скачать книгу бесплатно
– Не знаю, сильнее ли у них чувства, – но за своего сына, спаси его Единый, я бы любому перегрызла горло! Но ты, Эанна, должен быть последовательным. Если уж рабы – такие же люди, как мы, то почему не отпустишь на волю своих?
– Я думал об этом, Танит. Это наивно. Во-первых, никто не включит их в систему распределения. Если не моими, то чьими-нибудь рабами они станут. Во-вторых… они все-таки не совсем такие, как мы. Слишком велика дистанция.
Подозвав жестом одну из северянок, Эанна заставил её сесть рядом и обнял за плечи. Ловкая, прекрасно сложённая, эта крепкая курносая девчонка не слишком проигрывала даже в обществе красавицы Аштор. Пушистые ресницы были в страхе опущены, но из-под них то и дело стреляла чистейшая голубизна.
– Вот, – сказал врач. – Смотрите, какое чудо! Она родилась там, где никто и не слышал о нашей стране. Зато каждый ребенок из её племени знает, что несколько раз в год прилетает громадный дракон и уносит самых здоровых парней и девушек. Она перепугана раз и навсегда. Я долго отучал её дрожать перед любым механизмом. Будь я проклят, – она удирала от водослива в отхожем месте! Если я её отпущу, она заблудится на Парковой горе. Раб не может покинуть пределы Meтpополии – но даже если я уговорю пилота «дракона» отвезти её домой, она не сумеет показать, куда надо лететь. А здесь ей совсем не плохо. Во всяком случае, как бы я ни напился, я не заставлю её драться на ножах с другой такой же девчонкой… и не буду ломать ей пальцы щипцами для орехов, как любят в Висячих Садах!
– Кто говорит о крайностях? – немного успокоившись, запыхтел Ицлан. – Пусть я не считаю раба человеком, но наслаждаться его муками я тоже не стану. Я даже животных никогда не мучил… Не думай, что я оправдываю покойника Нару. Но согласись, что раб должен знать свое место, иначе завтра он подымет руку на Избранного по меньшему поводу, а послезавтра – из-за плохого настроения…
– Ты прав, – грустно сказал Эанна. – Такая уж система. И эту рабыню надо казнить… надо, ничего не поделаешь. Но я бы установил какую-нибудь ответственность и, для Избранных… хотя бы за чрезмерную жестокость! Караем же мы отца или мать, искалечивших свое дитя. А рабы – наши дети.
Он убрал руку с плеча скорчившейся девушки, и она неслышно ускользнула.
– Но почему же это так? – заговорил Хассур, блистая впалыми глазами и назидательно подняв костлявый палец. – Почему «коротконосые», существуя на свете столько же, сколько Избранные, не создали своей культуры, городов, машин? Разве это не говорит о врождённой неполноценности «коротконосых»? О том, что сам Единый установил неравенство рас, а значит, и рабство?
Из-под башенного лба Эанны словно выстрелы сверкнули; он окончательно сорвался и налетел на Хассура:
– У тебя достаточно высокое посвящение – читай хроники! Мы сами, сами делаем их неполноценными. Держим весь мир в невежестве и нищете – пусть плодится дешёвая рабочая сила! Ни одна машина не может быть вывезена за пределы Островов Избранных – кроме вооружения постов! Ни один раб, побывавший здесь! Священная необходимость? Нет! Страх обзавестись соперниками, вот что это!
Вирайя понял, что Эанна потерял контроль над собой и теперь наговорит такого, что не годилось бы слушать людям низших посвящений – например, Аштор. А ей хоть бы что – глаза горят вниманием и любопытством…
– Читай хроники, говорю тебе! – бушевал врач. – Знаешь, как возникали города и царства на великих реках, на Внутреннем Море, в Восточном океане? Воинственные, наивные, смелые… Где они теперь, а? Потомки уцелевших до сих пор бредят божьим гневом. Слыхал про Сестру Смерти? А они её видели…
– Эанна, – предостерегающе шепнул Вирайя, погладив его плечо.
– Всё это логично, – увернулся Хассур, – но ты, кажется, сомневаешься в справедливости воли Единого? Согласно ли это с учением Ордена?
И наступила тишина, нарушаемая только плеском воды. Эанна, кажется, сам испугался своих резких слов, их неожиданно грозного звучания.
– Об этом ты поспоришь со священниками, – хрипло ответил врач, наливая себе объёмный кубок вина. И тут Аштор гениально разрядила напряжение, грациозно подобрав ноги и протянув руку в ожидании опоры. Вирайя вскочил пунцовый, со слезами на глазах и неистово бьющимся сердцем. Все высокие материи разом вынесло из сознания. Аштор балетным движением перемахнула канал, подала руку архитектору и таким взглядом обвела гостей, словно вполне отчетливо сказала: «Советую всем заняться тем же…».
