Небо и земля

Дмитрий Деулин

Небо и земля

Сегодня подошла к концу первая глава моей авантюры. Можешь выдохнуть спокойно – я теперь в Городке, среди старых друзей. Встретили очень сердечно и очень буднично. В Городке словно бы нету никакого своего времени, и только когда привезёшь щепотку с собой, часы начинают тикать, плавленый сыр – дорожать, женщины – стареть. Хотя в музее истории края будто бы успели открыть какую-то комнату в мою честь, вообрази. Но она сейчас на реставрации и посмотреть нельзя.

Лившиц, конечно, зазывал меня в Москву. Там, говорил, мне проще всего будет затеряться. Пришлось ему объяснить, что в Москве я показываться никак не могу – я, по самым скромным подсчетам, задолжал прокатчику четыре миллиона штрафа. Лившиц меня поднял на смех. Еще бы, что ему четыре миллиона, у него бизнес геологический.

Зато здесь я, уж поверь, в полной безопасности. Снаружи даже интернета нет – а когда Аркадий Петрович вечером выключает электричество, нет и внутри. От интернета меня убедительно просили держаться подальше, да это и к лучшему. Вокруг – леса, леса! Громадные озёра! Часто видел их с высоты, никогда не видел высоту их глазами – теперь наверстаю. Обещают мне землянику (съедобную ягоду) и комаров. А добираться сюда по земле ужасно, поэтому место спокойное. В поезде турбулентно, жарко, воздух африканский девяносто четвертого года. Звуки в нём витают аутентичные. А ранним утром – сырая тропосфера, и всего три минуты стоянки, чтобы побросать вещи на пути да выскочить в окно. Какой такой упорный преследователь станет это терпеть, ради меня-то?

ХХХ я спрятал надежно. Часто выходить на связь не смогу, и ты будь, пожалуйста, осторожна. Письма мои никому не показывай, даже хорошим друзьям. Да хорошие и не смотрят через плечо.

Сейчас думаю о тебе. В номере темно, только от ноутбука ленового плывёт озоновая синева. Если сейчас, в тишине, прикрыть ненадолго глаза, очень легко верится, что я дома.

Слушаю комаров. Какой чудесный, какой первобытный звук, совсем позабытый. Васька уже лёг спать, а я, вот, письмо сочиняю. На днях отправлю, если будет спокойно. Ответ буду ждать, но ты убедись, что всё тихо. Главное, напиши, как ты, как дела у наших, что наверху произошло.

Ты, пожалуйста, держись там. Очень за тебя тревожно, но ты будь уверенной. Не выражай никаких политических симпатий, от всяких инициатив держись, очень тебя прошу, в стороне. Меня упоминать избегай, если нужно – зови Кирюшей, меня тут все так зовут. Не дразни зверя. Долго это мракобесие (плохая нестабильная ситуация, ужасная власть) не продержится. Уже, я знаю, по швам трещит. Наши все возмущены. Народ у нас доверчивый, но скоро до самого тупицы доходить начнёт…

За окном детский голос на всю улицу: «Немцы!» Потом второй: «Тратататата!» Звонко так. Васька матом ругается. Аркадий Петрович нас поселил в академическую гостиницу, и обходится ему наше проживание в тридцать шесть рублей в день. Это потому, что мы в штате Института. Рядом живут студенты из Ижевска и Москвы, но они тут не ночуют, а только приходят есть плавленый сыр.

Завтра мы будем пить водку, потому что мы гости. А на следующий день – потому что День Городка.

Батарея разряжена. Надо спросить, зачем Аркадий Петрович на ночь отключает электричество. Тьма здесь по ночам древняя, дочеловеческая, её и с электричеством не взять.

Ты будь сильной, пожалуйста, милая. Я очень тебя люблю.

<3 (это символ любви)

Следующим вечером в лаборатории накрыли стол. Вернее, как объяснил Аркадий Петрович, никто его специально не накрывал – скорее, его когда-то давно забыли убрать, и теперь он просто сливался с окружением, по всякому достойному поводу мигом сбрасывая камуфляж. По волшебству скатерти-самобранки стол наполнился изобилием, из какой-то похожей скатерти посыпались люди, которых днём не доищешься, не докличешься в складках спёртого институтского пространства. В основном знакомые лица, интеллектуальная элита Городка, доктора с кандидатами и дядя Серёжа, который умеет включать сигнализацию. На самой дальней орбите пару раз мелькнуло чудесное видение.

– Это Настенька, лаборантка, Анны Валерьевны дочка, – объяснил Аркадий Петрович. – Поговори с ней, ей интересно будет.

– О чем же ей интересно?

– В основном про расизм, про Пиночета. Вот это вот всё она любит.

– Так я ничего не знаю про Пиночета, – сознался Кирюша растерянно.

– А она, можно подумать, знает!

– Зассыха, – прибавила добродушно Анна Валерьевна.

Настеньку доктора и кандидаты довольно скоро затянули в своё гравитационное поле, аккурат между Кирюшей и его соотечественниками. Этого им показалось мало, и где-то в самых койперовых коридорах отловили ещё ижевскую студентку Свету с мерной ложечкой. Ложечку решительно отобрали, вручили бокал.

– А я вино не пью, – скромно потупившись, призналась Света. Доктора огорчились немного, кандидаты наперебой предлагали ей чаю или сока.

– Нет, чая я тоже не пью.

– Что же вы пьете, Светочка?

– Водку…

Кирюша старался на водку особенно не налегать, но скоро водка налегла на него так, что всё остальное выдавила начисто. Он пытался припомнить что-нибудь про Пиночета, но под «Особенности национальной рыбалки» совсем не преуспел. Потом пришли аспиранты с гитарой, стали петь про то, как их сбил лётчик Ли Си Цын, и Кирюша, наконец, расслабился. Поплыл. Почувствовал, что после стольких лет, стольких холодных световых лет он, наконец, дома.

Ну, за встречу.

– Киря, – пыхтел Аркадий Петрович, отказывая в личном пространстве и воздухе, – есть одно дело. По секрету.

Он пытался говорить на ухо, но уха не нашёл, и говорил куда придётся.

– Я одно место знаю. Там можно очень надёжно спрятать аппарат. Очень надёжно.

Ну, за родителей.

– Я спрятал, Аркадий Петрович…

– Ты не знаешь местность, Кирюша! – хорошо, что в том месте, куда он кричал пьяным директорским шепотом, не оказалось уха. – Есть тут один лес… в нём троцкисты собирались в соответствующем году… этого леса даже на картах…

За науку.

– Всё просрали, – горько сетовал Кирюша. В его огромных глазах плыли титры. – Такая программа была… В год семьсот вылетов! Сейчас и семи не будет. Всё профукали. Развалили…

– Не говори! – подхватил Аркадий Петрович, забыв даже воспользоваться порывом откровения. – Не говори, Киря, родной ты мой, ты не представляешь! Вот ты бы знал… Ты бы знал, что у нас стало с Академией наук… такой, бля, бардак, Киря, такое убожество…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.