скачать книгу бесплатно
– Отлично!
Он продиктовал адрес.
Повесив трубку, я еще некоторое время сидел в кресле, гладя кошку.
Его инструкции привели меня на широкую, усаженную деревьями улицу на дальней окраине Далвича – добрых десять минут пешком от Херн-Хилл, ближайшей станции – по той же ветке от вокзала Виктория, что и логово Майкла в Бекенхеме, куда я частенько заглядывал в воскресенье на обед. Только этот пригород выглядел иначе: более просторный и малолюдный. Именно здесь живет мой чудак-агент. Кто бы сомневался! Дороги самоуверенно широкие, и даже деревья, кажется, излучают самодовольство.
Эндрю жил в отдельном коттедже.
Стиль позднего викторианского периода, остроконечная крыша, круговой подъезд, где под причудливыми углами припаркованы три машины, заросший вьюнками газон. На изгибе водосточной трубы болтается покинутое гнездо. Жалюзи на окне комнаты, фонарем выходящей на парадную сторону, открыты. Между деревянными рейками поблескивает свет, мерцает огонь, двигаются тени…
Я остановился за живой изгородью и попробовал закурить, из-за резкого ветра истратив не одну спичку. Под мышкой я зажал купленное на станции вино. Совиньон-блан производства Чили, четыре фунта девяносто девять пенсов. Синяя оберточная бумага на запотевшей бутылке уже начинала рваться.
Мимо проехал большой автомобиль, щадя подвеску и притормаживая на лежачих полицейских. На противоположном тротуаре куда-то тащилась с музыкальными инструментами стайка подростков. Помедлили около уличного фонаря. Один, пялясь на меня, что-то прошептал, другие захохотали. В таком районе одинокий мужчина без жены, детей, собаки, полноприводного «Вольво» или, на худой конец, долбаной виолончели выглядит белой вороной. Я отвернулся к изгороди из бирючины. В ветвях на уровне глаз запутался новогодний дождик. Не выпуская изо рта сигарету, я потянул за него и выудил красный елочный шар с белой снежинкой. Сунул в пальто. Затянулся напоследок, швырнул сигарету на землю и затоптал.
Странно сознавать, что в ту секунду я еще запросто мог передумать и пойти на станцию с елочной игрушкой в кармане, и единственным свидетельством моего визита стал бы окурок в траве.
Сначала я решил, что ошибся. Дверь открыла кареглазая женщина с большим приветливым лицом и густыми вьющимися волосами, которые она пыталась приручить с помощью зеленого шелкового шарфа. Чересчур богемна для жены Эндрю!
Развел руками, махнув бутылкой вина: вот он я.
Окинула меня оценивающим взглядом.
– Наверное, Пол Моррис? Мы заждались. Проходите-проходите! Я Тина.
Я протянул свободную руку, и Тина ее пожала, увлекая меня в прихожую, где по стенам плясали ромбики света от большой стеклянной люстры. Наверх, величественно изгибаясь, вела лестница с темными балясинами перил. Я снял твидовый пиджак, и Тина повесила его в большой французский армуар. Когда она открыла дверь в гостиную и незнакомцы повернулись от фортепьяно поглазеть на новенького, я почувствовал себя голым. В камине мерцал огонь. Ноздри щекотал приторно-сладкий запах горящих свечей. Со всех стен на меня смотрели фотографии детей в купальниках и лыжных комбинезонах.
В памяти зашевелилось воспоминание, словно в колодце взбаламутили воду. Приглашение на чай к однокласснику, костюм, в который меня обрядили, взгляд, каким мой школьный товарищ обменялся с матерью. Я сглотнул.
Подошел Эндрю.
– Старина! Как хорошо, что выкроил для нас часок перед Нью-Йорком!
– Нью-Йорком? Ах да, по делам… Это быстро, метнусь на пару дней.
Я протянул вино. Глядя мне в глаза, Эндрю положил бутылку за четыре девяносто девять себе на руку, широким концом к локтю – как заправский сомелье. Его шею после бритья покрывали крошечные пупырышки.
– Давай познакомлю!
