Черный список Петроградки: Оставшиеся. Книга 2

Дмитрий Подлужный

Черный список Петроградки: Оставшиеся. Книга 2

Глава 1. Петля

Это пространство не подчиняется геометрии. Оно не находится в городе, но и не отделено от него. Его нельзя найти на карте, но можно – обнаружить. Случайно. Через случайный поворот, незнакомый двор, щель между двумя кирпичными стенами. Всё начинается с ощущения: ты зашёл туда, куда не надо. Но вернуться уже невозможно.

Это петля.

Не лабиринт. Не портал. А застывшая, многослойная предверная зона. Пространство перед седьмым зеркалом. Промежуточное, вязкое, как гудрон, где время топчется на месте, а человек – внутри него. Тут нельзя уйти. Но и нельзя приблизиться к центру. К зеркалу.

Ты просто… остаёшься. И проживаешь одно и то же снова.

Петля живёт отголосками. Каждый, кто попал сюда, оказывается в своём «углу» – фрагменте собственной памяти, навсегда зацикленной на том, чего он не сделал. Каждый угол – маленькая реальность, как остров в тумане. Связанная с другими, но в то же время изолированная.

Угол Стаса Васильева

Полуразрушенный двор между домами с облупленной штукатуркой. Железная дверь подъезда, где замок всегда заклинивает. Запах старого мусоропровода. Время замерло где-то в начале двухтысячных: ржавый «Жигуль», плакат с надписью «Участковый – друг народа». Лампа на столбе мигает, как сердце, которому лень биться.

Стас Васильев, бывший участковый, каждый раз просыпается в сторожке на первом этаже. На стене – табель. 06:00. На рации – вызов: «Жалоба на шум. Квартира 17». Он идёт по ступеням, сжимая старый фонарик. Стучит. За дверью – тихий женский плач. Он знает, кто там. Молодая женщина, которую он тогда не спас. Он не вмешался. Побоялся. Просто развернулся и ушёл.

Теперь – не может.

Каждое утро – один и тот же маршрут. Один и тот же выбор. Та же вина. Он может дойти до двери, но не открыть её. Каждый раз уходит. Каждый раз возвращается.

Угол Библиотекаря

Каменная лестница, как в старых домах-колодцах на Васильевском. Стены сыреют. Свет проникает через разбитый витраж, окрашивая пыль в зелёное и алое. Полки тянутся вверх, как корни древнего дерева, из каждой торчат карточки. Без переплётов. Без обложек. Только имена. Словно библиотека памяти без входа и выхода.

Андрей Снежнов, бывший архивист и библиотекарь, – теперь хранитель забытых судеб. Каждую ночь он находит новую карточку. Свежую, ещё пахнущую чернилами. Он читает имя. Заносит в каталог. Потому что если не запишет – оно исчезнет. Полностью. Без следа.

Он попал в петлю, когда увидел в зеркале самого себя – забывшего. Без книг. Без памяти. Он испугался. И отошёл. С тех пор он здесь – запоминает тех, кто исчез. Чтобы хоть кто-то помнил.

Угол арт-директора Невзорова

Зал без окон. Галерея без посетителей. Пыль стелется ковром. Картины на стенах – не те, что он вешал. Они появляются сами. На каждом полотне – он сам. В разных ролях. И всегда – в искажённом свете. Угрюмый, алчный, пустой. Или – слишком живой, как в кошмаре, где твоя лучшая версия тебя пугает больше, чем худшая.

Невзоров думал, что нашёл объект искусства. Хотел организовать экспозицию. Седьмое зеркало казалось ему философской метафорой. Он подошёл. И увидел там не концепт. А себя. Без маски. Он отшатнулся. И теперь – живёт в зале, где каждый день появляется новый автопортрет. Он пытается их уничтожить. Закрасить. Переписать.

Они возвращаются.

Теперь он не куратор. А экспонат.

Промежуток

Между их углами – коридоры, просветы, мостики. Но никто не встречает друг друга. Не напрямую. Только ощущение: кто-то прошёл за стеной. Кто-то плачет за трубами. Кто-то смотрит из окна, в котором не должно быть света.

Седьмое зеркало стоит где-то ближе, чем кажется. Иногда слышен хруст стекла, словно по нему кто-то прошёл. Иногда видишь отблеск – в луже, в оконной раме, в стекле очков. Но приблизиться невозможно. Стоит сделать шаг – и ты возвращаешься в свой угол. На круг.

