скачать книгу бесплатно
Женщины последовали за ним в прихожую и на крыльцо, а слуга отправился в конюшню за лошадьми.
Мистер Бассат постукивал по сапогу хлыстом, задумчиво уставясь перед собой.
– Вам повезло, миссис Мерлин, – заметил он. – Если бы я нашел то, что ожидал найти в этой вашей проклятой комнате, то завтра в это время ваш муж уже был бы в тюрьме графства. А теперь… – Он еще раз обеспокоенно прищелкнул языком и замолчал, не договорив. – Эй, пошевеливайся, Ричардс! – крикнул Бассат. – Сегодня утром я не могу больше терять времени. Какого черта ты там возишься?
Слуга появился в дверях конюшни, ведя в поводу двух лошадей.
– А теперь послушайте меня, – сказал мистер Бассат, указывая хлыстом на Мэри. – Эта ваша тетушка, может быть, и проглотила язык, да и мозги в придачу, но вы-то, надеюсь, понимаете по-английски. Вы и в самом деле хотите сказать, что ничего не знаете о делах своего дяди? Неужели сюда никто не заглядывает ни днем ни ночью?
Мэри посмотрела судье прямо в глаза.
– Я никогда никого здесь не видела, – ответила она.
– Вы когда-нибудь заглядывали в ту запертую комнату до сегодняшнего дня?
– Нет, ни разу в жизни.
– Как вы думаете, с чего бы трактирщику держать ее запертой?
– Понятия не имею.
– Вы когда-нибудь слышали стук колес ночью во дворе?
– Я очень крепко сплю. Меня ничем не разбудишь.
– Куда отправляется ваш дядя, когда уезжает из дому?
– Не знаю.
– А вам-то самой это не кажется странным – держать трактир на Королевской большой дороге и запирать его на все засовы перед каждым проезжим?
– Мой дядя очень странный человек.
– Это точно. По правде говоря, он так чертовски странен, что люди в округе не смогут спать спокойно, пока Джосса Мерлина не повесят, как повесили в свое время его отца. Можете ему это передать.
– Непременно, мистер Бассат.
– А вам не страшно жить здесь, совсем без соседей, в компании одной только полоумной тетки?
– У каждого свой крест.
– А вы умеете держать язык за зубами, мисс! Ну и родственники вам достались, не позавидуешь! Я предпочел бы увидеть любую из моих дочерей в могиле, нежели в трактире «Ямайка» рядом с таким человеком, как Джосс Мерлин.
Судья отвернулся, взгромоздился на коня и взял в руки поводья.
– Да, чуть не забыл! – крикнул он, уже сидя в седле. – А вы когда-нибудь видели младшего брата вашего дяди, Джема Мерлина из Труарты?
– Нет, – твердо сказала Мэри, – он здесь не бывает.
– Да неужели? Ладно, сегодня больше не буду вас пытать. Всего хорошего вам обеим.
И судья поскакал прочь со двора, вниз по дороге, скрывшись за дальним холмом.
Тетя Пейшенс уже была в кухне и сидела на стуле в полуобморочном состоянии.
– Ну успокойся, – устало сказала Мэри. – Мистер Бассат ушел несолоно хлебавши и поэтому злой как черт. Вот если бы комната провоняла бренди, тогда было бы о чем плакать. А пока придраться тут не к чему.
Девушка налила себе стакан воды и выпила его залпом. Мэри готова была взорваться. Она лгала, чтобы спасти шкуру своего дяди, тогда как больше всего на свете хотела бы засадить его в тюрьму. Она заглянула в запертую комнату, и пустота ничуть ее не удивила, поскольку Мэри вспомнила о том, как подъехали повозки несколько ночей назад. Но еще раз увидеть этот жуткий кусок веревки, в котором она тут же узнала тот самый, свисавший с балки, оказалось едва ли не выше ее сил. А из-за тети ей пришлось стоять и молчать. Это было отвратительно, другого слова не найдешь. Она попалась, и пути назад нет. Как бы дело ни повернулось, а только теперь и она замешана в делах хозяина трактира «Ямайка». Мэри пила второй стакан воды и цинично думала, что, возможно, в конце концов будет болтаться на виселице рядом со своим дядюшкой. Она лгала не только ради того, чтобы спасти его, но и для того, чтобы выгородить Джема. Младший Мерлин тоже должен ее благодарить. Мэри не знала, почему решила не выдавать его. Возможно, он никогда об этом и не узнает, а если узнает, то примет как должное. Чем больше девушка думала об этом, тем сильнее негодовала.
Тетя Пейшенс все еще стонала и всхлипывала у огня, и Мэри вовсе не была расположена ее утешать. Она чувствовала, что на сегодня сделала для своих родственников достаточно, и ее нервы были на пределе. Если бы она еще на миг задержалась в кухне, то завопила бы от раздражения. Девушка вернулась к лохани в садике возле курятника и яростно погрузила руки в серую мыльную воду, которая теперь была холодной как лед.
