скачать книгу бесплатно
По гравию подъездной дороги прошуршал автомобиль. Сейчас маму повезут на аэробику в Уэлфлит, а значит, я смогу вернуться в дом и позавтракать, не опасаясь допроса. Услышав, что входная дверь закрылась, я отправилась на кухню.
Пока я счищала бумагу с маффина, из-за двери высунулась мамина голова. С махровой розовой повязкой на голове, удерживающей темные волосы, она выглядела как никогда готовой к тренировке.
– Папа на рыбалке. Будь любезна, купи немного обезжиренного молока и бутылку оливкового масла. Можешь сходить в «Джэмс», там очень мило, – быстро проговорила мама.
Я была удивлена, услышав хоть что-то хорошее о супермаркете «Джэмс». Многие на вечеринке с презрением ругали его за высокие цены и досадовали на то, что он был нацелен на прослойку яппи[3 - Я?ппи – молодые состоятельные люди, ведущие активный светский образ жизни, построенный на увлечении профессиональной карьерой и материальном успехе.], которые все чаще приезжали в Труро на лето. Многие в городе испытывали ностальгию по старому пыльному универмагу «У Шун-Йонгена», на месте которого теперь был открыт «Джэмс». Кроме того, многие люди, и я в том числе, были огорчены тем, что старенькое почтовое отделение на холме – еще с расклеенными у входа старомодными постерами «Их разыскивает ФБР» – теперь закрыли и перенесли в безликую коробку рядом с универмагом «Джэмс». Мы, во всяком случае те, кто приезжал сюда на лето, не считали, что эти изменения к лучшему, хотя жаловаться на «Шун», как его здесь называли, было целым ритуалом для жителей Труро на протяжении многих десятилетий.
Нельзя было зайти в «Шун» и не получить пару ласковых от Элли Шун-Йонген, одутловатой женщины с редеющими светлыми волосами, которая проводила все свое время, сгорбившись над кассовым аппаратом и ругаясь на то, что посетители покупают слишком много. Или слишком мало. Однажды, когда мы с мамой зашли купить фруктов, чтобы взять их с собой на пляж, Элли завопила пронзительным голосом: «Всего лишь три персика? Берите четыре!» Чтобы угодить ей, мама взяла еще один. Тогда Элли презрительно улыбнулась и пробормотала, что для приезжих слишком высоких цен не бывает. Тех, кто приезжал сюда на время, такая бесцеремонность забавляла, как веселил и ироничный знак «Труро-Центр» на трассе 6, которым гордо обозначалось место, где зданий было раз-два и обчелся. Это все были обветшалые и крытые черепицей строения – монолит «Джэмса», типичное казенное здание почтового отделения, небольшой риелторский офис, который занимался арендой квартир на лето, и ничем не примечательный газетный киоск под названием «У Дороти», целью которого было обеспечить каждого желающего свежим воскресным номером «Нью-Йорк Таймс».
Что привлекало людей в Труро, так это его нетронутые человеком красоты и просторы. И это при том, что Труро располагался лишь немного южнее Провинстауна с его гей-барами, ресторанами и галереями! Труро был самым сельским городом на Кейп-Коде, если так можно было сказать. Больше половины территории Труро занимали обширные охраняемые леса, песчаные дюны и пустые пляжи национального побережья Кейп-Код. Вторая половина города, который располагался всего в паре миль от океана и вплотную подходил к заливу Кейп-Код, состояла из заболоченных берегов, холмов и извилистых дорог, некоторые из которых были заасфальтированы, а некоторые до сих пор оставались грязными и разбитыми грунтовками. Вдоль дорог стояли простенькие односкатные «дома-солонки» и более современные летние дома-коттеджи.
