмаш» – центр советской военной промышленности. Там масса иностранцев, в том числе и немцев. Понятно, были и их разведчики, и завербованные ими агенты. Многие уехали, но завербованные – остались. А Кузнецов вел себя, но не явно, не в лоб, с присущим ему актерским талантом, как человек, заинтересованный в знакомстве с иностранцами. Сообщал о настроениях, выявлял агентов. Тут и наводка, и вербовка, и проверка, и установка.
– Сколько специфических терминов.
– Даю прямой ответ на ваш вопрос, и как без специфики. Работал Кузнецов и по сельскому хозяйству: в район, где он трудился в Коми, ссылали кулаков. Конечно, многих в кулаки записывали понапрасну. Но были, были и кулацкие восстания, и убийства активистов, селькоров, настоящее, а не липовое вредительство. Так что таксатор Кузнецов получил право ношения оружия. Не только винтовки, как все лесники. Был у него наган. Человек уходил в лес, а там убивали почтальонов, таксаторов, тех, кто представлял власть.
– Но как же Кузнецов оказался в Москве? Кто конкретно рекомендовал парня с непростой биографией в столицу?
– Сложная история. Отыскал его в Коми новый нарком НКВД, бывший партийный работник Михаил Иванович Журавлев. Отправили его на укрепление чекистских рядов, и быстро дослужился до министра. Звонит он в Москву в Управление контрразведки и докладывает своему учителю Леониду Райхману…
– Тому самому, которого обвиняли в пособничестве Берии?..
– Я отвечаю на ваш вопрос о Кузнецове, не вдаваясь в подробности биографии Райхмана, кстати, одного из бывших мужей знаменитой балерины Ольги Васильевны Лепешинской. Журавлев докладывает: «У меня тут есть парень фантастических актерских и лингвистических способностей. Говорит на нескольких диалектах немецкого, на польском, а здесь выучил коми, да так, что стихи на этом сложнейшем языке пишет». А у Райхмана как раз кто-то из его нелегалов, приехавших из Германии. Соединил с ним по телефону Кузнецова, поговорили, и нелегал не понял: спрашивает у Райхмана, это что, звонили из Берлина? Назначили Кузнецову встречу в Москве. Так и попал в столицу.
– Вот и знакомство с Лубянкой.
– В здании на Лубянке Кузнецов ни единого раза в своей жизни не появлялся.
– Боялись пускать?
– Таких агентов было немного. Их не светили никогда. Могли сфотографировать человека, входящего в здание и конец работе. Первая встреча около памятника первопечатнику Федорову. Потом на конспиративных квартирах, в Парке культуры, в саду имени Баумана. Дали ему жилье на улице Карла Маркса, дом 20 – это Старая Басманная. Квартира была напичкана разной техникой. Все интересующие Лубянку разговоры записывались.
Ловля на живца
– Наверное, сразу отправили новобранца на учебу?
– Какое там. Его поселили под именем Рудольфа Вильгельмовича Шмидта, немца по национальности, 1912 года рождения. На самом деле Кузнецов родился в 1911-м. Выдавал себя за инженера-испытателя Ильюшинского завода и появлялся в форме старшего лейтенанта ВВС Красной Армии.
– Но почему именно старшего лейтенанта?
– Кузнецов сообразил, что его возраст 29–30 лет – как раз для лейтенанта. Легенда, которая притягивала чужих: работает в Филях, на заводе, где выпускают самолеты.
– Удивительно, что на лейтенанта Шмидта так клюнули.
– Удачно придумано – Рудольф Шмидт, то бишь, в переводе на русский, Кузнецов. Говорит по-немецки, родился в Германии. А что если попытаться использовать, разработать? На такую заманчивую приманку сложно не клюнуть любой разведке. К тому же командир Красной Армии по виду – истинный ариец. И какая выправка. Теперь часто публикуют фото Николая Кузнецова тех времен: он в летном костюме. Но вот что интересно, или даже характерно. Той летной формы ему никто не выдавал. Он рассказывал Райхману, что сам ее достал, придумал легенду и по ней действовал. Ни в какой армии никогда не служил и воинского звания не имел. Но как по-немецки подтянут, по-европейски элегантен. Но мы-то теперь знаем: в собственной стране Кузнецов находился на нелегальном положении.
– Где же он работал или хотя бы к чему был приписан?
– В Москве состоял негласно в штате, получал жалованье непосредственно в германском отделении. У Николая Кузнецова даже должность была неимоверная, единственная в советской спецслужбе: особо засекреченный спецагент НКВД с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата. И окладом довольно большим. У него не было ни звания, ни удостоверения. Все видели, что он активно общается иностранцами. Было столько доносов.
– Вы сейчас показали – будто двухтомник.
– Томами не мерил – куча доносов. Читал я их. Ну, скажу я вам, и писали. Самый активный – сосед по его еще коммунальной квартире: иностранцев водит и вообще.
– Хотя, догадываюсь, доносы попадали в одно и то же место.