Джосс Мерлин вернулся около полудня. Мэри слышала, как он вошел в кухню через переднюю дверь и на него тут же обрушился словесный поток. Мэри по-прежнему стояла у лохани; она решила дать тете Пейшенс возможность все объяснить по-своему, а если дядя позовет племянницу, чтобы она подтвердила ее слова, Мэри всегда успеет прийти.
Она не слышала, о чем они говорили, но голос тети звучал визгливо и пронзительно, а дядя сердито ее расспрашивал. Вскоре он позвал Мэри из окна, и она вошла. Джосс Мерлин стоял у очага, широко расставив ноги, и лицо его было чернее тучи.
– Давай! – заорал он. – Выкладывай! Что ты об этом скажешь? От твоей тетушки я ничего не могу добиться, кроме бессвязного потока слов; в сорочьей трескотне и то больше смысла. Что тут произошло? Вот что я хочу знать.
Мэри толково, тщательно подбирая слова, рассказала ему об утреннем происшествии. Она ничего не пропустила – кроме вопроса сквайра о Джеме – и закончила, слово в слово повторив заявление мистера Бассата: «Люди в округе не смогут спать спокойно, пока Джосса Мерлина не повесят, как повесили в свое время его отца».
Трактирщик слушал молча, а когда племянница закончила, обрушил кулак на кухонный стол и выругался, оттолкнув ногой один из стульев на другой конец кухни.
– Чертов трусливый ублюдок! – рычал он. – Да Бассат имеет не больше прав входить в мой дом, чем любой другой. Его разглагольствования о судейских полномочиях – сплошное надувательство, слышите вы, болтливые дуры; нет таких полномочий! Господи, если бы я только был здесь, уж я бы отправил его обратно в Норт-Хилл в таком виде, что и собственная жена не узнала бы, а если и узнала, толку в этом все равно не было бы. Чтоб ему лопнуть! Я покажу мистеру Бассату, кто хозяин на этой земле, и заставлю его мне сапоги лизать! Напугал вас? Да я сожгу крышу у него над головой, если он снова сюда сунется!
Джосс Мерлин орал во всю глотку, и шум стоял оглушительный. Мэри не боялась дядюшку таким: все это было показное бахвальство; вот если он понижал голос до шепота, то тогда становился смертельно опасен. Как бы трактирщик ни громыхал – он был напуган; Мэри это видела. Его самоуверенности был нанесен жестокий удар.
– Дайте мне чего-нибудь поесть, – сказал он. – Я должен опять уйти и не могу терять времени. Прекрати этот вой, Пейшенс, а то я тебе физиономию расквашу. Ты сегодня держалась молодцом, Мэри, я этого не забуду.
Племянница посмотрела ему в глаза.
– Уж не думаете ли вы, что я это сделала ради вас? – поинтересовалась она.
– Мне плевать, почему ты это сделала, главное – результат, – ответил трактирщик. – Не то чтобы слепой дурак вроде Бассата мог найти здесь что-нибудь; у него от рождения голова не на месте. Отрежьте мне кусок хлеба, и хватит болтать, сядьте на свое место.
Женщины молча сели, и обед прошел спокойно. Покончив с едой, он сразу же поднялся и, ни слова не говоря, направился в конюшню. Мэри ожидала услышать, как он снова выводит свою лошадь и уезжает вниз по дороге, но через пару минут дядюшка вернулся, прошел через кухню в сад и в конце его через лаз выбрался в поле. Мэри смотрела, как он идет через пустошь и поднимается по крутому склону по направлению к холмам Толборо и Кодда. Некоторое время она пребывала в сомнениях, обдумывая, насколько разумен план, внезапно родившийся в ее голове, но затем звук тетиных шагов наверху подтолкнул девушку к решению. Она подождала, пока закроется дверь спальни, а затем, скинув передник и схватив толстую шаль с крючка на стене, выскочила вслед за дядей. Добежав до края поля, она скорчилась за каменной стеной, пока его фигура не исчезла за горизонтом, а потом снова поднялась и последовала за ним, пробираясь среди пучков травы и камней. Несомненно, это было безумное и бессмысленное предприятие, но оно соответствовало ее настроению, и ей нужно было дать выход энергии после утреннего молчания.
Мэри намеревалась не упускать Джосса Мерлина из виду, конечно оставаясь незамеченной, таким образом она, возможно, узнает что-нибудь о его тайных намерениях. Девушка не сомневалась, что визит сквайра в «Ямайку» изменил планы трактирщика и что его внезапный уход пешком через Западную пустошь связан именно с этим. Была еще только половина первого, и день как нельзя лучше подходил для прогулки. Мэри, в крепких башмаках и короткой, до лодыжек, юбке, не боялась бездорожья. Под ногами было довольно сухо – от мороза поверхность земли затвердела, – и ей, привыкшей к мокрой гальке на берегу Хелфорда и жирной грязи скотного двора, шагать по пустоши было нетрудно. Прежние прогулки научили девушку некоторой осмотрительности, и она старалась по возможности идти по возвышенностям, держась тропинок, которые выбирал ее дядя.
