скачать книгу бесплатно
Он махнул рукой, и мальчишки кубарем скатились по лестнице, как серая крысиная стайка; в следующую секунду их пронзительные голоса доносились уже с улицы.
– От этих маленьких попрошаек толку бывает больше, чем от дюжины полицейских, – заметил Холмс. – Один вид человека в форме лишает людей речи. А эти малолетки шныряют повсюду и все слышат. Вы не представляете себе, как они сметливы; им недостает только организованности.
– Вы наняли их для работы над брикстонским делом? – поинтересовался я.
– Да, мне нужно кое-что уточнить. Но это всего лишь вопрос времени. Ага! Сейчас новостей у нас будет в избытке! Вон идет Грегсон с сияющей от самодовольства физиономией. Не сомневаюсь, он направляется к нам. Ну, что я вам говорил? Остановился. А вот и он!
Бешено затрезвонил колокольчик, и через несколько секунд белобрысый сыщик взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и ворвался в нашу гостиную.
– Мой дорогой коллега, – закричал он, тряся вялую руку Холмса, – поздравьте меня! Я сорвал покров с этой тайны, теперь все ясно как белый день.
Тревожная тень пробежала, как мне почудилось, по лицу моего компаньона.
– Вы хотите сказать, что напали на верный след? – спросил он.
– На верный след! – саркастически повторил Грегсон. – Сэр, этот человек уже сидит у нас под замком!
– И его имя?..
– Артур Шарпентье, младший лейтенант Военно-морского флота ее величества, – торжественно доложил Грегсон, потирая свои пухлые руки и надуваясь от важности, как индюк.
Шерлок Холмс с облегчением вздохнул; его поджатые губы расплылись в довольной улыбке.
– Присядьте и попробуйте вот эти сигары, – предложил он. – Мы сгораем от нетерпения узнать, как вам это удалось. Хотите виски с содовой?
– Не откажусь, – ответил детектив. – Чудовищное напряжение минувших дней вконец измотало меня. Я имею в виду, разумеется, не физическое, а умственное напряжение – ну, вы понимаете. Вам ли не оценить его, мистер Шерлок Холмс, ведь мы с вами – работники умственного труда.
– Это слишком большая честь для меня, – серьезно ответил Холмс. – Ну, не томите, поведайте нам, как вы пришли к столь успешному результату.
Удобно устроившись в кресле, Грегсон все с тем же самодовольным видом выпустил облачко сигарного дыма. Потом вдруг хлопнул себя по бедру и в пароксизме бурного веселья воскликнул:
– Самое забавное, что придурок Лестрейд, считающий себя таким умным, сразу взял абсолютно ложный след! Он гоняется за секретарем Стэнджерсоном, который имеет не больше отношения к делу, чем еще не родившийся младенец. Не сомневаюсь, к настоящему времени Лестрейд уже схватил его.
Эта мысль так позабавила Грегсона, что он зашелся смехом.
– И как же вы нашли ключ к разгадке?
– С удовольствием расскажу вам. Конечно, это все строго между нами, доктор Уотсон, – предупредил он меня. – Первая трудность, которую нам пришлось преодолеть, состояла в том, чтобы выяснить прошлое этого американца. Другой стал бы ждать, пока кто-нибудь откликнется на его объявление или придет сам, чтобы поделиться сведениями. Но не таков Тобиас Грегсон! Вы помните шляпу, лежавшую рядом с убитым?
– Да, – ответил Холмс. – Она куплена в магазине «Джон Андервуд и сыновья», Чемберуэл-роуд, сто двадцать девять.
Грегсон был явно разочарован.
– Не знал, что вы тоже это заметили. Вы туда ездили?
– Нет.
– Ха! – Грегсон воспрял духом и назидательно заметил: – Никогда не следует пренебрегать ни единой возможностью, какой бы незначительной она ни казалась.
– Для мощного ума не существует мелочей, – афористично заметил Холмс.
– Итак, я отправился к Андервуду и спросил его, не продавал ли он недавно шляпы такого-то фасона и такого-то размера. Справившись в своих учетных книгах, Андервуд выяснил, что одну такую шляпу действительно продал. Он послал ее мистеру Дребберу, остановившемуся в пансионе Шарпентье на Торки-террас. Так я узнал адрес.
– Умно, очень умно! – пробормотал Шерлок Холмс.
