Летописи Белогорья. Ведун. Книга 1

скачать книгу бесплатно


И вот однажды, лет эдак через десять-пятнадцать от начала своего приобщения к знанию, ученик призывался наставником, и тот говорил ему: «Я передал тебе все, что ты смог вместить. Больше мне учить тебя нечему. Пойди отсель да изготовь себе свое оружие, а затем возьми его и ступай в лес, дабы там уже завершить свое обучение и обрести себе новое имя. Иди, и безымянным ко мне не возвращайся». После этих слов уже не ученик, но еще не человек, а так – не пойми кто или что, шел к своему заветному дубку, объяснял ему, что их день настал, и со слезами и словами прощения выкапывал из земли свое оружие. Он находил дубовый ствол вросшим в проушину – вросшим так крепко, что дерево и металл слились и стали едины. Тогда он обламывал ветви, корни и слишком тонкую вершину молодого деревца и, наконец-то, получал свое оружие – палицу или секиру с длиной рукояти как раз ему в руку, никак не длиннее. Ведь для того чтобы получить рукоять в полторы руки, он должен был бы провести в учении еще лет десять, никак не меньше…

Могучие руки воина покоились на длинной, в полторы руки рукояти очень древней, еще допотопной двусторонней секиры с коваными бронзовыми лезвиями. А значит, у веселого костерка на разостланной медвежьей шкуре сидел, скрестив голые ноги, сам хозяин лесных угодий – воин-колдун, оборотень, одно появление которого на месте грядущей битвы решало ее исход. Сидел себе, улыбаясь тому, чему только мог улыбаться человек его уровня и положения, и беззаботно глядел куда-то сквозь веселую игру огненных языков.

Так же спокойно, не меняя выражения лица, он неуловимо плавным движением снял с колен свою замечательную секиру и отложил ее себе за спину, на шкуру, поместив возле небольшого мехового свертка с торчащей из него рукоятью меча. Одновременно с этим он встал, потянувшись всем своим грузным, сплошь покрытым замысловатыми рисунками телом, задумчиво поглядел в сторону деревянных подмостков и вполне себе человеческим голосом глухо прорычал:

– Что-то запахло благовониями пряными или женскими румянами-притираниями. Не пойму, каким это ветром на Черную скалу вдруг бабу занесло? Может быть, Сивый вдруг поверстался в домохозяева?

– То не притираниями воняет, медведушко, а псиною грязною, немытою, лесною да блохастою. Опять ты, зверушка лесная, все перепутал! Говорил ведь я тебе, уговаривал: «Завязал бы ты уже, лохматый, с мухоморами! А то ведь совсем ума-разума последнего лишишься да в зверя безъязыкого превратишься!» – последовал незамедлительный ехидный ответ, и на влажное от утренней росы дерево помоста ступил еще один представитель местного воинства, хотя на первый, беглый взгляд любой случайный очевидец опознал бы говорящего не как воина, а, скорее всего, как жреца Единого Бога.

Об этом говорил весь внешний облик пришельца: белые длинные волосы и одежды, вышивка, перстни, браслеты, многочисленные шнуры и подвески и, наконец, длинный резной деревянный посох в жилистой руке – все это прямо указывало на то, что незнакомец прошел жреческое посвящение. И все-таки эти внешние признаки были очевидны и приемлемы только для какого-нибудь никчемного верхогляда – человека поверхностного, нигде и никогда не бывавшего, а посему ничего и не видящего дальше своего собственного носа. Человек бывалый или даже хотя бы просто немного более внимательный наверняка бы обратил свое внимание на то, что осанка пришельца, его манера держаться – прямо, подтянуто, с какой-то гибкой хищностью в плавных движениях, были характерны скорее для бывалого воина-ветерана, чем для мирного служителя Творца всего сущего. Да и длинный кинжал с потертой от частого употребления кожаной рукоятью, что висел в простых ножнах на толстом кожаном поясе, – все эти признаки, вкупе с многочисленными шрамами, перевитыми замысловатыми рисунками, заставляли видеть в нем все-таки воина. Воина, привыкшего отдавать приказы, подчинять и подчиняться.

– Ну, здравствуй, Белояр! – радостно заревел обладатель чудесной секиры, бросаясь на жреца-воина с распростертыми объятиями. – Здравствуй, дружище! Ну вот где бы еще нам с тобой было встретиться, как не в гостях у Сивого? Ты ведь все сидишь безвылазно на своих Семи Дубах, что твой теленок, уготованный для общинного праздника, в стойле. Смотри, растолстеешь – съедят тебя по весне твои прихожане! Как там Стальной Бер с дружиною? Оба вы с ним сидни, одно слово: два сапога – пара!

– Погоди, Шатун! – захрипел Белояр, выворачиваясь из крепких дружеских объятий хозяина леса. – Остановись же, кому говорю! Задавишь ведь, медведь сиволапый! В святилище все в порядке, все подобру-поздорову. Слава Богу! У вас-то в Братстве как? Ты здесь один, или вы всей стаей пожаловали?

