скачать книгу бесплатно
Письма из «Анголы»
Мелина Дивайн
Любовь или долг? Тяжёлый выбор. А если ты священник – сложный вдвойне. Случайные попутчики, двое совершенно разных людей, для которых один день, проведённый вместе, стал определяющим в их судьбе. Фрэнсис – священник, капеллан, едет в Натчиточес, крестить новорожденную дочь своей сестры. Дэйв – солдат, прошедший Ирак, после возвращения домой бродяжничает, "мотается по штатам", промышляет автостопом. Его путь лежит в Мансфилд. В итоге – их путешествие закончится в "Анголе".
Мелина Дивайн
Письма из "Анголы"
1. Из Сент-Луиса в Натчиточес
От Сент-Луиса до Натчиточес мне нужно было преодолеть порядка шестисот пятидесяти миль, а это не меньше одиннадцати часов пути. Я выехал с рассветом и, как и в прошлый раз, наивно полагал, что доберусь до места в тот же день, всего лишь сделав пару остановок, чтобы отдохнуть и подкрепиться в придорожных забегаловках. Однажды мне удалось добраться до Рейчел, не останавливаясь на ночлег, но это было летом, и я даже смог вздремнуть с часок, припарковавшись на обочине. Зимой же, когда рано темнело, да и дорога оставляла желать лучшего, а я никогда не был рисковым парнем, – в середине пути становилось ясно, что без ночёвки не обойтись. Конечно, я мог сразу сказать себе: «Фрэнсис, не будь таким упёртым ослом! Ночь в мотеле тебе обеспечена», будь я чуть менее самонадеян, но то был мой давний грех и что я мог с ним поделать? «Гордыня – главный твой враг, Фрэнсис» – говорил мне ещё мой первый пастор, отец Лоуренс Лерой. С тех пор прошло много лет, и я сам стал пастором и получил бы приход, имей я немного больше смирения, но гордыня так и осталась моим главным врагом, и после неприятного разговора с епископом, я предпочёл отказаться от мыслей о приходе и стать капелланом в онкологическом центре. Это было тяжело – так часто видеть смерть лицом к лицу, и слышать, как некоторые пациенты, отчаявшись, проклинали Бога, но если мне удавалось разговорить их, если удавалось достучаться до тех, кто утратил веру, и они соглашались молиться вместе со мной – в такие моменты я чувствовал, что что-то сделал правильно в этой жизни, и я становился по-настоящему, безгранично счастлив.
Первого попутчика я взял недалеко от Блумсдейла. Моей спутницей оказалась милая девушка Эппл с копной разноцветных дредов на голове. Она развлекала меня стихами и песнями собственного сочинения, она говорила почти не умолкая, в ней было столько энергии, что она бы могла вполне заменить собой небольшой электрогенератор, если бы вдруг возникла такая необходимость. Эппл курила травку, и даже предлагала мне затянуться, когда мы остановились передохнуть, но я благоразумно отказался. С Эппл мы расстались при подъезде к Мемфису. Она поцеловала меня на прощанье и подарила тоненький кожаный браслет. Я тронулся с места, а она всё продолжала посылать мне воздушные поцелуи – я видел, как она подносила пальцы к губам, пока её фигура не стала совсем маленькой, и я уже не мог различить детали.
Я остался один и сразу почувствовал, как устал. Я понял, что без ночёвки не обойдусь, но пообещал себе проехать ещё одну-две сотни миль. Я всегда с удовольствием брал попутчиков. Они помогали мне скоротать время в пути, а я помогал им добраться, куда было нужно. Второго попутчика я подобрал недалеко от Форрест Сити. Он запрыгнул на переднее сиденье и ловко закинул рюкзак назад. Я сразу понял, что парень – автостопщик со стажем.
– Я Дэйв, – протянул он руку.
– Фрэнсис, – представился я. – Я еду в Натчиточес.
– Отлично! – хлопнул в ладоши Дэйв. – Мне как раз в ту сторону. Мне нужно в Мансфилд.
– Это совсем недалеко.
– Да… Я еду навестить друга. Ну… На его могилу. Сержант Роуч. Мы вместе воевали в Ираке.
– Ты служил в Ираке? – переспросил я.
– Да. Две тысячи четвёртый, две тысячи шестой.
Два года назад.
– Ясно, – отозвался я.
