скачать книгу бесплатно
– Королева родила не одного сына, а двух.
Фуке поднял голову.
– И второй умер? – спросил он.
– Сейчас узнаете, потерпите. Эти близнецы должны были быть гордостью своей матери и надеждой Франции. Но слабость короля и суеверие внушили ему страх, как бы между двумя детьми не вышло спора, хотя они равны в правах, и тогда он избавился от одного из близнецов.
– Вы говорите, избавился?
– Подождите… Оба брата выросли: один на троне, и вы его министр; другой – в тени и одиночестве…
– И этот?..
– Мой друг.
– Боже мой! Что вы говорите, господин д’Эрбле? Что же делает этот бедный принц?
– Спросите сначала, что он делал.
– Да, да.
– Он был воспитан в деревне, потом заключен в крепость, известную под названием Бастилия.
– Возможно ли? – воскликнул суперинтендант, сложив руки.
– Один – счастливейший из смертных, второй – несчастнейший из несчастных.
– А мать его не знает об этом?
– Анна Австрийская знает все.
– А король?
– Король не знает ничего.
– Тем лучше!
Это восклицание, видимо, очень поразило Арамиса. Он посмотрел с беспокойством на своего собеседника.
– Простите, я вас перебил, – сказал Фуке.
– Я уже сказал вам, – продолжал Арамис, – что бедный принц был несчастнейшим из людей, когда Бог, пекущийся о всех своих созданиях, решил все же прийти к нему на помощь.
– И как же?
– Вы увидите… Царствующий король… Я говорю «царствующий» – вы догадываетесь, почему я говорю так?
– Нет… Почему?
– Потому, что оба по праву рождения могли бы быть королями. Вы тоже придерживаетесь такого мнения?
– Да.
– Решительно?
– Решительно. Близнецы – один человек в двух лицах.
– Приятно, что такой опытный и знающий законник дает мне такое четкое разъяснение. Значит, для нас установлено, что оба близнеца имели одинаковые права?
– Установлено… Но боже мой, какие загадки!
– Бог пожелал послать униженному мстителя, или, если хотите, поддержку. И случилось, что царствующий король – узурпатор… Вы ведь согласитесь со мной, не правда ли, что спокойное и эгоистичное владение наследством, на которое, в лучшем случае, имеешь половинное право, называется узурпацией?
– Да, узурпация – очень точное определение.
– Итак, я продолжаю. Бог пожелал, чтобы у узурпатора был первым министром человек с большим талантом и великим сердцем и к тому же с великим умом.
– Это хорошо, хорошо! Я понимаю: вы рассчитывали на меня, чтобы помочь исправить зло, нанесенное несчастному брату Людовика Четырнадцатого. Вы правильно решили, я помогу вам. Благодарю вас, д’Эрбле, благодарю!
– Нет, совсем не то. Вы мне не даете закончить, – сказал Арамис.
– Я молчу.
– Дело в том, что царствующий король возненавидел господина Фуке, своего первого министра, и ненависть эта, подогретая интригой и клеветой, к которой прислушивался монарх, стала угрожать состоянию, свободе и даже жизни господина Фуке. Но Бог послал господину Фуке, опять же для спасения принесенного в жертву принца, верного друга, который знал государственную тайну и чувствовал себя в силах раскрыть эту тайну после того, как имел силу хранить ее двадцать лет в своем сердце.
– Не продолжайте! – вскричал Фуке, кипя великодушием. – Я вас понимаю и все угадываю. Вы пошли к королю, когда до вас дошла весть о моем аресте; вы его просили обо мне, но он не захотел вас выслушать; тогда вы пригрозили ему раскрытием тайны, и Людовик Четырнадцатый в ужасе согласился на то, в чем прежде отказывал вам. Я понимаю, понимаю! Вы держите короля в руках! Я понимаю!
– Вы ничего не понимаете, – отвечал Арамис, – и снова прерываете меня, мой друг. И затем, позвольте мне заметить вам, что вы пренебрегаете логикой и к тому же кое-что плохо помните.
– Как так?
– Вы помните, на что я настойчиво указывал в начале нашего разговора?
– Да, на ненависть его величества ко мне, на неодолимую ненависть. Но какая ненависть сможет устоять перед угрозой такого разоблачения?
– Какого разоблачения? Вот тут-то вам и не хватает логики. Как! Вы допускаете, что я, раскрыв королю такую тайну, был бы жив в настоящий момент?
– Вы были у короля десять минут тому назад.
– Пусть так! Возможно, он не успел бы велеть убить меня, но у него хватило бы времени приказать заткнуть мне глотку и бросить в тюрьму. Рассуждайте же здраво, черт возьми!
И по этим мушкетерским словам, по этой вспышке несдержанности человека, который всегда владел собой, Фуке понял, до какого возбуждения дошел спокойный и непроницаемый ванский епископ. И, поняв, он вздрогнул.
– И затем, разве был бы я тем, что я есть, – продолжал, овладев собой, Арамис, – был бы я истинным другом, если бы, зная, как король вас ненавидит, подвергал бы вас еще более сильной ненависти? Обворовать его – это ничто; ухаживать за его любовницей – очень немного; но держать в своей власти его корону и честь! Да он, скорее, собственными руками вырвал бы у вас сердце из груди.
– Значит, вы ему ничем не показали, что знаете эту тайну? – спросил Фуке.
