Рыбалка на четверых

скачать книгу бесплатно

Рыбалка на четверых
Дмитрий Пацев

«Рыбалка на четверых» – это повесть о взрослении. Сереже недавно исполнилось десять лет: с одной стороны, он взрослый и рассудительный, любит читать и анализировать, а с другой – абсолютный ребенок, который с удовольствием слушает перед сном сказки в исполнении любящих мамы и папы.У Сережи есть заветное желание – он мечтает о настоящем друге. До сих пор общение со сверстниками складывалось не лучшим образом: у него никак не получалось стать своим ни в школе, ни во дворе.И вот у мальчика появилась надежда. Он пригласил на рыбалку недавно переехавшего в их район, дерзкого и смелого Ромку. И, к удивлению Сережи, тот согласился. Первая рыбалка в компании отца, деда и, возможно, будущего друга. Оправдаются ли надежды нашего героя или его ждет разочарование?

Дмитрий Пацев

Рыбалка на четверых

Глава 1. Перед сном

– Пап! Ну где ты там? – крикнул я из спальни, уже лежа в кровати и зарывшись в свое любимое пуховое одеяло. Я находился в предвкушении вечернего семейного ритуала, коим мы с родителями оканчивали каждый насыщенный день моей десятилетней жизни, по крайней мере, сколько я себя помнил. Изо дня в день то мама, то папа укладывали меня спать. Да, месяц назад, в июле, мне уже стукнуло десять лет. Первый двузначный юбилей! Но я до сих пор обожал их рассказы на ночь. Каждый вечер я всегда сам выбирал, кого из них удостоить чести быть моим «укладчиком» в кровать и рассказчиком. Я старался не сильно обременять их перед сном, поскольку осознавал, что они и так целый день провели на этой злополучной работе, где мало платят, да еще и с задержками. Я ведь уже не младенец какой-то, чтобы плакать и устраивать истерики на пустом месте, пытаясь удержать их рядом с собой в детской и требуя их внимания в течение нескольких часов. Всего лишь одну историю – вот чего я с нетерпением ждал каждый раз перед сном. Мама мне читает, не рассказывает. Она любит это дело, но пока мне с трудом даются выбранные ею сочинения мировых классиков и современников, даже несмотря на то обстоятельство, что, в своем столь юном возрасте, сам процесс чтения я считаю весьма увлекательным, и это действительно одно из моих любимейших времяпрепровождений. Правда, я предпочитаю динамичные, остросюжетные комиксы про супергероев и детективные рассказы о следопытах. Но чего у мамы не отнять, так это того, что она великолепный чтец. Околдованный ее удивительно нежным и обволакивающим голосом, я практически никогда не могу дослушать свои любимые произведения до конца. Поэтому я не зову маму в те дни, когда от души набегался и наигрался с самого утра, предпочитая приглашать ее в другие вечера, когда сил досмотреть фантазийное кино, возникающее у меня в воображении под воздействием ее голоса, осталось сполна. Надо сказать, что именно мама зародила в нашей семье традицию читать мне вечером перед сном сказки. А ежедневным этот ритуал стал с тех самых пор, когда я, будучи совсем малышом, сильно заболел – что-то связанное с расстройством желудка, – из-за чего чувствовал себя относительно нормально лишь на руках папы и мамы. Когда мы оказались в больнице, мама начала читать мне сказки на ночь не только, чтобы утешить меня, но, возможно, и ради собственного успокоения. А после моего выздоровления это стало полноценной семейной традицией, которой мы неукоснительно следуем и по сей день. Что-то мне не хочется, чтобы и перепалки моих родителей тоже становились традицией.

С папой же все обстоит совсем по-другому. Он не читает книг. Папа даже рассказал мне, как однажды, когда он был чуть постарше меня, на лето в школе ему дали большой список литературы для чтения. Он с энтузиазмом открыл заглавную страницу первой книги и, проглядев ее, решил, что дело это утомительное и неблагодарное и никак в жизни ему не поможет. При этом он не устает повторять мне, что читать необходимо, иначе я рискую стать никем. Правда, на мой вопрос «Никем – это как?» у него нет точного и обстоятельного ответа, который меня бы удовлетворил. Возможно, этот самый ответ скрывается в одной из непрочитанных им книг, до которых у него так и не дошли руки в молодости. Но зато мой папа прекрасный выдумщик и сочинитель невероятных рассказов и увеселительных историй. Диву даюсь, как он каждый раз с нуля создает остросюжетные хитросплетения сражений космических осьминогов с пришельцами-многоножками, да еще и виртуозно показывает эти сражения и дуэли, используя пальцы рук, тени от которых, возникающие на стене, удивительным образом похожи на образы, рождающиеся в моей голове. Его истории всегда завершаются по-разному и совершенно непредсказуемо. Возможно, папа просто забывает сочиненное, как только рассказ закончен, или в его голове расположен мультипликационный цех по производству увлекательных детских историй, наполненных умопомрачительными спецэффектами. Папины рассказы быстры, легки и не похожи один на другой. Иногда его истории и сказки получаются такими комичными, что мы хохочем во все горло, как ненормальные и у меня даже живот болит от непрекращающегося смеха. Но сегодня мне хотелось чего-то посерьезнее. Такого, над чем бы я мог поразмышлять. Я ведь уже практически взрослый, наверное, пора начинать относиться ко всему, происходящему в этом мире, чуточку осмысленнее и осознаннее. Да, сегодня мне нужна как раз такая история. Поэтому, именно папу я зову последние минут десять к себе в кресло чтеца, а он все не приходит.