– Затем я навестил мадам Шарпентье, – продолжал сыщик, – и застал ее очень бледной и расстроенной. В комнате находилась также ее дочь – на редкость, доложу я вам, миленькая девушка; глаза у нее были красные, а когда я заговорил с ней, губы ее задрожали, что не укрылось от моего внимания. Я почуял запах добычи. Вам, конечно, знакомо это чувство, мистер Шерлок Холмс: когда нападаешь на след, по нервам словно пробегает волна вибрации. «Слышали ли вы о загадочной смерти своего недавнего квартиранта мистера Еноха Дж. Дреббера из Кливленда?» – спросил я. Мать кивнула. Было видно, что она не в состоянии вымолвить ни слова. А дочь разрыдалась. Это еще больше утвердило меня в мысли, что этим женщинам что-то известно. «В котором часу мистер Дреббер покинул ваш дом и отправился на вокзал?» – поинтересовался я.
«В восемь, – ответила мать, судорожно сглатывая, чтобы унять волнение. – Его секретарь мистер Стэнджерсон сказал, что есть два поезда: один в девять пятнадцать, другой в одиннадцать. Он собирался сесть на первый».
«И тогда вы видели его в последний раз?» – уточнил я.
Женщина изменилась в лице и смертельно побледнела. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы совладать с собой, после чего она с трудом выдавила одно-единственное слово: «Да», причем голос звучал хрипло и неестественно.
На несколько секунд наступило молчание, потом дочь спокойно и четко произнесла: «Мама, обман никогда до добра не доводит. Давай откровенно расскажем все этому джентльмену. Мы видели мистера Дреббера еще раз».
«Да простит тебя Господь! – воздев руки к небу, воскликнула мадам Шарпентье и тяжело опустилась в кресло. – Но ты только что погубила своего брата».
«Артур сам предпочел бы, чтобы мы были честны», – твердо возразила дочь.
«Расскажите-ка мне все прямо сейчас, – вмешался я. – Полуправда еще хуже, чем сокрытие истины. Кроме того, вы ведь не знаете, как много нам уже известно».
«Ну что ж, Алиса, это будет на твоей совести! – сквозь всхлипывания проговорила мать и, повернувшись ко мне, добавила: – Я расскажу вам все, сэр. Только прошу вас не думать, что моя тревога за сына вызвана страхом выдать его причастность к этому чудовищному делу. Мой сын не имеет к нему ни малейшего отношения. Тем не менее я, конечно же, боюсь, что в ваших глазах и в глазах других людей он может оказаться скомпрометированным. Впрочем, нет, это исключено: его безупречная честность, звание офицера и беспорочная репутация не позволят заподозрить его».
«Лучшее, что вы можете сейчас сделать, – это облегчить душу, чистосердечно открыв мне все факты, – посоветовал я. – Если ваш сын невиновен, это ему никак не повредит».
«Алиса, думаю, тебе лучше оставить нас наедине, – сказала мать, и дочь тут же удалилась. – Итак, сэр, – продолжила мадам Шарпентье, – не собиралась я всего этого вам рассказывать, но раз уж моя несчастная дочь открыла карты, выхода у меня нет. А решившись, я поведаю все, не утаив ни малейшей подробности».
«Очень мудрое решение», – похвалил я.
«Мистер Дреббер прожил у нас около трех недель. Они с мистером Стэнджерсоном, его секретарем, судя по всему, путешествовали по Европе: заметив бирки «Копенгаген» на их чемоданах, я решила, что это было место их последней остановки. Стэнджерсон был человеком тихим и сдержанным, чего, увы, никак нельзя сказать о его хозяине. Тот вел себя грубо и развязно. В первый же вечер по приезде он в стельку напился. Признаться, после полудня его вообще редко видели трезвым. С прислугой он обращался фамильярно и допускал непростительные вольности. Но хуже всего то, что вскоре он стал позволять себе подобное и по отношению к моей дочери Алисе; слава Богу, что она по невинности своей не понимала, что означает манера, в какой мистер Дреббер неоднократно пытался говорить с ней. А однажды он дошел до того, что грубо схватил мою дочь и против ее воли поцеловал. Выходка была настолько безобразной, что даже собственный секретарь мистера Дреббера не сдержался и упрекнул его за поведение, не достойное настоящего мужчины».
«Но вы-то сами почему терпели все это? – спросил я. – Вы ведь в любой момент могли выставить его за дверь».
Мой вполне уместный вопрос вогнал мадам Шарпентье в краску. «Видит Бог, мне хотелось сделать это с самого первого дня по его приезде, – сказала она. – Но слишком уж велико оказалось искушение. Они платили каждый по фунту в день – это четырнадцать фунтов в неделю, а ведь сезон сейчас мертвый. Я вдова, служба моего мальчика в военно-морском флоте недешево мне обходится. Признаюсь: я позарилась на деньги. Хотела сделать как лучше. Но последняя выходка постояльца переполнила чашу моего терпения, и я уведомила его, что отказываю ему от комнаты. Поэтому-то он и решил уехать».
