скачать книгу бесплатно
Парень, не выдержав, вспыхнул не здоровым смехом. С минуту не мог успокоиться, попытался прикурить и, сделав несколько тяг, понемногу взял себя в руки.
– Сам—то как?
– Как российский флаг: то белый, то красный, но чаще «синий». Как учеба?
– Защитился уже.
– Красава. А Лёха?
– Давно уж его не видел.
– Как так? Вы ж на одном курсе.
– Так он в шараге раз в полгода появляется. На защите вообще не был.
Парень усмехнулся клубами дыма из узких ноздрей.
– Тимон! – окликнул его Стас.
Занятый разговором со старым приятелем, он и не заметил, как все уже сели по машинам.
– Ну, давай.
– Давай. Наберёмся.
Они ударили по рукам, и Тимофей поспешил к машине, аккуратно убирая в карман переданный ему при рукопожатии небольшой бумажный пакетик. Знакомый проводил его прищуром блестящих глаз, глубоко затягиваясь.
– Ты чего там? Встретил кого?
– Давай курить.
– Может, доедем уже?
– Давай—давай.
Тимофей, получив просимое, принялся мастерить косяк.
– У тебя есть что ль чего? – заинтересовался Стас.
Шаламов, ни слова не говоря, раскрыл полученный пакетик и одним вдохом всосал содержимое в сигарету.
– Йо—хо—хо! – воскликнул при виде такого Шевчук.
Тимофей уплотнил папиросу и, послюнявив, прикурил.
– Держи.
– Хорошая?
– Не знаю. Угостили.
Стас настороженно взглянул на него, затягиваясь.
– Нас не убьет гостинец твой? Мне еще всю свадьбу рисоваться.
– Да не гони. Вован? – Тимофей протянул косяк.
– Не, за рулем не буду.
– Ну, смотри.
Он сжал папиросу в пятерню и вытянул дым из кулака глубокой затяжкой, откинувшись на заднем сидении. Они ехали втроем, и оно было в полном его распоряжении.
– Может, Андрюхе оставим?
– Не, – усмехнулся Стас, – его Светка съест.
– Думаешь?
– Ну, представь, накуренный жених на свадьбе.
– В натуре, – улыбнулся Тимофей.
Наконец, машины остановились у длинного одноэтажного здания из красного кирпича. У дверей молодых уже встречали мать Шаламовых, – женщина среднего роста лет сорока в вишневом платье с короткими пышными светло—русыми волосами. В руках у нее была двустворчатая икона. Рядом дядя братьев, – плечистый поджарый мужчина, – держал каравай. Мама невесты, – не высокая полная добродушная брюнетка в зеленом платье.
– Добрый день, уважаемые молодожены, – начала женщина, на которой сегодня лежало руководство этим мероприятием, – говоря проще, тамада, – мы рады приветствовать вас в день вашего бракосочетания. По обычаю, молодых встречают родители. Поклонитесь им в пояс и отведайте хлеб—соль.
Мамы благословили своих детей, перекрестив иконой, супруги отведали каравай, и все прошли в зал. Вдоль широких окон справа тянулся накрытый стол. Слева выстроенные чуть ли не по росту гости встречали молодых, осыпая их, по традиции рисом и дружно скандируя поздравления. Отдав дань обычаем и церемониям, уселись за стол. Во главе его – молодожены в окружении свидетелей и родителей, тут же рядом, старательно избегая прицела видеокамеры, присел и Тимофей, узким пепельным взглядом окидывая всех вокруг. Стас, будучи в звании свидетеля, что предполагало определенный перечь обязанностей, почал бутылку шампанского, съездив далеко вылетевшей пробкой бабульке по маковке. Выпили за молодых, за родителей, за близких родственников, за дальних родственников, за друзей, за гостей. Полились поздравления и налоговый сбор денег и подарков. Подняли Шевчука, сунули в руки микрофон, призвали представиться.
– Станислав Алексеевич, – брякнул он, деловито поправляя пиджак, примагничивая к себе многочисленные взгляды полного, человек на сто, банкетного зала. Изрек нечто глубокое, настолько глубокое, что некоторые даже погрузились в эту глубину в поисках смысла, вручил подарок, зацепившись взглядом с Тимофеем, не к месту нервно хихикнул, и, опрокинув рюмку, выкрикнул: «горько!» Шутками—прибаутками, стопками—прихлопами празднество разгоралось. Гости пошли в пляс.
Тимофей вышел на улицу. За окнами басила музыка, слышался смех, веселые возгласы. Пасмурный день начинал скоро затухать. Сумерки уже сплетались в тонкую паутину в глухих дворах и темных подъездах. Хмель приятно отдавал в голову. На парковке паренёк в белой рубашке пытался усадить свою спутницу в машину. Та явно была против. Тимофей стрельнул у него сигарету, закурил.
– Ааа, мммолодой человек, – промямлила молодая девушка, пышногрудая блондинка лет двадцати, – не дадите ли прикурить?..
Шаламов чиркнул зажигалкой.
– А вы, наверное, со стороны жениха будете, да? Я на вас весь вечер смотрю, такой симпатичный мммолодой человек…
– Я – брат, – ответил Тимофей.