– Сейчас, Сереж, погоди немного, – раздался из гостиной голос моего отца, в котором слышались нотки едва уловимого раздражения. Я знаю, что он пытался ответить мне как можно мягче, однако не мог до конца скрыть свое нервное состояние. Как обычно, они с мамой спорили на ночь глядя. Уж лучше бы предметом их спора был какой-то другой вопрос, лежащий на повестке дня, нежели как надо «жить эту жизнь» и кто из них прав по отношению вообще ко всему на свете. Обсудили бы, кто будет читать мне сказку этим вечером или же кто больше меня любит. Но нет, причина их, в последнее время все более частых и разгоряченных, криков мне даже не до конца ясна. Из зала по-прежнему доносились лишь какие-то странные неразборчивые отголоски разговора родителей на повышенных тонах. Наверное, так у взрослых заведено! Заведено бороться и не уступать, ведь иначе можно сломаться. А кто сможет починить поломанного папу или порванную маму? Я вот пока не умею, это их прерогатива клеить мне на колени пластырь после пореза о стекло во дворе или отпаивать меня вкусным сиропом при кашле. Наверное, это часть взрослого мира – уметь кусаться. Прямо как у собак, которые грызутся между собой. Иначе не выжить. Ведь на ком еще тренировать этот, безусловно, нужный навык самообороны, как не на том, с кем ежедневно находишься рядом. А если родительская брань однажды прекратится, то впору уже мне переживать, вдруг они начнут оттачивать свое мастерство словесной перепалки где-нибудь еще, вне дома, в другом месте. Или вообще перестанут общаться. Уж лучше так, чем никак. Я соскучился по их дружному смеху. Теперь они улыбаются и хихикают по отдельности, каждый сам по себе, глядя то в телефон, то в телевизор. Но я видел их искренние, направленные друг на друга улыбки на фотографиях того периода, когда я был в животе у мамы. Просто этап такой у них, а тут еще и я со своей болячкой, про которую ничего толком не знаю, лишь то, что она понемногу прогрессирует, но жить с ней можно. И, как сказал доктор, даже обязательно нужно жить и непременно очень счастливо. Вот я и не унываю. Все-таки это слова настоящего врача в белоснежном халате. Его даже мои родители слушали не перебивая. Вот бы им и друг с другом так же попробовать вести себя, хотя бы иногда, по выходным и праздникам, например. Надеюсь, в скором времени они все-таки приступят к переговорам по поводу перемирия, пусть и временного.

– Папа! Папа! Папа! – начал я изображать неумолкающую автомобильную сирену, уловив интонационную атаку мамы, шумную походку которой я узнал сразу. Обычно она расхаживала по квартире, пыхтя как паровоз, когда я в чем-то провинился. Последний раз это было из-за молока, пролитого на диван, накидку с которого мама только что постирала.

– Сереж, я тут, – тихо произнес папа, незаметно подойдя ко мне в темноте и пытаясь не напугать меня, поскольку в этот момент я был сильно увлечен выписыванием в воздухе причудливых каракулей, обозначающих какие-то замысловатые волшебные заклинания.

– Готов! – молниеносно отреагировал я, услышав его, и положил руки поверх одеяла, сжав при этом глаза и губы, чтобы настроиться на прослушивание очередного блокбастера. Не от испуга, а от предвкушения предстоящего погружения в сказочный мир.

– Наверное, пора спать, все-таки уже одиннадцатый час! Сегодня был тяжелый день, а завтра нам еще и на рыбалку, – с улыбкой произнес он, пытаясь уговорить меня заснуть без спектакля и представления. Папа все чаще стал так поступать. Да и мама тоже. Видимо, это неминуемый этап моего взросления. Не зря я читал в одной инструкции, что отмена любого медицинского препарата должна осуществляться постепенно и последовательно. Вот и «сказочное» лекарство, которое столько лет было усладой для моих ушей, видимо, тоже начали потихоньку отменять. Точно… Завтра же рыбалка! Дедушка обещал показать свои рыбные места и научить ловить рыбу. А еще наживлять червяка на крючок. И как это я мог позабыть об этом. Ведь со мной едет еще и мой друг Ромка. Ну как друг. Он-то мне друг. Единственный. А вот кто я для него? У него много таких… друзей. Кроме этого, еще кое-что меня беспокоило. Отношение к Ромке моих родителей, которые считали его дворовым беспризорником и видели в нем угрозу моему беззаботному детству и добропорядочному взрослению. Как говорится, нахватаюсь еще чего и уж дело точно плохо кончится. Но больше мне не у кого «нахвататься-то», вот в чем проблема. Ну завтра папа с дедом познакомятся с ним поближе, и, может, станут разрешать мне почаще гулять в его компании во дворе. Уверен, он им понравится. Ладно, при таком раскладе позволю сегодня папе ограничиться упрощенным вариантом сказки. Может даже рассказывать не очень эмоционально и обойтись без сложных сюжетных линий и раскрытия характеров героев.

– Хорошо, па! Давай самую короткую сказку, и я сразу же усну, обещаю, – жалобно начал уговаривать его я, окончательно закрыв глаза и притворившись спящим. Подглядывая из-под прикрытых глаз, даже в темноте, я отчетливо разглядел улыбку на лице папы, который, смирившись с неизбежным, удобно усаживался в кресло рядом со мной.

– А хочешь расскажу о чем-нибудь новеньком? – поинтересовался он, понимая, что это не сулит ему скорого сна, скорее наоборот.

– Давай! А о чем? Может, ужастик, а? – неожиданно даже для самого себя выпалил я, будто бы только это мне сейчас и нужно было для спокойного сна.

– Ужастик?! – переспросил папа, явно не ожидая такого поворота.

