скачать книгу бесплатно
Глава 4. Адаптация
Хутор Терновая балка, 1777 год.
Прошло несколько дней. Герой наш потихоньку обживался на новом месте, начал общаться с людьми, завёл новые знакомства, приноравливался к местным обычаям и нравам. Уже на следующее утро, к нему прибежал друг по несчастью Семён Патеха, и тут же, как ни в чём не бывало, подступил к нему с горячим предложением немедленно отправиться с ним на выгон, где два каких-то их общих приятеля собирались махаться из-за какой-то девки.
Давайте немного задержимся на этом новом персонаже, потому как он был самым близким другом настоящего Демида Котова, чьё тело так неожиданно занял наш герой, и возможно, Семён ещё не раз проявит себя в нашей повести, поскольку был сердечно привязан к своему товарищу и уже не представлял никаких своих дел без его участия.
Это был молодой парень лет двадцати, с неутомимым нравом и доброй душой. Размерами он походил на средней величины медведя, при этом был он не толст, а именно что здоров. Сходство с повелителем леса ещё сильней усугублялось тем, что по отчеству он был Михайлович, и даже цвет волос имел какой-то красновато-бурый. Своими огромными лапищами он мог легко повалить молодого бычка, ухватив его за рога и сворачивая голову набок.
Одевался Патеха не броско, ярких цветов на себе не любил. Сейчас он был в бледно-синих шароварах и в просторной льняной рубахе. На ногах же, у него ничего не было вовсе, так что прибежал он только на своей собственной подошве, что опять же, придавало общему виду медвежье начало.
Демид, в сравнении с ним, выглядел настоящим щёголем. Он вышел к старому новому другу в начищенных сапогах, тоже в синих, но только ярко-синих, шароварах, и крахмально-белой, с цветными разговорами на воротнике рубахе, из какой-то тонкой, приятной к телу материи. К слову сказать, у нашего героя особо и не было выбора, такую одежду выдала ему заботливая мамочка, которая любила им любоваться и никогда не позволяла ходить в чём попало.
Не устояв перед мощным напором своего товарища, он неуверенно последовал за ним и уже по пути, почти на бегу, рассказал ему о полной потере памяти и о том, что он по сути видит его в первый раз. Семён же, на это лишь коротко хохотнул и даже не сбавил шаг, видимо, совсем не приняв всерьёз такую дикую небывальщину.
На выгоне, к всеобщему неудовольствию, всё быстро закончилось миром – виной тому был опять всё тот же Патеха. Когда они пришли на место, махаловка там уже началась, и оба соперника успели раскровянить друг другу носы. Но Семён тут же остановил петушиные бои, грозно заявив, что «негоже из-за бабы скубаться» и что «нихай сама выбирает». Видно было, что новый друг нашего героя привык чувствовать себя среди людей вполне уверенно, по-хозяйски, и бесцеремонно вмешивался во всё, что ему не нравилось, в чём опять же угадывалась медвежья ухватка.
Его совсем не смутило недовольство окружающих, которые собрались здесь ради зрелища. Один из зрителей было дёрнулся вмешаться, и со словами «да чё вы его слухаете» резво подскочил к нашей компании, на что Семён, уперев свою медвежью лапу ему в грудь, спокойно произнёс: «Измотаю как цуцыка».
Неизвестно, что больше подействовало, убедительные слова или грозный вид миротворца, но победила дружба. Оба ревнивца тут же согласились распить мировую, и потасовка плавно перешла в попойку. Кстати, Патеха был прав, впоследствии этой девицей успели воспользоваться и один, и другой, а окончательно остановилась она уже на каком-то там надцатом казаке, но это уже в строку не идёт и к нашему повествованию не относится.
Во время случившейся пьянки Дмитрий, изрядно захмелев, начал со всеми знакомиться, чем немало удивил молодых казаков, которые знали его с детства. Тогда он начал путанно объяснять, что потерял память, поминутно соскакивая с казачьей речи на современную и обратно, чем уже совершенно привлёк всеобщее внимание. Патеха, выслушав его, наконец-то вник в ситуацию и понял, что дело тут серьёзное. Однако же это его ни капли не смутило, а даже наоборот, сильней распотешило. Он со всей своей природной горячностью и добродушием принялся тискать и обнимать своего друга, приговаривая: «Братка мой заново на свет народился!», «Гуляем, у братки маво сёдня именины!»