– Один, – сразу отстранился и посуровел Шатун. – Еле уговорил Одноглазого не торопиться. «Видишь, – говорю я ему, – стрелу послали белую? Это значит, что весточка от Сивого, а не из Белграда. Охолонись, ни к чему молодежь попусту будоражить, ведь только что из похода вернулись. Еще раны не обратились в шрамы, от иной мертвечиной разит, как на скотобойне. Пусть в себя придут хотя бы немного, от крови отмоются да немного поостынут. Давай, – говорю, – я сначала сам прогуляюсь да во всем разберусь». Послушал меня вожак, уважил просьбу старика: дал три дня и три ночи на разведку боем. Если за это время вестей не будет, то сам придет и всю стаю приведет. Неведомыми тропами собрался идти. А ты сам-то что припозднился? Я пока сюда добирался, так всю дорогу только о том и думал, как это вы с Сивым здесь сидите, вовсю пируете да медовуху его без меня потребляете… Завидовал!

– Не поверишь, друг мой, какая нелепая история со мной приключилась! – всплеснул руками жрец. – Я ведь здесь совсем неподалеку, через реку, у главы корабельных вожей Важины обретался. Совсем стал грудью плох старик, но не сдается, старый хрыч: крепко кормило держит, каждую путину самолично открывает. Так вот, позвал он меня, значит, к себе в терем на лечение. «Принеси, – говорит, – мне, старче, настоек каких зелейных». Как отказать такому уважаемому человеку? Так уж мы с ним лечились: лечились-лечились, лечились-лечились… Веришь или нет, а только за три дня ни разу глаз не сомкнули! Вот какое сильное было лечение! И, значит, сумлел я на третьи сутки-то, а малец, что приставлен был ко мне в догляд, звезду-то увидал, но сробел и будить меня не решился. Так бы я все на свете и проспал – хорошо, что домовой разбудил. Притек к моей постели со всем своим выводком, трясется от страха, как осиновый лист: «Спаси! – кричит в голос, а сам слезами горючими заливается. – Опять лесная баба хохочет, извести наше племя под корень хочет! Не за себя, – говорит, – прошу: пожалей малых детушек!» Вскочил я с лавки, как ошпаренный – сон как рукой сняло. А уж тут малец мне и про звезду доложил. Чуть не прибил сгоряча дурня, но ничего, Бог миловал: сдержался. Кликнул внуков Важины, они меня враз через реку на своем челне переправили. Кстати, отпустить бы молодцев надобно, а то заболтался я тут с тобой, а они ведь ждут на реке, тревожатся.

С этими словами волхв положил два пальца в рот и засвистел по-соловьиному, да так звонко, переливчато-заливисто, что любой разбойничий атаман, услышав подобные трели, зараз, прямо не сходя с места, так бы и умер от зависти или, пристыженный, сразу же бросил свое душегубство и поверстался бы в волхвы.

– Что ж ты так громко-то? – поморщился Шатун. – У меня аж уши заложило! Чай, не у себя дома, на Семи Дубах, сидишь! Ты скажи-ка мне лучше, старче, что тут у вас приключилось? Сивый ведь по пустякам тревожить не станет… Лешие говорят, что кого-то вернули с того света, но так ведь то дело обычное, из-за такого стрелу не пускают…

– Сам еще не разобрался. Всего не знаю, а гадать не приучен, – посуровел волхв. – Скажу только, что у Острова скелетов уже вторую зарю встречает снеккар змеев. Речное братство его от самого Вольного города ведет. Команда около тридцати человек, из них два ящера, десяток ужей, остальные – обычные наги. Воеводой у них Серый Полоз, бравый вояка, умелый и опытный: в Битве Народов отличился, но потом переиграли его – и все, более о нем ничего слышно не было. Ясно, как божий день, что это не простое совпадение… Да только ума не приложу, что могло понадобиться Ордену Змея в нашей глуши, да еще и от Сивого. Кстати, Мастера ужей наш друг, похоже, уже уничтожил. Совсем уничтожил – полной смертью, до полного распада души и растления плоти, без всякой надежды на посмертие. Да что гадать-то… Вон он, Сивый, сам сюда идет, сейчас все нам и расскажет!

Ведун увидал их сразу же, как только вышел за стены своего урочища на плато. Увидал, и на душе у него сразу потеплело, а в теле прибавилось сил. Удивительное дело! Ведь он прекрасно знал, что они откликнутся на его призыв и, завидев стрелу, непременно явятся на Черную скалу. Знал и был уверен в них, как и в том, что Бог един. И все-таки при виде старых друзей он, как всегда в таких случаях, почувствовал себя странно счастливым от одного только их присутствия.

Они познакомились давным-давно, еще на Великой Битве Народов, где вместе с другими воинами плечом к плечу очищали мир от полного распада и падения в Бездну беззакония. Познакомились и побратались, принеся нерушимые клятвы перед ликом Единого.