– Ага! Чтобы страшно до дрожи, но невозможно оторваться, – произнес я, сгорая от нетерпения и все так же не открывая глаз. После чего я одним ловким движением спрятал свои руки под одеялом, а то мало ли что, все-таки ужастик – дело непредсказуемое. Руки-то мне еще пригодятся в жизни.

– А хочешь, я тебе такой ужастик расскажу, что поджилки затрясутся?! – произнес он неестественным, но все же пока еще узнаваемым голосом.

– Что затрясется? – я втянул голову в плечи так сильно, что она наполовину скрылась под одеялом вслед за руками, как будто укрывшись в черепашьем панцире. Но я жуть как хотел услышать эту страшную историю.

– Поджилки! – ответил папа и притворился грозным монстром, выпучив глаза и приоткрыв веки. Теперь вместо улыбки я заприметил оголившиеся белые зубы, отчетливо выделявшиеся на фоне его густой черной бороды, покрывавшей нижнюю часть лица. Его гладко выбритая лысина, венчавшая голову, продолжала поблескивать даже при выключенном свете. Но и сейчас я пока еще держался, всеми силами стараясь не поддаваться расползающейся дрожи, зародившейся где-то в моих коленях.

– Ну! Давай, я готов, – требовательно сказал я, еле скрывая свои конвульсивные подрагивания.

– Даю, даю, – начал папа. – Значит так, в одном далеком-предалеком лесном местечке проживал один черный паучок, да не просто страшный и мерзкий, а такой, которого побаивались даже его паучьи родственники. Он был маленький и неказистый, всего с одной лапкой вместо восьми положенных, которая, однако, в глазах соплеменников выглядела ну очень уж отвратительно, поскольку болталась сбоку от его брюшка в полном одиночестве. Но лапка эта была не обычная, тоненькая, а толстая и упитанная. Как будто все его восемь конечностей срослись в одну огромного размера. Такой вот бедолага появился на свет. Он был настолько уродлив, что никто не хотел с ним играть. Ему не удавалось ни быстро ползать, ни плести паутину, ни даже толком ловить комаров и мушек. И вот, в один солнечный летний день, этот бедняга паучок захотел уйти подальше от всех, обидевшись и разгневавшись на равнодушных сородичей, – папа продолжал явно измененным голосом, чем раньше не особо увлекался. Отцовской визитной карточкой все же были скорее сюжетные повороты и неожиданные развязки, нежели интонационные игры. Наверное, в ужасах все по-другому.

– А почему паук-то? – очень быстро спросил я из-под одеяла, чтобы в случае чего успеть приготовиться к чему-то страшному и пугающему. И хотя это был мой первый ужастик на ночь, я все же интуитивно чувствовал, как себя вести и чего ждать от таких пробирающих рассказов.

– Ну, ты же просил ужасы, так вот, по-моему, нет ничего страшнее истории про паучка, да еще и такого искалеченного и одноногого, которого даже родные считают похожим на монстра! – ответил папа все таким же зловещим голосом.

– Папа! Ну это же звучит как-то по-детски что ли. Разве может быть ужастик про маленького беззащитного паучка! Давай другую, не хочу эту, – начал я возмущенно ворчать, пытаясь показать, что меня такая история ни капли не страшит. Хотя на самом деле я бы с радостью послушал что-то более веселое и дружелюбное. Но не мог же я признаться папе, что испугался первого же ужастика в своей жизни. Мне ведь завтра рыбу ловить на речке, которая, должно быть, во много раз больше малюсенького паука, хоть и мрачного, а я тут пусть и страшную, но все-таки сказку своего родного отца дослушать не в силах. Глубоко вдохнув, я все же решил, что стоит немного потерпеть, и все непременно закончится.

– А кто сказал, что он на самом деле так уж беззащитен, как это кажется на первый взгляд? Да погоди ты, впереди сплошные ужасы и страшилки! Терпение мой маленький друг, только терпение, – ответил папа, явно не поняв моих чересчур тонких намеков о досрочном прекращении рассказа. – Продолжим. Итак, паучку не удалось сбежать от своей семьи, потому что в лесу случился страшный ураган, звери попрятались, деревья и кустарники вырвало с корнем и разбросало повсюду, а всех местных паучков вместе с нашим героем сдуло прямиком на местный пруд. Когда погода наладилась и засветило солнышко, пауки обнаружили, что их осталось несколько сотен со всего леса, спасшихся и находящихся на отдельно плавающих по поверхности воды оборванных листьях. На одном из таких «плотов» оказался и наш одноногий паучок с соплеменниками. И тут другой дырявый листик рядом с ними пошел ко дну и утянул за собой множество паучков, сидящих на нем. На третьем листике была такая неразбериха, что паучки, толкая друг друга, падали в пруд. Но самое страшное было впереди, – постепенно затихал папа, растопырив пальцы на руках, словно готовясь к нападению.

– Что там впереди, говори уже?! – возмутился я, сгорая от любопытства и обрадовавшись возможности звуком своего голоса разрушить созданную им пугающую атмосферу.

– Хорошо. Отовсюду, чтобы полакомиться после сильнейшего урагана, начали слетаться скворцы, синицы и даже один черный ворон. Они, конечно, не могли пропустить такой пир, – папа взглянул на часы. По его мимике я догадался, что час уже был довольно поздний. На улице становилось все темнее, а у меня под одеялом – все страшнее. Но я пока держался, еле заметно пододвигаясь поближе к креслу папы, стоящему рядом с моей кроватью. Папа одновременно и пугал меня своим рассказом, и в то же время был тем, у кого я стал бы искать защиты в случае чего.

– Не останавливайся, давай, продолжай, – я все никак не мог успокоиться, находясь в ожидании конца этого жуткого рассказа, суть которого я почти не улавливал, но находился в полной власти мира, созданного зловещей интонацией папы, разошедшегося не на шутку, по моим меркам.