Хотя, возможно, повёл себя Семён очень даже умно, ему совсем не выгодно было сгущать тучи, ведь если разобраться, то в этой ситуации был виноват именно он сам, ведь это он накормил себя и своего товарища дурманом. Но тут всё же, наверное, было обычное добродушие, это просто сам автор из-за своей мнительности умудрился увидеть хитрость и расчёт даже в таком простом и открытом человеке, как Семён Потеха, впрочем, оставим это на суд читателя.
Хутор был маленький, и люди жили в нём как одна большая, пусть и не всегда очень дружная, но семья, поэтому новость о Демидовом беспамятстве вмиг разлетелась по всей округе.
Потом, ещё в продолжение нескольких дней, к нему постоянно подходили казаки и казачки с неизменным вопросом: «А меня ты помнишь?» Причём, по всей видимости, далеко не все это делали из чисто праздного любопытства, потому как, получая на свой вопрос такой же неизменный ответ «Нет», некоторые казаки хмурились и начинали что-то бурчать про какие-то долговые обязательства, а молодые казачки иногда заметно обижались, одна даже убежала в слезах.
Впрочем, всё это не имело никаких серьёзных последствий, несмотря на всю суровость эпохи, сочувствовали православные Демидовой беде. Патеха же, от всего происходящего получал истинное удовольствие и даже немного гордился тем, что у него такой особенный дружбан, или «братка», как он любил его называть. Что ни говори, а пусть всего несколько дней, но зато весь хутор гутарил о наших приятелях.
Общаясь с местными, Демид Котов, или просто Кот, как оказывается уже давно прозвали его казаки, не столько из-за фамилии, сколько оттого, что одна бабка сказала когда-то про него при всех «блудлив как кот», постепенно начал понимать, как тут всё устроено.
Например, разрешилась загадка такой разной жизни казаков. Выяснилось, что на том берегу, где очутился наш герой, для удобства назовём его сразу «правый», жили потомки тех казаков, которые именно основали этот хутор. Как-то раз, возвращаясь с очередного набега на ордынцев, и имея на руках богатую добычу, они решили тут осесть, приглянулись им здешние места.
Общий хабар далёких предков заключался не только в драгметаллах, тканях, лошадях и прочих ценностях, но и в красивых молодых полонянках, на которых казаки сразу же переженились и уже были просто вынуждены наскоро построить тут маленькие хатки, чтобы начать ростить детей. Кстати, Игнат Лютый был как раз из первого поколения родившихся здесь, чем он очень гордился.
Основатели хутора были выходцами из донских казаков ещё старой закалки, они не признавали земледелия и жили только грабежом, считая ведение домашнего хозяйства уроном казачьей чести. В свободное от «работы» время, а его было много, они занимались только усовершенствованием своего воинского искусства, то есть сабельным боем, джигитовкой, стрельбой из всего возможного оружия того времени и прочим казачьим премудростям, ну или просто кутили. Такому способу бытия они учили и своих детей, а те, в свою очередь, своих. Их жизнь напоминала жизнь скандинавских викингов, только вместо морей тут была бескрайняя степь.
Впрочем, тут нет ничего удивительного – первые казаки пошли с Запорожья, а главный город тех земель, Киев, по одной из версий, основала шайка викингов. Ярлом этой шайки был человек по имени Кий, и потом, когда спрашивали «чей град?», отвечали «Киев», так и повелось. Наверняка Запорожскую сечь образовали потомки этих самых северных варваров, учитывая их любовь к свободе и боевую удаль.
Многое передалось южанам из далёкой Скандинавии, взять даже манеру выбривать виски и затылок, что было в основном присуще именно казакам, как запорожским, так и донским, в остальной же России такой моды не было, простые люди ходили косматыми, или носили волосы «в кружок».