С волхвом принесли клятвы верности и дружбы еще на Оловянных островах, где в составе особого отряда (их тогда отделили от основных сил) зачищали один особо злокозненный ковен, в котором нашли себе прибежище недобитые чернокнижники. Белояр в ту пору, конечно же, еще не носил титул Верховного Белого Волхва, а числился в дружине простым боевым магом. Сам же Сивый служил в той же самой хоругви следопытом и целителем. Из всего особого отряда тогда на материк только они двое и вернулись. Всех остальных сгубили черный мор да черные души. Слава и вечная память Воинам Света!..

С Шатуном же они повстречались уже на полях гражданских войн, что по окончании Битвы Народов, подобно лесному пожару, затопили весь обитаемый Запад. Причина этих нескончаемых разорительных войн была так же стара, как и весь людской мир. Пока лучшие из лучших, не щадя живота своего, сражались с врагами рода человеческого за эфемерное общее благо, «лучшие из худших зарабатывали на этом вполне реальные личные блага. И многие герои, вернувшиеся с кровавых полей в родные края, нашли свое имение разоренным, а то и вовсе захваченным тороватым соседом, который «по состоянию здоровья» не нашел в себе сил, чтобы встать с постели и выйти из-под защиты домашнего очага.

Эти, с позволения сказать, «люди», пользуясь отсутствием хозяина, не просто прибрали к рукам чужое имение, но, будучи по своей натуре существами подлыми, зато ушлыми и сметливыми, с помощью присвоенных ими богатств заручились высочайшим покровительством местной правящей верхушки. И поэтому когда герои войны отправились было к местным властям и правителям с жалобами на разорение, несправедливость и притеснения да стали требовать справедливого суда над вконец обнаглевшими нуворишами, то правители в ответ на их петиции только пожимали плечами да разводили руками, говоря: «Зачем вы пришли к нам? Разве у вас нет самострелов и мечей?»

Тогда ветераны отвернулись от власти, что была не от Бога, и вновь развернули свои овеянные славой боевые знамена и собрали под ними всех обиженных и обездоленных, да еще и кликнули на подмогу своих старых и верных боевых товарищей. Жулики же и лихоимцы ощетинились сталью наемников и прочего вооруженного сброда, не ведающего, что такое честь и совесть, но зато готовых за звонкую монету не то что вдов или сирот обидеть, а и мать родную без всякого сожаления зарезать, а сестру – продать в рабство.

И тогда заполыхало по всему Западу. Началось время гражданских войн – войн, в которых нет победителей и побежденных; войн бессмысленных и жестоких, несущих уничтожение моральных норм, сеющих ужас, горе, разруху; войн, изуродовавших и разрушивших судьбы многих людей некогда единого народа.

Голод, эпидемии, разруха, всеобщее остервенение стали нормой жизни в некогда мирных и процветающих краях. Почуяв слабость соседей, зашевелилась змеиная Великая Топь. Из тайных нор выползли на белый свет доселе затаившиеся и притихшие многоразличные предсказатели, заклинатели, некроманты и прочие малефики всех мастей, цветов и оттенков – из тех, что готовы за медный грош навести порчу, сглаз, проклятие, отворот или приворот: исполнить любой ваш каприз за ваши деньги. А из прорех, что наделал в Ткани мирозданья этот род лукавый и прелюбодейный, полезла в мир людей всякая разная неведомая да нечистая сила. И тогда уже совсем невмочь стало жить на тех землях простому люду.

Леса и заброшенные людские поселения, поля и пажити заполонили орды зверолюдов, всякой нечисти и иных тварей, определить которых затруднились бы и самые что ни на есть ученые мужи, растерявшие свое зрение в сумерках пыльных библиотечных хранилищ. А нежить, от чувства собственной безнаказанности потерявшая всякий страх, обнаглела уже настолько, что не боялась нападать на людей даже при свете солнца. Дошло до того, что упыри и вурдалаки стали воровали младенцев прямо из колыбелей, на глазах у оцепеневших от ужаса родителей.

Селяне снимались с насиженных мест и целыми деревнями отправлялись кто на юг, кто на восток, в поисках более надежной защиты себе, а своим детям – лучшей доли. Западные княжества и королевства обезлюдели – словно вымерли: никто не пахал, не сеял и не собирал урожай. И тогда правители спохватились и обратились за помощью к волхвам, ведьмакам и иным борцам с врагами рода человеческого, обещая им золотые горы, земли, привилегии и иные блага в обмен на их таинственное искусство. Как грибы после дождя, расплодились отряды охочих людей – борцов с многочисленными ордами нечисти и нежити. В один из таких отрядов и попал Сивый, когда после кампании на Оловянных островах пытался в одиночку пробраться в родные края.