– Я предпочел бы выпить все яды, которые Митридат пил в течение двадцати лет, чтобы не умереть от отравления.
– Что же вы сделали?
– Наконец мы дошли до сути. Я думаю, что мне удастся пробудить в вас кое-какой интерес. Вы ведь внимательно слушаете меня, не правда ли?
– Еще бы! Говорите, прошу вас.
Арамис прошелся по комнате, убедился, что они одни и кругом все тихо, и вернулся к Фуке, который, сидя в кресле, в глубоком волнении ждал его откровений.
– Должен упомянуть, – продолжал Арамис, – о замечательной особенности этих близнецов: Бог создал их до того похожими друг на друга, что только он один и мог бы их различить. Их собственная мать не могла бы сделать этого.
– Возможно ли? – воскликнул Фуке.
– То же благородство в чертах, та же походка, тот же рост и тот же голос.
– Но мысли? Но ум? Но знание жизни?
– О, вот в этом неравенство, монсеньер, ибо бастильский узник несравненно выше своего брата, и если бы эта бедная жертва перешла из тюрьмы на трон, Франция узнала бы самого мудрого и благородного властелина, какой когда-либо правил ею.
Фуке сжал руками голову, отягощенную великой тайной. Арамис подошел к нему ближе и сказал:
– Есть еще разница, очень существенная для вас, монсеньер, между близнецами, сыновьями Людовика Тринадцатого: второй не знает господина Кольбера.
Фуке тотчас поднялся, бледный и взволнованный. Удар поразил более его ум, а не сердце.
– Я вас понимаю, – сказал он Арамису, – вы мне предлагаете заговор.
– Приблизительно.
– Одну из таких попыток, что меняют судьбы государств?
– И суперинтендантов. Да, монсеньер.
– Короче говоря, вы предлагаете мне подменить сына Людовика Тринадцатого, который сейчас спит в покоях Морфея, сыном Людовика Тринадцатого, который находится в тюрьме?
Арамис улыбнулся, и на его лице мелькнул отблеск его мрачной мысли.
– Допустим, так!
– Но вы не подумали, – сказал после тяжелого молчания Фуке, – вы не подумали, что такой политический акт может перевернуть все королевство?
Арамис молчал.
– Подумайте, – продолжал, все более разгорячаясь, Фуке, – ведь нам надо будет собрать все дворянство, духовенство и третье сословие; низложить царствующего короля, покрыть ужасным позором могилу Людовика Тринадцатого, погубить жизнь и честь женщины, Анны Австрийской, жизнь и покой другой женщины, Марии-Терезии, и, закончив все это, если мы только сможем это закончить…
– Я вас не понимаю, – холодно перебил Арамис, – вы сейчас не высказали ни одной полезной мысли.
– Как? – удивился суперинтендант. – Разве такой человек, как вы, не обсуждает практической стороны дела? Вы ограничиваетесь детской радостью политической иллюзии и пренебрегаете условиями выполнения, то есть реальностью? Возможно ли это?
– Мой друг, – сказал с небрежной фамильярностью Арамис, – как поступает Бог, когда одного короля заменяет другим?
– Бог? Бог дает распоряжение исполнителю его воли, который хватает осужденного, уносит его и сажает триумфатора на опустевший трон. Но вы забываете, что этот исполнитель – смерть. О, боже мой, господин д’Эрбле, неужели вы хотели?..
– Вопрос не в этом, монсеньер. Вы уже переходите за границы цели. Кто вам говорит о том, чтобы послать смерть Людовику Четырнадцатому? Кто вам говорит о том, чтобы подражать Богу в его делах? Нет. Я хотел вам сказать, что Бог совершает такие вещи без шума, без усилий, а люди, вдохновленные им, преуспевают, как и он, в своих предприятиях, в своих попытках, в своих делах.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хотел вам сказать, мой друг, – продолжал Арамис с тем же выражением, как и в первый раз, – что если были потрясение, шум или даже усилия при подмене короля узником, то я предлагаю вам доказать мне это.
– Что? – воскликнул Фуке, побелев, как платок, которым он вытирал лоб. – Вы говорите…
– Пойдите в спальню короля, – продолжал спокойно Арамис, – и я утверждаю, что даже вы, знающий тайну, не заметите, что в постели своего брата лежит бастильский узник.
– Но король?.. – пролепетал Фуке, охваченный ужасом при этом известии.
– Какой король? – сказал Арамис самым сладким своим голосом. – Тот, который ненавидит, или тот, который любит вас?
– Король… вчерашний?..
– Вчерашний король? Успокойтесь, он занял место в Бастилии, которое слишком долго занимал его брат.
– Боже правый! Кто же увез его туда?
– Я.
– Вы?
– Да, и очень просто. Я похитил его сегодня ночью, и пока он спускался во мрак – другой поднимался к свету. Я не думаю, чтобы это произвело какой-нибудь шум. Молния без грома никогда никого не будит.
Фуке глухо вскрикнул, будто пораженный невидимым ударом, и, судорожно сжав голову руками, прошептал:
– И вы это сделали?
– Довольно ловко. Что вы об этом думаете?
– Вы свергли короля? Вы заключили его в темницу?
– Да, это сделано.
– И это совершилось здесь, в Во?
– Здесь, в Во, в покоях Морфея. Не казались ли они построенными в предвидении такого дела?
– И это произошло?..
– Нынешней ночью.
– Нынешней ночью?
– Между двенадцатью и часом.