Приключения Шерлока Холмса. Возвращение Шерлока Холмса

скачать книгу бесплатно

Арестант повернулся к нам с безнадежным видом, словно решил не противиться судьбе.

– Будь что будет! – сказал он. – За что вы меня держите здесь?

– За убийство мистера Невилла Сент… Тьфу! В убийстве вас теперь не обвинишь. Разве что обвинишь в попытке совершить самоубийство, – сказал инспектор, усмехаясь. – Двадцать семь лет служу в полиции, но такого еще не видывал.

– Раз я мистер Невилл Сент-Клер, то, значит, не было никакого преступления и, следовательно, я арестован незаконно.

– Преступления нет, но вы сделали большую ошибку, – сказал Холмс. – Напрасно не доверились жене.

– Дело не в жене, а в детях! – пылко сказал арестант. – Я не хотел, чтобы они стыдились отца. Боже, какой позор! Что мне делать?

Шерлок Холмс сел рядом с ним на койку и ободряюще похлопал его по плечу.

– Если допустить, чтобы ваше дело разбирал суд, тогда вам, конечно, не избежать огласки, – сказал он. – Но если удастся убедить полицию, что за вами нет никакой вины, газеты ничего не узнают. Инспектор Бродстрит запишет ваши показания, передаст их по инстанции, и дело до суда не дойдет.

– Я вам так благодарен! – вскричал арестант. – Я охотно перенес бы заточение, пошел бы даже на смертную казнь, лишь бы не раскрывать мою тайну и не позорить детей! Вы первые услышите мою историю…

Отец мой был учителем в Честерфилде, и я получил там превосходное образование. В юности я много путешествовал, работал на сцене и, наконец, стал репортером одной вечерней лондонской газеты. Однажды моему редактору понадобилась серия очерков о нищенстве в столице, и я вызвался написать их. С этого и начались все мои приключения. Чтобы добыть необходимые для моих очерков факты, я решил переодеться нищим. Еще будучи актером, я славился умением гримироваться. Теперь это искусство пригодилось. Я раскрасил себе лицо, а для того, чтобы вызывать побольше жалости, намалевал на лице шрам и с помощью пластыря телесного цвета слегка приподнял себе губу. Затем, облачившись в лохмотья и надев рыжий парик, я уселся в самом оживленном месте Сити и принялся под видом продажи спичек просить милостыню. Семь часов я просидел не вставая, а вечером, вернувшись домой, к величайшему своему изумлению, обнаружил, что набрал двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.

Я написал очерк и обо всем позабыл. Но вот некоторое время спустя мне предъявили вексель, по которому я поручился уплатить за приятеля двадцать пять фунтов. Я понятия не имел, где достать деньги, и вдруг мне пришла в голову отличная мысль. Упросив кредитора подождать две недели, я взял на работе отпуск и отправился в Сити просить милостыню. За десять дней я собрал необходимую сумму и уплатил долг. Теперь вообразите, легко ли работать за два фунта в неделю, когда знаешь, что те же два фунта можно получить в один день, выпачкав себе лицо, бросив кепку на землю и ровным счетом ничего не делая?

Долго длилась борьба между гордостью и стремлением к наживе, но страсть к деньгам в конце концов победила. Я бросил работу в газете и стал проводить дни на облюбованном мной углу, вызывая у прохожих жалость своим уродливым видом и набивая карманы медяками. Только один человек был посвящен в мою тайну – содержатель притона на Суондам-лейн, где я поселился. Каждое утро я выходил оттуда в облике жалкого нищего и каждый вечер снова превращался в хорошо одетого господина. Я щедро платил хозяину за комнаты, так что был уверен, что он никому ни при каких обстоятельствах не выдаст меня.

Вскоре я стал откладывать крупные суммы. Я вовсе не хочу сказать, что в Лондоне любой нищий соберет семьсот фунтов в год – а это меньше моего годового дохода, – но у меня были преимущества – я умел искусно гримироваться и шутливо парировать случайные насмешки прохожих. И скоро я стал достопримечательной фигурой в Сити. Ко мне сыпался поток пенсов, перемешанных с серебром, и я считал неудачными те дни, когда зарабатывал меньше двух фунтов. Чем богаче я становился, тем шире я жил. Я снял себе дом за городом, женился, и никто не подозревал, чем я занимаюсь в действительности. Моя милая жена знала, что у меня в Сити есть какие-то дела. Но какого рода дела, не имела ни малейшего представления.