Открыв полупрозрачную входную дверь, ведущую в «Джэмс», я уловила сладкий запах свежей выпечки. В магазине было светло и чисто, пол был покрыт широкими досками из промасленного дерева. Наряду со стандартными продуктами на полках можно было найти деликатесы, вроде сыров камамбер или бри, маринованных артишоков и импортных оливок. Отдел кулинарии, расположенный в глубине магазина, предлагал покупателям курицу-гриль, багеты и широкий выбор сэндвичей, названных в честь пляжей Труро. Тут был и сэндвич «Корн-хилл», где, как известно каждому жителю Труро, высадился Майлз Стэндиш[4 - Английский офицер, нанятый пилигримами в качестве военного советника Плимутской колонии.] со своими пилигримами, перед тем, как направиться в Плимут. Это был сэндвич с индейкой и салатом из капусты. Глядя на то, как подтянутые женщины с яркими пляжными сумками из ротанга заказывают холодную курицу «Марбелья»[5 - Курица «Марбелья» – классическое испанское праздничное блюдо.] и салат из пасты с соусом песто, я поняла, почему моей маме так понравился «Джэмс»… и почему вчера вечером Генри объявил, что ноги его не будет в этом месте.
Взяв с полок молоко и оливковое масло, я снова обошла магазин в надежде, что могу встретить здесь Фрэнни. Но на это было так же мало надежды, как и на то, что у меня есть хоть какие-то шансы ему понравиться. Он дамский угодник, это же было очевидно, но мне все равно хотелось снова увидеть его. Дело было не только в его красивых глазах, улыбке, не в том, как играючи он вовлек меня в танец. От его теплого отношения и от того, что меня моментально приняли в этот круг, я тогда точно светилась изнутри. Как будто я не просто была на этой вечеринке своей, а даже и в реальности могла стать писательницей, которой он меня невольно там объявил. Заваленный книгами, журналами, картинами и фотографиями, дом Генри и Тилли был также наполнен вещами особыми – ценными тем, что те были любимыми и памятными. В них важно было то, что у них была своя история, а не то, как они сочетаются с интерьером.
Перед тем как направиться домой, я остановилась перед Мемориальной библиотекой Кобба – она находилась чуть дальше по той же улице, где был Труро-центр. Альва Сноу, бессменный библиотекарь, была одним из моих любимых персонажей Труро. Альва, которая выглядела гораздо моложе своих семидесяти двух, прожила в Труро всю свою жизнь. Она знала все обо всех, причем не только о постоянных жителях, но и о тех, кто приезжал на лето, которых называла «прибившимися к берегу». В детстве я, как и многие дети, воспринимала ее примерно так же, как воспринимают старую мебель в этой однокомнатной библиотеке – она потертая, удобная, но не слишком запоминающаяся. Но однажды летом, перед тем, как я уехала учиться в колледж, в разговоре со мной она заметила, что я одна из тех немногих людей, которые приходят в библиотеку не только в дождливые дни, но и в солнечные. С тех пор мы с Альвой стали вести долгие беседы, и это всегда было весело и слегка сумбурно. Говорили мы, разумеется, о книгах. Возможно, поэтому с Альвой мне было комфортнее, чем с большинством девушек моего возраста, которым было куда интереснее обсуждать телевизионные шоу, вроде «Далласа», чем книги. Альва любила детективы Найо Марш и Ф. Д. Джеймс, а также французскую поэзию девятнадцатого века, я же предпочитала зачитываться длинными романами с совершенно различной репутацией от «Поющих в терновнике» до «Моя Антония». Для библиотекаря, а уж тем более для дамы в годах Альва порой бывала на удивление сентиментальной и легкомысленной. Летом, после того, как я закончила свой первый год обучения в Брауновском университете, мы беседовали о том, как сильно нам хочется верить в неправдоподобную историю о том, что Бадди Чанчи, мэр Провиденса, собирается жениться на некой Нэнси Энн. Ведь после этого ее будут представлять в капитолии штата Род-Айлен как «уважаемую Нэнси Энн Чанчи». Каждый раз, когда мы произносили это сочетание, похожее на детский лепет, нас разбирал смех, таким нелепым оно нам казалось. Альва хихикала так, что на нее нападала безудержная икота.
Когда я зашла в пыльную библиотеку, Альва склонилась за своим столом и пыталась аккуратно разъединить две склеившиеся страницы книжки с картинками.
– Мне вернуться чуть позже или обличительная речь, направленная против зловредной жевательной резинки, будет недолгой?
Альва отложила книгу и улыбнулась:
– Я все думала, когда же ты приедешь. Пожалуйста, скажи, что ты приехала на все лето.