Это был особый отряд, отряженный от Братства Волка и поэтому состоящий только из воинов-волков под водительством воина-медведя. Этим вожаком как раз и был Шатун – хозяин лесных угодий без угодий и без берлоги. Местные селяне за редкую удачу его стаи в деле истребления нелюдей называли его Счастливчиком или, что было чаще, Пестрым, а его отряд – пестрой стаей. Они боготворили своих защитников и везде и всюду на воротах своих домов малевали трехцветную медвежью лапу. Попервоначалу люди рисовали ее просто так – как символ того, что находятся под защитой пестрой стаи. Но вскоре они стали вкладывать в изображение медвежьей лапы иной, обережный смысл. К этому времени старыми людьми было подмечено, что места, помеченные медвежьей лапой, почти не подвергаются нападениям, потому что зверолюды, нежить и прочая нечисть обходила стороной места обитания волчьей стаи, ища себе более безопасной добычи за много-много поприщ от мест, помеченных медвежьей лапой.

Шатун тогда подобрал его, находящегося в полном изнеможении, полумертвого от ран и усталости, возле старого святилища, которое Сивый вместе с горсткой храбрецов из местного ополчения оборонял от целой орды нелюдей.

Случилось так, что Сивый, плывя на утлой лодчонке к истокам реки Белой, случайно заприметил неподалеку от небольшого лесного печища большую орду зверолюдов, среди которых были и явно больные особи, и даже нежити. Решив предупредить ничего не подозревающих селян о грозящей им смертельной опасности, он причалил к поселению и сообщил о нашествии местному старосте. Надо сказать, что его сообщение жители печища встретили довольно спокойно. Без суеты и паники они привычно собрали свои нехитрые пожитки и уже было вознамерились переправляться к заранее заготовленным схронам за рекой, как вдруг возникла заминка с местным жрецом. Старик наотрез отказался покинуть свое святилище, заявив, что Бог не допустит разорения своего дома и не оставит без попечения своего верного слугу, защитит его и непременно пошлет избавление. Никакие уговоры и доводы не возымели действия на старого упрямца, а между тем время было уже на исходе. К тому же, мужики, посовещавшись между собою, решили, что не оставят своего духовного отца на растерзание нелюдям, а лучше умрут вместе с ним. Поэтому они переправили на другой берег баб, детишек, немощных стариков и домашний скот, а сами, вооружившись, чем смогли, отправились на защиту своей святыни.

Глядя на этих бравых вояк, Сивый понял, что даже перед лицом неминуемой смерти он не сможет оставить этих мужественных людей один на один с озверевшей ордой людоедов. Устало вздохнув, он подошел к храбрым воинам и спросил:

– Кто у вас главный? Как думаете держать оборону? Какое оружие у вас есть?

Селяне почесали головы, о чем-то поспорили меж собою и, наконец, вытолкнули вперед крепкого, сивобородого мужика в вороненой кольчуге.

– Ты вот что, мил человек… – начал разговор выборный. – Ты, судя по всему, человек в ратных делах сведущий. Опытный, значит… Так, может, ты к нам в голову-то и встанешь? Вот и старец наш говорит, что, дескать, сам Бог тебя нам послал. А мы уж…

Что тут поделаешь? Пришлось Сивому облачаться в доспехи и идти осматривать место грядущей битвы. Святилище, как и все храмы, посвященные Единому, располагалось на самом высоком месте округи – на меловом холме возле реки, неподалеку от печища. К нему вела только одна узкая тропа, проходящая по самому краю глубокого оврага. Само святилище было небольшим, но, судя по всему, очень древним. Скорее всего, еще допотопное, а может быть, даже со времен Великой Стужи. Оно представляло собой вымощенное белым камнем пространство под открытым небом, с круглым алтарем в центре. Вся возвышенность была окружена огромными глыбами известняка, сплошь покрытого полустертыми узорами и письменами. Здесь же, возле алтаря, к одной из глыб притулился домик жреца – такой же древний, как и само святилище, да и сложенный, похоже, из того же белого камня. Это место как нельзя лучше подходило для обороны, и будь у Сивого хотя бы сотня воинов, он легко бы смог сдержать здесь натиск и более крупной орды. Но у него было только три десятка ополченцев. Охотников, рыболовов и оратаев.

По приказу новоиспеченного воеводы эти вои «от сохи» принялись возводить – прямо поперек тропы, на расстоянии перестрела от святилища – огромный, выше человеческого роста труднопреодолимый завал из возов, бревен, соломы и всякого горючего хлама. А самого предводителя сельского воинства позвал к себе – для благословения – местный жрец.

В каменном домишке было чисто и пусто. Очаг, стол, лавка и дубовая домовина в углу составляли все его убогое убранство. Сам жрец – сухонький седой старичок, одетый во все белое, – затворил за Сивым тяжелую дверь и пошаркал на негнущихся ногах к дубовой колоде.

– Ну-ка, сынок, помоги мне, – прошамкал он беззубым ртом. – Отодвинь-ка к стене мою домовину.

Неподъемная с виду колода на удивление легко съехала по подложенным каткам в сторону, обнажив плиты пола. Жрец снял со своей груди какой-то бронзовый штырь и вставил его в неприметное отверстие в освободившемся углу. Плита бесшумно отошла в сторону, открыв каменные ступени в подвал. Старик зажег светильник и, жестом позвав за собой ничего не понимающего гостя, начал спуск в подземелье. Сивый пожал плечами и молча пошел за своим странным провожатым.

