Assassin's Creed. Одиссея

скачать книгу бесплатно

– Вытаскивай меч, мисфиос, – прохрипел он и воткнул свой короткий меч в горло афинянина, с которым вел поединок.

Кассандра видела: таксиарх рассчитывал ударить первым, но ее молниеносное проворство позволило молодой женщине одержать верх. Выхватив кривой кинжал, полученный утром, она вогнала лезвие глубоко в глаз бахвалящегося таксиарха. Насмешки сменились пронзительным криком боли. Через мгновение таксиарх был мертв. Командование перешло к другому афинянину. Отчаянное сражение противоборствующих сторон продолжалось, отовсюду слышались крики и вопли умирающих… пока не настал переломный момент. Афиняне попятились назад. Шаг за шагом они отступали. Вместо лихих боевых песен слышались крики отчаяния. Численное превосходство не перевесило знаменитую спартанскую силу воли. Афинские фаланги дробились. Афинские воины целыми толпами торопились убраться с поля боя, на бегу швыряя щиты. Неимоверное напряжение, ощущаемое Кассандрой, постепенно ослабевало. Стентор посмеивался, глядя, как беотийские конники атаковали афинян с одного фланга, а пельстаты – с другого, забрасывая копьями немногочисленные афинские отряды, которые продолжали упорно сопротивляться.

– Танец войны почти окончен, – ликующе заявил Стентор. – Видела, как афиняне нас боятся? Перикл торопится скрыться в своем Парфеноне. Болтать с сочинителями комедий и софистами – это тебе не воевать со спартанцами! Он знает: дни Афин в Мегариде сочтены. Сами Афины станут нашей следующей целью!

Уши Кассандры слушали смелые заявления Стентора, но глаза продолжали следить за позициями спартанцев. Увиденное ее насторожило: Волка ранили. Рядом – никого из своих, а ему противостояли четверо крепких афинян. «Нет, он мой!» – крикнула про себя Кассандра. Не мешкая, она устремилась к Волку. Первого афинянина молодая женщина сбила с ног, ударив щитом по затылку. Второго пырнула кинжалом в бок. Тот упал как подкошенный. Третий подскочил к Волку, собираясь пронзить его копьем… но оружие так и осталось в руке нападавшего. Кинжал Кассандры разорвал на противнике экзомис, пропорол кожу, пробил жилы и кости, вонзившись в легкое. Корчась в судорогах, афинянин упал и уже не поднялся. С последним нападающим Волк расправился сам: умбоном щита сломал ему нос, затем ударил копьем в горло. Афинянин рухнул. Из запрокинутой мертвой головы высунулся язык.

Тяжело дыша, Кассандра опустилась на колени. Волк был совсем рядом, а у нее – никакого оружия. Предводитель спартанцев мельком взглянул на Кассандру. Вскоре его окружили соотечественники. Все подняли копья, и над пыльным, густо политым кровью местом сражения пронеслось громкое «Ару!».

Союзники шумно праздновали победу. Спартанцы молчали. Этот крик был единственным выражением торжества, которое они себе позволили. Уперев древки копий в землю, эти бравые воины неторопливо глотали воду из бурдюков. Лишь некоторые вполголоса перебрасывались короткими фразами.

«Наша работа – убивать во славу родины или умирать за нее, – сказал однажды Кассандре Николаос. – И делаем мы это тихо, без лицедейства».

Кучка спартанцев снимала с убитых афинян доспехи. Тихо, не превращая это в зрелище. Вражеские копья они втыкали в землю крест-накрест, чтобы затем украсить вражескими же доспехами, шлемами и щитами. Под конец сооружение приобрело вид четырехглавого афинского гоплита. Простой, неброский памятник победе над Афинами. Над валяющимися трупами жужжали полчища мух, а выше кружили орлы-стервятники.

К Кассандре подошел один из подручных Волка: – Ты и есть знаменитая мисфиос?

Подняв глаза на спартанца, молодая женщина молча кивнула.

– Волк восхищен твоими умелыми действиями в минувшем сражении. Когда вернемся в лагерь близ Пагов, он приглашает тебя к себе, – сообщил воин.

Краешком глаза Кассандра увидела потемневшее от ярости лицо Стентора.

К вечеру воздух наполнился зловонными сернистыми испарениями – первый признак надвигающегося шторма. Небеса стонали и трещали, готовые взорваться бурей. Вернувшись на борт «Адрастеи», Кассандра была немногословна. Отметая все попытки Варнавы осмотреть ее раны, она прикрепила к поясу полукопье, потом запрокинула голову, оглядела спартанский лагерь и прилегающий выступ, куда была приглашена.

– Я скоро вернусь, – угрюмо сказала молодая женщина капитану. – Готовься к спешному отплытию… От твоей скорости будут зависеть наши жизни.