Со временем, селенье разрасталось, и к нему прибивались всё новые и новые «горячие головы». Но потом, кроме отчаянных бандитов, стали появляться и беглые крестьяне, которым было уже невмоготу жить под гнётом помещиков, и они шли в казаки, иногда даже целыми семьями. Однако, вновь прибывшие не хотели расставаться с привычным укладом жизни, несмотря на новый статус и казачьи традиции. Поэтому, наряду с воинской обязанностью, заключавшейся в постоянных тренировках, защите поселения от набегов, а также, уже по желанию, походами за добычей, они упорно возделывали землю, при этом искренне удивляясь, как это можно не пользоваться таким благодатным чернозёмом, в который, как они говорили, палку воткни, и она зазеленеет.
Поначалу, коренные жители были мягко говоря недовольны таким поруганием казачьих традиций, но потом быстро смекнули, что тут есть немало выгоды, теперь не нужно было постоянно ездить на торг за провизией и прочими нужными в быту товарами за тридевять земель, а можно было все это купить или обменять у своих более мирных собратьев по оружию. Сошлись на том, что выходцы из крестьян селились на другом берегу, для общего морального благополучия. Таким образом, на левом берегу реки находилась хозяйственная часть поселения, на правом – военная.
Оказавшись в новом теле и новом мире, Дмитрий, конечно же, в первую очередь задумался о том, как тут можно использовать свои знания из будущего, но ничего дельного на ум так и не пришло.
Это только в современной литературе, человек, оказавшийся в далёком прошлом, уже через несколько глав добивается невероятных успехов, создавая новое для этой эпохи оружие и проявляя незаурядные организаторские способности. Такой сюжет стал очень модным, появился даже термин «попаданец», кстати сказать, отвратительное слово, которое, к сожалению, очень прижилось, и даже на многих книжных сайтах появились разделы с таким названием.
В реальности же, что может сделать обычный человек из нашего времени, который привык жить на всём готовом, оказавшись в казачьем хуторе восемнадцатого века? Создать автомат Калашникова? Так на это, как сказали бы местные, у Демида «хисту не хватит», то есть умения. Да если бы даже наш герой был оружейным инженером и ему хватило бы хисту, так откуда тут взять нужные материалы и инструменты? А знания менеджмента, которыми обладал Дмитрий, тут и вовсе были ни к чему, казаки точно не поймут. Так что после долгих раздумий, наш герой решил не «лезть в чужой монастырь со своим уставом», а просто наслаждаться происходящим, как увлекательным аттракционом.
В тот день, Демид поздно проснулся после очередной пьянки и дал себе зарок завязывать с зелёным змием. Первые дни это было ещё позволительно, алкоголь был хорошим смазочным средством для более плавного и непринуждённого вхождения в новую реальность, но всему есть границы. Причём дело было даже не в здоровье, благо молодое тело легко переносило этот многодневный марафон, и пили казаки не палёную водку из супермаркета, а стопроцентно натуральный самогон, или не менее качественное вино, поэтому поутру у Демида даже голова не болела. Просто пьяный угар уже стал надоедать, ситуация становилась похожей на тот старый анекдот, когда курортный отдыхающий после недельной пьянки в номере отеля вышел на балкон и удивлённо воскликнул: «Да ладно! Тут ещё и море есть!»
Поправив не очень пошатнувшееся здоровье изрядной порцией узвара, прекраснейшего напитка из сухофруктов, который у казаков считался хорошим средством очищения организма, наш герой вышел во двор и сладко потянулся.
На улице было пасмурно, но без дождя, лёгкий прохладный ветерок приятно обдувал лицо, окончательно пробуждая от сна и похмелья. Надо сказать, что такую погоду Дмитрий любил больше всего, солнце не слепит глаза, можно не щуриться и открыто смотреть на мир, всё окружающее приобретает какой-то мистический оттенок, и сами люди выглядят красивей и интересней. Наш «блудливый кот» даже свидания с новыми девушками старался назначать в пасмурные дни, считая такое время самым благоприятным для произведения должного впечатления на дам. Под угрюмым, но заботливым покровом из сбитых в стаю мрачных туч, сам воздух, не иссушенный лучами ультрафиолета, вдруг наполняется какой-то освежающей силой, почти осязаемой, так что некоторые особенно чувствительные люди иногда говорят: «Вот воздух, хоть пей». В такую погоду Дмитрию всегда хотелось действовать, потому как чувствовал он себя на порядок сильней и умней, вот и сейчас он сразу задумался, чем бы этаким себя занять. Однако реальность сама решила всё за него, причём наилучшим образом.