– Так вот, все эти птицы коршунами стали набрасываться на паучков, сидящих на листиках посреди пруда, словно праздничные угощения на тарелках, – продолжал он, немного наклонившись ко мне. – Повсюду раздавались стоны погибающих насекомых, которые не умели плавать и не могли добраться до спасительного берега, – папа постоянно менял голос, изображая то резкий и несколько писклявый крик птиц, то жалобные стоны, которые, по его мнению, имитировали паучков. Мое воображение разыгралось до такой степени, что, когда папа приближался ко мне, мне казалось, будто это все птицы разом пытаются добраться уже не только до одноногого паучка, но и до меня, чтобы с жадностью проглотить обоих. Просто жуть! Я даже не рискнул поправить его, когда он говорил о пауках как о насекомых, решив просто промолчать, поскольку находился не в самой лучшей форме, чтобы меня волновали вопросы классовой принадлежности.

– Братцы! Нам необходимо собрать всю волю в кулак и придумать, как выбраться из этого гиблого места на берег, где мы будем в безопасности! – говоря голосом моего отца, паучок пытался повлиять на своих сородичей, которые боялись не только налетов птиц, но и его самого – своего страшного одноногого собрата. Я чуть расслабился, услышав спасительную для моей несформировавшейся детской психики интонацию доброго сказочного паучьего героя, пытающегося помочь всем и вся. – Смотрите и повторяйте за мной! Опустите все свои свободные лапки в воду и гребите ими, что есть силы! – продолжал папа паучьим голосом. – Одноногий опустил в воду свою единственную конечность, брюшком цепляясь за листочек, и начал грести ей так, что лист потихонечку изменил направление и теперь плыл к берегу. Остальные же, увидев его старания, начали повторять за ним, опустив в воду свои незанятые лапки, но у них толком ничего не выходило из-за слишком хаотичных движений, – рассказывал папа несколько отстраненно, словно из засады вот-вот должен был вылететь хищник, наблюдающий за своей жертвой. Он будто гипнотизировал меня как удав кролика. – Хрыщ! – резко и довольно громко для столь позднего часа выкрикнул он, внезапно прикоснувшись ко мне через одеяло так, что от неожиданности я дернулся и заорал еще громче него.

– Ну, папа! Ты же обещал не пугать! – произнес я с толикой обиды и страха, но в то же время с нетерпением ожидая конца истории.

– Ладно, больше так не буду, – нарочито злобным голосом какого-то подкроватного монстра ответил папа. – Продолжаю… Наш паучок, не успев издать ни единого звука, был проглочен крупным вороном, вылетевшим из чащи леса, а все потому, что одинокая лапка паучка, которой он активно работал, пытаясь добраться до берега, привлекла к себе внимание птицы, поскольку издалека походила на очень упитанного червяка, а значит, желанную добычу, – заговорил папа вновь своим обычным голосом.

– Оставшиеся в живых на этом листочке паучки, испугавшись еще сильнее и вспомнив наказ своего хромого собрата, взяли себя в руки, точнее в лапки, и как единый организм с маленькими мохнатыми веслами пришвартовались к берегу, где и нашли свое спасение, – уже намного спокойнее, но в то же время с ноткой грусти, продолжал папа, как будто и сам не ожидал от себя такой неоднозначной развязки только что появившегося на свет ужастика.

– И что дальше? – спросил я, пытаясь продемонстрировать полное самообладание, хотя и не до конца еще оправился от внезапной кончины паука, главного героя этой трагичной истории, и страшного вороньего выкрика папы. Раньше в рассказах главные действующие лица если и погибали, то как-то повеселее что ли.

– Вперед! – удрученно и без особого восторга сказал папа, озвучивая остальных членистоногих. – И паучки, плывшие на остальных листочках, друг за другом направили свои импровизированные лодочки к берегу, в спасительную лесную чащу подальше от птиц-налетчиков – подытожил отец, полностью проникнувшись происходящим.

– Папа, а что же дальше, разве они не вспомнят того одноногого паука, который указал им путь к спасению? – переживая, серьезно спросил я, нахмурив при этом брови, и вылез из-под одеяла, так как понимал, что ужастик уже закончился и вряд ли папа припас для меня еще один неожиданный и пугающий возглас. Одного раза мне хватило с лихвой.

– Конечно, вспомнят, Сереж, ведь он своим примером показал им дорогу к берегу и в итоге всех их спас! Он настоящий герой, выдержавший испытание, пусть даже ценой собственной жизни. А может, и вовсе не стоило ему помогать своим братьям, до этого избегавшим его, и показывать способ спасения от врага, – мрачно произнес отец. – Хотя сам бы он вряд ли справился. Ему была необходима их помощь. Он лишь задал темп, благодаря невероятной силе своей единственной лапки. Паучок и не догадывался, что такими активными действиями привлечет пристальное внимание к собственной персоне и станет аппетитным объектом для птиц. Воспоминание о подвиге паучка сохранялось совсем недолго, и то, только у тех, кто был вместе с ним на том самом листике посреди пруда. Во-первых, пауки никогда не отличались особо хорошей памятью и добросердечностью, чтобы всему паучьему лесному сообществу из уст в уста рассказывать о героизме одного из своих. Во-вторых, поведав о таком храбром поступке остальным, они бы без сомнения стали заложниками зависти к нему, ведь он был уникален со своей одной ножкой, а, значит, не таким, как они, а гордиться тем, кто был на них не похож, паукам не очень-то и хотелось. В-третьих, им попросту не подобало проводить время, предаваясь воспоминаниям и рассказывая о смелых и отчаянных поступках кого бы то ни было, ведь следовало кормить своих многочисленных детишек-паучков, ежедневно плетя паутины, чтобы выжить в этом страшном и полном опасностей, жестоком и беспощадном мире. Да, именно так, несмотря на то, что для многих как раз пауки являются самыми ужасными и пугающими тварями на земле – договорил папа, параллельно над чем-то размышляя. – Вот и сказочки конец, а кто слушал… – начал папа, чтобы завершить эту мрачную историю. Однако не все его умозаключения мне были понятны. Все-таки неизгладимое впечатление на меня произвели совершенно другие вещи, а не эти вот его последние замечания. Во-первых, несправедливо нападать всем на одного. Ведь паучок выдерживал нападки и своих, и чужих. Он был одинок, это точно. А во-вторых, я, конечно, надолго запомню внезапное прикосновение отца, сопровождаемое резким и неожиданным выкриком, в самый непредсказуемый момент, потому что это по-настоящему меня парализовало и напугало так, что душа ушла в пятки.