В лучшем костюме, без галстука и в белой рубашке с расстегнутыми тремя пуговицами, я расфуфырился сверх меры. Остальные гости явились в джинсах, футболках-поло и цветастых туниках. Я сделал глубокий вдох, поправил манжеты и растянул губы в улыбку, которая – я это знал – так нравится женщинам.
– Пол, университетский приятель, о котором я говорил!
Эндрю подвел меня к фортепьяно и оттарабанил имена: Руперт, Том, Сьюзи, Иззи… Перед глазами поплыли подбородки, острые носы, худые ноги, кашемир и висячие серьги – я тут же запутался.
– Да, и Бу! – спохватился он, указывая на невысокую толстушку, про которую чуть не забыл.
В руку мне сунули холодный высокий бокал шампанского. Мандраж спал – всеобщее внимание часто действует на меня благотворно. Вскоре я, облокотившись на пианино, живописал трудности дороги сюда: метро, электричка, тысяча миль на своих двоих… Повернулся пожурить Эндрю.
– Один я был без машины. Как в Лос-Анджелесе! Пришлось дважды тормозить кого-то и спрашивать.
Эндрю расхохотался.
– Пол романист!
– Романист? – изумилась Сьюзи.
– Да.
– Сколько тебе было, когда ты написал «Примечания»? Двадцать два? – спросил Эндрю.
Я скромно улыбнулся.
– Двадцать один, на последнем курсе в Кембридже. А в двадцать два опубликовали. Девятое место в рейтинге «Санди таймс»…
Какие чистые, невинные слова! Я чувствовал, как они ложатся на свежую почву и пускают корни – новые побеги, ростки надежды.
– Потрясающе! И с тех пор продолжаете? – поинтересовалась Сьюзи.
Улыбка застыла у меня на губах.
– Потихоньку… Пара повестей, вы вряд ли слышали…
– А правда, что в каждом человеке скрыта книга? – раздалось за спиной.
Затасканная фраза. Повернул голову посмотреть, кто ее произнес. В дверях стояла стройная изящная блондинка с волосами до плеч и в перепачканном мукой фартуке.
Шагнула навстречу и протянула руку. Звякнули серебряные браслеты. У нее был маленький острый подбородок и кривоватый рот в бледно-розовой помаде, которая не шла ей. Несмотря на очевидно зрелый возраст, она чем-то напоминала ребенка. Ничего особенного, однако более привлекательная, чем остальные экземпляры.
– Я Элис. Мы уже встречались.
Что-то знакомое в ней действительно было, но я никак не мог вспомнить.
– В самом деле?
Не опуская руки, она склонила набок голову.
– Элис Маккензи.
Эндрю отлепился от фортепьяно.
– Не узнаешь, Пол? Вы с Элис виделись. Ну хотя бы той ночью в Греции!
Засмеялся.
У ног моих разверзлась пропасть. Вспоминать Грецию я не любил… Игнорируя протянутую руку, наклонился и чмокнул Элис в щеку.
– Разумеется, – ответил я.
Она приподняла ко мне лицо и застыла.
– Вы курили. Запах…
Я поднял руки, как будто сдаюсь.
Она наклонилась ближе, коснулась руками ворота моей рубашки и втянула носом воздух.
– Не извиняйтесь, это восхитительно!.. Ладно, пора на кухню, меня там заждались.
Снова исчезла. Эндрю проводил ее взглядом.
– Какая же Элис удивительная! – придвинулась Бу. – Настоящий ураган энергии!
– Что вы говорите!
Мне она показалась вполне заурядной.
– Да, просто что-то невероятное! – подтвердила Бу и возвысила голос: – Эндрю, сколько ей было, когда умер муж?
Эндрю обернулся, задумчиво прикрыл глаза.
– Хм… Десять лет, как Гарри… Да, тридцать с хвостиком. Дети были еще совсем маленькие.
– Печально, – вставил я. – Рак?
– Надпочечников, – ответила Бу. – Большая редкость. У него болел живот. Думали, аппендицит. К тому времени, как разобрались, пошли метастазы. Сгорел за три месяца. Но она такая сильная! Держалась ради детей!
В голосе Бу вместе с уважением сквозило самодовольство, словно, восхваляя Элис, она приобретает часть ее святости.