«Продолжайте», – подбодрил ее я.
«У меня камень с души свалился, когда я увидела, как он отъезжает от дома. Мой сын сейчас в отпуске, но я не стала посвящать его во все эти неприятности, потому что сестру он боготворит, а нрав у него весьма крутой. Закрыв дверь за постояльцами, я испытала невероятное облегчение. Увы! Не прошло и часа, как у входной двери раздался звонок, и мне доложили, что мистер Дреббер вернулся. Он был чрезвычайно возбужден и совершенно очевидно пьян. Безо всякого разрешения он вломился в комнату, где сидели мы с дочерью, и буркнул мне что-то невразумительное насчет опоздания на поезд. Потом подошел к Алисе и, ничуть не смущаясь моим присутствием, предложил ей уехать с ним. «Вы уже не ребенок, – сказал он, – и никакой закон не может вам запретить это сделать». Денег, мол, у него более чем достаточно, так что «не обращайте внимания на свою старуху (это он обо мне) и поедемте прямо сейчас, будете жить, как принцесса». Бедная Алиса так испугалась, что сжалась в комок и отпрянула от него, но он схватил ее за руку и потащил к двери. Я закричала, и в этот момент в комнату вошел мой сын Артур. Что происходило дальше, не знаю – слышала лишь злобную ругань и невнятный шум драки. Я так испугалась, что боялась поднять голову. Когда же все-таки решилась взглянуть, то увидела, что Артур, смеясь, стоит в дверях с палкой в руке. «Думаю, этот храбрец нас больше не потревожит, – сказал он. – Но присмотрю-ка я за ним на всякий случай». С этими словами Артур взял шляпу и вышел на улицу. А на следующее утро мы услышали о загадочной смерти мистера Дреббера».
Все это мадам Шарпентье рассказывала, постоянно всхлипывая и вздыхая. Временами голос ее звучал так тихо, что я едва разбирал слова. Тем не менее я все застенографировал, чтобы исключить возможность каких бы то ни было недоразумений в будущем.
– Весьма волнующее повествование, – зевая, заметил Шерлок Холмс. – Что было потом?
– Когда мадам Шарпентье замолчала, – продолжил Грегсон, – я понял, что все дело свелось теперь к одному обстоятельству. Пронзив ее взглядом, который, как я имел возможность убедиться, безотказно действует на женщин, я спросил, в котором часу ее сын вернулся домой. Она ответила, что не знает.
«Не знаете?»
«Нет, у него свой ключ».
«Но это было после того, как вы легли спать?»
«Да».
«А когда вы легли?»
«Около одиннадцати».
«Значит, ваш сын отсутствовал по меньшей мере два часа?»
«Да».
«А может, четыре или пять?»
«Может».
«Что он делал все это время?»
«Не знаю», – ответила она, побледнев так, что даже губы стали белыми.
Разумеется, остальное было делом техники. Выяснив, где находится младший лейтенант Шарпентье, я взял с собой двух полисменов и арестовал его. Когда я положил руку ему на плечо и предупредил, чтобы он безо всякого шума следовал за нами, Шарпентье нагло заявил: «Держу пари, вы арестуете меня по подозрению в убийстве этого мерзавца Дреббера». Поскольку мы ничего ему об убийстве не сообщали, такая догадливость выглядела весьма подозрительно.
– Весьма, – подтвердил Холмс.
– Палка, которую, по словам его матери, он прихватил, отправляясь вслед за Дреббером, по-прежнему находилась при нем. Это была здоровенная дубина.
– Ну и какова же ваша версия?
– Моя версия такова: он следовал за Дреббером до Брикстон-роуд. Там между ними произошла новая стычка, в ходе которой Дреббер получил удар дубиной, предположительно в подложечную ямку. От этого-то удара, не оставившего внешних следов на теле, и наступила смерть. В такую промозглую погоду на улице не было ни души, так что Шарпентье спокойно затащил тело жертвы в пустой дом. Что же касается свечи и крови, а также надписи на стене и кольца, то все это могло быть подстроено специально, чтобы ввести полицию в заблуждение.
– Отличная работа! – бодро похвалил Холмс. – Грегсон, вы делаете большие успехи. Не сомневаюсь, мы еще услышим о вас.