Невдалеке, послышался частый металлический звон, в котором легко угадывался сабельный бой. Демид встрепенулся и быстро посмотрел в ту сторону.
–Да не ссы, то наши ботаются, – раздался голос Игната, который, оказывается, сидел неподалёку на своём любимом бревне и наблюдал за сыном, покуривая трубку. – Сходи хоть разомнись, хорош балдеть, как саблю-то держать не забыл? – с нажимом продолжил он.
–Щас вспомню! – весело ответил Демид, уже направляясь к дому за «рабочим инструментом».
–Со стены не трожь, там за печкой возьми, – услышал он вдогонку строгий голос отца.
За печкой оказалась невзрачная сабелька с простой деревянной ручкой и туповатым лезвием, даже ножен к ней не прилагалось. «Пойдёт для тренировки», – пробурчал он уже на ходу, торопясь поскорей на мелодичный звон железа, такой приятный казацкому уху.
На том же выгоне, где недавно Потеха усмирял пыл влюблённых сердец, Демид увидел круг молодых казаков, в центре которого азартно рубились два молодца. Почти всех тут он уже знал, а с некоторыми пьянствовал этой ночью, после вчерашнего, лица у них были помятые, но при этом какие-то светящиеся, сказывалась зажигательная магия близкого сабельного боя.
Найдя глазами Семёна, что было нетрудно из-за его габаритов, Демид подошёл к нему и встал рядом. Тот коротко поздоровался, не отрываясь от зрелища, и наш герой тоже последовал его примеру. С живейшим интересом начал он наблюдать спарринг на саблях.
Два молодых парня, раздетые по пояс, отчаянно рубились друг с другом под разномастные возгласы казаков:
–Дюжей, хлопцы!
–Не бзди, Митька! Пыром его, как вошь на гребешке!
–Давай с протягом, чтоб аж чуб дыбом встал!
–Пусти кровшу, а то скушна, как в церкви!
–Ничё, щас пампушек поснедаем!
– Эй, Грицько, шевелись живей! Аль твоя сабля чижалей, чем тёща на свадьбе?
Удары наносились с такой силой и скоростью, а выкрики были настолько кровожадными, что казалось, дело вот-вот дойдёт до смертоубийства. Наш герой даже немного оробел, вдруг осознав, что совсем не имеет опыта в фехтовании, и как бы любимой матушке и вправду не пришлось печь злосчастные поминальные пампушки. А ну как такой вот удалец, не рассчитав удар, снесёт ему башку? Э-э нет, сегодня, пожалуй, только посмотрю, малодушно подумал он.
Однако, немного постояв и присмотревшись, Демид понял, что удары были сильны только в замахе, на самом же деле казаки сдерживали руку, и бить с протягом никто не собирался, поэтому когда один из бойцов допустил ошибку и пропустил удар, то сабля противника не рассекла его надвое, а замерла в нескольких сантиметрах от тела. Ещё он понял, что недобрые отвлекающие выкрики тоже были частью тренировки, ведь в реальном бою тоже будет вокруг происходить много чего недоброго, и никто не станет для тебя создавать тишину, чтоб ты мог лучше сосредоточиться.
