скачать книгу бесплатно
– Ну что ж, решила так решила… На когда назначено?
– Через неделю, в воскресенье, в девять утра. Тимош, я боюсь. Хоть бы Гришка был здесь, а то одна…
Он сгрёб её в охапку, прижал к себе. Она доверчиво уткнулась головкой ему в живот – полагалось бы в плечо или в грудь, но ни туда ни сюда она не доставала. Тимофей потрепал её по плечу, погладил по голове.
– Ну ладно, ладно. Не ты первая. Конечно, по-дурацки всё – первая беременность и аборт. Врач-то хоть хороший? А то натворит чего, потом не родишь или осложнения какие.
Она опять начала всхлипывать.
– Ну прости, прости. Небось и без меня историй нарассказывали.
– Да уж наслушалась – сама выспрашивала. Но я, Тимош, не только операции боюсь. Врач хороший, говорят, осложнений после него не бывает. Только болтают про него разное. Говорят, что когда идут к нему домой, то он с девчонками… он девчонок… Я с одной говорила, ей тоже в больницу было нельзя. Он ей вколол что-то от боли и ноги к креслу привязал, чтобы не дёрнулась во время операции… А после… сначала свои дела сделал, а уж потом аборт.
Тимофей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки.
– А почему ты в больницу не идёшь? Зачем к нему домой?
Лена даже всхлипывать перестала, оттолкнула Тимофея, вернее сказать, оттолкнулась от Тимофея, ибо с таким же успехом она могла попытаться сдвинуть с места скалу. Глаза её засверкали укором и обидой в ответ на такое вопиющее непонимание местных реалий.
– Ну как я в больницу пойду, если там семь человек из моей деревни работают? Да я там только появись, через день вся округа знать будет. Отцу с матерью прохода не дадут. Отец напьётся и начнёт мать колотить, что она мало меня в детстве лупила и давалку подзаборную из меня вырастила.
Она отвернулась и снова тихонько заплакала. Тимофей попытался притянуть её за плечо, но она вывернулась и забарабанила по его руке кулачками. Тогда он снова сгрёб её в охапку, но в этот раз не прижал к себе, а просто подхватил на руки этот всхлипывающий и размахивающий руками комок, чмокнул в нос и подул, как на горячую чашку чая.
– Остынь. К утру что-нибудь придумаем. Обещаю! Мы своих в беде не сдаём.
Лена глянула заплаканными глазами на Тимофея, как бы спрашивая: «Не обманешь?» – и почему-то сразу поверила, улыбнулась сквозь слёзы, обхватила его руками и, уже успокаиваясь, забормотала: «Мне же не то что посоветоваться, а даже просто поговорить не с кем. Светка всех любит, она не поверит, что врачи на такое способны. Дашка – совсем ребёнок, она даже нецелованная, и Алевтине в рот смотрит – ну да, та взрослая и вся такая,.. раньше в Дубне в ресторане, где иностранцы, работала. Разве что с ней поговорить? Алька – она хорошая, Дашку вон любит, как сестрёнку малую, пылинки с неё сдувает, мужиков от неё отгоняет. Да и нам со Светкой – мало что не мать. Только что я ей скажу? Вот дело какое – трахнут меня в этот раз без моего согласия, что со мной сделается. Самой-то два раза в месяц перед своим ментом так отплясывать приходится!» Она вдруг вздрогнула, вскинула голову и закрыла рот ладошкой.
– Тимошенька! Забудь, что я тебе про Альку сказала!
Её била мелкая дрожь.
– Да убьёт она тебя что ли? – улыбнулся Тимофей. – Что ты так перепугалась?
Лена выдернула вторую руку из-за Тимохиной спины и зажала рот уже двумя ладошками. Мокрые глаза глядели на Тимофея настолько испуганно и умоляюще, что тот прижал её к себе покрепче и самым твёрдым и серьёзным тоном, на какой только был способен, ответил: «Уже забыл».
Она ещё несколько секунд пристально смотрела ему в глаза и снова поверила. Выдохнула успокоено, уткнулась носом ему в грудь и тихонько заплакала. Но то были слёзы облегчения…
***
На следующий день на корпусе работали все восемь – сторонних работ в тот день не было. Тимофей порывался поговорить с Валькой, но у того, по его собственному выражению, не только «задница, но и передница» были в мыле: один человек подносил раствор кладчикам, двое разносили кирпич и раскладывали столбиками вдоль кладки, так что кладчикам не приходилось самим бегать к поддону, поставленному на леса краном, и стенки между углами они «гоняли» с такой скоростью, что Валька чуть не бегом носился от угла к углу. Тимофей поймал друга за ворот рубашки, когда тот, подняв очередной угол на четыре кирпича, вскочил, чтобы бежать к следующему.
