Игра Пожирателя Славы

Доктор Кросс

Игра Пожирателя Славы

**Легенда о Зеркале Пожирателя Славы**

В тени столетий, там, где время плетёт свои сети из пыли и забытых имён, стоял некогда театр «Весперо» – дворец света, поглощённый тьмой. Говорят, в его сердце, за алтарем сцены, хранилось зеркало, рождённое не из стекла, а из чёрной зависти.

Мастер Лука, ревнивый гений, выдул его в ночь, когда его возлюбленная, прима Карла, покинула его ради оваций толпы. Он собрал осколки её улыбок, подхватил шепотки зависти из-за кулис, сплавил с ядом своих слёз. Раму сковал из костей певчих птиц, замученных в клетках театрального подвала, чтобы их песни навеки стали немы.

Зеркало не отражало лиц – лишь жажду. Артисты, заглянувшие в него, видели себя окружёнными славой: их имена горели на афишах из человеческой кожи, толпы рыдали у их ног, а соперники превращались в прах под каблуком. Но за каждую секунду этого морока зеркало брало плату – искру души.

Первой пала сама Карла. Она пела так, что лопались барабанные перепонки у первых рядов, но сама оглохла от тишины в собственной груди. Её заменил юный тенор Альдо – он танцевал на воздухе, пока демон не отрезал невидимые нити, и парень рухнул в оркестровую яму, рассыпавшись костями.

Театр «Весперо» сгорел дотла в ночь премьеры проклятой оперы «Адажио Ада», но зеркало выжило. Его находили в руинах церквей, в особняках обанкротившихся меценатов, в гримёрках сошедших с ума кинозвёзд. Каждый, кто подписывал договор с собственным отражением, получал славу – и становился пищей для демона, что рос, как раковая опухоль, в глубине стекла.

Говорят, теперь оно живёт в театре «Этерия», закутанное в бархат забвения. Его рама цветёт шипами, когда рядом голодный артист. А демон внутри шепчет:

– *Покажи мне свою жажду… и я покажу тебе вечность.*

Но в зазеркалье нет вечности – лишь бесконечный голод. И самые красивые лица всегда оказываются меню.

**Глава 1: Игра теней**

**Театр «Этерия» пах воском и прелыми розами.**

Элиза стояла за кулисами, прижав ладонь к бархатной портьере. Сквозь щель в занавесе пробивался луч света, выхватывая из темноты лицо соперницы. *Та самая девушка.* Юная, с лебединой шеей и волосами цвета воронова крыла, она парила на сцене, будто рождённая для аплодисментов. Каждое её движение вызывало шёпот восторга, каждый вздох – вздох в ответ.

– *Джульетта!* – рыдала актриса, прижимая к груди бутафорский кинжал, и зал взрывался овациями.

Элиза впилась ногтями в ткань. Раньше её имя горело на афишах. Теперь же алая краска букв выцвела, заменившись новым именем – **Виолетта Лорен**.

Гримёрка Элизы, некогда утопавшая в цветах и записках поклонников, теперь напоминала склеп. Пудра осыпалась с туалетного столика, как пепел, а в углу паук плел паутину между бутылочками с засохшими духами. Но зеркало… Зеркало оставалось безупречным, поставленное с тех пор как проклятый Габриэль Марлоу бесследно исчез. Массивное, в золотой раме, украшенной виньетками из шиповников, оно будто втягивало свет, отражая мир искажённым.

– **Почему она?** – Элиза швырнула в зеркало тюбик губной помады. Отражение дрогнуло, как вода от брошенного камня, но вместо трещины по поверхности поползла тень – густая, маслянистая.

– *Потому что ты увядаешь,* – прошелестело из глубины. Голос был сладок, как сироп, и резал, как лезвие.

Элиза отпрянула, но зеркало уже менялось. Её собственное отражение расплылось, уступив место силуэту в плаще из ночи. Янтарные глаза вспыхнули в темноте.

– *Смотри,* – тень махнула рукой, и зеркало показало Виолетту в её гримёрке. Молодая актриса смеялась, окружённая мужчинами: режиссёр подносил ей шампанское, критик целовал руку, а поэт читал стихи, задыхаясь от восторга. – *Они дарят ей мир, а тебе?*

На столе Элизы лежала единственная роза – чёрная, сморщенная, с лепестками, осыпавшимися на письмо. *«Ваши выступления более не соответствуют уровню театра…»*

– **Я была богиней!** – прошипела Элиза, хватая ножницы для маникюра. Лезвие вонзилось в изображение Виолетты, но стекло лишь застонало, как живое.

– *Была,* – тень засмеялась. – *А теперь ты – тень былого. Но разве это справедливо?*

В зеркале Виолетта наклонилась, подбирая с пола письмо с гербом герцога. «Приглашение на ужин». Элиза узнала почерк – тот самый аристократ, что когда-то клялся ей в вечной страсти.

– **Она украла мою жизнь!** – ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы.

Тень приблизилась, заполняя зеркало целиком. Её дыхание оставило иней на стекле.