– Увы, только на выходные, – сказала я, присаживаясь на деревянное кресло-качалку рядом с ее столом. – Я приезжала на вечеринку у Генри Грея и там встретилась с ним впервые. Я не знала, что у него есть сын. Вот ведь как оно бывает!
Альва сняла очки и оставила их висеть на цепочке. Сложив руки на столе, она заинтересованно наклонилась ко мне.
– И вот сюжет становится все интереснее, – сказала она.
– Что ты о нем знаешь?
– Насколько я помню, он был очаровательным ребенком. Не слишком любил читать, но определенно был очень одаренным. Его первая выставка фотографий прошла в этой самой комнате, когда ему было пятнадцать. Портреты рыбаков, он их сам печатал. Он хорошо подмечает детали.
– Его самого тоже невозможно не заметить, – сказала я.
– «Не суди книгу по обложке», ты же знаешь, – ответила Альва с хитрой улыбкой.
– Твою загадочность оправдывает лишь то, что ты библиотекарь.
Тут вспомнив о молоке, оставшемся в машине, я сказала Альве, что мне нужно еще завезти продукты домой. В ответ она вытащила из стопки, лежащей на ее столе, старую книгу в твердой обложке, открыла ее с обратной стороны и поставила штамп на карточке на последней странице. Это была одна из моих любимых книг – «Я захватываю замок» авторства Доди Смит.
– Как тебе это удается? – спросила я, переворачивая старые страницы. – Я читала ее много лет назад, и она мне безумно понравилась.
Я протянула ей книгу, но она не взяла ее обратно. Вернув очки на нос, она взглянула на меня поверх стеклышек и сказала:
– Ну, тогда тебе будет приятно перечитать ее снова.
3
После позднего завтрака, продолжая думать о Фрэнни, я решила прокатиться до пляжа на велосипеде. Я переоделась в любимую футболку и шорты, убрала тяжелые волосы назад, неплотно скрепив их заколкой и оставив пару прядей у лица. Подвела глаза коричневым карандашом, радуясь, что так я выгляжу немного старше, но при этом незаметно, что я накрашена.
Я отправилась навстречу океану, легко и быстро пролетая по Кастл-роуд вдоль заросшего берега и двигаясь по направлению к Труро-центр. Проехав небольшой участок трассы 6, я повернула на Север-Памет-роуд – так мне было ехать дольше, но иначе бы я не проезжала мимо дома Фрэнни. Воздух был на удивление прохладным, а значит, у моря, скорее всего, сейчас стоит туман. Не обращая особого внимания на повороты дороги, я пыталась придумать, что скажу, если мне хватит духу остановиться у его дома. Подъезжая, я сбавила скорость, чтобы разглядеть теннисный корт за кустами морской сливы. Я услышала стук теннисного мячика и женский крик: «Налейте победителю!», слезла с велосипеда и пошла по краю дороги, подглядывая сквозь заросли, чтобы понять, кто там на корте. Вдруг позади меня раздался треск ломающейся ветки. Я повернулась и обнаружила перед собой Фрэнни.
– Что думаешь? Мухлюют? – спросил он, махнув садовыми ножницами в сторону корта.
– Боже, ты меня напугал!
Чувствуя неловкость за то, что меня поймали с поличным, я судорожно пыталась придумать забавную отговорку, которая хоть как-то объясняла бы мое поведение.
– Ага, к нам тут поступали жалобы на жульничество, поэтому теннисная полиция отправила меня на разведку, – пошутила я.
– Теннисная полиция? – иронично проговорил он. Кажется, это его немало позабавило. Жаль, что я не смогла придумать ничего более остроумного. – Там и смотреть-то не на что. Поверь мне. Они уже слишком «хороши», чтобы следить за счетом, куда уж там играть нормально. К тому же после вчерашней вечеринки все какие-то разбитые.
– Да, это было довольно лихо. – Я вспомнила, как отплясывала на вечеринке. Когда мой седовласый тангеро наклонил меня так сильно, что моя голова едва не коснулась пола, я заметила, что Фрэнни озабоченно наблюдает за мной из угла столовой.