– Должны были бы, по идее. Но из-за некоторой неразберихи взяла Кузнецова в разработку и наша контрразведка, установила за ним слежку. Даже клички ему давали – одна «Атлет» за мускулистую фигуру, другая – «Франт» за элегантность в одежде. Могли его рано или поздно взять.
– Разве люди из разведки не предупреждали о Кузнецове своих более простых в привычных действиях коллег?
– Никогда. Это было бы для него еще опаснее. Разведчик не имел права назвать свои связи даже соседу по кабинету. Кузнецов был кошкой, которая гуляла сама по себе. Иначе – опасно. Могли, вполне могли и прихватить. Так известного в определенных сферах Ковальского, который завербовал в Париже генерала Скоблина свои же и расстреляли. Хотя и говорил им, кто он. Было это на Украине, а его искал Центр, утративший с ним связь. Кузнецов же из-под наблюдений уходил. Делал свое дело. Вербовал немцев. Добывал секретные документы. Его задача в контрразведке была в том, чтобы на него клюнули иностранцы, в первую очередь агенты немецкой разведки. И генерал Райхман подтверждал: «Мы его ничему не учили». А Кузнецов купил фотоаппарат, и быстренько переснимал передаваемые ему агентами документы – сам научился. И вождение машины тоже освоил сам. Тут было не до учебы в какой-нибудь разведшколе: к тому времени Кузнецова дважды исключали из комсомола. Сначала за то, что отец якобы, кулак, да еще из бывших. Вранье. Была у Кузнецова и судимость. А потом, скажу я вам, еще через несколько лет, когда уже трудился в органах, новый арест. Не до высшего образования – не дали Николаю даже техникум закончить.
– Про арест в органах давайте чуть позже. Но как он в свои молодые годы умудрился заработать судимость?
– Когда как «сына кулака» выгнали из комсомола, то и из техникума отчислили за семестр до окончания. До конца учебы оставалось всего – ничего, а ему всего лишь справка, что прослушал курсы. И 19-летний Кузнецов от греха подальше рванул по совету своего товарища в Коми-Пермяцкий округ. Куда уж дальше. Служил там лесничим, а кто-то из его прямого начальства проворовался. Кузнецов об этом сам и сообщил в милицию. А ему – за компанию – дали год условно и снова исключили из комсомола.
– Для будущего работника органов биография в те годы, да и по нынешним меркам, складывалась напряженно. Прав я или нет, на той первой судимости его органы и прихватили, завербовали?
– Так обычно и бывает. А с Николаем, к моему удивлению, история несколько иная. Однажды в Коми Кузнецов лихо отбился от напавших на него бандитов. И попал в поле зрения оперуполномоченного Овчинникова. Коми-пермяк по национальности, тот вдруг обнаружил, что недавно приехавший сюда молодой русский не только храбр и силен, но и говорит, причем свободно, на его родном. Да, это он завербовал Кузнецова, быстро поняв, что чисто случайно попал на самородка. А потом в Коми Михаил Иванович Журавлев нашел силы, оторвал такой талант от себя, отдал москвичам. А мог бы Николай до конца дней трудиться в своем далеке.
– Почему все же Кузнецов так и оставался именно самородком, которого и подучить чекистским премудростям не сумели?
– Райхман опасался, что вдруг при поступлении в чекистскую школу кадровики пошлют Кузнецова не на экзамены, а на посадку. А работать надо было сегодня. Ведь в пакт разведчики не верили. Райхман со товарищи даже написали об этом рапорт. Но Меркулов, их тогдашний шеф, бумагу разорвал с напутствием: «Наверху этого не любят, но работайте так, как вы все здесь мне это изложили». Москву наводнила немецкая агентура. Запустили очень хитрую комбинацию, и на Кузнецова вышли определенные круги. И поехало. Удалось перехватить двух дипкурьеров. Кузнецов сумел вскоре скомпрометировать и завербовать некоего Крно – дипломата, фактически замещавшего посланника Словакии. Тот провозил по дипломатическим каналам целые партии контрабандных часов, а часть выручки от их продажи шла вроде бы на плату агентуре. Кстати, с часами произошла забавная история. Их, разведкой конфискованные, разрешили покупать по себестоимости сотрудникам наших органов Госбезопасности.
А Кузнецов крепко жал на Крно, и информация от того, пропадавшего в немецком посольстве днями и ночами, пошла ценнейшая. Затем благодаря Кузнецову отыскали подходы к военно-морскому и военному атташе Германии. Да, он умел обаять людей. Ухитрился расположить к себе и камердинера немецкого посла, и его жену. Перед войной благодаря Кузнецову проникли в резиденцию посла в Теплом переулке. Вскрывались сейфы, снимались копии с документов, и немецкая агентурная сеть попала в руки сотрудников Лубянки. И в благодарность за все это камердинер немецкого посла, считавший Кузнецова настоящим арийцем, фашистом, подарил ему под последнее предвоенное Рождество значок наци, книгу «Майн Кампф» и пообещал после окончания войны оформить членство в нацистской партии.
– Методы для вербовки чекисты, в том числе и Кузнецов, использовали самые разные.
– Надвигалась война. И методы были всякие.