Танит с сиреневыми волосами, поймав беззвучный сигнал, засмеялась и крикнула:
– Вот кто мудрее всех нас! Браво, Аштор, – мы просто болтуны! Эанна, нет ли среди твоих полноценных рабов… красивого молодого мулата?
– Поищем, – улыбнулся, принимая игру, хозяин дома. – Ты сама проверишь его полноценность!
Ицлан добродушно похохатывал; только Хассур мрачно блестел глазами, отрывая виноградинки от грозди на блюде и бросая их обратно.
…Он догнал Аштор в самой глубине аркады, где лишь две-три свечи роняли тусклый свет на расстеленную шкуру мамонта.
Гетера стояла перед зеркалом, сбросив безрукавку и разглядывая свои круглые молочно-белые груди. Заслышав шаги Вирайи, не обернулась, только сказала:
– Надо бы загореть… Я слишком много сплю днём.
И медленно расстегнула широкий ремень, шитый золотом и бисером.
Вирайя сел на шкуру, испытывая чувство неловкости: эта победа казалась ему непропорционально большой, не соответствовавшей его усилиям… усилиям, которых не было вовсе.
Высоко подымая точёные ноги, она высвободила их из упавших брюк. Затем прилегла рядом, не прижимаясь, давая себя осмотреть. Ногтями поиграла с нагрудным знаком Вирайи:
– О чем ты думаешь? Ты какой-то грустный.
– Ты могла бы мучить раба? – спросил он; от её ответа, как ни странно, что-то зависело в предстоящем любовном сближении. Аштор спокойно ответила:
– Не бойся, не могла бы. Я никого не могу мучить, даже если меня об этом просят.
– Просят?
– Да, есть и такие.
Она придвинулась ближе, подтянула колено к животу и обхватила его руками.
– Может быть, ты недоволен, что я увела тебя из зала?
– Что ты!..
– Не знаю. Есть мужчины, которые любят всё делать на виду у гостей.
– Они неполноценные, – сказал Вирайя, и оба рассмеялись, припомнив сегодняшние разговоры.
Странно, – ему не хотелось бурных ласк. Эта женщина, такая царственно-прекрасная, вдруг показалась Вирайе нуждающейся в жалости и защите. Он нежно привлек её голову к себе на грудь. Она охотно пристроилась, вздохнула. Сказала:
– Вот ты какой, бог…
Он поднял голову, почуяв чье-то присутствие.
Под аркой, на берегу канала стоял и молча, внимательно смотрел на них человек, обтянутый чёрной кожей, с золотым крылатым диском на груди, в зеркальном шлеме. В левой руке у него был красно-белый полосатый жезл, на поясе висели плоский динамик с микрофоном и пистолетная кобура. Вестник Внутреннего Круга в полном облачении, торжественно-окаменелый.
Аштор, вскрикнув, отползла в угол и стала натягивать на себя край шкуры – только глаза блестели, как у загнанной кошки. Вирайя встал на ватных ногах, выпрямился.
– Именем священного Диска! Вирайя, сын Йимы, адепт малого посвящения Внешнего Круга?
– Я.
– Слава Единому, жизнь дающему, вечному.
– Слава Никем не рождённому, – ответили губы Вирайи.
– Посвящённый, следуй за мной.
Гости лежали, уткнувшись лицом в ковер. Валялись надкушенные фрукты, перевернутая посуда. Архитектор, проходя, подумал, как забавно торчит кверху зад Эанны, обтянутый домашним халатом.
ГЛАВА III
Прекрасно умереть – позорно рабствовать.
Публилий Сир
Тяжёлый, хмурый затылок. Затылок-груша, воспалённый, розовый, словно опухоль. Затылок, выразительный, как лицо – глубокая поперечная складка напоминает неумолимо сжатый рот.
Затылок выплывал из темноты, как мёртвое багровое солнце. И опять рука Сати хватала бронзового дельфина, и каждый палец чувствовал его объём и выпуклость. И край массивной подставки, словно в пирог с твёрдой коркой, проваливался в лысину.
Не было больше страха. А может быть, его вовсе не было? Убив, она стала сама, как мёртвая. Собрала в сумку свои нехитрые пожитки, надела обувь покрепче, закуталась в покрывало и ушла. Ни о чем не думая, никого не замечая, добралась по дороге до столицы. На КП её окликнули «голубые». Наверное, она производила впечатление помешанной – смеялась им в ответ, махала рукой. Пропустили с прибаутками, один даже сделал вид, что собирается залезть под юбку. Она побежала, солдаты хохотали.