– *Хочешь вернуть своё? Больше, чем когда-либо?*

Элиза замерла. Где-то внизу, под полом, заскрежетали шестерни сцены, поднимая Виолетту под ливень аплодисментов.

– **Что я должна сделать?**

Зеркало вздрогнуло, и из рамы выполз чёрный побег плюща. Он обвил запястье Элизы, холодный и живой.

– *Всего лишь… поделиться.*

На столе возник пергамент, испещрённый письменами цвета запёкшейся крови.

– *Одна подпись – и её слава станет твоей. Её дыхание – твоим. Её годы…* – тень коснулась стекла, и отражение Элизы помолодело: кожа налилась персиковой свежестью, губы стали алыми, глаза – глубокими, как ночное море.

Элиза ахнула, потянувшись к видению. Но стоило ей отвести взгляд от зеркала, как её лицо вновь уставилось на неё с туалетного столика – усталое, с синяками под глазами.

– *Выбирай,* – прошипела тень. – *Стать легендой… или стать прахом.*

За дверью раздался смех – серебристый, победный. Виолетта проходила мимо, окружённая свитой. Её голос звенел:

– *О, я просто живу ролью!*

Элиза взглянула на пергамент. Чернила пульсировали, словно вены под кожей.

– **Что будет с ней?**

– *То, что должно случиться со всеми, кто встанет на твоём пути.*

Побег плюща сжался, впиваясь шипами в кисть. Боль пронзила руку, но Элиза не отдернула пальцы. Где-то в глубине, под рёбрами, шевельнулось давно забытое чувство – голод.

– **Да.**

Кровь выступила на кончике указательного пальца, сверкая неестественным багровым блеском. Подпись, капля крови легла на пергамент, вспыхнув синим пламенем.

В гримёрке Виолетты кто-то вскрикнул. Зеркало показало, как девушка роняет зеркальце, глядя на внезапно проступившую морщинку у рта.

– *Начинается,* – прошептала тень, тая.

Элиза повернулась к своему отражению. В стекле сияла она – ослепительная, вечная. Но на краю рамы, там, где золото встречалось с тенью, ползла тонкая трещина. Из неё сочилась чёрная капля.

Где-то далеко, под землёй, захлопнулась крышка сундука.

**Глава 2: Кровавые аплодисменты**

**Первая жертва пахла жасмином и страхом.**

Виолетта Лорен лежала на кушетке в своей гримёрке, обхватив руками живот. Её лицо, ещё утром сиявшее румянцем, теперь было цвета восковой свечи. Врач театра щупал пульс, бормоча что-то о «нервном истощении», но Элиза, наблюдающая через щель в двери, знала правду.

– *У меня репетиция через час,* – голос Виолетты дрожал, как струна перед обрывом. – *Я должна…*

Она закашлялась, и в платок, прижатый к губам, впилась ржавая звезда. Элиза отшатнулась, прижимая ладонь к своему лицу – гладкому, упругому, дышащему силой. Но под кожей что-то шевелилось.

Зеркало ждало её в гримёрке. Сегодня его поверхность напоминала ртуть – тяжёлую, ядовитую.

– **Ты говорил, это будет безболезненно,** – Элиза швырнула в стекло окровавленный платок Виолетты, подхваченный из коридора.

Тень возникла мгновенно, обвивая раму чёрными щупальцами дыма.

– *Разве ты слышала её крики?* – в голосе звучала насмешка. – *Она угасает тихо, как свеча под стеклянным колпаком. Изящно.*

Элиза сжала подлокотник кресла. Сегодня утром, глядя на своё отражение в витрине ювелирного магазина, она поймала на себе взгляд мужчины. Тот самый взгляд, забытый за годы увядания – смесь желания и благоговения.

– **Но она умирает.**

– *А ты живешь,* – тень просочилась сквозь стекло, обвив её плечи. Холодный шёпот впивался в ухо: – *Разве не ради этого ты подписала договор?*

Внезапно дверь распахнулась. Виолетта, обернувшись в шаль поверх костюма Джульетты, шатаясь вошла под руку с режиссёром.

– *Мой бог, Элиза!* – он застыл, разглядывая её обновлённый силуэт. – *Вы… вы сияете!*

Виолетта издала стон, будто от удара. Её рука вцепилась в сердце, сминая кружева.

– *Мне… плохо,* – она рухнула на колени, и в этот момент все лампы в театре мигнули.

Элиза почувствовала прилив – тёплый, медвяный. Её кожа засветилась изнутри, как будто выпила лунный свет. Виолетта же съёжилась, будто кто-то вытягивал из неё жилы через соломинку.

– *Вызовите врача!* – закричал режиссёр, но Элиза уже вела его прочь, мягко касаясь пальцами его запястья.

– **Я могу заменить её в спектакле,** – её губы коснулись его уха. – *Помните, как я играла Джульетту в вашей постановке, помните как моё имя пылало на плакатах ?*

Он замер, вдыхая аромат её духов – смесь ночных орхидей и чего-то металлического.

– *Вы… вы выглядите точь-в-точь как тогда,* – прошептал он, и в его глазах вспыхнул давно забытый огонь.