Дэйву на вид было не больше двадцати двух – двадцати трёх: коротко стриженые рыжие волосы, камуфляжные штаны – я мог бы и догадаться, что он служил. На носу и на щеках у Дэйва были веснушки, а кожа была гладкой, идеально-ровного, чуть розоватого оттенка. Такая кожа бывает у младенцев – не испорченная солнцем и временем, символ чистоты и невинности. Мне доводилось крестить разных младенцев: среди них были пухлые, с перетяжками на ручках и ножках, были желтушные, были худые и сморщенные, похожие на маленьких стариков, а были новорожденные, которых можно было назвать воплощением младенчества, воплощением новой жизни, как таковой – с большими внимательными глазами и здоровой сияющей розоватой кожей. Когда я брал их на руки, то чувствовал себя так, будто держал самого младенца Иисуса.
– Роуч погиб в ноябре две тысячи пятого, – продолжал Дэйв. – Бомба попала в наш Хаммер. Осколок разорвал ему артерию на шее. Он истёк кровью… А я, как видишь, живее всех живых.
– Мне очень жаль…
– Да, брось. Всё нормально. Ты же его не знал… А у тебя что в Натчиточес? Дела?
– Можно и так сказать. Две недели назад моя сестра стала мамой, и я еду крестить малышку.
– Это здорово! Поздравляю!
– Спасибо! – улыбнулся я.
– То есть… Стоп… Подожди, ты хочешь сказать, что будешь сам её крестить? Ты, что, священник?
– Да.
– Вау! То есть… Я имею в виду, это круто! Послушай, а где же твой, как он у вас там называется… воротничок?
– Я не ношу его постоянно. В обычной жизни я выгляжу как обычный человек.
– А разве священникам не нужно носить, ну, специальную там форму одежды?
– Теперь это уже не так строго регламентируется.
– Круто, да. Правда, круто. Никогда не доводилось кататься со священниками. А ты откуда едешь?
– Из Сент-Луиса.
– Я был в Сент-Луисе. Мне понравилось. У вас там красивые соборы.
– Видел собор Святого Людовика?
– Который? Ну, как он выглядит?
– С большим зелёным куполом. И сам весь такой большой. Серого цвета.
– А! Да! Видел. Красиво. Ты в нём служишь?
– Нет! – рассмеялся я. – Куда мне? Я капеллан в местном онкоцентре.
– Хреновая работка. Когда всё время кто-то умирает.
– Да… Но это очень благодарное дело. Я рад, что занимаюсь этим.
– Кто-то лечит, пытается вытащить, а кто-то убивает, – проговорил Дэйв. – Ты не против, если я закурю?
– Не против.
Дэйв достал из кармана сигареты и закурил. Дэйв с сигаретой во рту выглядел странно, нелепо. Не знаю почему, но он, солдат, прошедший Ирак, рыжеволосый парень, с красивой кожей и полными губами, казался мне почти ребёнком. А дети не должны курить, и дети не должны убивать. Мне хотелось выхватить сигарету у него изо рта, отобрать всё, что оставалось у него в пачке и выкинуть в окно.
– Сколько тебе лет, Дэйв? – поинтересовался я.
– Двадцать три. Через месяц будет двадцать четыре. А что?
– Ничего. Чистое любопытство.
– А тебе?
– Мне скоро тридцать.
– Ммм… Тридцатник… В прошлом году я думал, что не доживу до тридцати.
– Почему? Ты болел? Что с тобой было?
– Просто не хотелось жить. Всё надоело. Глупое существование… Знаешь, когда мотаешься туда-сюда без дела. Не можешь себе нигде места найти. Ты как проклятый. Тебе всё равно – что ты есть, что тебя нет.
– Похоже, это была депрессия.
– Наверное. Хрен знает.
– Война бесследно никогда не проходит, Дэйв. Ты обращался к специалистам? Тебя должны были направить к психологам, психиатрам. Ты должен был пройти курс реабилитации.
– Да, наверное… Я не знаю. Когда я вернулся, сказали, что со мной всё в порядке… А потом мне всё надоело, и я стал мотаться по штатам.
– Значит, у тебя нет работы? Ты бродяжничаешь?
– Ну, можно и так сказать. Подрабатываю то здесь, то там. Такой парень, как я, нигде не пропадёт.
– Откуда ты родом, Дэйв?
– Хангри Хорс. Монтана.
Монтана. Пожалуй, более унылого штата на карте не найти. Что ему было делать в Монтане? В каком-то Богом забытом городке с названием Голодная Лошадь? Был ли у Дейва шанс не попасть в Ирак? Вот, какие мысли крутились у меня в голове.