– Льщу себя надеждой, что сработал недурно, – гордо согласился сыщик. – Молодой человек пожелал сделать заявление, согласно которому он шел за Дреббером некоторое время, пока тот не заметил его и не сел в кеб, чтобы избавиться от преследования. По дороге домой подозреваемый якобы встретил старого флотского приятеля и долго гулял с ним. На вопрос, где живет его приятель, Шарпентье не смог дать удовлетворительного ответа. По моим соображениям, общая картина преступления складывается на удивление полно. Но что доставляет мне особое удовольствие, так это мысль о том, что Лестрейд до сих пор идет по ложному следу. Не думаю, чтобы на этом пути ему улыбнулась удача. Ба, да вот и он сам!
Это действительно был Лестрейд; за разговором мы не услышали его шагов на лестнице, поэтому его появление в комнате было неожиданным. От самонадеянности и щегольства, обычно отличавших его манеру одеваться и вести себя, не осталось и следа. Лицо Лестрейда выражало растерянность и недоумение, а платье было измято и перепачкано грязью. Видимо, он пришел посоветоваться о чем-то с Шерлоком Холмсом, но, увидев своего коллегу, был раздосадован и смешался. Стоя посреди комнаты и нервно теребя в руках шляпу, Лестрейд явно не знал, что делать.
– Совершенно необычное дело, – сказал он наконец, – просто непостижимое.
– Вы находите, мистер Лестрейд? – язвительно спросил Грегсон. – Впрочем, я подозревал, что именно к такому заключению вы и придете. Вам удалось разыскать секретаря, мистера Джозефа Стэнджерсона?
– Этот секретарь, мистер Джозеф Стэнджерсон, – угрюмо ответил Лестрейд, – был убит в частной гостинице «Холидей» сегодня утром, около шести часов.
7. Свет во тьме
Сообщение, которым огорошил нас Лестрейд, было настолько важным и неожиданным, что в первый момент мы все потеряли дар речи. Грегсон вскочил с кресла, расплескав остатки своего виски. Я молча уставился на Шерлока Холмса. Тот сидел, плотно сжав губы и нахмурив лоб.
– Значит, Стэнджерсон тоже! – пробормотал он. – Сюжет усложняется.
– Он и без того был сложнее некуда, – ворчливо заметил Лестрейд, подвигая себе стул. – Кажется, я попал на заседание военного совета.
– Вы… вы уверены в том, что эта информация верна? – запинаясь, спросил Грегсон.
– Я только что сам обнаружил труп, – ответил Лестрейд.
– А мы здесь тем временем выслушали версию Грегсона, – заметил Холмс. – Не откажете ли теперь в любезности поведать нам обо всем, что вы видели и успели предпринять.
– Почему бы и нет, – отозвался Лестрейд, усаживаясь. – Признаться, я до сих пор придерживался мнения, что Стэнджерсон замешан в убийстве Дреббера, но, как показали последние события, был совершенно не прав. Одержимый своей идеей, я задался целью разузнать, что случилось с секретарем. Последний раз их видели вместе на Юстонском вокзале третьего числа около половины девятого вечера. В два часа утра следующего дня Дреббер был найден мертвым на Брикстон-роуд. Мне предстояло выяснить, чем занимался Стэнджерсон с двадцати тридцати до момента совершения преступления и куда делся потом. Я дал в Ливерпуль телеграмму с описанием его внешности и просьбой проследить за пассажирами всех судов, отплывающих в Америку, после чего начал объезжать гостиницы и пансионы в районе Юстона. Я рассуждал так: если Стэнджерсон не встретился со своим компаньоном в назначенный срок, то самое разумное для него устроиться на ночь где-нибудь поблизости, а на следующее утро снова поджидать партнера на вокзале.
– Они могли заранее условиться о месте встречи, – предположил Холмс.
– Так оно и оказалось. Все мои вчерашние поиски окончились неудачей. Сегодня я начал свой объезд с утра пораньше и в восемь часов прибыл в частную гостиницу «Холидей» на Литтл-Джон-стрит. На вопрос, не остановился ли у них мистер Стэнджерсон, я сразу получил утвердительный ответ.
– Вы наверняка тот самый джентльмен, которого он ожидает, – сказали мне. – Он уже два дня ждет какого-то джентльмена.
– Где он сейчас? – спросил я.
– Наверху, спит у себя в комнате. Он просил разбудить его в девять.