Села отдохнуть в подвале пустого портового склада – и поняла, что дальше идти не сможет. Затылок приближался с неумолимостью поршня, седой и розовый, рождая нестерпимую тошноту. Она била его, проламывала корку пирога… зная, что сейчас опять появится багровый огонёк, вырастет, налетит, и все повторится сначала.
Ее трясла и корчила долгожданная рвота, когда со ступеней уставился слепой луч. Сати ползком попыталась выбраться из круга света, как из ловушки, но луч преследовал ее, пока не загнал в затхлый мокрый угол. Пожилой широколицый офицер в голубой каске присел на корточки рядом с ней и стал сипло, добродушно уговаривать.
– Ну, хватит, хватит… Это я понимаю, конечно, – шутка ли, убить Избранного! Хватит, кому говорю, Сати!..
Она немигающими глазами уставилась в лукавое морщинистое лицо со струйками пота из-под каски.
– Зверёк, ну, право слово, кролик! – умилялся офицер, обращаясь к напарнику, тому, что держал фонарь. – Просто не верится, что такая вот могла… Давай-ка посмотрим спинку, единственно для очистки совести.
Тренированный напарник мигом откинул покрывало, расстегнул пряжку на плече Сати, оголил и вплотную осветил татуировку. Офицер развел руками, вставая:
– Все правильно, голубушка. Владелец – Нара, сын Бхимы; дата и личный номер. Сами пойдем, красавица, или помочь?
Сати послушно встала.
Замыкая шествие, молодой долговязый напарник шумно поражался, хлопая себя по бедрам. Форма на нем сидела нелепо. Офицер посмеивался:
– Первый случай за двадцать лет, так что сделай дырочку в нагруднике, да края обмечи, чтобы не растрепались…
– Награждать не за что, – ворчал юнец, – велика доблесть воробья поймать, совестно!
Ничто не тревожило оцепенелого сознания Сати. Безропотно влезла в закрытую голубую машину, пропахшую табаком и блевотиной. Её стиснули с двух сторон плечами. С переднего сидения, отделённого решеткой, обернулся водитель и еще один стражник: смотрели, как на невиданного зверя.
Человеческое присутствие избавило Сати от налетающего затылка – осознав это, она благодарно прижалась к шершавому, с холодной металлической нашивкой плечу стражника. Кто-то захихикал, другой сказал: «Больная, что ли»? Блаженно улыбаясь, любовалась она озаренной прожекторами жизнью порта. Что-то чуждое людям, подобное жизни грозовых туч, виделось ей и в растопыренных, как пауки, кранах на пирсе, и в величавом движении огней внутреннего рейда. Над скопищем мелких судов полыхала трескучая звезда дуговой сварки: два раба, стоя в дощатой люльке, латали корму сухогруза.
Яркий, весенний свет звезды поманил Сати, и она машинально потянула пальцы к стеклу. Молодой стражник, словно кот подвешенную бумажку, легко поймал её руку и скрутил кисть. Она забилась от боли, визжа и дёргая свободной рукой. Давешний розовый, седой поршень налетел и ударил, взорвался.
– Легче, всё-таки, мясник! – проворчал офицер, укладывая безжизненную голову Сати на спинку сидения. – Куда она от тебя денется?
– А, ладно, всё равно ей крышка, – беспечно ответил напарник, сжимая и разжимая кулак в перчатке.
…Она схватила бронзового дельфина и взмахнула им над желтой фарфоровой лысиной, но хозяин успел обернуться. Густо напудренное, ноздреватое, как гриб-трутовик, лицо Нары оскалилось мелкими гнилыми зубами и вдруг – укусило Сати выше локтя…
Рванувшись, она разлепила веки. Шприц был уже отнят, уколотое место протирал ваткой бритоголовый мужчина в стёганом жилете на голое тело. У него были медлительные слоновьи движения и глаза, словно подёрнутые паутиной.
Сати ещё не разбирала отдельных предметов в комнате: позолота, хрусталь и зеркала окутывали её блестящим туманом. Постепенно внимание сосредоточилось на человеке, сидевшем за столом напротив. Это был офицер Стражи Внешнего Круга, видимо, в очень высоких чинах, с раззолоченной грудью и бриллиантовым знаком посвящения на шейной цепи. Перед ним в свете настольной лампы лежало содержимое её сумки. Но офицер смотрел не на вещи и не на рабыню, а всё время вбок, на того, кто сидел в стороне от стола.