Кассандра выбралась на берег и стала подниматься по крутой тропе. Ее черный плащ развевался на ветру, коса хлестала по плечам. Достигнув вершины скалы, молодая женщина направилась к выступу… и застыла на месте.

Вот он, Волк. Стоит к ней спиной и задумчиво смотрит на беснующиеся воды залива, словно они – его давний враг. Кассандра шагнула к нему. Сердце у нее бешено колотилось. Кроваво-красный плащ Волка, раздуваемый ветром, пробудил воспоминания о подъеме на Тайгет.

В черных кудрях, выбивавшихся из-под шлема, молодая женщина заметила седые прядки. Полы плаща Волка приоткрывали узловатые икры ног, не один десяток лет топчущих землю. Сильных, но усталых.

Кассандра беззвучно приближалась, однако Волк почуял ее и слегка наклонил голову вбок.

«Конечно, он меня услышал, – мысленно отчитала себя Кассандра. – Он же спартанец, с рождения обученный искусству бесшумно подкрадываться».

Она остановилась.

Волк медленно повернулся к ней.

Небо над ними раскололось от грома.

Волк смотрел на нее сквозь Т-образное забрало шлема. Цепким, спартанским взглядом, который перенял от него Стентор. Плащ был надет на голое тело, усеянное шрамами былых ран. Сегодня к ним добавилась еще одна, полученная в битве с афинянами. Лекари успели ее перевязать. Прожитые годы не были к нему милосердны. «И я тоже не буду», – пообещала себе Кассандра.

– Так ты и есть тень, что месяцами следует за моей армией, – начал Волк. – Подойди. Расскажешь, почему все это время ты так храбро сражалась, не требуя никакой платы.

Голос у него был таким же глубоким, как она помнила, но время чуть смягчило его резкие интонации.

Кассандра смотрела в отцовские глаза, сверкнувшие в свете молнии, зигзаг которой раскроил небо над заливом. «Неужели ты меня не помнишь? После того, что ты сделал?»

– Мое доверие заслужить нелегко. Но тебе это удалось, и в будущем тебя ожидает достойное вознаграждение за твой ратный труд и…

Налетевший ветер распахнул плащ Кассандры, словно боевое знамя, и из-под него показалось… полукопье Леонида.

Волк замолчал. Другая молния, сверкнув за спиной молодой женщины, осветила глаза ее собеседника: широко распахнутые, пристально глядящие, ошеломленные.

– Ты… – прохрипел Волк.

Рука Кассандры потянулась к старинному копью. Стоило ей коснуться древка, как молодая женщина снова оказалась в когтях прошлого.

Я смотрела в черную пропасть и тщетно надеялась, что она… не настоящая. Холодный дождь, падающий туда вперемешку со снегом, утверждал обратное. Алексиос мертв.

– Убийца! – завопил жрец, и его пронзительный крик словно косой полоснул по зимней буре. – Она убила эфора!

– Она навлекла проклятие на Спарту, обрекла всех нас на погибель, предсказанную оракулом! – подхватил другой жрец.

Голоса смолкли и тут же зазвучали снова:

– Ее нужно покарать смертью. Николаос, сбрось в пропасть и ее. Пусть заплатит за бесчестье.

Ледяные пальцы коснулись моей спины. Отвернувшись от пропасти, я увидела дрожащую мать. Какой-то старик по-прежнему удерживал ее. Рядом стоял отец. Его могучие плечи ссутулились. Ужас перекосил ему лицо.

– Она должна умереть, – завывал лысый жрец. – Если ее оставят в живых, ты, Николаос, отправишься в изгнание. Позор будет следовать за тобой по пятам. Жена тебя возненавидит.

– Нет! – закричала Миррин. – Николаос, не слушай их!

– Даже илоты будут плеваться, слыша твое имя, – продолжал жрец. – Поступи как истинный спартанец.

– Ради Спарты! – взвыло большинство собравшихся.

– Нет! – прохрипела мать, у которой сел голос. В тот момент мне больше всего хотелось снова оказаться дома, у очага, поскольку происходящее могло быть только ночным кошмаром и ничем иным. Отец шагнул ко мне. На него дождем продолжали сыпаться проклятия и жесткие требования жрецов. Мольбы матери их отгоняли. Я раскинула руки, чтобы отец принял меня в свои объятия. Он меня защитит, убережет от злобных старцев. Это было мне столь же очевидно, как ежеутреннее восхождение на востоке бога солнца Аполлона. Отец остановился передо мной и глубоко вздохнул. Он смотрел не на меня, а сквозь меня, в вечность. Клянусь, в тот момент я увидела, как потускнели и погасли его глаза.