Тем временем, поединок закончился, и в центр круга вышел новый персонаж, молодой казак по прозвищу Валет, один из недавних знакомых нашего героя, тоже видный и лихой, но только совсем другой породы. Был он пришлый, из новых, беглый каторжник, что красноречиво доказывали татуировки на теле, выгодно выделявшие его на общем фоне местного населения. До появления Вальта на хуторе такой диковины ещё не видывали. Конечно, это были не те татухи, которые можно увидеть на современных зеках, ни тебе погон на плечах, ни звёзд, ни даже перстов на пальцах, однако что-то общее всё же просматривалось: на плече был выбит крест, на боку какая-то молитва, на груди какие-то святые, как Ленин и Сталин у блатных в советские времена. Нарушал общую картину дракон, неизвестно зачем поселившийся у него на спине. Видно было, что, несмотря на свой молодой возраст, Валет успел много чего повидать, много в чём поучаствовать и побывать в таких местах, в каких местным бывать не доводилось. Прозвище он своё получил за то, что всегда имел при себе замусоленную колоду карт, великую редкость в этих краях. Само слово «Валет» казаки впервые услышали от него, когда он обучал некоторых из них игре, правда, ему больше бы хотелось, чтоб его называли Туз, и он всячески пытался к этому подвести, но общество посчитало, что для него это будет «дюже жирно».
Немного постояв и посмотрев вокруг, Валет вдруг остановил свой взгляд на своём приятеле и весело крикнул:
– Котяра! Ты чё там жмёшься? Выходи не бойся! Уходи не плачь!
В первый миг «Котяру» прошиб холодный пот, но это был уже не страх смерти, ясно, что убивать его тут не станут, стыдно было опозориться перед всеми, не оправдать то уважение, которое оказывали ему его новые друзья. Мысленно перекрестившись и укрепившись духом, Демид вышел в круг уже почти спокойный, однако же перед самым боем не выдержал и малодушно подстраховался, тихо проговорив:
– Ты сильно не груби, я ещё не оклемался, не помню, как и саблю держать.
– Да ладно, не прибедняйся, – так же тихо ответил Валет, нанося первый удар.
Надо отдать ему должное, бил он не очень сильно и не очень быстро, но всё равно наш герой не смог достойно отразить нападение. Принял он удар на саблю уж как-то очень далеко от гарды, к тому же рукоятка опасно скользила во вспотевшей ладони, поэтому просто чудом он удержал оружие в руке, но всё-таки ощутимо получил по лбу обратной стороной своего же клинка, отчего по лицу тут же потекла кровь. Толпа неодобрительно загудела:
– Дёма, Дёма… Ты чё, как красна девица на выданье? – насмешливо крикнул кто-то.
– Не спи, замёрзнешь! Аль горилку вчерашнюю не переварил? – поддержал другой голос.
– Кто там кровши хотел? На! Валет, ты ему ещё и зубы почисть заодно! – раздался хохот.
После небольшой паузы, дав противнику прийти в себя, Валет негромко проговорил:
– Ты чё как приведёный? Не бзди, здесь все свои.
Тут же, он снова перешёл в атаку и нанёс целую серию ударов, постепенно ускоряя темп. По мере ускорения, Демид всё меньше успевал думать и анализировать и всё больше поддавался общему ритму движений, доверяя рефлексам и памяти своего тела, которое отлично знало, что нужно делать. Пробыв с минуту в глухой обороне, он наконец почувствовал в себе уверенность и даже больше, ощутил радость битвы. Постепенно его движения стали более скупыми и точными, он начал с лёгкостью отбивать все удары, которые, уже не церемонясь, обрушивал на него противник, и, войдя во вкус, начал сам атаковать.
– Во, Котяра разошёлся! Гляди, как шерсть дыбом встала! – восторженно заорал Семён.
– Эй, Дёмка! Вдарь ему, чтоб с него карты посыпались! – веселился другой казак.
Чем глубже наш герой погружался в боевой транс, тем сильней менялся звук самого боя, звон железа стал тоньше, чище и чаще, а иногда и вовсе превращался в шелест, потому как умелый фехтовальщик перестал бить по клинку противника, а скользящими движениями лишь менял траекторию ударов и не останавливаясь, переходил в контратаку. Такая техника боя была возможна благодаря полному слиянию со своим оружием, как будто не сталью, а рукой, он касался сабли противника, плавно уводя её в сторону. Тело само знало когда нужно присесть, когда подпрыгнуть, а приходилось и прыгать, пару раз уже Валет делал выпады по ногам и там было не до «скольжения», в общем наш герой так уверенно себя почувствовал, что у него появилось ощущение абсолютной безопасности поединка и собственной неуязвимости. Казалось не существует никакого способа, чтобы кто-то смог достать его клинком.