Человек, которого пожирал глазами высокопоставленный стражник, производил уютное и несколько забавное впечатление. Полный, русый, краснощекий бородач, он по-мальчишески обхватил ногами спинку стула и положил подбородок на сцеплённые пальцы рук. Увидев, что женщина пришла в себя, обрадованно поднял брови:
– О! Вот мы и очнулись! – пальцы его двигались в такт словам, постукивали по спинке стула. – Дайте-ка ей выпить для бодрости…
Офицер стражи почтительно усмехнулся. Бритоголовый подал на подносе стакан с мутно-коричневатой жидкостью.
– Не бойся, не отрава, выпей до дна!
Горьковатый, пахнущий весенними почками напиток оказался волшебным. Оцепенение, подавленность, остатки тошноты исчезли мгновенно; даже посиневшая рука как-то сразу сделалась гибкой и почти перестала болеть. Сати приободрилась. Если бы хотели убить, то убили бы сразу – по крайней мере, не старались бы привести в чувство. А может быть, хотят устроить публичную казнь? Но важный бородатый господин смотрит так участливо, весело. Какая у него странная, удивительная одежда! Черная рубашка, переливчатая, словно галочьи перья, с широким блестящим поясом; на цепи из квадратных звеньев – золотой крылатый диск. Похоже на облачение храмового священника и вместе с тем – на военную форму.
– Совсем девочка… Неужели у тебя был такой взрослый сын?
Сочувствует! Слёзы навернулись на глаза, впервые за два безумных дня. Забери меня отсюда, ну что тебе стоит, ведь ты сильнее всех этих страшных людей в голубой коже, я вижу, что сильнее!
Он встал и легонько взъерошил её огненно-рыжую голову. А когда заплаканное лицо робко поднялось к нему – сказал стражнику:
– Нет, какая чувствительность, генерал! Она мне определённо пригодится.
– Дело твоё, Священный, – ответил тот, кого назвали генералом.
– Что ты умеешь делать, Сати? Сиди, сиди…
– Шить рубашки, господин, вышивать, готовить пищу, печь пироги, – радостно заторопилась она, решив, что бородатый хочет взять её в дом.
– И это всё?
(Ему мало? Спаси меня Единый, – не возьмёт!)
– Я не знаю, господин… Вообще, я сильная, могу работать в саду, как мужчина. Обучена любви лучше, чем молоденькие!
Он презрительно фыркнул:
– Нет, Сати, меня интересует другое. Умеешь ли ты делать что-нибудь особенное… то, чего никто не может?
Она только всхлипнула – и опустила глаза.
– А это – твоя работа? – нетерпеливо спросил он, резким жестом поднося на ладони филигранную серебряную серёжку с круглым глазком бирюзы.
– Моя, господин. Мне давали монеты, я их расплавляла и делала. Для жены управляющего, для дочери старшего надсмотрщика. Браслетики тоже делала, и колечки сетчатые, как носят в городе.
– Браслетики, – передразнил, расплываясь в улыбке, бородач. – Ах, ты, птица рыжая! – И бросил сережку на стол, к другим вещам Сати. – Собирай свое гнездо, поехали.
– Священный доволен? – хмуро спросил генерал, вставая. У него были красивые седые волосы и смолисто-чёрные брови. На Сати он так ни разу и не посмотрел.
– Ага! – закивал бородач. – Это славно, что я к тебе зашёл, а? – Он ткнул пальцем генерала в живот. – Ну, не стоит на меня обижаться. Отправить ко мне – всё равно, что… В конце концов, формальности нетрудно соблюсти. Если вам так уж нужна жертва, мало ли рыжих! Устройте публичный спектакль и успокойтесь.
А Сати складывала свои вещи в сумку и недоумевала: почему пустая забава, умение плести побрякушки из серебряной нити показалась господину важнее всех прочих ее способностей?
…На следующий вечер стадион Висячих Садов был полон. Возле Стены Очищения сбилось не менее пятисот рабов – вся дворня убитого Нары: краснокожие, чёрные, жёлтые голые люди, облитые, как глазурью, обильным потом. Банщики, повара, садовники, горничные, механики бассейна, негры-носильщики, мальчишки-спинтрии. Все.
По обычаю, зрителям предоставлялась возможность убивать самостоятельно, как им было угодно. Одни стреляли или швыряли камни в толпу под Стеной, другие выволакивали отдельного раба или рабыню, гоняли по полю, тешились. Танит, жена инспектора распределителей, избрала старика – ночного сторожа и долго кромсала его маникюрными ножницами. Когда перебили всех рабов, радиорупоры объявили главный номер программы: стражники Внешнего Круга облили нефтью и подожгли посреди поля рыжеволосую женщину, убийцу своего хозяина.
ГЛАВА ІV
Жрецы были средоточием, душой всей общественной жизни, они установили непреложные законы для временной и вечной жизни народа.