– Это крошечный городок в долине реки Флатхед, – продолжал Дэйв. – У него даже названия сначала не было. По легенде, однажды зимой, где-то сто лет назад, у одного мужика убежали две лошади – Текс и Джерри. А через месяц они вернулись, полудохлые от голода. Ну вот, с тех пор город и стал называться Голодная Лошадь.
– Твои родители живы?
– Отца я не знал. А мать умерла от метамфетамина. Как раз, когда я был в Ираке.
– Боже, – только и мог вымолвить я.
– В Хангри Хорс почти все сидят на мете. Кроме детей и стариков, разве что.
– Это ужасно, Дэйв. Просто ужасно. А что же церковь? У вас есть церковь?
– Да никто туда не ходит. Приезжал какой-то пастор. Спасать заблудшие души… Да кому это всё надо? В городе нет работы. Скука и нищета. Люди живут в трейлерах. Как крысы. Пойти некуда. Заняться нечем. Бесконечные зимы. Ненавижу зиму… Из достопримечательностей только национальный парк рядом, в нескольких милях. Туристы проезжают мимо. Иногда останавливаются, чтобы купить черники.
– Это… очень печально.
– Ещё как печально, Фрэнсис. Это медленная смерть. Люди в Хангри Хорс так и умирают – медленно и печально. Кому-то удаётся выбраться. Парни, не окончив школу, уходят в Ирак или в Афганистан. А те, кто сидит на мете – уже конченые люди. Ходячие мертвецы… Порой я думаю, как хорошо, что я не видел, как умерла моя мать. Она была похожа на призрак ещё когда я не уехал оттуда, а потом… Чёртова сраная жизнь, Фрэнсис… Какой в ней смысл?
– Во всём есть смысл, Дэйв, поверь мне. Во всём рука Бога и его провидение. Просто мы не всегда можем прочитать знаки и не всегда верим… Мы не вверяем себя в руки Господа. Мы отрекаемся от него. Мы ведём себя, как непослушные дети, а потом удивляемся, отчего всё так происходит.
– Смешной ты человек, Фрэнсис, – горько усмехнулся Дэйв. – Ты, правда, считаешь, что это Бог всем заправляет?
Я решил остановиться и сделать передышку. Я должен был поговорить с Дэйвом. Я свернул на обочину и заглушил мотор. Дэйв не возмутился, не стал спрашивать, зачем я это делаю. Он повернулся ко мне лицом, как будто готовый слушать. Он пристально смотрел на меня своими жёлто-карими глазами и ждал, что я ему скажу. А я никогда в жизни ещё не чувствовал себя таким беспомощным. Я понимал, что Дэйв знает жизнь не понаслышке. Дэйв знал жизнь лучше, чем я. Как я мог его утешить? Мальчишку, который пережил больше иного взрослого мужчины.
– Послушай, – неуверенно начал я. – Я понимаю, что ты очень расстроен, и ты утратил веру. Ты ищешь выход, и не можешь его найти. Но выход есть всегда. Даже, когда основной выход заблокирован, есть запасной. Я не хочу сейчас цитировать Библию, потому что для тебя ещё не время, но я хочу, чтобы ты знал, что у тебя всё получится, Дэйв. Ты справишься. Просто поверь мне, ладно? Наверное, это не случайно, что мы сегодня встретились. Я знаю, что в жизни ничего не происходит просто так. Всегда есть причина и следствие. Понимаешь?
Дэйв лишь кивнул головой.
Я упёрся локтями в руль, положил на них голову и помолчал некоторое время.
– Ладно. У меня предложение, – наконец сказал я. – Нам надо сейчас подкрепиться, а потом найти мотель и переночевать там. Скоро начнёт темнеть, а нам ещё ехать и ехать. У меня уже устали глаза и руки.
– Боюсь, мне не хватит на мотель, – возразил Дэйв.
– Всё нормально. Я заплачу. Не переживай. Это сущая ерунда. Правда, – отмахнулся я. – Сейчас отдохнём, а завтра с утра опять рванём. И приедем в Натчиточес ещё до полудня.
2. Шеридан
Мы решили бросить якорь в Шеридане. Припарковались около мотеля, заплатили за номер, а потом отправились в кафе, которое располагалось рядом – в небольшом одноэтажном домике. Внутри, помимо нашего, были заняты ещё три столика. Мы с Дейвом заказали по гамбургеру с картошкой и по чашке чая. Дэйв заметно повеселел, когда нам, наконец, принесли еду. Он был голоден, впрочем, и не скрывал этого. Дэйв принялся за свой гамбургер и начал нахваливать:
– Вот это я понимаю! Чёрт, человек не мог придумать ничего лучше бургера! Правда, Фрэнсис? Мне так осточертели хлопья, что я жевал последние два дня. Огурчики какие вкусные!