– Я поднимусь и сам разбужу его, – сказал я, надеясь, что мое внезапное появление заставит Стэнджерсона нервничать и, быть может, он невольно выдаст себя. Коридорный вызвался проводить меня до его комнаты, она находилась на втором этаже, в конце небольшого коридора. Указав мне нужную дверь, он собрался уже идти вниз, когда я увидел нечто, от чего у меня, несмотря на мой двадцатилетний опыт, похолодело внутри. Из-под двери, пересекая коридор, струилась тонкая извилистая красная ленточка; упираясь в плинтус на противоположной стене, она образовала небольшую лужицу крови. Я невольно вскрикнул, что заставило коридорного вернуться. Ему при виде крови и вовсе чуть не стало дурно. Дверь была заперта изнутри, но мы, дружно навалившись плечами, высадили ее. Окно в комнате было распахнуто, и под ним, скрючившись, лежал человек в ночной рубашке. Он, несомненно, был мертв, причем давно, поскольку конечности его уже окоченели. Когда мы перевернули его, коридорный сразу же признал в нем того самого джентльмена, который снял у них номер под именем Джозефа Стэнджерсона. Причиной смерти была глубокая колотая рана в левом боку; лезвие, видимо, достало до сердца. А теперь самое странное. Как вы думаете, что мы увидели, подняв головы?
Прежде чем Шерлок Холмс успел ответить, у меня от предчувствия чего-то ужасного по всему телу побежали мурашки.
– Слово «rache», написанное кровью на стене, – догадался Холмс.
– Точно, – подтвердил Лестрейд с суеверным ужасом, и мы все на миг онемели.
Было нечто зловеще неотвратимое и непостижимое в действиях таинственного убийцы, отчего его преступления казались еще более чудовищными. При мысли об этом мои нервы, ни разу не дрогнувшие на полях сражений, едва не сдали окончательно.
– Выяснилось, что убийцу видели, – продолжал Лестрейд. – Мальчик-посыльный из молочной лавки, разносивший заказы, шел по дороге, ведущей от конюшни к черному ходу гостиницы, и заметил, что лестница, обычно лежавшая на земле, приставлена к открытому окну второго этажа. Мальчик прошел было мимо, но потом оглянулся и увидел, что по ней спускается мужчина. Однако делал он это так открыто и невозмутимо, что мальчик принял его за гостиничного плотника или столяра и особого внимания не обратил, хотя и отметил про себя: рановато, мол, начался у того сегодня рабочий день. По описанию мальчика, мужчина был высокого роста, с красным лицом, в длинном коричневом плаще. Должно быть, он ненадолго задержался в номере после убийства, потому что в умывальном тазу мы нашли красноватую воду – видимо, убийца вымыл руки перед уходом, а на простыне, которой он сознательно вытер нож, остались характерные пятна крови.
Когда Лестрейд описывал внешность убийцы, я с восхищением посмотрел на Холмса – описание в точности соответствовало составленному им портрету. Но на лице моего компаньона не было и намека на торжество или хотя бы удовлетворение.
– Вы не нашли в комнате ничего необычного, что могло бы дать ключ к разгадке? – спросил он.
– Нет. В кармане убитого лежал кошелек Дреббера, но в этом нет ничего странного, поскольку именно он всегда за него расплачивался. В кошельке остались нетронутыми восемьдесят с чем-то фунтов, значит, деньги убийцу не прельщали. Каковы бы ни были мотивы этих странных преступлений, грабеж определенно исключается. В карманах жертвы мы не нашли ни документов, ни записок, только телеграмму, отправленную из Кливленда около месяца тому назад. Текст такой: «Дж. Х. в Европе». Без подписи.
– И ничего больше? – спросил Холмс.
– Ничего существенного. На кровати лежала книжка, которую убитый, видимо, читал на сон грядущий, а на стуле возле кровати – трубка. На столе стоял стакан с водой, а на подоконнике – коробочка для лекарств с двумя пилюлями.
При этих словах Холмс вскочил и торжествующе воскликнул:
– Вот оно, последнее звено! Теперь все сошлось.
Сыщики посмотрели на него с недоумением.
– Теперь, – доверительно сообщил мой компаньон, – у меня в руках кончики всех нитей, сплетенных в этот клубок. Разумеется, придется уточнить кое-какие мелочи, но все основные события, случившиеся с того момента, как Дреббер расстался со Стэнджерсоном на вокзале, и до того, когда был обнаружен труп последнего, ясны мне так, словно происходили на моих глазах. И я готов представить тому доказательство. Не заберете ли оттуда эти пилюли?
– Они у меня. – Лестрейд вынул из кармана маленькую белую коробочку. – Я прихватил и их, и кошелек, и телеграмму, чтобы доставить в участок в качестве вещественных доказательств. Пилюли я, правда, поначалу и брать не хотел, поскольку не думаю, что они представляют интерес для следствия.