В прошлый понедельник я переодевался вечером у себя в комнате, над курильней, как вдруг, выглянув в окно, увидел, к своему ужасу, что на улице стоит моя жена и смотрит прямо на меня. Я вскрикнул от изумления, заслонил лицо руками и кинулся к ласкару, умоляя его никого не впускать. Я слышал внизу голос жены, но я знал, что пройти наверх ей не дадут. Я быстро разделся, натянул на себя нищенские лохмотья, парик и загримировал лицо. Даже собственная жена не могла бы узнать меня. Но затем мне пришло в голову, что в комнате могут произвести обыск и тогда моя одежда выдаст меня. Я распахнул окно, причем второпях задел порезанный палец – я порезал себе палец утром в спальне, – и из ранки опять потекла кровь. Потом я схватил пиджак, набитый медяками, которые я только что переложил туда из своей нищенской сумы, швырнул его в окно, и он исчез в Темзе. Я собирался швырнуть туда и остальную одежду, но тут ворвались полицейские. К моему великому облегчению, во мне не признали мистера Невилла Сент-Клера, а арестовали как его убийцу.

Больше мне нечего прибавить. Желая сохранить грим на лице, я отказался от умывания. Зная, как будет тревожиться жена, я тайком от полицейских снял с пальца кольцо и передал его ласкару вместе с наскоро нацарапанной запиской – в записке я сообщал, что мне не угрожает опасность.

– Она получила эту записку только вчера, – сказал Холмс.

– О Боже! Какая это была для нее неделя!

– За ласкаром следила полиция, – сказал инспектор Бродстрит, – и ему, видимо, никак не удавалось отправить записку незаметно. Он, вероятно, передал ее какому-нибудь матросу из завсегдатаев притона, а тот несколько дней забывал отправить ее.

– Так оно, без сомнения, и было, – подтвердил Холмс. – Но неужели вас ни разу не привлекали за нищенство?

– Много раз! Но что для меня значил незначительный штраф!

– Однако теперь вам придется оставить свое ремесло, – сказал Бродстрит. – Если вы хотите, чтобы полиция замяла эту историю, Хью Бун должен исчезнуть.

– Я уже поклялся самой торжественной клятвой, какую только может дать человек.

– В таком случае, я думаю, все будет забыто, – сказал Бродстрит. – Но если вас заметят опять, все раскроется. А вам, мистер Холмс, мы очень признательны за то, что вы прояснили это дело. Хотел бы я знать, каким образом вам это удается?

– На этот раз мне понадобилось посидеть на груде подушек и выкурить пачку табаку, – отозвался мой друг. – Мне кажется, Уотсон, что если мы сейчас же отправимся на Бейкер-стрит, то поспеем как раз к завтраку.

Голубой карбункул [20 - © Перевод. М. и Н. Чуковские, наследники, 2009.]

На третий день Рождества зашел я к Шерлоку Холмсу, чтобы поздравить его с праздником. Он лежал на кушетке в красном халате; по правую руку от него была подставка для трубок, а по левую – груда помятых утренних газет, которые он, видимо, только что просматривал. Рядом с кушеткой стоял стул, на его спинке висела сильно поношенная, потерявшая вид фетровая шляпа. Холмс, должно быть, очень внимательно изучал эту шляпу, так как тут же, на сиденье стула, лежали пинцет и лупа.

– Вы заняты? – сказал я. – Я вам не помешал?

– Нисколько, – ответил он. – Я рад, что у меня есть друг, с которым я могу обсудить результаты некоторых моих изысканий. Дельце весьма заурядное, но с этой вещью, – он ткнул большим пальцем в сторону шляпы, – связаны кое-какие любопытные и даже поучительные события.

Я уселся в кресло и стал греть руки у камина, где потрескивал огонь. Был сильный мороз; окна покрылись плотными ледяными узорами.

– Хотя эта шляпа кажется очень невзрачной, она, должно быть, связана с какой-нибудь кровавой историей, – заметил я. – Очевидно, она послужит ключом к разгадке страшной тайны, и благодаря ей вам удастся изобличить и наказать преступника.

– Нет, – засмеялся Шерлок Холмс, – тут не преступление, а мелкий, смешной эпизод, который всегда может произойти там, где четыре миллиона человек толкутся на площади в несколько квадратных миль. В таком колоссальном человеческом улье возможны любые комбинации событий и фактов, возникает масса незначительных, но загадочных и странных происшествий, хотя ничего преступного в них нет. Нам уже приходилось сталкиваться с подобными случаями.