– Огурец! – закончил я уже воодушевленно. – Классная сказка, пап, только грустная какая-то вышла. Давай в другой раз посмеемся, хорошо? – зевая, с надеждой, довольный сказал я, поворачиваясь на правый бок к стене и закрывая глаза.

– Ну, ты же просил ужастик, вот тебе ужастик! В следующий раз обязательно придумаем что-нибудь повеселее. Спокойной ночи, Сереж, – ласково произнес он, погладив меня по голове и выходя из детской.

– Добрых снов, пап, – прошептал я, натягивая одеяло на плечи.

Я еще немного полежал на боку, уставившись на узоры ковра, висевшего на стене, и прокручивая в голове мысль о том, что над паучком, ущербным от рождения, издевались и смеялись, а подойти и спросить у него о его чувствах никто почему-то так и не отважился, пугаясь всего-навсего его не такой как у всех лапки. Хорошо, что тем самым они не сделали из него озлобленного на весь мир паучьего монстра. Папа этого не говорил, но мне представлялось, что паучок пытался, наверное, подружиться хоть с кем-нибудь, но всегда натыкался на холодную стену непонимания и отстраненности, поэтому и собирался оставить их и уйти. Лучше бы кто-нибудь съел его сразу, еще в лесу до урагана, не позволив ситуации развиваться таким образом, что ему пришлось своим примером показывать путь к спасению отвратительным собратьям в равнодушных черных и мохнатых паучьих шкурках.

Все-таки ужастики поразительно эффективны, когда речь идет о познании жизни и ее хитросплетений, позволяя взрослеть ускоренными темпами. Как ни крути, а теперь мне предстояло из-за собственной неосторожной инициативы раз за разом преодолевать свой страх всегда, когда папа решит рассказать очередной ужастик. С этими, даже для меня взрослыми, мыслями я провалился в сон.

Глава 2. Выезд

Приоткрыв глаза из-за непрекращающихся толчков и раскачиваний, я, в первые секунды, не мог сориентироваться, где нахожусь и что происходит, и как папа позволил себе покуситься на неприкосновенность спящего, тем более, когда на дворе еще глубокая ночь. Бросив взгляд в окно, я только подтвердил свое предположение – хоть глаз выколи. Неужели я вырубился посреди вечерней сказки и задремал? Но обычно меня не будили, чтобы я все-таки дослушал историю и не смел вот так бесцеремонно засыпать на самом интересном месте. Как правило, именно момента, когда я окажусь в объятиях Морфея, и дожидались родители. Значит, совсем не ради этого меня продолжали нагло и нарочито требовательно будить.

– Сереж, вставай! Скоро выезжаем, дедушка ждет уже, а еще за твоим приятелем заехать нужно, – воодушевленно, но настойчиво продолжал папа, по-видимому, не добившись пока особых успехов в попытке меня разбудить.

Открыв глаза, теперь уже по-настоящему, я на мгновение замер, нахмурился, словно ворчащий старик, и, оглянувшись по сторонам в уже более осознанном состоянии, сообразил, что Ромка, скорее всего, ждет меня. Конечно же! Ему наверняка не терпится провести этот августовский день у реки со своим другом. Поиграем в мяч, половим рыбу, пожарим шашлыки. Окончательно отойдя от короткого, по моим меркам, сна, я пришел в себя и, как заведенный, начал надевать заранее приготовленную мамой одежду. Папа, спокойно выдохнувший, поняв, что миссия, под названием «Попробуй разбудить сына в пять утра», выполнена, принялся что-то запихивать в спортивную серую сумку, сначала надавливая на нее коленом, а после и почти всем телом. Надев на себя спортивные штаны и футболку, я галопом помчался в коридор, с разбега прыгнув на незакрывающуюся отцовскую сумку, чтобы и помочь ему и эпично приземлиться, словно на батут, ведь меня переполняли эмоции от предстоящей встречи с Ромкой, и они требовали выхода.

– Тише, сын! Умерь свою прыть, подавишь помидоры, и чем мы будем всех кормить?! Продукты-то с нас, а с дедушки – снасти. Не хотелось бы приехать с непригодной к употреблению едой, а то у твоего дедушки появится дополнительный повод меня упрекнуть, и мне тогда ничего не останется, кроме как свалить все на тебя. В другой ситуации я бы тебя выгородил, но только не перед ним, понимаешь, – продолжал папа с саркастической усмешкой, скрытый смысл которой я уже вполне мог уловить.