В подземелье было сухо и чисто. Светильник давал ровный свет, который, отражаясь от белоснежных плит, открывал удивительное зрелище. Все стены уходящего во мрак помещения были заполнены полками, заваленными свитками, стопками сшитых шкур и дощечек, корзинами и коробами с клубками и папирусами… Такому книгохранилищу позавидовала бы и императорская библиотека!

– Я хранитель, – прошамкал между тем старый жрец. – Я стар и устал жить, но сегодня я наконец-то обрету долгожданный покой. Я долго молился и просил об этом Творца, и вот Он наконец-то снизошел к просьбе своего слуги и послал мне тебя. Что глаза таращишь? Твой мизинец на левой руке – это ведь «коготь сокола»? Значит, ты ученик Белуна. Вот, сынок, возьми этот ключ. Теперь ты хранитель этих сокровищ!

С этими словами он надел Сивому на шею цепочку с бронзовым штырем и, не говоря более ни слова, шустро полез обратно в свою келью. А когда растерянный воевода выбрался из подвала в комнатушку, старик уже лежал, сложив на груди руки, в своей дубовой домовине.

– А теперь иди, воюй, новый хранитель! А когда разобьешь врагов – окажи честь: приди проститься, закрыть крышку моей домовины да принять мой посмертный дух. Ступай себе с Богом! Мне теперь перед дальней дорогой собраться нужно.

Ошалев от нежданно-негаданно свалившейся на его голову ответственности, Сивый закатил колоду на прежнее место и, плотно притворив за собой скрипучую дверь, в молчании вышел из кельи старца.

У дверей жилища, застыв в ожидании распоряжений, его уже ждало посошное воинство. Пора приступать к обязанностям воеводы. Он привычно разделил бойцов на группы, расставил по местам и раздал все необходимые указания. Оставалось только ждать, – ждать и молиться о том, чтобы орда обошла печище стороной, исчезла, как дым, не осквернив своим смрадным дыханием камней древнего святилища. Но гроза не пронеслась мимо…

Солнце еще не пригрело макушку, когда шевелящаяся масса зверолюдов зловонной рекой затопила оставленное печище и, не найдя в нем себе поживы, двинулась к святилищу. Возведенный на скорую руку заслон, конечно же, никого не остановил. Нелюди, похоже, даже и не поняли, что это была преграда. Раскидав солому и растолкав по обе стороны тяжелые груженые возы, людоеды расчистили себе проход и начали потихоньку, бочком-бочком, по одному протискиваться в образовавшуюся щель, где на выходе их уже поджидала смерть в обличье Сивого.

Первым из завала выскочил невероятно лохматый зверолюд, весь с головы до ног измазанный белой и синей глиной. Он яростно зарычал, размахнулся огромной дубиной и… сразу же замер, напоровшись грудью на рожон, заботливо подставленный Сивым. Сзади напирала остальная стая, все глубже и глубже насаживая медведеподобную тушу на острый кол, покуда и вовсе не опрокинула ее на мостовую. Следующему находнику воевода полоснул остро отточенным лезвием копья по горлу. Еще одному распорол секущим движением брюхо, а там уже завертелось…

Тошнотворно пахло псиной, прогорклым жиром и еще какой-то тухлятиной и гнилью. Зверолюды вылезали из прохода, как крысы из норы, и на какое-то мгновение останавливались на свету, пытаясь осмотреть то место, куда они попали. Тут-то и подлетал к ним Сивый со своим копьем. Он вихрем крутился и вертелся промеж косматой вонючей плоти, коля и рубя пером так точно и быстро, что дикари отправлялись на поля счастливой охоты, так и не успев осознать произошедшее с ними.

Возле завала, превратившегося в огромную нелепую кучу мусора, валялись, загораживая проход другим находникам, уже десятки мертвых тел, а еще больше, рыча и скуля, катались по земле, путаясь в своих кишках и агонизируя на последнем издыхании. Атака дикарей на какое-то время захлебнулась, но всем защитникам святилища было ясно, что долго так продолжаться не может.

Копье Сивого, струясь в нескончаемом танце смерти, не знало роздыху, но доставало далеко не всех пробившихся сквозь завал, и вскорости вокруг одинокого воина начало образовываться довольно плотное рычащее кольцо вконец озверевших противников. Казалось, что зверолюды уже напрочь забыли о святилище и вообще забыли обо всем на свете, кроме этого ничтожного человечишки, стоящего между ними и их добычей. Они яростно били по нему своими топорами и дубинами, били – и никак не могли попасть. Они кололи его копьями и рогатинами, но каждый раз этому вертлявому человечку каким-то чудом удавалось избегать неминуемой смерти.