Фрэнни взглянул вверх на бесконечное светло-голубое небо.
– Не очень-то сегодня пляжный день, – сказал он.
– Я люблю бывать на море в такие дни.
– Я тоже. Составить тебе компанию?
И он предложил мне оставить велосипед на обочине дороги, чтобы мы могли пройтись пешком вместе. После пары минут взаимного молчания я спросила Фрэнни, почему он решил стать художником. Кажется, он был немало удивлен этим вопросом.
– Я всегда им был, это моя суть.
Так я узнала, что он учился в художественном колледже в Чикаго, но при этом терпеть его не мог, потому что «там была одна теория и никакого веселья».
– Правда? Очень похоже на некоторые пары по литературе в Брауне, – сказала я. – Текст, подтекст, теория литературы, мы как будто не книги читаем, а лягушек препарируем.
– И, заметь, все умом, а не сердцем!
– Именно, – сказала я. – После этого я стала, кажется, еще неувереннее в себе. И стала относиться к себе строже, чем раньше.
– Вот потому я и ушел из художественного колледжа, – сказал Фрэнни.
– Просто взял и ушел?
– Ага. Это было для меня очень легко, потому что было идеальным решением.
Мне никогда не приходило в голову, что проблема могла быть в моем университете, а не во мне.
Последние несколько лет Фрэнни провел в Нью-Орлеане и Санта-Фе, работая в ресторанах и барах, так что ему хватало времени рисовать и фотографировать. А на лето он вернулся на восток Америки, чтобы понять, что делать дальше.
– Наверное, двину в Мэн, – сказал он, пока мы шли мимо болота, где росла клюква, по тропинке, ведущей к молодежному общежитию. Отсюда виднелись песчаные дюны у моря, открытое ветру пространство, особенно прекрасное тем, что там совсем не было людей.
Фрэнни остановился на верхней точке утеса, не дойдя до общежития – представительного белого здания, в котором одно время располагался пост береговой охраны. Он рассказал мне о том, что мечтает расписать всю стену этого здания, ту, которая обращена к морю.
– Я мысленно вижу здесь портреты великих рыбаков, возможно, китобоев. Грубые мазки в темных тонах, напоминающих о шторме.
То, что он говорил, звучало не как расплывчатая фантазия художника, а как заявление о том, что это здание станет его холстом, словно бы, если он захочет, чтобы это случилось, оно случится.
Фрэнни пребывал в таком согласии с собой, что меня это невольно поразило тогда. Я подумала обо всех тех историях, которые я начинала, но забрасывала, считая их недостаточно удачными. И даже закончив рассказ, я никому не давала его читать, опасаясь критики и того, что с его публикацией обнажится другая часть меня – злая, язвительная, нуждающаяся в тепле. Словом, все то, что я так хорошо научилась скрывать.
– Разве одно лишь это место не вдохновляет? – спросил Фрэнни. – Ты могла бы написать тысячи историй о том, что здесь происходило или произойдет.
Когда мы спускались вниз к парковке, я поведала ему о рассказе, который написала в средней школе. Рассказ был о девочке, которая шла вдоль высоких песчаных дюн Лонгнук-Бич и нечаянно свалилась в секретное жилище некого таинственного мальчика, которое находилось внутри дюны.
Я рассказывала по старой памяти, очень старой:
– Она с удивлением рассматривает его убежище, в котором, как ни странно, есть стол и стул, и он, хозяин жилища, рассказывает ей о том, что построил его вопреки законам физики, укрепив полость в песке с помощью деревянных досок. Они долго разговаривают, но вдруг слышат шум, который становится все громче и громче.
– И что же это было? – спросил Фрэнни.
– Это была Волна.
Фрэнни приподнял брови, ожидая продолжения.
– Это все, – ответила я на его взгляд. – Именно так звучало последнее предложение того рассказа. Их просто смыло. Да, ужасно, знаю, – сказала я. – Мой рассказ тогда выиграл приз, и я должна была прочитать его перед всей параллелью в седьмом классе. Надо мной потом смеялись еще много недель, подходили в столовой и шептали: «Это была Волна!» С тех пор, опасаясь такого внимания и насмешек, я ничего не писала на протяжении нескольких лет.