– Пырни его! Пырни! – снова раздалось в толпе.
– Нихай тоже кровью умоется!
Валет рубился по простому, он не владел такими изысками фехтования как Демид, и старался компенсировать это скоростью и натиском, осыпая противника сериями ударов сверху, снизу, сбоку, по ногам, делая выпады в грудь, пытаясь пырнуть, как уже не раз советовали из толпы. Неопытному человеку со стороны могло бы даже показаться что Валет побеждает, настолько яростны были его атаки, однако всем окружающим уже было ясно чем закончится поединок. Когда каторжанин сделал очередной выпад, Демид каким-то змеиным движением сабли проскользил вдоль его клинка и упёрся остриём ему под ребра, чуть было его не поранив, благо сабля была тупая.
– Я ж говорил пырять надо! – не унимался тот же голос.
– Да найди ты себе уже бабу, родной! Её и будешь пырять! – задорно ответил ему кто-то.
Толпа взорвалась хохотом, а когда все утихло, послышались уважительные замечания:
– А знатно Котяра бьётся.
– Лютого наука.
– Мастерство не пропьёшь.
– И дурманом не прожрёшь!
Как зачарованный, стоял Демид, обливаясь потом и глупо улыбаясь. Как пение райских птиц, слушал он грубые комплименты казаков.
«Так вот почему Валет в начале сказал ”не прибедняйся“», – пришла в голову запоздалая мысль.
Пожалуй, такого восторга он ещё никогда не испытывал, даже когда нашёл ту счастливую печатку, давшую ему путёвку в этот мир, а ведь он здесь только с неделю, то ли ещё будет…
С этого дня, наш герой стал регулярно практиковать сабельный бой, но только уже не на кругу со сверстниками, как оказалось среди молодёжи ему равных нет, а дома, с батей, чему тот был душевно рад. В искусстве фехтования Лютый вообще на всем хуторе был номер один, а Демид, как его наследник, соответственно держал лидерство в премьер-лиге, хотя и среди матёрых казаков мало кто мог бы соперничать с ним, разве что Чига, о его мастерстве Игнат высказывался очень уважительно.
– Этому делу, – рассказывал он, указывая взглядом на саблю, – Меня отец научил, рубка у нас по наследству передаётся, а род наш ведётся ещё со времен Батыя, слыхал о таком?
– Слыхал, – ответил Демид, внутренне усмехнувшись и подумав: «Да ещё побольше тебя слыхал, сколько книг было прочитано об этом знаменитом завоевателе и о его ещё более знаменитом дедушке».
К слову сказать, Лютый был человек грамотный и тоже очень любил читать, это было ещё одна его особенность, выделявшая его на фоне местного контингента. У него даже имелись целых три книги, которые он по многу раз перечитывал. Это был какой-то совсем древний, истрепавшийся богослов, по которому его учил грамоте ещё его отец, и два уже почти новых образца современной и наверное модной на тот момент художественной литературы: «Метаморфозы» Паблия Овидия 1769 года издания и «Простодушный» Вольтера 1775 года, разумеется всё в русском переводе, если бы Лютый умел бы читать ещё и на иностранных языках, то это пожалуй было бы уже слишком, или как сказали бы местные «уж дюже».
Благо на дворе была эпоха просвещения, и в стране уже появилось много издательств, которые переводили на русский язык самые известные произведения зарубежных авторов, правда большинство книг все ещё печаталось за границей.
«Эх, – думал наш герой, – ещё совсем немного не дожил Игнат до расцвета русской литературы. Уже лет через пятьдесят, будут вовсю греметь Пушкин и Гоголь – два близких друга, два великих гения, заложивших основательный фундамент для будущих писателей и поэтов. Эти два товарища не только дали мощный толчок для грядущих поколений, но и до сих пор остались непревзойденными, про таких как они говорят “поцелованные богом“».