На сцену Элиза вышла под шёпот. Платье Виолетты сидело на ней как влитое, хотя ещё вчера талия актрисы была на два размера меньше. Но когда софиты зажглись, весь зал ахнул.

Она была совершенством. Каждый жест высекал искры, каждый взгляд заставлял сердца биться в унисон. Когда Джульетта поднесла кинжал к груди, в первом ряду заплакала женщина.

– *Браво! Бис!*

Цветы летели на сцену, но Элиза ловила лишь один запах – гниющих лепестков. Розы в её гримёрке умирали к полуночи, как и было прописано в договоре: «Одна жизнь – за одно желание».

Ночью она нашла Виолетту в подвале театра. Актриса сидела среди старых декораций, обнимая куклу с оторванной головой.

– *Вы…* – её глаза, ввалившиеся в череп, расширились. – *Вы взяли мои годы.*

Элиза присела на корточки, любуясь тем, как лунный свет играет на её идеальных ногтях.

– **Ты сама отдала их,** – она провела рукой по лицу Виолетты. Кожа под пальцами сморщилась, как печёное яблоко. – *Каждое твоё восхищение моим талантом, каждый вздох зависти… ты подписывала себе смертный приговор.*

**Флешбек: Лепестки и шипы**

**(До падения Элизы)**

Театр «Этерия» пах в тот вечер пудрой и электричеством. Виолетта Лорен, тогда ещё просто Вика из кордебалета, прижалась лбом к холодной кирпичной стене за кулисами, пытаясь заглушить гул в ушах. Из-за тяжёлого бархатного занавеса доносились аплодисменты – пульсирующие, истеричные, как приступ астмы. Она знала, что сейчас происходит на сцене: Элиза Вейн в роли Саломеи танцует с семью вуалями, и каждый взмах ткани срывает с зала стоны.

– *Смотри, как они её обожают,* – прошептал за её спиной Габриэль Марлоу, поправляя на Виоле пачку из пожелтевшего тюля. – *Словно богиню.*

Виоле не нужно было смотреть. Она видела этот спектакль шесть раз, прячась в последнем ряду галёрки. Видела, как Элиза, обернувшись в кроваво-красные шёлк, выжимала из зрителей слёзы и экстаз. Как мужчины ломали ногти, вцепляясь в бархат кресел. Как женщины, стиснув зубы, срывали с себя жемчужные ожерелья – будто их шеи душил собственный стыд.

Но сегодня всё иначе. Сегодня Виоле разрешили стоять здесь, в тени кулис, с корзиной роз для финального поклона. Она приподняла край занавеса.

Элиза парила в луче софита, её тело изгибалось, будто позвоночник был соткан из дыма. Последняя вуаль упала, и зал ахнул – в её руках мерцал блюдо с отрубленной головой Иоканаана. Не бутафорской, нет. Настоящей. (Позже Виола узнает, что театр платил врачу морга, чтобы каждую ночь привозить свежий трофей).

– *Браво! Бис!* – кричали из первого ряда, и Элиза, улыбаясь окровавленными губами, подмигнула герцогу Альбрехту. Тот, потный и бледный, уронил монокль в бокал с шампанским.

Виоле стало душно. Она судорожно сжала корзину – шипы впились в ладонь, но боль была сладкой. *Вот она – сила. Настоящая. Не эти дурацкие пачки и прыжки под фальшивые аплодисменты.*

– *Принеси ей цветы,* – толкнул Габриэль Марлоу. – *Да не трясись как мышь!*

Виола вышла на сцену, ослеплённая софитами. Аплодисменты захлебнулись на полуслове – публика замерла, разочарованная вторжением серой моли в их пир. Элиза обернулась, и Виола увидела её глаза – синие, как у хищницы, с расширенными зрачками.

– *Спасибо, дитя,* – Элиза взяла розу, намеренно коснувшись пальцами запястья Виолы.

Тотчас по жилам девушки пробежался ток – жгучий, как перец. Она вскрикнула, выронив корзину. Бутоны покатились по сцене, а Элиза засмеялась – низко, грудью, как довольная кошка.

Той ночью она украла платок Элизы, пропитанный её духами – амбра и что-то металлическое. Прятала под подушкой, вдыхая перед сном, пока не начала бредить танцами с отрубленными головами.

А ещё она подслушала разговор. Стоя за дверью кабинета директора, пока Элиза, смеясь, разбивала хрустальный бокал об стену:

– *Выгоните этих мосек из кордебалета! Они портят воздух своими потными пируэтами.*

Виола впилась ногтями в косяк. Она-то думала, Элиза даже не знает её имени.

– *Но мисс Вейн, Виолетта подаёт надежды…*

– *Виолетта?* – Элиза фыркнула. – *С таким именем ей место в публичном доме, а не на сцене.*

Виола не помнила, как добралась до своей каморки под лестницей. Она рвала платок Элизы зубами, плача от ярости, пока в горле не осталось кровавых лоскутов. Потом подошла к зеркалу – и поклялась:

– *Я стану ярче. Ярче её. Я сожгу эту сцену, даже если мне понадобится её сердце как растопка.*