Фрэнни рассмеялся:
– А мне кажется, что эта классная история.
На парковке было пусто. Тяжелый и влажный воздух вместе с дымкой прижимали нас к земле, а неизменный шум океана становился все громче, пока мы шли по тропе между невысокими дюнами. Все это еще раз напомнило мне о том, какой непредсказуемой и противоречивой могла быть местная погода – в заливе могло быть спокойно, а здесь мог вовсю дуть шквалистый ветер. Зато весь пляж был к нашим услугам. Ветер действительно был крепким, и море все еще не успокоилось после недавнего шторма. Волны, кажется, бились во все стороны, пытаясь окончательно разворошить берег. Мы оставили обувь в начале тропы, ведущей к воде, и подошли ближе. В морской пене болтался буек ловушки для лобстеров. Видеть его так близко к берегу было весьма неожиданно, видимо, его прибило сюда штормом. Фрэнни посмотрел на буек, потом на меня, а потом, издав вопль, побежал в воду. Я стояла на мокром песке и смотрела, как он прыгает по мелководью, словно маленький ребенок. Каждый раз, когда он приближался к буйку, тот скрывался под водой, и Фрэнни озадаченно озирался вокруг.
– Вон он! – крикнула я, когда он снова появился над водой. – Вон там!
Он попрыгал к нему, подзывая меня.
– Иди сюда! – кричал он.
Меня миллион раз предупреждали, как опасно течение, даже на мелководье. Но Фрэнни было так весело, и, не давая себе времени передумать, я вбежала в пенящуюся воду и стала продираться сквозь встречные волны, пока не оказалась рядом с ним. А он все пытался схватить буек. Преследуя буек, мы столкнулись и повалились в воду. Фрэнни улыбнулся и ударил по воде ладонью так, что окатил мои лицо и плечи. Я вскрикнула, зачерпнула в горсть воды и бросила в него – в его и без того уже намокшую футболку. Он совсем не удивился тому, что я пошла за ним, как будто подобные импульсивные поступки были мне свойственны.
Буек наконец поднялся на поверхность прямо перед носом Фрэнни.
– Хватай его! – крикнула я.
Он сделал выпад, опустился на колени, а потом поднялся, уже держа в руке веревку. Я подпрыгнула к нему и тоже схватилась за веревку, скользкую от водорослей. Так мы держались за нее, упираясь ногами в песок и стараясь не завалиться вперед, когда волны отступали. Течение было сильным, а ловушка для лобстеров – тяжелой. Но когда большая волна стала наступать, на ее движении нам хватило сил побежать к берегу, таща за собой ловушку. Нас мотало то в одну сторону, то в другую, то к берегу, то от него, пока наконец очередная большая волна не подтолкнула нас вперед. Тогда нам удалось добежать до мелководья, и длины веревки хватило, чтобы вытянуть ловушку уже оттуда и отнести ее на берег.
Мы упали на песок рядом с деревянной ловушкой и смотрели друг на друга, пытаясь отдышаться, промокшие и ликующие. Я обернулась и увидела на вершине дюны пожилую пару – они махали нам и кричали что-то, но их слова терялись за звуком прибоя и ветра.
Фрэнни откинул голову и воскликнул:
– Это невероятно!
Он тяжело дышал и улыбался, как ребенок. Меня же переполняли энергия и восторг, я чувствовала себя такой же свободной, как вчера, когда танцевала в столовой.
– Невероятно! – согласилась я.
Я потрясла головой, чтобы стряхнуть с волос воду, как это делают собаки. Фрэнни рассмеялся. А потом мы обратили внимание на ловушку – внутри было два коричневатых лобстера.
Фрэнни открыл ловушку и вытащил лобстеров за хвосты, бросив их на песок. Я снова посмотрела на пожилую пару, опасаясь, что они хотят предупредить нас, чтобы мы не брали лобстеров, но они подняли руки вверх. Они нам аплодировали.
– Ты уверен, что можно их взять? – спросила я.
– Да все нормально, – сказал Фрэнни, глядя на лобстеров с гордостью. – Мы ведь не из открытого моря вытаскивали ловушку. Она практически сама шла нам в руки.