Отец схватил меня за руку – будто железный коготь сжал мое запястье. Я ойкнула, когда он поднял меня и шагнул к пропасти. Мои ноги оторвались от земли – я повисла в воздухе.

– Нет… нет! Посмотри на меня, Николаос, – взывала мать. – Еще не поздно. Посмотри на меня!

– Отец, – всхлипнула я.

– Прости меня, – глухо произнес он и разжал пальцы.

Мой отец, мой герой сделал свой выбор и швырнул меня в пропасть.

Мои руки хватались за воздух. Я летела вниз, а в ушах у меня звенел душераздирающий крик матери. На несколько мгновений мое тело стало невесомым. Я падала вместе со снежинками. А потом все кончилось.

Я очнулась, вернувшись из небытия. Меня разбудило тонкое попискивание. Кто-то тыкался мне в лицо. Я открыла глаза. В вышине мелькали молнии. Редкие ледяные крупинки долетали оттуда и падали мне на лоб. А здесь, на дне пропасти, царила жуткая тишина. Может, я уже превратилась в тень, и это – первые мгновения моей вечной жизни?

Надо мной склонилась птичья головка. Белая, с серыми ободками вокруг глаз. Жалкое создание. Птица снова меня клюнула. Я пригнула голову, уворачиваясь от клюва. Подо мной что-то хрустнуло и сдвинулось. Плечи и ногу пронзила жуткая боль. Тени не знают боли. Значит, падая в пропасть, я каким-то образом уцелела. Я села. Птенец неуклюже карабкался по моему бедру. Пятнистый орленок. Я подняла малыша и, качая на ладонях, заплакала, страстно желая проснуться от этого кошмара. Глаза свыклись с темнотой, и я увидела, на чем лежу. Все вокруг было усеяно человеческими костями. Мне зловеще улыбались пробитые и сломанные черепа. На каменных выступах застыли ребра с кусками лохмотьев. Я похолодела от ужаса, сообразив, что почти все черепа и скелеты принадлежали младенцам. Сюда сбрасывали ущербное потомство Спарты: тех, кто родился слишком слабым или больным и, по мнению старейшин, не имел права на жизнь.

– Алексиос, – всхлипывала я, зная, что и его тельце должно находиться где-то поблизости. Мне хотелось убаюкать мертвого брата. – Алексиос, где ты?

Опустив птенца на пол, я перевернулась на живот и, стараясь не нагружать пострадавшую ногу, на ощупь выползла из этого склепа. И вдруг мои руки натолкнулись на что-то мягкое и теплое.

– Алексиос, – с новой силой зарыдала я.

Вспышка молнии, достигнув дна, осветила искалеченный труп эфора. Судя по гримасе на лице, он умер с криком на губах. Ему снесло затылок, отчего его лысый череп напоминал теперь скорлупу выеденного яйца. Я в ужасе отпрыгнула, схватив чью-то кость, словно нуждалась в оружии для защиты от мертвого негодяя. Но кость оказалась… полукопьем Леонида.

Я смотрела на острие копья: выброшенная из привычной жизни, растерянная, полная ненависти. Как в тумане, я ковыляла среди костей, ища тело Алексиоса… пока не услышала хруст, донесшийся откуда-то поблизости, и не увидела высокую тень. Сюда кто-то шел. Если меня найдут и узнают, что я чудом уцелела, эти люди «исправят ошибку». И потому я схватила орленка и бежала… Из Спарты. От прошлого и всех его ужасов.

Волк Спарты удивленно вскинул руки, чтобы остановить метнувшуюся к нему дочь.

– Как такое может быть? – недоумевал он.

Кассандра ответила молниеносной атакой, нацелив полукопье в горло своего противника. Волка спасла лишь спартанская выучка. Выхватив из нарукавника короткий меч, он отразил удар полукопья. Волк покачивался, стоя на краю отвесной скалы. Спартанский лагерь находился за спиной Кассандры. За спиной ее противника был обрыв. А над головой – непрекращающиеся раскаты грома.

– Зевс мне помогает, – прорычала молодая женщина. – Вздумаешь позвать на помощь, все равно никто не услышит.

Волк размахивал руками, пытаясь удержать равновесие. Подлетевший Икар вырвал меч из его рук.

Волк шумно вздохнул, накренившись в сторону обрыва. У подножия скалы бурлила вода.

Кассандра схватила отца за горло. Лезвие копья было нацелено ему в бок.

– А теперь, Волк, я восстановлю справедливость, – бросила Кассандра, еще немного подталкивая своего противника к обрыву.

– Что ж, убей меня, – надтреснутым голосом произнес Волк. – Но прежде ты должна кое о чем узнать. Я любил тебя и твоего брата, как своих детей, хотя и не был вашим настоящим отцом.