– Замечательная мать! – добавил Эндрю. – И высокопрофессиональный адвокат. Не хапуга, не акула бизнеса вроде меня. – Он помедлил, давая нам время мысленно ему возразить. – Работает в «Талбот энд компани». Слыхал? Юридическая консультация в Стоквелл, довольно известная. В основном представляет интересы беженцев.
– И жен, которых избивают мужья, – прибавила Бу.
– А еще – в разных объединениях. «Женщины против сексуального насилия», «Женщины за права женщин», «Женщины за права беженцев»… Всего не перечислишь.
– Это она начала кампанию «Найди Джесмин», – заявила Бу таким тоном, будто я обязан знать, о чем она, черт подери, говорит.
– Вы знакомы, – повторил Эндрю. – В ту ночь на Пиросе. Мы ужинали на пристани – и тут ты. Забыл?
– Я был не в лучшей форме, – осторожно отозвался я, опираясь на спинку стула.
– Да, старик, ты тогда немного перебрал. Нагрузился, скажем так.
Я шутливо почесал голову.
– Солнечный удар.
Эндрю щелкнул языком.
– Рецина!
Я бросил взгляд на Бу.
– С тех пор – ни капли! Терапия через отвращение.
На ее щеках заиграли глубокие ямочки. Поначалу я сбросил ее со счетов как высокомерную толстуху, а теперь, приглядевшись, обнаружил, что она вполне себе ничего, белокожая и голубоглазая. И выглядит сексуально: плечи широко расправлены, демонстрируя высокий бюст, короткие пухлые ноги обтянуты узкими джинсами, мыски развернуты, как у балерины.
Улыбнулся ей, избегая встречаться глазами с Эндрю.
– Дело прошлое, – произнес он.
Тина появилась в дверях, помахивая деревянной ложкой. Завитки жестких золотисто-каштановых волос выбились из-под банданы, щеки раскраснелись.
– Ужин на столе!
Я первым вышел из комнаты и последовал за ней по коридору в огромную кремово-белую кухню. Пространство посередине разделял островок раковины, где Элис мыла листья салата. С металлической штуковины, прикрепленной к потолку, свисали стальные сковородки. Огромные стеклянные двери вели в сад. Терраса за ними, кроме небольшой ее части, освещенной огнями кухни, тонула во мраке.
Подтянулись остальные. Мужской голос произнес:
– Больше всего беспокоит парковка…
Стол сверкающего красного дерева накрыли с исключительной пышностью. Эндрю принялся зажигать свечи длинной элегантной зажигалкой «Диптик». Щелк-щелк. Тина с клочком бумаги в руке указывала гостям, куда садиться, притворяясь, что не может разобрать собственный почерк.
Я встал у выделенного мне места, спиной к кухне и лицом к трем большим картинам на стене. Безобразная мазня, полуабстрактные морские пейзажи, яркие несочетающиеся цвета – бирюзовый, оранжевый, много белого. Совсем не мое. Предпочитаю обнаженную натуру.
– Художник – я, – пояснила Тина у меня за спиной. – Так что придержите колкости!
– Колкости? Боже упаси! Наоборот, так… динамично. Игра света замечательно передана.
– Это Греция. Пирос, где… где вы были. Вид из «Цирцеи». Ездим каждый год, благодаря Элис.
Элис, которая все еще возилась у раковины, при звуке своего имени подняла глаза и рассеянно улыбнулась.
– Все заканчивается, – продолжала Тина, поворачиваясь. – К сожалению.
– Что все? – встрял Эндрю, занимая место во главе стола.
– Пирос.
– Да, ужасно обидно. – Он повысил голос: – Бедняжка Элис! Конец эпохи, верно?
– Греция? – Она принесла дымящееся блюдо с таджином. – Да. Аренда кончается, и собственник в январе написал, что продает землю. Недоноскам, которые построили «Делфинос». Хорошо, что хотя бы с домом у нас есть отсрочка! Но не с землей. Тина, Эндрю, вы же приедете летом? Повеселимся напоследок.
– Безусловно. – Эндрю встал, чтобы Тина протиснулась мимо его стула. – Иначе дети нас убьют. В буквальном смысле.
– Буквальном? – переспросил я.
– Отлично! – Элис села напротив него на другом конце. Театрально взмахнула салфеткой, кладя ее на колени. – Налетайте, народ!