Так и живут те, кто не решился.

Не в аду. Но и не в мире.

В промежутке. В отражении нерешимости.

В петле.

Глава 2. Оставленные

(Из личной хроники Андрея Снежнова, Хранителя памяти)

«Седьмое зеркало – это не капкан. Это выбор.

Те, кто не подошёл, сделали его.

Но отказ от ответа – тоже форма приговора.»

Я пишу это не потому, что верю, что кто-то прочтёт. И не потому, что надеюсь выбраться.

Я пишу потому, что должен.

Это моя работа. Моя последняя, не делегированная, не забытая обязанность – вспоминать тех, кого забыли. В этом месте, где всё повторяется, я должен удерживать хотя бы одно направление – назад. К памяти. К человеку, который ещё был.

Здесь, в Петле, нет времени – только моменты. Но они рвутся, как старые страницы. Лопаются от напряжения, оттого что никто их не переписывает. Каждое утро – не новое. А та же точка. Как библиотечная карточка, которую никогда не обновляют, но и не выкидывают.

Я живу среди стеллажей, которые не имеют конца. Их материал – не дерево и не сталь. Они из грубой памяти. Потёртые, будто ими пользовались тысячи рук. Между полок – тени, шорохи. Иногда кажется, что они дышат.

На полках – не книги. Только карточки.

Имя. Место. Последний выбор.

И – гриф: ОСТАВЛЕННЫЙ.

Я не всегда знал, что это значит.

Но теперь понимаю: оставленный – это не тот, кого забыли.

Это тот, кто сам не решился вспомнить себя до конца.

Петля держит таких. Притягивает их, как шкатулка с тайником. Снаружи – всё выглядит спокойно: кусочек улицы, лоджия, стена, мокрый дворик. Но внутри каждого – невыносимое: момент, когда надо было сказать правду. Сделать шаг. Попросить прощения. Закончить начатое. Принять то, от чего они бежали.

Седьмое зеркало – это не ловушка. Оно не заманивает.

Оно показывает.

Оно зовёт подойти – чтобы ты увидел то, что прятал от себя всю жизнь.

И, если сможешь – прошёл сквозь.

Но… у большинства не хватает силы.

Они делают шаг назад.

Прячут глаза.

Отворачиваются.

И тогда – остаются. Не в зеркале. Не в мире. А между.

Каждый день я слышу, как они ходят. Кто-то бродит по лестничным пролётам, ищет ту самую дверь, которую когда-то не открыл. Кто-то сидит у лужи и смотрит, как отражение от волн искажает его лицо – он боится, что увидит то же, что в зеркале. А кто-то просто сидит. Молча. Потому что любое движение – это снова боль.

Есть те, кто пытается выбраться. Годами.

Они строят карты из трещин на стенах.

Засекают фазы луны – хотя она здесь никогда не двигается.

Разговаривают со стенами, как с людьми.

Срывают обои – и находят свои же старые письма, те, что никогда не отправили.

И всё равно – остаются.

Я записываю их. Потому что они не мёртвые.

Их ещё можно вспомнить.

И если когда-нибудь кто-то снаружи увидит эту хронику – может быть, что-то внутри дрогнет. И дрогнет у них тоже. Потому что петля не вечна. Она держится лишь на повторении.

Разорви повтор – и она ослабнет.

Вот почему я пишу.

Вот почему здесь – каталог.

Вот почему на каждом листе – имя, даже если никто его не помнит.

И вот почему, если ты читаешь это, знай:

ты уже ближе, чем те, кто отвернулся.

Смотри в зеркало.

До конца.

– А. Снежнов

Хранитель памяти,

Сторож книжной тени,

Библиотекарь Оставленных

Глава 3. Участковый Стас Васильев

Инструкция

06:00.

Будильник звонит – коротко, хрипло, будто кашляет. Старенький «Электроника-21» на тумбочке, экран мутный, кнопки забиты пылью. Стас Васильев открывает глаза. Смотрит в потолок, потрескавшийся от времени. Лампочка мигает над головой, и каждый раз, когда она вспыхивает, тени мебели ложатся на стены иначе – будто двигаются.

Он встаёт. Машинально. Без эмоций.