– Еще бы! – воскликнул я. – Из последних шести эпизодов, которыми я пополнил свои записки, три не содержат ничего беззаконного.

– Совершенно верно. Вы имеете в виду мои попытки обнаружить бумаги Ирен Адлер, интересный случай с мисс Мэри Сазерлэнд и приключения человека с рассеченной губой. Не сомневаюсь, что и это дело окажется столь же невинным. Вы знаете Питерсона, посыльного?

– Да.

– Этот трофей принадлежит ему.

– Это его шляпа?

– Нет, он нашел ее. Владелец ее неизвестен. Я прошу вас рассматривать эту шляпу не как старую рухлядь, а как предмет, таящий в себе серьезную задачу… Однако прежде всего – как эта шляпа попала сюда. Она появилась в первый день Рождества вместе с отличным жирным гусем, который в данный момент наверняка жарится у Питерсона на кухне. Произошло это так. На Рождество, в четыре часа утра, Питерсон, человек, как вы знаете, благородный и честный, возвращался с пирушки домой по улице Тоттенхем-Корт-роуд. При свете газового фонаря он заметил, что перед ним, слегка пошатываясь, идет какой-то высокий субъект и несет на плече белоснежного гуся. На углу Гудж-стрит к незнакомцу пристали хулиганы. Один из них сбил с него шляпу, а незнакомец, отбиваясь, размахнулся палкой и попал в витрину магазина, оказавшуюся у него за спиной. Питерсон кинулся вперед, чтобы защитить его, но тот, испуганный тем, что разбил стекло, увидев бегущего к нему человека, бросил гуся, помчался со всех ног и исчез в лабиринте небольших переулков, лежащих позади Тоттенхем-Корт-роуд. Питерсон был в форме, и это, должно быть, больше всего и напугало беглеца. Хулиганы тоже разбежались, и посыльный остался один на поле битвы, оказавшись обладателем этой помятой шляпы и превосходного рождественского гуся…

– …которого Питерсон, конечно, возвратил незнакомцу?

– В том-то и загвоздка, дорогой друг. Правда, на карточке, привязанной к левой лапке гуся, было написано: «Для миссис Генри Бейкер», а на подкладке шляпы можно разобрать инициалы «Г. Б.». Но в Лондоне живет несколько тысяч Бейкеров и несколько сотен Генри Бейкеров, так что нелегко вернуть потерянную собственность одному из них.

– Что же сделал Питерсон?

– Зная, что меня занимает решение даже самых ничтожных загадок, он попросту принес мне и гуся и шляпу. Гуся мы продержали вплоть до сегодняшнего утра, когда стало ясно, что, несмотря на мороз, его все же лучше незамедлительно съесть. Питерсон унес гуся, и с гусем произошло то, к чему он уготован судьбой, а у меня осталась шляпа незнакомца, потерявшего свой рождественский ужин.

– Он не помещал объявления в газете?

– Нет.

– Как же вы узнаете, кто он?

– Только путем размышлений.

– Размышлений над этой шляпой?

– Конечно.

– Вы шутите! Что можно извлечь из этого старого, рваного фетра?

– Вот лупа. Попробуйте применить мой метод. Что вы можете сказать о человеке, которому принадлежала эта шляпа?

Я взял рваную шляпу и уныло повертел ее в руках. Самая обыкновенная черная круглая шляпа, жесткая, сильно поношенная. Шелковая подкладка, некогда красная, теперь выцвела. Фабричную марку мне обнаружить не удалось, но, как и сказал Холмс, внутри сбоку виднелись инициалы «Г. Б.». На полях я заметил петельку для придерживавшей шляпу резинки, но самой резинки не оказалось. Вообще шляпа была мятая, грязная, покрытая пятнами. Впрочем, заметны были попытки замазать эти пятна чернилами.

– Я ничего в ней не вижу, – сказал я, возвращая шляпу Шерлоку Холмсу.

– Нет, Уотсон, видите, но не даете себе труда поразмыслить над тем, что видите. Вы слишком робки в своих логических выводах.

– Тогда, пожалуйста, скажите, какие же выводы делаете вы?

Холмс взял шляпу в руки и стал пристально разглядывать ее проницательным взглядом, свойственным ему одному.

– Конечно, не все достаточно ясно, – заметил он, – но кое-что можно установить наверняка, а кое-что предположить с разумной долей вероятия. Совершенно очевидно, например, что владелец ее – человек большого ума и что три года назад у него были изрядные деньги, а теперь настали черные дни. Он всегда был предусмотрителен и заботился о завтрашнем дне, но мало-помалу опустился, благосостояние его упало, и мы вправе предположить, что он пристрастился к какому-нибудь пороку – быть может, к пьянству. По-видимому, из-за этого и жена его разлюбила…

– Дорогой Холмс!..