После водных процедур, как раз когда мы завтракали, за нами заехал дедушка. Отец, заприметив из окна третьего этажа свежевымытую крышу старенького и угловатого японского микроавтобуса цвета слоновой кости, из спокойного, размеренно похаживающего взад-вперед и попивающего кофе главы семейства, превратился в суетливую, с выпученными глазами наседку, потерявшую свои яйца. Выглянув в окно, я тоже увидел нарезающего круги вокруг автомобиля дедушку в зеленном камуфляже. Папа и меня стал подгонять, видимо, чтобы я вторил его хаотичным движениям и судорожным перешагиваниям с ноги с ногу в узком коридоре вокруг битком набитой сумки. Это хорошо, что дедушка не приехал раньше назначенного времени, что периодически случалось, а то отец не смог бы собрать даже продукты и необходимые вещи, потому что при появлении деда в его руках больше ничто уже не могло удержаться. Папа нервничал, это было видно невооруженным глазом, хоть и пытался скрыть свои эмоции.

– Пап! А ты рыбу-то ловить умеешь? – спросил я отца, исполняющего сумбурный и неумелый танец, чтобы отвлечь и тем самым избавить себя от охватившего его внезапно чувства тревожности. Ведь я знал, что он рыбак, все детство просидевший с удочкой на берегу той самой речки, куда мы сегодня и намеревались отправиться. Может, он не хотел ударить в грязь лицом перед своим отцом или так давно не рыбачил, да еще и на своем излюбленном месте, что просто-напросто переживал перед встречей со своим речным бережком. Папа ничего мне не ответил, лишь замер, пристально, словно сквозь меня, уставившись в стену. Однако он явно расслабился и обувался уже спокойно, даже не забыл выключить свет в коридоре. Значит, мой вопрос сработал, навел порядок в его голове. Зато я, наоборот, стал нервничать гораздо заметнее, ведь теперь нам предстояло заехать за Ромкой. В целом мы справились, потому что не разбудили маму, несмотря на довольно активные сборы. Папа с некоторым усилием взвалил себе на плечо битком набитую сумку, а я схватил футбольный мяч, специально припасенный мною именно для этого случая. На приобретение в фирменном магазине этого спортивного круглого снаряда я потратил часть денег, подаренных дедушкой мне на недавно прошедший день рождения. Я надеялся, что Ромка его оценит по достоинству, ну не комиксы же мне, в самом деле, брать с собой на рыбалку. Когда мы спустились, дедушка ожидал нас у открытого багажника, с довольно грозным видом. Впрочем, ничего удивительного. Это было его обычное выражение лица – таким он вернулся с фронта после Великой Отечественной войны, по крайней мере, так всегда говорили родители. Особенно тяжело деду пришлось под самый занавес. Немцам тоже от него досталось, хоть он и был еще совсем молодым, когда его призвали под ружье. На протяжении последнего года военных действий он практически не выпускал из рук свою винтовку. Нелегко было деду, когда наша армия на многих фронтах уже зачищала земли от захватчиков. Пройдя через такие кровопролитные события, он не перестал любить рыбалку и до сих пор с удовольствием ездит на речку, чтобы посидеть с удочкой, правда теперь уже с лицом не мальчика, но мужа – более мудрым, закаленным страшными и безжалостными картинами войны.