Один людоед в порыве ярости схватился за копье, пробившее ему грудь навылет и, сломав крепкое ясеневое искепище, вырвал его из рук Сивого. В тоже же время другой нелюдь, волочась по своим кишкам, выпавшим из распоротого брюха, схватил воеводу за ногу и тянулся к ней своей вонючей слюнявой пастью, явно желая достать ее клыками и, наконец-то, полакомиться сладкой человечинкой. И тогда Сивый подал сигнал лучникам. Десятки стрел железным дождем упали на головы и плечи находников, прорежая пространство вокруг воеводы. Второй залп – и зверолюды откатились от одинокого воина и замерли, облепив серо-коричневой массой то, что еще осталось от некогда высокого завала.

Постепенно к разворошенной куче стянулась вся орда. Стянулась и остановилась, пребывая в некотором замешательстве и даже суеверном страхе перед человеком-воином, с ног до головы покрытым кровью их сородичей. Сивый же одним движением вытащил из ножен меч и, перекинув со спины, взял в руку свой щит. Это был сигнал, и защитники святилища дали еще один залп, теперь уже обмотанными паклей зажженными стрелами, и еще один, и еще…

Стрелы летели сплошным огненным ливнем, и скоро вся куча мусора полыхнула одним могучим костром, ведь по приказу новоиспеченного воеводы селяне набили возы всем, что только могло гореть: деготь, земляное и растительное масло, даже сало и смалец – все пошло в дело. И огонь, благодарный за столь щедрое угощение, яростно полыхнул и принялся жадно пожирать людское подношение. От нестерпимого жара лопались горшки, разбрасывая огненные капли на голые волосатые тела. Огромный столб черного дыма с грозным гудением поднялся к небу. Тела дикарей, густо намазанные жиром, тотчас же вспыхивали, загораясь и чадя, как факелы. Горящая заживо орда издала рев боли и отчаяния такой силы, что задрожали даже неподъемные глыбы древнего святилища.

Сивый же, набрав полную грудь воздуха, начал выдувать его на этот огненный смерч, смешно раздувая щеки, как малый ребенок, распаляющий грудок. И тогда огненный смерч обратился волной бушующего огня, которая с воем и ревом обрушилась на застывших в ужасе зверолюдов. А вслед за этой волной нестерпимого жара в самый глаз огненного шторма бросился, скинув доспехи, голый, с одним лишь мечом в руке, воевода людского ополчения. При виде такого распалились сердца защитников святилища, и все они, как один, похватав оружие и отринув всякий страх, с воинственным кличем бросились вслед за своим вождем в самый огонь сражения, в самое пекло. Никто из них в этот миг не был трусом, но все они в едином порыве ринулись в бой, не помышлял о смерти, а лишь горя отвагой и желанием истребить врага.

А со стороны леса в лоб бегущим нелюдям неожиданно ударила пестрая стая, привлеченная к месту сражения эхом нечеловеческих воплей, столбом черного дыма и приторно-сладким запахом горелой плоти. Люди быстро взяли в «клещи» охваченное паникой разобщенное стадо и перебили зверолюдов столько, сколько успели до захода солнца, пока не устали их натруженные руки…

Пестрый тогда не просто спас ему жизнь, но и, несмотря на протесты своих боевых товарищей, принял в стаю, и даже посадил подле себя в круг – как равноправного воина. Не все из его бойцов были довольны таким решением вождя. Тогда он, в ответ на ворчание соратников, встал в самой середке круга, спокойный, суровый и властный, и очень тихим голосом прорычал:

– Нас здесь, в кругу, ровно восемь. И, стало быть, наш круг замкнулся, а бойцы нам более ни к чему. Но вы ведь знаете, друзья, что для нашей стаи до сих пор так и не нашлось талисмана. Волки! Посмотрите на знаки и шрамы, что покрывают тело этого отважного воина. Он молчит. К чему слова, если отметины говорят нам сами за себя? Вы же видите знаки сокола и медведя, а это значит, что вместе с нами в кругу сидит наш потерянный, но вновь обретенный брат. Впрочем, может быть, среди вас найдется какой-нибудь особо упертый ревнитель старых поконов, который посчитает, что я выжил из ума, и на этом основании захочет оспорить мои слова? Что же, вы все прекрасно знаете, как я отношусь к открытому и честному столкновению мнений, особенно в условиях боевого похода. Так что пусть этот достойный человек не лает из-за чужих спин, как брехливый пес из подворотни, а выходит с оружием в руках в круг, и честный поединок решит, кто из нас – я или он – освободит место в стае для новичка.

Желающих принять вызов отчего-то не нашлось, и в пестрой стае появился новый боец – Седой Лунь. Под этим прозвищем будущий Ведун и прошел через все горнило гражданской войны, никогда – ни на миг – не заставив Шатуна пожалеть о своем решении.