Не даром в самом центре Петербурга стоит памятник Николаю Васильевичу, если представить всех великих русских писателей как звёзды на небе, то Гоголь это будет полная Луна, которая никогда не угаснет. Многие известные классики, например такие как Булгаков и Толстой, признавали что именно этот великий мастер вдохновлял их на литературные подвиги. Да и сам автор этих строк, как уже наверное догадался читатель, тоже считает себя учеником Николая Васильевича. В общем, если бы Игнат Котов имел возможность прочесть «Тараса Бульбу», а тем более «Мертвые души», то уже навсегда позабыл бы про какого-то там Вольтера и Овидия.
– Так вот предок наш, – продолжил Лютый, даже не догадываясь какие масштабные мысли сейчас в голове у его сына, – Был в то время летописцем, то была редкость великая, если даже щас, спустя почти пять веков, на всем хуторе читать умеем только ты, да я, да мы с тобой! Когда пришёл на Русь хан Батый, то наш пращур, имя его не сохранилось, сначала повоевал против него, а потом и сам попал в его войска. Татары так делали, отбирали рекрутов в завоеванных странах и отправляли их сражаться против других народов…
– Да знаю, знаю, – перебил его Демид, – Что там про предка?
Игнат недоверчиво на него покосился, но ничего не спросил и продолжил дальше:
– Пришлось ему побывать и повоевать в разных местах, и в Азии и на Кавказе и даже в Европе, вот где-то там, у кого-то он и перенял искусство боя на саблях, которое до сих пор у нас в роду передаётся. И с этого самого предка все казаки нашей линии обучаются грамоте. А что в нашем роду было до него, то неведомо. Хотя все мы от Бога свой род ведём, – немного помолчав, добавил он.
Помимо ежедневных занятий по фехтованию, отец показал Демиду ещё одну практику, которая позволяла отработать удары клинка до совершенства.
Поглубже в землю, втыкался деревянный прут, а на торчащий конец вешалась шапка, так вот нужно было так этот прут перерубить, чтобы шапка не отлетала в сторону и вообще не упала на землю, а просто опустилась на уровень ниже, на тот обрубок что остался после удара, и сам кусок прута должен был упасть вертикально вниз, желательно воткнувшись в землю. Для этого удар должен был быть неимоверной силы и скорости, наносился он снизу вверх, под углом. Впрочем эта практика уже не была семейной привилегией, так учились все казаки.
Попутно, молодой казак перенял у отца ещё одно полезное умение – метание ножа. Причём самым сложным манером, безоборотным, это когда нож в полёте не вращается, норовя попасть в цель рукояткой или вообще плашмя, а летит ровно, как стрела. Для этого бросок осуществлялся со специального захвата и в него вкладывался такой импульс силы, что нож втыкался в дерево сантиметров на пять, а в мясо вообще на всю длину.
Кроме тренировок, Демид нашёл для себя ещё одно увлекательное занятие – охоту. Правда к ней привели опять все те же тренировки, потому как охота велась из лука. Началось все с того что он заметил в хате лук, и разумеется захотел из него пострелять.
Надо сказать, что Дмитрий в детстве очень любил это нехитрое оружие, сам мастерил и луки и стрелы, конечно убойная сила этих изделий была мизерная, поэтому он всегда мечтал хоть раз пострелять из настоящего боевого оружия.
Лук был на хуторе далеко не в каждой хате, а если и был, то в основном у казаков на правом берегу, потому как заполучить его можно было только в качестве трофея. Лишь кочевники до сих пор относились к этому оружию всерьёз и знали толк в его изготовлении, казаки же уже перешли на огнестрельное, и лук использовали больше для охоты, да и вообще… Он стал чем-то вроде ружья для мужчины 21-го века – не очень-то сильно и нужно, но пусть будет, для души.
Однако, так просто взять его у отца сразу не получилось, как оказалось, у Лютого лук был не из простых, и стоил немалых денег. Далеко не каждый ногаец мог себе такой позволить, поэтому это был очень ценный трофей.