Папа с дедушкой довольно редко встречались в последнее время, особенно после смерти бабушки. Я был еще совсем маленьким, когда ее не стало. У меня не сохранилось воспоминаний о ней, но зато один случай на всю жизнь въелся в память моей мамы. Это случилось, когда бабушка нянчилась со мной, полуторогодовалым. Уже не в первый раз она гуляла со мной во дворе и вдруг непонятным образом перевернула коляску, в которой я спокойно себе посасывал соску, так, что я оказался ровно под ней. Бабушка поседела, пока доставала меня из-под коляски. После того аттракциона мою бровь украшает затянувшийся шрам – свидетельство моего виртуозного полета. Мама же помнит случившееся во всех подробностях, и если об этом заходит речь, она всегда придерживает свою голову рукой и издает охающие звуки – настолько в ней живо переживание того времени. Иногда она даже ссылается на те события, как на причину моих сегодняшних проблем со слухом. Но не мне сейчас стоило переживать за свое состояние, а дедушке. Чуть больше года назад он перенес сердечный приступ, и с тех самых пор мой папа стал звонить ему гораздо чаще, чем делал это после смерти бабушки, по крайней мере, я однозначно чаще стал видеться с дедушкой. Отец нередко говорил ему, что нужно хоть иногда вылезать из своей берлоги. Угрюмый взгляд деда меня совсем не пугал. Интересно, а какое выражение лица будет у меня, когда я стану старым? Наверняка это напрямую зависит от того, какой образ жизни я буду вести, уж это точно. Представив себя слегка упитанным и флегматичным дедулей, я думал о том, что хотел бы лишь улыбаться своим внукам, читать им комиксы перед сном, когда мои дети будут оставлять их у меня на ночь. Я надеялся, что мне не придется побывать на войне, иначе моя физиономия будет всех только отталкивать, в том числе и моих будущих отпрысков и внуков. Да, в условиях боевых действий я неизбежно преждевременно превращусь в старца с глубокими, избороздившими лоб морщинами, которые не то что не улыбаются, а еще и как будто говорят всем о моей гневливости и отнюдь не веселом нраве. И, чтобы убедиться в обратном, окружающим необходимо будет сначала преодолеть свой страх, сделать первый шаг навстречу такому пугающему субъекту, чтобы узнать его чуточку получше. Но кому захочется преодолевать невидимый барьер и сближаться с тем, у кого на лице написано «Не подходи, убью!»? Живым доказательством моей теории служил пример моего деда. За свои десять лет, а это не мало, я не помню, чтобы хоть раз слышал о том, что у него есть хотя бы один друг, впрочем как и у моего отца. Да и у меня с дружбой все только начинает складываться. И то, как посмотреть. Во дворе со мной никто особо и не общается. Да и я ни к кому в друзья не набивался. Местные мальчишки развлекались беготней по заброшенной стройке, расположенной по соседству, или же пинали мяч, с которым у меня пока никак не получалось наладить контакт, хоть убей. Несколько раз меня брали в команду, но только в качестве вратаря; так этот круглый проказник все никак не мог найти себе место в моих руках, постоянно ускользая прямиком в собственные ворота. Так что теперь я лишь дырка на воротах, и не смею выбрать себе ни одну из громких, с точки зрения спортивной истории, фамилий или даже прозвище какого-нибудь известного мирового футболиста, вроде «Роналдо-зубастика» или «Марадоны-десятки». После моих нелепых ляпов вход во двор был для меня закрыт до тех пор, пока я не принесу им новый мяч. Но купив такой, я, в первую очередь, надеялся расположить к себе Ромку. Он только этим летом вместе с мамой переехал в наш район и поселился в общежитии, расположенном через пару дворов от моего дома. Ромка, конечно же, моментально влился в дворовое подростковое братство. А с мячиком и вовсе обращался как бог, обновив рекорд двора по числу набиваний мяча головой. Целых девятнадцать раз он смог наколотить его, причем случилось это совсем недавно, на прошлой неделе. Так что звание капитана дворовой команды по футболу без особых возражений досталось именно ему. Еще бы, ведь несмотря на небольшой росточек, Ромка был широкоплеч и довольно мускулист, совсем как настоящий спортсмен, в отличие от меня. Я точно не знал, сколько ему лет, но мне казалось, что он был старше меня на год-другой. Ромке везло по жизни: он не только был своим в доску среди сверстников, но и дома пользовался полной свободой: ему никто ничего не запрещал. Я часто слышал восторженные крики Ромки и других вольногуляющих ребят в то самое время, когда кто-нибудь из моих родителей укладывал меня спать, рассказывая очередную сказочную историю на ночь. Но этот секрет я вряд ли кому-нибудь озвучу, особенно во дворе. Ромка меня еще не очень хорошо знает, но я серьезно настроен завести с ним дружбу. Ведь будь мы друзьями, я был бы вхож в его круг общения. А так этот самый круг не давал мне ни единого шанса. Мне оставалось лишь довольствоваться редкими встречами, когда Ромка, приходя из общежития и качаясь на качелях, скрип которых неминуемо будил не только меня, но и моих родных, своими утренними криками и умелым свистом, настоящим – со вставленными в рот пальцами, вызывал во двор других парней. Ромку не заботили замечания и угрозы бабулек, высовывающихся из окон своих квартир с целью унять проходимца и прогнать его восвояси, главное – подальше от их безмятежного домашнего бытия. Несколько раз, когда ходил выбрасывать мусор, я пытался здороваться с Ромкой, чтобы завязать хоть какие-то отношения, но все было тщетно. Я лишь натыкался на стену – равнодушный и холодный взгляд его ярко-голубых стеклянных глаз. Дождавшись своих новоиспеченных товарищей, он, с улыбкой на лице, отправлялся на поиски приключений, о которых я мог только мечтать. Частенько их вылазки оканчивались не очень-то и весело. Случались и приводы в местное отделение милиции сотрудниками правопорядка. То за катание на крышах вагонов поездов – недалеко от нашего дома проходила железнодорожная ветка, то за побитые стекла в здании школы, в которую мне вновь предстояло пойти с наступлением осени – всего через несколько недель. Все в их компании, пять-шесть человек, видимо, прошли подобное боевое крещение. С одной стороны, я прекрасно понимал родителей, когда они говорили мне, что с такими сомнительными личностями, как Ромка, нельзя водить дружбу ни при каких обстоятельствах. Но с другой, я ведь встал на путь взросления, и в скором времени нежно целующие меня на ночь родители и сказки перед сном уйдут в прошлое. Ну и как же я должен был совершить этот переход безболезненно и плавно? И способ удивительным образом нашелся. Как-то утром, неделю назад, я, как и прежде, просто выносил мусор, но на этот раз захватил с собой и отдал Ромке комиксы из прошлогодней серии про инопланетных многоруких завоевателей с довольно незаурядным для подобной литературы сюжетом. И это сработало. После третьего разноцветного журнала, подаренного мной ему в течение той недели, приглашение съездить на рыбалку и поесть вкусного жареного мяса было встречено Ромкой с одобрением. Правда, до сих пор мы с ним ни о чем еще толком не разговаривали. Но как раз на природе я и намеревался ликвидировать этот пробел. Мне кажется, что это верный признак взросления – научиться планировать, и добиваться своих целей. И пока у меня были все основания быть собой вполне довольным. Сегодня меня ожидала не просто первая в моей жизни рыбалка, сегодня я должен был обрести настоящего друга.

Подойдя к машине, папа резко, позабыв, что у него там помидоры, закинул недавно укомплектованную нами сумку в багажник автомобиля, под ироничное замечание деда о том, что у нас, похоже, только одна авоська на всю семью, раз она так сильно набита.

– Поздно выезжаем, – проворчал дедушка и потрепал меня по причесанным темным волосам, которые отросли и теперь практически полностью прикрывали уши.

– Ну ничего, мы же воздухом подышать, и детям показать, что такое рыбалка, – ответил папа, усаживаясь на переднее сидение возле водителя.