– Постой!
– Да некогда, Тимоха! Не видишь, что делается!
– Вижу, но мне с тобой поговорить нужно до того, как мы в столовую войдём.
Валька замер: столовая означала только одно – девчонки.
– Как на обед соберёмся, тормозни меня раствор в банках пошевелить или ещё что, сам придумай. Задержимся минут на пять и до столовой идти минут десять. Хватит тебе времени?
И Валька рванулся к следующему углу.
Когда шли к столовой, приведя в порядок банки с раствором и вымыв лопаты, Тимофей, почесав затылок, смущённо начал:
– Понимаешь, нравится мне Лена…
Валька перебил:
– Все знают, кто кому нравится: тебе – Кнопка, Равиль спит и видит, как бы «со Светом» переспать, Кашира Алевтину обхаживает, Аркадию и Ремизову всё по барабану – у них невесты в Москве, а остальные запали на Дашку, но это дохлый номер. Уж с кем с кем, а с ней переспать точно не
удастся: сама по себе – недотрога, да ещё на пути к ней настоящий цербер в лице Алевтины. Кстати, с твоей Кнопкой тоже вряд ли что-нибудь выйдет – она на какого-то гонщика запала, и там любовь… Мне Светка сказала.
– Ты не мог бы заткнуться и послушать?! Про гонщика я знаю и спать с ней не собираюсь,.. то есть я бы конечно… Да не об этом речь. Она от этого «гонщика» на втором месяце…
И Тимофей поведал Вальке историю Лены. Тот озадаченно протянул:
– Во блин! И без аборта не обойтись и идти нельзя. А если к другому врачу, – но сам же себя оборвал, – да что это я, были бы варианты – она бы тебе не плакалась, а ты бы сейчас со мной не разговаривал. Ну давай думать! Значит, на самом деле нужно решить только одну проблему – нейтрализовать доктора. Ну так это просто! Подпольный аборт – это же уголовное дело. Если девочка придёт не одна, то побоится эта гнида что-то ещё делать, кроме операции. Да только, зуб даю, он ей сказал, чтобы приходила одна, и если вместе с ней заявится ещё кто-то, то он даже разговаривать не станет, скажет, что ошиблась дверью. Тут нужен какой-то хитрый ход… А знаешь что, узнай-ка у неё, как она к нему домой напросилась? Через кого?
Тимофей внимательно посмотрел другу в глаза:
– Дело говоришь. Как всё обставить – придумаем.
***
И они придумали. Тимофею пришлось два раза смотаться в Дмитров. В первый раз он пришёл в женскую консультацию. Подошёл к дверям кабинета, где принимала врач-гинеколог, определившая беременность у Лены, и, когда очередная пациентка покидала кабинет, заглянул туда и хорошенько запомнил врача. Затем встретил её после работы и, изображая деревенского парня, заговорил:
– Елена Сергеевна, мне бы поговорить с вами.
Она не удивилась – её часто вот так ловили мужья женщин, приходивших на консультацию. Особенно молодые. Поэтому, поправив очки, она строго, но в то же время доброжелательно сказала:
– Ваша жена была у меня на приёме? Ну и что же вы не пришли вместе с ней? Беременность – дело серьёзное, и нечего тут стесняться зайти в консультацию. Там бы и поговорили, и всё выяснили.
– Сеструха…
– Что?!
– Не жена у вас была, сеструха моя младшая. У неё … с этим,.. ну,.. с ребёнком всё нормально, только рожать ей нельзя.
Елена Сергеевна от удивления остановилась.
– Как её зовут?
– Лена Лыкова. Маленькая такая и трусливая, как стадо зайцев.
Она помнила эту девочку. Узнав, что беременна, та и вправду перепугалась не на шутку. Глаза наполнились слезами, она сунула кулачок в рот и сжала зубами, чтобы не разреветься в голос.
– Да, я её помню. Она мне всё рассказала. Я дала ей совет,.. хотя я против аборта: первая беременность – ей лучше родить.
– Нельзя ей сейчас. Я у вас время забираю? Если вы на автобус, то я провожу.
– Да нет, я тут живу недалеко, на Комсомольской, погода хорошая, прогуляюсь пешком. Провожайте.
И она направилась между деревьев парка к выходу на улицу.