– Но в какой-то степени он еще сохранил свое достоинство, – продолжал Холмс, не обращая внимания на мое восклицание. – Он ведет сидячий образ жизни, редко выходит из дому, совершенно не занимается спортом. Этот человек средних лет, у него седые волосы, он мажет их помадой и недавно подстригся. Вдобавок я почти уверен, что в доме у него нет газового освещения.

– Вы, конечно, шутите, Холмс.

– Ничуть. Неужели даже теперь, когда я все рассказал, вы не понимаете, как я узнал об этом?

– Считайте меня идиотом, но должен признаться, что я не в состоянии уследить за ходом ваших мыслей. Например, откуда вы взяли, что он умен?

Вместо ответа Холмс нахлобучил шляпу себе на голову. Шляпа закрыла его лоб и уперлась в переносицу.

– Видите, какой размер! – сказал он. – Не может же быть совершенно пустым такой большой череп.

– Ну а откуда вы взяли, что он обеднел?

– Этой шляпе три года. Тогда были модными плоские поля, загнутые по краям. Шляпа лучшего качества. Взгляните-ка на эту шелковую ленту, на превосходную подкладку. Если три года назад человек был в состоянии купить столь дорогую шляпу и с тех пор не покупал ни одной, значит, дела у него пошатнулись.

– Ну ладно, в этом, пожалуй, вы правы. Но откуда вы могли узнать, что он человек предусмотрительный, а в настоящее время переживает душевный упадок?

– Предусмотрительность – вот она, – сказал он, показывая на петельку от шляпной резинки. – Резинки не продают вместе со шляпой, их нужно покупать отдельно. Раз этот человек купил резинку и велел прикрепить к шляпе, значит, он заботился о том, чтобы уберечь ее от ветра. Но когда резинка оторвалась, а он не стал прилаживать новую, это значит, что он перестал следить за своей наружностью, опустился. Однако, с другой стороны, он пытался замазать чернилами пятна на шляпе, то есть не окончательно потерял чувство собственного достоинства.

– Все это очень похоже на правду.

– Что он человек средних лет, что у него седина, что он недавно стригся, что он помадит волосы – все станет ясным, если внимательно посмотреть на нижнюю часть подкладки в шляпе. В лупу видны приставшие к подкладке волосы, аккуратно срезанные ножницами парикмахера и пахнущие помадой. Заметьте, что пыль на шляпе не уличная – серая и жесткая, а домашняя – бурая, пушистая. Значит, шляпа большей частью висела дома. А следы влажности на внутренней ее стороне говорят о том, как быстро потеет ее владелец, потому что не привык много двигаться.

– А как вы узнали, что его разлюбила жена?

– Шляпа не чищена несколько недель. Мой дорогой Уотсон, если бы я увидел, что ваша шляпа не чищена хотя бы неделю и вам позволяют выходить в таком виде, у меня появилось бы опасение, что вы имели несчастье утратить расположение вашей супруги.

– А может быть, он холостяк?

– Нет, он нес гуся домой именно для того, чтобы задобрить жену. Вспомните карточку, привязанную к лапке птицы.

– У вас на все готов ответ. Но откуда вы знаете, что в его доме нет газа?

– Одно-два сальных пятна на шляпе – случайность. Но когда я вижу их не меньше пяти, я не сомневаюсь, что человеку часто приходится пользоваться сальной свечой, – может быть, он поднимается ночью по лестнице, держа в одной руке шляпу, а в другой оплывшую свечу. Во всяком случае, от газа не бывает сальных пятен… Вы согласны со мной?

– Да, все это очень остроумно, – смеясь, сказал я. – Но, как вы сами сказали, тут еще нет преступления. Никто не пострадал – разве что человек, потерявший гуся, – значит, вы ломали себе голову зря.

Шерлок Холмс раскрыл было рот для ответа, но в это мгновение дверь распахнулась и в комнату влетел Питерсон; щеки у него буквально пылали от волнения.

– Гусь-то, гусь, мистер Холмс! – задыхаясь, прокричал он.

– Ну? Что с ним такое? Ожил он, что ли, и вылетел в кухонное окно? – Холмс повернулся на кушетке, чтобы лучше всмотреться в возбужденное лицо Питерсона.

– Посмотрите, сэр! Посмотрите, что жена нашла у него в зобу!