Друзья встретились. Молча встали, обнявшись за плечи, в единый круг и соприкоснулись головами: образовали над костерком как бы живой купол, выделив своими тенями на гладкой черной поверхности древней скалы пространство для встречи. Все трое в молчании вдохнули в себя жар веселого костерка, в этот миг ставшего для них очагом, и разом выдохнули его обратно, смешав свое дыхание с силой живого огня. Не прерывая торжественного молчания, Ведун пальцем пробил крышку дубового бочонка и, отхлебнув из него прямо через край, пустил братину вкруг – посолонь. Когда же все соучастники приложились по разу к медовому напитку и соединились в пище, он разомкнул круг и, указав на камень у костра, несколько церемонно сказал:

– Милости прошу, гости дорогие, отведать нашего хлеба-соли! Закусим, чем Бог послал. – И с озорной искоркой в глазах присовокупил: – Бог послал, а принесла Яга. Налетайте, други! Таких пирогов, как она печет, вам никто и на княжеских пирах не подаст! Давайте рассаживайтесь в кружок потеснее да наедайтесь посытнее! Разговор у нас с вами пойдет долгий и на пустое брюхо неприемлемый…

И друзья поспешили отдать честь стряпне странной гостьи, что так по-хозяйски вела себя в урочище Ведуна.

Когда первый голод был утолен, а бочонок с медовухой опустел уже наполовину, Ведун собрал обратно в короб остатки трапезы, подкинул в костер дубовых поленьев и отер лицо и руки вышитым рушником. Гости поняли, что наконец-то наступило время беседы. Они также отложили еду, ополоснули и отерли лицо и руки и подобрались, приготовившись внимать словам побратима.

– Послушайте, друзья мои, что я вам скажу, – начал Ведун. – Есть у меня к вам две просьбы. Первая просьба простая, что называется, не в службу, а в дружбу. Суть ее состоит в том, что не далее как сегодня в полдень меня придут убивать. Попробовали проделать это со мной прошедшей ночью, исподтишка, но не получилось. Значит, непременно продолжат сегодня, и уже при свете дня доведут задуманное до конца. Мнится мне, что само убийство обставят как судебный поединок, разыграют все так, как положено в подобных случаях: с обвинениями в оскорблении чести и достоинства, которое не смывается ничем иным, как одной только кровью, и с непременным требованием принесения немедленного удовлетворения пострадавшему для восстановления его поруганной воинской чести. Да только там, где у воинов честь, у этих душегубов уже давно хрен вырос. Одним словом, внешне, со стороны, все должно будет выглядеть как судебный поединок. Так вот… Прошу я вас, друзья мои, соприсутствовать на этом поединке и проследить за тем, чтобы и правда все прошло честь по чести, а заодно – глянуть на одного паренька, которого я вернул с того света: все ли с ним подобру-поздорову. Вот, собственно говоря, и вся моя просьба. А вторая просьба – это даже и не просьба вовсе! Просто суждение ваше по одному вопросу услышать хочу. Совет ваш нужен. Так что давайте оставим ее на потом? Сначала с поединком разберемся, а уже после вечерней трапезы все вместе над задачкой моей и поразмыслим.

– Кто же это твоей смерти ищет? Живешь ты сейчас, насколько я знаю, тихо-смирно, сидишь себе на своей скале, как мышь под веником, носа не высовываешь, – задумчиво удивился Белояр. – Кто заказчик, кто исполнитель? Ведь такое дело, как поединок с птенцом Орлиного гнезда, далеко не каждому по плечу будет!

– Заказчик и исполнитель – оба одно лицо, и это лицо Серого Полоза, моего давнишнего соратника в Битве Народов. Это его ученика я намедни вернул с того света. Распустил язык воевода, сболтнул лишнего за хмельной чашей. То сболтнул, что моим ушам слышать было вроде бы как и не положено. Вот он и решил лишить меня ушей, а заодно – и языка, да вместе с головой, чтобы уже совсем наверняка. Одним махом, так сказать, разрешить все свои вопросы. Он ведь видит во мне только деревенского колдуна-погодника, знахаря-зелейника да еще воя-ополченца, по какому-то недоразумению носящего воинский пояс. А про Орлиное гнездо и все остальное ему неведомо. Вот и думает себе наш великий воин, что с таким деревенским увальнем, как я, он справится, как говорится, одной левой: даже не глядя.

– Чтобы Змей, да еще в достоинстве хозяина горы, сболтнул что-то лишнее?.. – с сомнением покачал лохматой головой Шатун. – Пусть его язык и раздвоен, но зато крепко-накрепко узлом завязан, и на устах его печать. Да и мастерству наводить тень на плетень их в ордене с малолетства обучают… Он же врет как дышит! Может быть, он тебе, Сивый, просто голову морочит?

– Все проще, друзья мои, все гораздо проще. Я ведь его ждал, сердце вещее мне его приход подсказало. Ну, и от ребят с реки как раз весточка прилетела, дескать некий Серый Полоз ищет Черную скалу. А у меня на самом краю болотной топи имеется одна полянка заветная: травы там всякие-разны редкие растут изобильно, но особенно много багульника. В жару не пройдешь – в голову так шибает, что аж с ног валит! Так вот… У меня в том самом месте как раз борть одна поставлена. Особенная борть! Какой взяток берут пчелы с той поляны! А каков медок с того взятка! Самому императору преподнести было бы не стыдно. Языки развязывает лучше, чем гетеры из тайной стражи. Прямо, скажу я вам, волшебный медок! Такой чудесный напиток, что и заклятых врагов в лучших друзей превращает – в таких близких друзей, с которыми только самым сокровенным, наболевшим и можно поделиться. Думалось мне: вот встречу старого боевого товарища, мы с ним посидим, выпьем за победу нашего оружия, вспомним минувшие дни и битвы, где вместе рубились… А оно вот как вышло.