Такой лук называется составной, его древко представляет из себя не просто согнутую палку, а сложную конструкцию, состоящую из разных пород дерева склеенных между собой, и это очень существенно повышало дальность и точность стрельбы. Изготовление такого лука занимало несколько лет, из-за необходимости подолгу замачивать, а потом также подолгу высушивать древесину, для придания ей нужной формы и прочности. Поэтому на первых парах Игнат наотрез запретил трогать это дорогостоящее произведение искусства, но желание сына было настолько нестерпимым, и в глазах его было столько мольбы, одновременно с восторгом и надеждой, что отец смягчился и дал добро.
Сначала, Демид поупражнялся в стрельбе по деревьям, когда же научился попадать не только в ствол, причём с довольно приличного расстояния, но и по задуманным веткам, то ему конечно же захотелось пострелять по движущейся мишени. Первое попадание в летящую утку доставило столько удовольствия, что герой наш уже не мог остановиться и охота стала обязательным пунктом в распорядке дня. К тому же, это было как раз то что называется «приятное с полезным», теперь каждый день приносил он домой то зайца, то утку, то фазана, а когда достаточно поднаторел во владении своим элитным оружием, и мог за короткое время делать целую серию точных выстрелов, отточенным движением быстро вынимая стрелы из колчана за спиной, то нарвавшись на стаю, мог набить за раз целые вязанки дичи. Теперь мяса дома стало «не в поед», а излишки с удовольствием покупали местные казаки, особенно с левого берега, и в кармане появилась какая никакая деньга, плохо ли?
Плохо было с джигитовкой. Точнее с самой джигитовкой все было хорошо, как и следовало ожидать, тело само быстро все вспомнило и в первый же день, уже к вечеру, он довольно уверенно держался в седле, но сама лошадь была настолько невзрачной и квёлой, если даже не сказать хуже, дохлой, что ездить на ней было не только не солидно, но даже стыдно. При этом у Лютого был прекрасный конь, ногайской породы, пусть не из самых дорогих, но очень даже приличный. Демида возмутила эта вопиющая несправедливость и он потребовал от папеньки объяснений.
Оказывается, ещё недавно у него была лошадь не хуже, и тоже ногайской породы. Лютый пригнал отличную пару из последнего набега, себе он оставил коня, а сыну отдал кобылу, и вроде бы как у этой парочки была даже между собой любовь. Игнат рассказывал что погнал за собой одного только коня, а его спутница сама увязалась за ними, не желая расставаться с возлюбленным. И все было бы хорошо, если бы сынок, очень нехороший человек, не влетел по пьяни на ней со всего скаку в овраг и не свернул ей шею, при этом сам, к большому неудовольствию родителя, посмел остаться живым. Праведный гнев отца был настолько велик, что он на эмоциях купил на торге самую поганую и дешёвую лошаденку, и сказал что теперь «ты вражина на ней будешь страмиться, пока сам не добудешь себе путного коня». Позиция Лютого была настолько непримиримой, а вина Демида настолько тяжкой, что наш герой оставил всякие попытки уговорить батяню, и начал уже подсчитывать сколько нужно ему настрелять уток и зайцев, чтобы на вырученные деньги решить эту проблему. Выходило что немало.
Калькуляция получалась вот такая: мало-мальски приличный конь, ногайской или донской породы начинался от десяти рублей, пусть читателя не смущает такая маленькая сумма, но червонец в то время, это между прочим увесистый кругляш из чистого золота. Не каждый крестьянин за всю жизнь мог подержать такую монету в руках, это вам не то что современный аналог из обычного железа.
Лошадь на которой ездил наш счетовод можно было продать максимум за пять рублей, что между прочим тоже золотая монета, только размером вдвое меньше. Утка стоила в среднем пять копеек, заяц десять. Выходило, что для того чтобы пересесть на более приличный транспорт, нужно было сначала подстрелить, а потом ещё и продать примерно 50 зайцев, или 100 уток, да ещё и удачно сдыхать свою лошадёнку.
Местные жители были далеко не крестьяне и золотыми монетами тут никого не удивишь, но всё равно особенно много денег у них не водилось, всё таки не Петербург. Поэтому в основном народ был прижимистый и многие яростно торговались за каждую копейку при любой торговой сделке, будь то хоть продажа коня, хоть курицы.