– Ты ешь, ешь, – поддакивал я. – Ещё закажем.
– Можно я возьму мороженого?
– Конечно.
Дэйв всё больше напоминал мне ребёнка. Своей непосредственностью и своим желанием мне понравиться. Он зачерпнул большую ложку мороженого и протянул руку через стол, чтобы угостить меня. Я смутился.
– Ну же, Фрэнсис! Оно вкусное. Или капелланам запрещено есть мороженое?
Я неловко улыбнулся.
– Я не должен вести себя так запанибратски, да? Дьявол, Фрэнсис, извини. Я всё время забываю, что ты священник. А ты точно священник? – рассмеялся Дэйв. – Просто мне кажется, что мы знакомы сто лет, понимаешь, о чём я? У меня так было с Тони. С Тони Роучем. Я обожал его. Серьёзно. Я был в него влюблён. Как в человека. И даже, как в мужчину. Не в том смысле, что я хотел, чтобы мы трахнулись. О, чёрт, Фрэнсис, я опять забываюсь! – стукнул он себя по лбу.
– Ничего. Я ведь не святой. Всего лишь священник. Я такой же, как и ты, как и они, – я кивнул в сторону других посетителей. – У меня такие же желания и у меня такие же грехи, Дэйв…
– Ну, насчёт грехов – это вряд ли, – покачал головой Дэйв. – Ты точно не сможешь убить человека, или там… заняться проституцией, или наркотиками.
– А ты? – неожиданно спросил я.
– А чем, ты думаешь, я занимался в Ираке? Я убивал людей, Фрэнсис.
– Я знаю, – стушевался я. – Тебе пришлось… Я про остальное.
– Да, иногда были наркотики и всякие стимуляторы. На войне без этого тяжело. Но когда я вернулся из Ирака, я бросил. Да, иногда я занимаюсь сексом за деньги. До сих пор. Бывает. Но я не вижу в этом ничего такого. Правда. Пока я молод и пока у меня есть тело, которое кому-то нужно, и которое кому-то может доставить удовольствие. Ведь люди платят не за секс, знаешь? Они платят за то, чтобы не оставаться в одиночестве. Не обязательно деньгами. Это может быть хорошее отношение или какая-то помощь. И я им благодарен за это. Я умею быть благодарным. Я знаю, что многим нравлюсь. Моё тело это та наличность, которой я располагаю… Что? Ты осуждаешь меня? – спросил Дэйв, глядя мне в глаза.
– Нет… Я… Просто… Не знаю, что сказать, – растерялся я.
– Но с Тони у нас не было ничего такого. Тони был вообще потрясающим парнем. На войне же тяжеловато с девчонками, сам понимаешь. А когда рядом человек, который тебе нравится, ты хочешь сделать что-то, что в твоих силах, чтобы ему было хорошо. И если бы Тони только намекнул… Но он оставался верен своей жене. Ему это было важно. Очень скучал по ней. Много рассказывал про Селию. Два раза в неделю писал письма… А потом он так нелепо погиб, – Дэйв сделал паузу и помолчал немного. – Кровищи было. Я пытался зажать руками рану, но это было бесполезно. Кровь хлестала и хлестала, а Тони только шевелил губами и больше ничего. Я так и не понял, что он хотел мне сказать.
– Ох, Дэйв, – выдохнул я.
– Ты чувствуешь себя таким жалким, когда не можешь ничего сделать. Это самое дерьмовое чувство из всех, какие могут быть… Ведь Тони спас меня во время штурма Фаллуджи. Меня ранило в ногу и в спину, и я лежал посреди улицы, под обстрелом. Я бы так и остался там, если бы не Тони. Он под пулями дотащил меня до укрытия, хотя сам тоже был ранен… А я с тех пор, как он погиб, так ни разу и не был на его могиле. Уже три года прошло.
– Я представляю, как это тяжело…
– Вряд ли, Фрэнсис. Это остаётся с тобой на всю жизнь. Ты можешь начать забывать лица, которые были там, на войне, но ты всегда помнишь, что ты чувствовал в тот момент, когда стрелял в кого-то или когда кто-то умирал у тебя на глазах.