– А вы её любите, – она запнулась, вспоминая его имя, и сообразила, что он не представился, – как вас зовут?
– Тимоха, Тимофей то есть. Да, а кто ж её любить-то будет. Мать вся замотанная: работа, дом, огород. Батя трезвый только на работе бывает. А дома как выпьет, на мать ругаться начинает, а Ленка ещё совсем малая была, а мать всегда защищать бросалась. Ну, батя за ремень – всыпать ей, чтоб не совалась. Та – бегом ко мне. А кто ещё отца остановит? Когда и я малой был – попадало обоим. А как вырос – так батя до меня добегал и успокаивался, знал, что я за малую и звездануть могу.
Елена Сергеевна, малая вам всё рассказала, только одно она Вам не сказала. Да, если в деревне узнают, то всё, кранты. Но это не всё. Есть один парень, наш, деревенский, он её любит давно, с мальства, она ещё совсем сыкушка была, лет тринадцати. Она в этого Гришку-гонщика… ну который ей ребёнка сделал, втюрилась, как сумасшедшая, совсем голову потеряла. Знаете – девки. Тут парень свой. Так нет нужен городской, да ещё хрен откуда, да взрослый. А тут, когда всё так обернулось, мозги-то у неё на место и встали. Она на Петьку теперь совсем по-другому смотрит. Ей бы замуж за него, да я не знаю, как он… если что узнает.
Елена Сергеевна, я может непонятно говорю, путано. Но Вы правильно угадали, я её, эту куклу малую, люблю, я за неё башку снесу – пусть потом сажают. Я как узнал – думал кончу этого гонщика. Я его подловил, когда они с Ленкой расстались, схватил за грудки. Он услышал, кто я и говорит: «Погоди, я тебе расскажу всё, потом бей». Ну и что, у него тоже крышу сорвало, когда он с ней познакомился. Да и по согласию всё было, и знала она, что у него жена и ребёнок.
Двинул я его в сердцах разок, он не обиделся, я ему сам руку подал. Он тоже за малую переживает. За что его бить? Он же её не насильничал.
Елена Сергеевна, врач-гинеколог с более чем двадцатилетним стажем, прекрасно знала нравы в окрестных деревнях. Историй всяких она навидалась немало: иной раз девочек после абортов или родов, когда ребёнок был «со стороны», приходилось прятать от родителей и помогать уехать насовсем. Помогали, как правило, её бывшие сокурсники,
работавшие, как и она, в районных поликлиниках. Устраивали девчонок на работу в колхозы или совхозы, то есть в те же деревни. И её всегда поражало это странное противоречие, которому она за двадцать лет работы так и не смогла найти объяснение: пришлую одинокую женщину с ребёнком сельчане привечали, жалели и всячески ей помогали.
Она с уважением посмотрела на Тимофея – в её практике почти не встречались родственники, готовые вот так беззаветно вступиться за совершившую ошибку девушку.
– Тимофей, простите, а с чем, собственно, вы пришли ко мне?
– Да тут такое дело, – он замялся, – словом, она не пойдёт, куда вы её послали.
– Я её никуда не посылала! – насторожилась Елена Сергеевна.
– Я понимаю, понимаю – про это и говорить-то вслух нельзя, но только малая никуда не пойдёт, будет плакать потихоньку, а потом как бы чего сама с собой не сделала.
– Вы что же хотите, чтобы я её уговорила?
– Не, ну что вы, малую я сам уговорю: меня-то она послушает. Только придётся её к самым дверям за руку подвести, чтоб эта трусиха по дороге не сбежала. Если меня там увидят, то, я так понимаю, даже дверь не откроют. Елена Сергеевна, я на колени встану, вы скажите… там, что мне шум совсем не нужен. Если Петька узнает… Я её на улице обожду, сколько нужно, на руках потом домой отнесу, если ей ходить нельзя.
И она ему поверила, и позвонила хирургу, и клятвенно заверила того, что брат пациентки абсолютно надёжен, и в подтверждение пересказала ему многое из сказок Тимофея.
А второй раз он приехал в Дмитров вместе с Леной, и когда она через пару часов вышла на улицу, вопросы можно было не задавать. Он по лицу увидел – порядок.
***
Валька был прав, утверждая, что Даша будоражила воображение сразу троих парней. Стоило ей появиться, их сердца почему-то сбивались с нормального ритма, а глаза загорались огнём… Может быть учащённое сердцебиение наблюдалось и без Дашиного присутствия, но доподлинно мне про то неизвестно… А известно лишь, что в случаях Сметаныча и Лёни Толмачёва огонь в глазах был всего лишь огнём вожделения. Валькин же случай был намного сложнее и, я бы сказал, безнадёжнее…
Он не понимал, почему сердце вдруг наполнялось нежностью и… жалостью, когда, например, видел, как ветер играет завитками её волос у висков или как она мило краснеет и прячет глаза, встретившись с ним взглядом. Когда же он ловил на своей «зеленоглазке» (ха! – на «своей»?!) сальные взгляды соперников, то всё внутри переворачивалось от ревности. Успокаивало лишь то, что эта недотрога не обращала ни малейшего внимания на все попытки подкатиться к ней или мгновенно принимала боевую стойку, когда её пытались погладить по голове, тронуть за руку, положить руку на плечо или обнять за талию. И хотя при этом у неё был вид рассерженной кошки, готовой кусаться и царапаться, Валька почему-то был уверен, что ни того ни другого она делать не станет.
Она ни с кем не кокетничала, как все остальные девушки, включая Алевтину, и вообще старалась не оставаться и не разговаривать ни с кем из парней наедине. Исключением был почему-то Кашира. С ним она не так дичилась и могла спокойно болтать с глазу на глаз. Да и то сказать, мало у какой особы женского пола (независимо от возраста) не заходилось в учащённом ритме сердечко, когда Мишка, широко улыбнувшись, ласково называл её «солнышко» и произносил, казалось бы, самые обычные слова, но у него они почему-то звучали как нежный и изысканный комплимент.
Как-то раз Тимофей с «ударной» бригадой вернулись с очередной «шабашки» довольно рано и с приличными деньгами. Спросив мнение остальных, решили устроить гулянку, но когда стали решать, что будут пить и есть, вперёд вдруг выступил Сметаныч:
– А давайте возьмём шампанского.
– И кто будет пить этот девчачий напиток? – скептически хмыкнул Аркаша-большой.
– Вот девочки и будут. И торт им нужно купить, и вообще – давайте устроим им праздник.
– Это за что? – опять возразил Аркаша. – Нет, я, вообще-то, не против – девчонки классные, свои, но за что?
– Ну хотя бы за то, что никто из нас, кроме особо непонятливых, ни разу не зависал над унитазом, как орёл над горной кручей, а мы здесь уже больше трёх недель, – пришёл на помощь Сметанычу Равиль.
– Это мало тебе, да?
В ответ раздался взрыв хохота.
Равиль говорил вот о чем.
***
Уже на второй день знакомства девчонки на раздаче почему-то не стали накладывать некоторым из ребят то, что они заказывали. Незаметно для остальной очереди качали головами «нет» и указывали глазами на другое блюдо. Все смекнули, что пытаются заказать что-то несъедобное, и согласились с выбором «поварёшек». Только Аркаша настоял на своём. В итоге все ели гороховый суп, котлеты с кашей и пили компот. А Аркадий – борщ, отварное мясо с картошкой-пюре и чай. Работать в тот день ему больше не пришлось – времени не было. А вечером Алевтина остановила Мишку, шедшего покурить:
– Угостишь сигаретой?
– Солнышко, – расплылся в улыбке Кашира. – Ты куришь?
Они вышли из подъезда.
– Давай отойдём немного в сторону, а то вахтерша увидит, я вообще-то не курю, просто четверг сегодня, – произнесла она загадочную фразу.
– Про четверг я понял – курение, а в другие дни у тебя что? – опять расплылся в улыбке Мишка, протягивая ей сигарету.
Алевтина в ответ и прикрыла ему рот ладошкой:
– Балабол, послушай меня и не прикуривай сам, я отдам тебе сигарету, мне только пару затяжек, – и она наклонилась к зажигалке, – вы в столовой не заказывайте ничего, девчонки вам сами положат. Мы почти все блюда получаем из Дмитровской кухни, а они нам присылают и вчерашнее, и позавчерашнее. Сами здесь готовим, только когда у них на
нас еды не хватает. Так девчонки вам будут давать только то, что приготовлено сегодня и из свежих продуктов. Усёк? И не болтайте про это никому. Как там, кстати, этот ваш упрямый-непонятливый?
– После обеда пронесло… мимо работы… прямо к унитазу, – расхохотался Кашира.
– Ну так ты меня понял.
Она вернула ему сигарету и пошла в общежитие.
***
Аркаша смущённо втянул голову в плечи:
– Да я что, я как все.
Тут в разговор вступил Лёня:
– А может вообще устроим дискотеку?