Фрэнни взял лобстеров и, глядя в сторону моря, вытянул руки вверх над головой, так что лобстеры в его руках практически соприкасались. Порывы ветра развевали его волосы. Он опустил руки и повернулся ко мне с озорной улыбкой:
– Сварим или запечем?
Мы пошли обратно к дому, и каждый из нас держал в одной руке лобстера, а в другой – свою обувь. Это было так приятно просто молчать и идти вместе по разным обочинам дороги.
4
Внутри дом был темным и обветшалым, как старый корабль, а на кухонном столе горела свеча, и воск капал вниз, образуя маленькие подтеки на выцветшей хлопковой скатерти. Мы положили лобстеров в раковину, и Фрэнни выдал мне спортивные штаны и старый шерстяной свитер, чтобы я могла переодеться, показав мне, как пройти в гостевую ванную в холле, где в корзине возле унитаза я с удивлением обнаружила стопку старых «Нью-Йоркеров». Свитер оказался большим и теплым, он отдавал ароматом виски, а его V-образный вырез показался мне тогда до неприличия глубоким. Я была приятно удивлена, взглянув в зеркало и увидев, что от ветра и воды мои щеки заметно порозовели. Тогда я расстегнула заколку и оставила волосы лежать как есть, непослушными волнами.
Фрэнни на кухне наполнял большую кастрюлю водой. Он посмотрел на меня, задержав взгляд, как будто был в нерешительности, от чего я покраснела еще больше. Затем он спросил:
– Как ты их готовишь? Варишь живыми или сначала надо их зарезать?
– О, определенно второе, – ответила я. – Это тоже непросто, но так будет гуманнее.
Он поставил кастрюлю на плиту и достал длинный нож из ящика. Лобстеры щелкали клешнями и пытались выбраться из кастрюли, но каждый раз соскальзывали обратно. Фрэнни схватил одного и вонзил в него нож. Я стояла рядом, и наши плечи соприкасались друг с другом. Он взял второго лобстера и направил кончик ножа прямо на стык между пластинами, куда нужно было его вонзить, а затем передал нож мне. Все верно, мой отец убивал лобстеров именно таким образом, но мне противно было даже смотреть на то, как он делал это. Однако я взялась за нож. Сделав глубокий вдох, я пронзила лобстера. Мы вместе положили их в кастрюлю, и Фрэнни накрыл ее крышкой. Он посмотрел на меня и наклонил голову. Я тоже наклонила голову в другую сторону, словно в зеркале.
– Что? – спросила я.
– Да так, ничего, – ответил он.
Мне хотелось прикоснуться к его лицу, к его все еще влажным волосам.
Мы уже накрывали на стол, когда на кухню вошла женщина, которая вчера танцевала с Генри. Ее густые волосы были распущены и доходили ей почти до талии. Глаза у нее были темные, взгляд пронзительный, а нос длинный и тонкий. В похожем на кимоно халате и шлепанцах ей удавалось выглядеть привлекательно и даже величественно, оставаясь при этом в образе рассеянной поэтессы, у которой есть дела поважнее, чем забота о внешнем виде. Она бросила на меня надменный взгляд:
– Ну и кто это на сей раз?
– Это Ева, – сказал Фрэнни, представляя меня своей матери, Тилли. Я не стала говорить, что читала ее стихи в колледже и что, насколько мне известно, ее последний сборник приняли очень хорошо. Не стала упоминать ни о том, что работаю в «Ходдер энд Страйк», ни о том, что читала первые главы мемуаров Генри, в том числе захватывающее описание их страстного романа и того, как каждый из них нашел друг в друге «свою вторую литературную половинку». Я не стала говорить и о том, что была вчера на вечеринке и украдкой заглядывала в их спальню. Фрэнни в красках рассказал о том, как мы достали ловушку с лобстерами из океана, и она приподняла крышку кастрюли:
– Знаешь, а ведь технически вы браконьеры.
Фрэнни покачал головой:
– О нет, эти малютки-лобстеры всего лишь заблудились во время шторма.
– Мы ведь не воры, я надеюсь? – спросила я.