– Воздухом я и дома могу подышать, а на рыбалку надо по утренней зорьке ехать, еще до восхода солнца. Нам еще час добираться до реки. Приедем, когда уже время обеда будет, и рыба вся уйдет. Этим летом я в тех местах еще не был, но первая Сережкина рыбалка должна случиться именно там. Мужики, правда, говорят, что после такой долгой жары все высохло и ловить нам будет нечего. Но такова семейная традиция, ничего не поделаешь. И, кстати, каким еще таким детям? Ты про себя и внука что ли?! – и дед сам рассмеялся своей же шутке, но тут же снова вернул на лицо привычную гримасу, подумав, что если мы будем заезжать за всеми подряд, то, возможно, и вправду приедем к месту назначения только к обеду. Лишь бы Ромка уже был готов и ждал нас.

– Да не преувеличивай, все будет как надо! Заедем вон в ту общагу за знакомым сына, – сказал отец, показывая рукой, куда следовало заскочить за Ромкой. Мне казалось, что папа нарочно избегал называть Ромку моим другом, словно боясь этого, с другой стороны, они с мамой все-таки согласились взять его после моих просьб, понимая, что я буду под наблюдением взрослых, а не наедине с этим «неблагонадежным товарищем».

– Я взял удочки на троих, четвертый-то нам зачем, тем более еще и не понятно кто такой? – проговорил дедушка, заводя машину и трогаясь с места. Похоже, сейчас решалось, будет ли у меня хотя бы возможность попытаться подружиться с Ромкой или мы отправимся на рыбалку втроем.

– Да перестань ты, ворчишь с самого утра! Сережка ведь попросил, ну чего ты? Лучше скажи, зачем ты весь дом запихнул в свой багажник, мы же вроде просто на рыбалку собирались или, может, ты на месяц планируешь там остаться? Я смотрю, ты основательно подготовился. У тебя там и палатка, и резиновая лодка, и мангал с шампурами, да еще и удочки, спиннинги, складной столик, стулья, две большие спортивные сумки, по-видимому, до отказа набитые одеждой и едой, – умело перевел тему разговора папа, одновременно заступившись за меня перед дедом, который уже начал превращаться в моего кровного врага после своего возмущения по поводу Ромки, чего я совсем не хотел. Чувство несправедливости постепенно разгоралось во мне, но моментально погасло в тот самый момент, когда мы завернули во двор общежития, на первом этаже которого и проживал мой будущий друг. Деду, видимо, эта поездка нужна была не меньше, чем нам. Папа тоже не прочь был отдохнуть и расслабиться на природе у реки, после изнуряющих рабочих будней и участившихся. в последнее время, вечерних нервных бесед с мамой. Успокоившись, вместо того, чтобы демонстрировать деду свою обиду за его нежелание брать Ромку, счастливый от предвкушения замечательного дня, я, наоборот, улыбнулся и прильнул к боковому стеклу в ожидании моего будущего друга. Однако у общежития не было ни души. Никто не переминался возле подъезда в ожидании увеселительной поездки и не подпрыгивал от радости при нашем появлении. Во дворе тоже было безлюдно, лишь музыка в стиле восьмидесятых раздавалась из форточки одного из окон на первом этаже. Секунду спустя приоткрылось и само окно, выпустив на улицу поток мужских и женских возгласов, подпевающих музыкантам, чьи голоса с хрипом вырывались из магнитофона, стоящего на подоконнике, и развернутого динамиком наружу, во двор. В другой квартире, через окно, в облаке дыма виднелись силуэты двух женщин, до нас доносился их неразборчивый разговор.

– Как зовут твоего товарища? – спросил папа, обернувшись ко мне.

– Ромка, – ответил я, пристально вглядываясь в нужное мне окно, в надежде обнаружить там своего друга. Однако различил лишь стол, на котором стояли пустые тарелки с остатками еды и несколько стеклянных бутылок.

– Ромка здесь живет?! – крикнул папа, опустив стекло в автомобиле, однако женщины никак не отреагировали на его зов, похоже, просто не услышали.

– Ромка, говорю, тут проживает?! – крикнул он еще раз, размахивая руками, после чего одна из женщин пристально посмотрела в окно, а потом пропала из виду. Ее красные глаза и мутный взгляд красноречиво говорили о том, что этой ночью спать ей не пришлось. По всей видимости, не последнюю роль в этом сыграл алкоголь. Возможно, вчера здесь отмечали какой-то праздник. Мне-то, в отличие от нее, все же удалось поспать несколько часов, несмотря на непривычно ранний подъем.

– Ну что они там копаются, всю рыбу выловят! – недовольно пробурчал дедушка с водительского сидения. – Что за притон такой? – произнес он, поворачивая ключ зажигания и сигнализируя этим мне и отцу, что он не намерен здесь задерживаться и собирается отчалить из этого неблагонадежного места как можно скорее. Теперь к моей обиде на деда присоединилось еще и чувство досады из-за того, что все планы на сегодня рушатся. Без Ромки мне такая рыбалка была не нужна.

Итак, был август, суббота, и тишину раннего утра выходного дня нарушали рев мотора разваливающейся и проржавевшей импортной колымаги деда и мелодичные вопли иностранных певцов, вырывающиеся из динамиков магнитофона. Под эту какофонию у дверей микроавтобуса вдруг материализовался Ромка, взлохмаченный, только что проснувшийся, один глаз которого все еще был наполовину закрыт. Его вид лучше всяких слов говорил о том, что он проспал и явно только вскочил с кровати. С собой у Ромки ничего не было. На нем были выцветшие, «спасибо» особенно солнечному лету, черные шорты, синяя помятая футболка и усталого вида белые кеды. Ромка стоял у передней автомобильной двери, словно намеревался ехать рядом с водителем, несмотря на то, что там уже расположился мой отец. Дедушка изнутри открыл заднюю пассажирскую дверь и Ромка, лихо прошмыгнув мимо меня плюхнулся на сидение, обронив по пути: