На полпути вверх

скачать книгу бесплатно


– Убийстве короля, верно. Я, да и все остальные полагаю, – мы хотим переворота. И поможешь нам с этим именно ты.

– Я? Хватит шутить, Эльза!

Эльза смотрела совершенно серьезно.

– Да и потом… Да ложь, ложь это все! – он стукнул даже тихо по столу кулаком – Я уверен, что народ не настолько опустился, чтобы этого хотеть. Они уж лучше потерпят – потерпят, да! – но не предадут короля! Никогда!

– Возможно, Кель. Да, быть может, они вовсе не боятся, просто чтят. А возможно только думают, что чтят, потому что боятся. Это все не имеет значения, Кель, ведь именно ты, собственными своими руками, мечом или чем другим, именно ты убьешь Йана Ральского и займешь престол. Станешь новым королем и меня королевой сделаешь. Что же тебе еще?

Она промолчала. Встала и, добавив:

– Король – обычный человек. Забудем ошибки прошлого.

..вышла.

Кель тоже встал и решительно покинул дом; даже и не заметили, как он уходил.

Конечно, Кель ничуть не мог обидеться на свою возлюбленную – да даже поменять свое отношение к ней; просто он мало понимал, что думать и делать.

По дороге в замок решил убедиться: день сейчас или ночь? и раздвинул шторку. День, решил он. Потом глянул вновь: ошибся, ночь.

…Ночь в Энейской столице. Под окнами домов тишина, а в небеси месяц, – по энейскому суеверию, когда-то давным-давно предавший свою спутницу солнце… Энейские земли не покидают лето, и пышная растительность, с многочисленными городскими садами и парками, вечно зеленеет по ее улице.

Начавшись на вершине холма, город спускается тощими белокаменными домишками вместе с двумя мелкими ручейками, которые, обогнав недалеко центр, спадают друг в друга. В получившуюся из этого петлю попадает особенный городской район – знати. Тут находится и замок, у самого подножия, и дом Вэккеров немногим подальше.

Кель вспомнит по пути, что так и не повидался со своим другом Сиртом, братом своей возлюбленной. «Что же он там?» – будет он спрашивать себя.

Значительная часть знати, оказавшаяся пособниками короля, была уничтожена на народном празднике «Эшафот» и теперь остальная, истинная ее часть, тихонько вынашивала здесь свои планы, верным путем ведя свой народ к справедливости…

К сожалению, Кель не понял этого. Он не мог отпустить прошлое, то прошлое, что красиво застыло в своей позе и никогда не хотело двигаться; прошлое со старым королем и его паралитической добродетелью, прошлое, где все друг-друга знали тысячи и тысячи лет и ничем более не интересовались… Нечего и говорить, это было великое время! Но оно шевельнулось, ее задвигало и зашатало, и вот побежало оно, и бежит оно бешеным шагом, и будет бежать от холма к подножию, от рек к проселкам, и все дальше, и все дальше…

Через некоторое время он был, сидя на лошади Йана и будто бы даже не заметив, как здесь оказался, у заставы. В мысль все также просачивалось ощущение дома Вэккеров, казалось, столь ему родным. Бывает, совсем даже забывал, что его там больше нет… Кель подумал обо всем этом нервно-раздраженно.

Впрочем, согласился Дельвинг, вцепился он душой вовсе не потому, чтобы дом сам по себе его волновал. Просто мыслям некуда деться, тревожно посреди мглы и ужасно некомфортно – должно быть, – и они просто слетелись к месту, где посветлей.

Действительно ли так уж и забыт весь путь? Кажется, вернувшись, он даже не зашел в замок, а сразу направился в конюшню, так как решил «развеяться за городом».

Так что же в таком случае он стоит здесь? Черт! «Следовало бы говорить от своего лица…»

В следующую минуту Кель четко почувствовал, что утомился за день и пожалел, что не поспал, заместо этого выйдя на эту прогулку… Будто бы за полгода не нагулялся!

Но теперь: застава здесь. Надо ее преодолеть и выйти за город. …Он развернулся и тем же самым путем, что и раньше, добрался до дома Вэккеров, так как вспомнил, что уходя он не прощался.

– Вы уже уходите, дорогой Кель?

– Да…

Снова оказавшись у заставы, он рассмотрел в темноте плакат.

Кабачок. Тот самый.

Внутренность с тусклым освещением нескольких канделябров вмещала публику в приличном количестве, что не походило на сон. Все столы почти были заняты, и Келю пришлось сознательно «смириться» с тем, что хотелось его подсознанию: к кому-то подсесть.

Посетители не удостоили новоявленного удивленным вниманием, но смотрели все: некуда, значит, взгляд класть. Остальные члены их усердно работали, и в особенности рот: жеванием, плеванием, говорением и кружкой.

Герой постоял, послушал, подумал и, уставши, обратил внимание на трактирщика… Не тот.

Затем направился в какой-то особо затемненный угол, за столом которого сидел один пожилой уже мужик и странно рассматривал надписи своих же прошлых посещений.

Он окинул его взглядом

– Здравствуйте. Кель Дельвинг?..

– Я. Здравствуйте.

– Вернулись?

– Да. Скучали?

– Нет. Не приходится в последние времена…, – вылилось многозначительное.

– А-а, – протянул в ответ Кель, тоже многозначительно. Сел, отпил из чужого. – А знаете ли что? А? Мне сегодня здешний трактирщик «к черту королей» – говорит. А? Как вам?

– Этот, что-ли? – удивленно спросил мужик.

– Вообще-то не он; точнее – сон. Впрочем, я уже и не знаю, что сон, а что – не сон.

Следующий и последующие дни воспринялись Келем ломтиками резанного черного хлеба: такими же однообразными, одними на других похожими и «невкусными». Более того, они смешались в какой-то единый комок, и Кель напрочь потерял способность восстановить хронологию того периода. Воспоминания обо всем этом являлись какой-то неразборчивой массой малопонятных сцен и картин, которые вдруг вскакивали в голове и тут же испарялись. Чаще всего это был человек, наблюдаемый им с балкона замка и который бросал странные взгляды по направлению к нему. Человек этот шел, но, вероятно, никуда определенно: видимо, вышел на прогулку ради своего занятия в таинственность.

Была даже очень важная и любопытная новость, насчет которой он действительно не мог бы сказать: когда и от кого он ее получил. На самом же деле получил он ее от придворного слуги в первые же пять минут своего пробуждения в день, сменивший ночь приезда.

– Какая же, однако, сволочь! – вымолвили его губы в миг, который стал выходом из оцепенения. Тут-то ему в голову и ударилось, что невольно, за время пребывания в городе, то есть неделю, он сам заразился всеобщей ненавистью. Кель огляделся, как будто проснувшись, будто только придя в себя. Но вокруг никого не было, а точнее, людей-то много было, – его собеседник как-то вдруг испарился, оставив лишь смутное о себе воспоминание. И Кель, стоя в середине людского потока на рынке, стал припоминать… Нет, забываться-то нечему, он не уверен только: недавно это было с ним или, скажем, день назад? Этот ему говорил примерно о том же, о чем говорил мужик из трактира в тот вечер. Но говорившееся все окрашивалось исключительно хорошим, мол, благодарим за блага короля…Только вот Кель все равно выругался так, как выругался прежде. Что ж, почему убежал – это ясно. «Впрочем, лица никак не припомню…»

Ненавистью(к чему – известно) дышал и заражался весь город. Что говорилось, то обязательно сводилось к королю, что, в свою очередь, лишь разжигало злобу, пусть даже речь шла о вещах незначительных. Ну, а этакими легкими, средоточием гнева, являлся городской рынок, который был данным товаром набит, и на который люди, кажется, только за ним и приходили. Ральский прочно въелся в это место, столь сильно, что его было больше, чем самих людей, больше, чем разговоров о нем. Люди собирались будто ради какого-то таинства; они вовсе не чувствовали потребность в деньгах, их символ в себе, как то было раньше; нет, они чувствовали его – дьявола, на особый поклон которому они приходят, ради почета которому делают то, что делают. Их ненависть была безосновательной, противной всякой логике и чувству.