– Ты что же это, Сивый, совсем стыд потерял и гостя, тебе доверившегося, зельем опоил? – как-то уж чересчур грозно прищурился Медведь, а волхв только усмехнулся в густые усы.

– Господь с тобой, Шатун! – все тем же игривым тоном продолжал хозяин урочища. – Я ведь вперед него сам из того кубка этот самый медок пил! Как говорит сам Серый Полоз, «негоже гостю пить подношение наперед хозяина». Да и не звал я его в гости-то! А незваный гость, как известно, хуже Змея Горыныча.

– Убьешь гада-то? – с затаенной надеждой в голосе спросил волхв. – Знаешь, Сивый, мои прихожане говорят, что если убить змею, то Бог отпустит сорок грехов.

– Ну да, а человеку, убившему за день двенадцать змей, можно рассчитывать на отпущение всех грехов, сколько бы их ни было и какими бы тяжкими они ни являлись… Не искушай, отче! Убивать этого Змея я пока не хочу. Но ведь ты и сам понимаешь, что схватка течет подобно разговору: заранее знать не можешь, в какую сторону и каким боком повернется, тут ведь многое и от собеседника зависит. Но, повторюсь, убивать я его не хочу. Мы сыграем ему другую мелодию: пусть попляшет под нашу дудочку. К тому же, сдается мне, что вояку нашего, Серого Полоза, кто-то очень сильно хочет подставить. Знаете, как бывает при игре в тавлеи, когда противнику специально жертвуют фигуру? Для того жертвуют, чтобы, воспользовавшись сложившейся в результате ситуацией, выиграть всю партию.

– Каковы же должны быть ставки в той игре, где спокойно жертвуют фигурами такого уровня? – задумчиво протянул Шатун. – И кто способен разыграть такую партию?

– Вот сядем с вами вечерять – и подумаем, – подытожил разговор Ведун. – А теперь простите великодушно, гости дорогие, да только мне подготовиться надобно! Не каждый день, знаете ли, тебя приходят убивать такие важные господа. Да и вам собраться-приготовиться не помешает. Медведь, накинь что-нибудь! Будет женская половина.

– Это кто у нас будет женщина-то? – сразу взвился Шатун. – Яга, что ли? Нашел перед кем стесняться! Да она же в Братстве Волка свое посвящение проходила – сестрой жила. Да за то время, что там хозяйство вела, она столько голых мужей перевидала, сколько иные и за всю свою жизнь не…

– Будет Мара, моя названная дочь. Молодая она еще, совсем ребенок, только этой ночью перешла в девичество. Сейчас вот с Ягой в доме шушукаются. О своем, значит, о женском. Прошу тебя, как друга: уважь молодую хозяйку! Ей такое видеть будет в диковинку, – оборвал разошедшегося было Медведя Ведун и встал, давая понять, что разговор закончен. – Пойду батожок от незваных гостей на лестнице поставлю. Проход со стороны соснового бора Яга уже замкнула.

– О том не тревожься, я сам поставлю! – тоже встал волхв. – Мне все равно в святилище еще зайти надобно, одеться подобающе. Вот попутно и закрою. А ты иди, иди себе, готовься! Тебе сегодня трудный день предстоит.

– «Долго ль витязю одеться? Только подпоясаться», – немного приподнявшись на своей шкуре, проворчал Медведь. – Всем нам сегодня предстоит трудный день, так что и мне тоже нужно подготовиться, – прибавил он и, немного подумав, поближе придвинул к себе бочонок с медовухой.

На том они и порешили, а потом разошлись: каждый туда, куда ему было потребно.

Глава седьмая

Серому Полозу было не по себе. Он, как дикий зверь, посаженный в клетку, метался в своем шатре, нигде не находя себе покоя. Стоило ему хотя бы на миг закрыть глаза, как сразу же какие-то то ли духи, то ли тени начинали водить вокруг него нескончаемый хоровод, с назойливостью осенних мух нашептывая:

– Освободи нас! Отпусти! Отомсти за нас!

Воистину, эта земля была проклята и давно уже нуждалась в очищении! Даже чудесная чаша – древняя реликвия его ордена, чудесным образом обретенная им намедни, – уже не так радовала глаз змеиного воеводы. Воины, чувствуя настроение командира, старались поменьше ему досаждать и скользили по лагерю, словно бесшумные серые тени; даже вездесущие ящеры – и те каким-то образом ухитрялись не попадаться на глаза своему подопечному. Наконец, устав от изнуряющего хождения из угла в угол, Серый резко откинул полог своего походного шатра и напряженной, деревянной походкой на негнущихся ногах отправился на обход убогого островка, приютившего его и команду.