К буре, бушевавшей вокруг, добавилась буря в душе Кассандры.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, и из-под наконечника копья, приставленного к боку Волка, показалась кровь.

– Об этом тебе надлежит спросить у своей матери.

– Мать… жива? – едва смогла выдавить из себя ошарашенная Кассандра.

Николаос едва заметно кивнул:

– Мы потеряны друг для друга, но она жива. Тем же вечером она бежала из Спарты. Куда – не знаю. Разыщи ее, Кассандра. Она наверняка тебе расскажет, что я до сих пор не простил себе случившееся. Но будь осторожна на каждом шагу, – прохрипел он, и его глаза заблестели. – Берегись змей в траве.

Волк схватил Кассандру за правую руку и еще глубже вонзил копье себе в бок.

– Теперь… заканчивай начатое.

Молния полыхнула во все небо, на бронзовой поверхности коринфского шлема Кассандра увидела собственное отражение. Лед сковал ей сердце. Молодая женщина разжала пальцы левой руки, остававшейся на горле Волка, напрягла правую, и насквозь пронзила копьем тело своего «отца». Ключ к свободе от двадцатилетнего заточения на проклятом острове наконец был почти у нее в руках.

5

Портовый город Кирра изнемогал от июньской жары. Морская гладь превратилась в слепящее зеркало, и даже окрестные белесые горы сверкали на беспощадном солнце. Тропы, опоясывающие склоны гор, пестрели паломниками. Они неутомимо поднимались по склонам, держа путь в соседние Дельфы, чтобы посетить тамошнего оракула – пифию, хранительницу мудрости Аполлона и прорицательницу, известную всей Элладе.

Яркие краски Киррейской гавани странным образом гармонировали со множеством оттенков зловония. Водное пространство вблизи берега было плотно забито сотнями покачивающихся плотов, кораблей, яликов и прочих лодок. У причала для частных судов только что остановилась небольшая галера. Матросы торопливо промчались по палубе и взобрались на мачту, сворачивая парус с изображением жуткой головы горгоны Медузы. По сходням других кораблей, распевая гимны и толкая друг друга, спускались паломники. Оказавшись на берегу, многие застывали и изумленно разевали рты. Торговцы на все лады уговаривали прохожих купить у них «священные» статуэтки и разные безделушки. Местная ребятня скакала с плота на плот, предлагая измученным жаждой путешественникам прохладительные напитки. Неумолчно звонили колокола, в воздух поднимались столбы дыма от сжигаемых благовоний. Прибывшие в гавань торопились поскорее миновать запруженные народом улочки и выйти на тропу паломников.

Среди людского потока, захлестывающего причал, двигался паланкин. Его стенки были обиты золотистыми тканями, а сам он напомнил лодку, плывущую вверх по течению. Внутри восседал Элпенор – человек жестокий; из тех, кто наслаждается, глядя, как страдают его друзья. Рука Элпенора то и дело приподнимала тугой мешочек, набитый монетами. Их хозяин решал, куда выгоднее вложить эти деньги. Возможно, в рыболовство. Эта сфера его занятий непрерывно разрасталась.

– Можно прикупить три лодки для моего флота, – вслух рассуждал он. – А можно… заплатить беззубому портовому отребью, и они потопят двенадцать судов Дракона.

Дракон был его лучшим другом детства. Жена и дочери Дракона привыкли звать Элпенора «дядюшкой». В прошлом семья Дракона бедствовала, почти нищенствовала. Элпенору доставляло удовольствие подкинуть им несколько монет из своих заработков. Однако радовала его не возможность помочь другу, а сознание своей власти над ним. Не будь этих нескольких монет, семья Дракона ложилась бы спать голодной. Элпенор чувствовал себя богом, управляющим судьбой этих людей, и осознание данного факта приятно будоражило его злобную душу.

Но однажды жизнь Дракона изменилась в лучшую сторону. Он наткнулся на место, где в изобилии водились морские лещи. Месяц за месяцем он отправлялся туда на своем жалком ялике и возвращался со сказочными уловами. У Дракона появилась новая лодка, затем другая, третья. Теперь на лов морского леща выходила целая флотилия. Дракон направо и налево хвастался своим флотом и богатством, какое приносили ему двенадцать лодок. Естественно, в помощи Элпенора он больше не нуждался.

– Решение принято, – язвительно улыбнулся Элпенор. – Надеюсь, Дракон, ты умеешь плавать.

Его ноздрей достиг запах луковой отрыжки и немытых ног. Элпенор брезгливо поморщился. Зловоние исходило от полуголых паломников. Они стояли возле таверны, грубо хохоча над такими же грубыми шутками. «Что вы тут разорались? – мысленно выругал их Элпенор. – Отправляйтесь на гору, вопрошайте оракула и катитесь отсюда на все четыре стороны».