– Чей?
– Жениха.
– Жениха?! – воскликнула она. – Никогда бы не подумала.
– Почему? – возмутился Шаламов.
– Совсем не похожи, – заявила блондинка, едва удерживаясь на высоченных каблуках. Тимофей списал этот странный вывод на алкоголь и отмахнулся:
– Ну, я в отца, говорят, пошел.
– А где отец?
– Убили, – наиграно серьезно пробасил Шаламов.
– Уммм… сочувствую, – соболезновала девушка, жалостливо выпучив глаза, икнула и, шатаясь, вползла в машину.
Докурив, Тимофей вернулся в зал. Но не успел он занять место, как его за руку втащил в толпу Станислав. Тамада организовала какой—то очередной конкурс, чтобы всем на утро было не только тяжело с похмелья, но и стыдно от содеянного. Тимофей оказался в команде жениха, вместе с ним по долгу свидетеля отдувался Шевчук и еще человек пять из друзей и родни. Кто—то предательски выпихнул Шаламова первым. Тамада вручила ему широченные цветастые семейные трусы и дала команду DJ, тот включил провокационно энергичную музыку. Шаламов успел заметить, как справа от него какая—то тётка из команды невесты, то есть противника, шустро напялила на себя такого же формата белье и, изящно тряся грудью, понеслась вперед.
– Давай, Тимон! – крикнул Шевчук.
И ему ничего не осталось, как сделать то же. Нацепив на себя желто—зеленые в цветочек труселя, он сайгаком поскакал вперед, уже, наверняка, жалея, что согласился на это. Метрах в восьми от него Тимофея ждал Андрей, чьим заданием было наполнять рюмки подбегавшим. Смысл, как не трудно догадаться, заключался в том, чтобы быстрее условных соперников опустошить бутылку водки. Опрокинув, не закусывая, Шаламов поспешил обратно, прямо на бегу снимая трусы. Эстафету он передал Шевчуку, тот справился на удивление быстро и, избавившись от экипировки, протиснулся сквозь толпу участников к другу.
– Это какая—то «шляпа», Тимон!
– Ты это только сейчас понял?
Следом отстрелялась родная тетя Шаламова – пышная, но весьма энергичная дама. До этого момента Станислав и предположить не мог, что семейные трусы можно надеть поверх юбки. Оказалось, что для пьяных русских нет ничего невозможного. Потом обмундирование перепало изрядно подвыпившему дяде жениха. На него их надевали всей командой. Он, петляя, добрел до Андрея, взял рюмку и хотел было высказать тост, но участники быстро осекли его, чуть не насильно влив алкоголь в глотку. Стас и Тимофей сделали еще несколько подходов (точнее пробегов), но победы все—таки не добились. Предприимчивая невеста, щедро разливая водку через края, одержала верх со счетом «три шота – ноль». Гости вернулись за стол.
Тамада уже особо не надрывалась, время близилось к ночи. Музыка басила, не умолкая. Свадебная масса разбилась на компании: кто—то не покидал танцпол, кто—то закидывался алкоголем, многие засобирались домой. Тимофей, стрельнув сигарету, вышел на улицу. Тьма расплескалась в подворотнях, городские огни пялились со дна города, свет фар проезжающих автомобилей облизывал изъеденный асфальт.
– Пойдем, – из дверей кафе вылетел Шевчук.
– Куда?
– Домой, на электричку. Андрюха—то щас такси вызовет и к Светке.
Он спешно закурил.
– Я у него срезал немного из свадебного бюджета, так что пива возьмем в дорогу.
– Неплохо посидели.
– Ты—то, может, и не плохо, – раскрыл Стас, – а меня, как сельского главу, по поводу и без… Ну, ничего, щас и я расслаблюсь.
Они подошли к ларьку.
– Давай покрепче возьмем.
– Я—то заряженный, – предупредил Тимофей.
– А я за вечер только облизнулся.
С этими словами Шевчук нырнул в окошко магазина.
– Братан…
Тимофей оглянулся. Перед ним стоял небритый, грязный лет тридцати мужичок.
– Закурить… угости, пжалуста.
Он был в растянутой борцовке, трико и шлепках, его сильно покачивало из стороны в сторону, а слова давались ему так, будто он переводил их с санскрита на латиницу и лишь потом на русский. Тимофей поднес горящую зажигалку. Незнакомей долго пытался попасть сигаретой в пламя, а когда все же сумел, понял, что прикурил фильтр. Смачно выругался, с негодованием откусил и выплюнул оплавленный кончик и подкурил огрызок. Душевно поблагодарив Шаламова за услугу, он попытался переместиться на скамью автобусной остановки, но три метра до нее оказались непреодолимыми. Маленькие зеленые гномы с длинными цепкими жилистыми ручонками и большими горбатыми, словно клювы, носами, окружив бедолагу со всех сторон, стреножили несчастного и повалили на землю. Видел их, правда, только он сам.
Станислав, купив, что хотел, с интересом взглянул на выпивоху.
– Мда, хорошо ему.
– Здорово, – саркастично подхватил Шаламов, – ве—ли—ко—леп—но.
Они пошли дальше. Тимофей вскрыл переданную ему бутылку пива и в раздумье продолжил:
– Не понимаю я этих «синиц[2 - Синица – сленг. алкоголик]». Бычий кайф.
– Угу, – усмехнулся Шевчук, – ты бутылку—то верни.
– Не, я серьезно…
– … если серьезно, извини, я тебя перебью, за других говорить не буду, расскажу, что знаю. Работал я в пятом цехе на Машзаводе. По осени дело было. – Шевчук отглотнул и передал бутылку другу. – Теплая была осень. Сухая, солнечная и теплая. Урожай, как раз поспел, весь август такое пекло стояло, вот пыль и легла. Помнишь эти кусты на сто пятидесятом километре?
– Еще как, – растянулся в довольной улыбке Шаламов.
– Ну вот, они подросли, смол набили, и по осени я эти елки срубил. Я даже устраивался в этот пятый цех под ней, – рассмеялся Стас. – Они меня в другом состоянии и не видели. Помню, поутру соберусь, термос заправлю, рюкзак за плечо и через парк. У меня там «ракета[3 - Ракета – сленг. курительный прибор из ПЭТ тары]» дежурная все лето лежала. Приколочу, раскурюсь и на работу. Из сосен этих выйдешь, – рассказчик выдержал паузу, – люди идут. Под этим состоянием прямо таки читаешь их всех: кто с похмелья, у кого проблемы, кто просто потух, а кто такой же, как я, – убитый, – усмехнулся Шевчук и закурил. – А я в пятый цех, – просмаковал он, – это надо знать. Единственный цех, в котором плана нет. Потому что экспериментальный, все частные не стандартные заказы к нам. Другие цеха за норму пашут, спешат, а спешка – это брак, так что по деньгам у нас иной раз и по более даже выходило. Вот. – Стас жадно сглотнул пиво. – И работал у нас мужик один, Старый – кликуха у него такая была. Он, мне кажется, всегда был… старый. Он и деда моего и отца знал. В натуре, Старый. Всегда спокойный такой, тихий, как будто что—то знал. Знал, но молчал. Сперва крепкий был, солидный. Знаешь, такой ра—бо—тя—га, – он уважительно выделил это слово. – Начальство его ценило, по всяким вопросам с ним советовались. Еще бы! У него стажа больше, чем у нас всех вместе взятых. Но ценить—то ценило, уважать уважало, а как был он батраком, так и остался. Дед—то мой у него в учениках начинал, а на пенсию старшим «бугром» ушел. А Старый до последнего работал. И начал он пить… Но не так, как у нас обычно. Уже с утра опохмеленные бродят, соображают, где б еще догнаться. Старый работал. По нему прямо видно было, что тяжко ему, все—таки не молодой уже, но работал. И сдавать он стал, пожелтел, похудел. Раньше, поучал, речи умные толкал, а потом вовсе потух. И косячить стал часто, к нему так уже, чисто за былое из уважения относились. Но людей-то не обманешь. Это все на протяжении лет, конечно, длилось, а я там не так долго работал. Только благодаря тому, что накуренный постоянно был, просёк, (располагает она как—то к этому). Вайб ловишь, людей насквозь видишь. Ну и, как говориться, в один прекрасный день, пришел он домой с работы. Жена ему ужин накрыла и отошла по делам. А он налил себе граняк… уксуса… семидесяти процентного и всадил.
– Нихрена себе! – чуть не поперхнулся Тимофей. – Его как вообще выпить—то можно?
– Он, видимо, подумал, подумал… и решил…
– … пошло оно все к черту, – договорил Шаламов.
– Ну.
– Офигеть.
– Был Старый… и кончился.
Шевчук многозначительно приподнял бутылку к небу и вылакал половину.
– Из—за работы, хочешь сказать?
– Не только, – уверил Стас, – я его, в принципе, понимаю. У меня песня такая есть – «Однотонная жизнь». Когда целые десятилетия сливаются в один доооолгий тягучий серый день, и ни—че—го в нём не меняется. Жена, как домохозяйка, дети выросли, в погоне за барышом уехали, работа без перспектив, а другой у нас и нет, сам знаешь.
– От одиночества, значит, – заключил Шаламов.
– Не то чтобы от одиночества, – мотнул головой Стас. – Представь себе интересную сюжетную RPG[4 - RPG – англ. (Computer Role-Playing Game) жанр компьютерных игр, основанный на элементах игрового процесса традиционных настольных ролевых игр] с офигеннейшим графоном на мощном движке с открытым миром практически без границ. И вот в какой—то момент своей игры ты вдруг понимаешь, что квестов, – Шевчук развел руками, – больше нет. То ли ты где—то завалил задание, то ли баг какой, то ли этот открытый мир настолько открытый, что ты так безнадежно далеко ушел от своей сюжетки, что и не вернуться уже. Вокруг тебя боты, диалоги с ними – один и тот же NPC—шный бред. И вроде бы графика по—прежнему яркая и движок мощный, а удовольствия от этого никакого. Сюжета нет.
Тимофей с интересом следил за рассуждениями друга.