Через несколько миль Мэри поняла, что задача перед ней не из легких. Она была вынуждена держаться на большом расстоянии от дяди, чтобы оставаться незамеченной, а трактирщик шел так быстро и делал такие огромные шаги, что очень скоро Мэри начала отставать. Они миновали Кодду, и он повернул на запад, вниз, к подножию Бурого Вилли. Отсюда этот холм, несмотря на свою высоту, казался маленькой черной точкой на фоне желто-коричневого пространства пустоши.
Перспектива карабкаться на высоту тысяча триста футов оказалась для Мэри несколько неожиданной, и она на миг остановилась и вытерла мокрый лоб. Для большего удобства она распустила волосы и позволила им овевать ей лицо. Девушка не понимала, почему хозяин трактира «Ямайка» счел необходимым взобраться на самую высокую точку Бодминской пустоши в декабрьский полдень, но отступать было поздно. Мэри казалось, что она уже близка к разгадке, и она снова двинулась в путь, ускорив шаг.
Теперь земля под ногами у девушки была сырая, потому что здесь утренний иней растаял, превратившись в воду, и вся низменная равнина перед ней оказалась раскисшей и желтой от зимних дождей. Холодная липкая сырость настойчиво проникала в башмаки, и подол юбки был заляпан болотной жижей и местами порван. Подняв юбку повыше и подвязав ее лентой от волос, Мэри снова бросилась в погоню за дядей, но тот миновал худший участок низины с невероятной быстротой, порожденной долгой привычкой, и она едва могла разглядеть его фигуру посреди черного вереска и огромных валунов у подножия Бурого Вилли. Затем трактирщик скрылся за выступом гранитной скалы, и больше она его не видела.
Было невозможно обнаружить тропинку, по которой дядя перешел болото; он исчез в мгновение ока, и Мэри следовала за ним из последних сил, путаясь на каждом шагу. Дура она, что ввязалась в это. Мэри все понимала, но какое-то глупое упрямство гнало ее дальше. Она понятия не имела, где находится безопасная тропинка через болото, но у нее хватило ума пойти в обход, чтобы не попасть в предательскую трясину, и, сделав крюк в две мили, девушка относительно спокойно миновала болото. Теперь она безнадежно отстала, и нечего было даже надеяться обнаружить дядю.
Тем не менее Мэри стала взбираться на холм, поскальзываясь и спотыкаясь на камнях, покрытых мокрым мхом, карабкаясь на высокие зубчатые гранитные скалы, которые возникали за каждым поворотом; то и дело горные бараны, испуганные шумом ее шагов, выскакивали из-за валунов и били копытами, уставясь на незнакомку. С запада набегали облака, отбрасывая переменчивые тени на равнину внизу, и солнце пряталось за ними.
На холмах было очень тихо. Однажды ворон взлетел у ее ног и каркнул; он взмыл, хлопая огромными черными крыльями, и с грубыми протестующими криками спикировал вниз, на землю.
Когда Мэри достигла вершины, вечерние облака сгрудились у нее над головой, и все вокруг стало серым. Отдаленный горизонт терялся в сгущающихся сумерках, и легкий белый туман поднимался с пустошей внизу. Карабкаясь на вершину по самому крутому склону, она потеряла больше часа, и скоро ее застигнет темнота. Ее дерзкая выходка ни к чему не привела, ибо нигде, на сколько хватало глаз, не было видно ни одного живого существа.
Джосс Мерлин давно исчез, – возможно, он вовсе и не взбирался на вершину, а обошел ее у подножия, по сухому вереску и мелким камешкам, а затем один, никем не замеченный, продолжил свой путь на запад или на восток – туда, куда ему было нужно, и складки дальних холмов поглотили его.
Теперь Мэри уж точно его не найти. Лучше всего было бы спуститься с вершины кратчайшим путем и как можно быстрее, иначе ей предстоит провести на пустоши зимнюю ночь, с черным вереском вместо подушки, под кровом нависших хмурых гранитных скал. Теперь девушка понимала, какого дурака она сваляла, забравшись так далеко декабрьским днем, потому что по опыту знала: на Бодминской пустоши не бывает долгих сумерек. Темнота наступала быстро и внезапно, без предупреждения, и солнце гасло сразу. Туманы тоже были опасны: они облаком поднимались с сырой земли и смыкались над болотами, как белая преграда.
Обескураженная и подавленная, растеряв весь свой пыл, Мэри с трудом спустилась по крутому склону, поглядывая на болота внизу и прикидывая, когда же темнота поглотит ее окончательно. Прямо под нею блестел пруд или родник; говорили, что это исток реки Фоуи, которая бежала прямо к морю, и это-то и было самым опасным: почва вокруг болотистая и предательская, а сам водоем – неведомой глубины.
Мэри взяла влево, чтобы обойти это гиблое место, но к тому времени, как она спустилась в долину, благополучно покинув Бурого Вилли, который теперь в одиноком великолепии вздымал свою мощную главу позади нее, туман и темнота воцарились на пустошах, и Мэри окончательно заблудилась.
Что бы ни случилось, она не должна терять головы и поддаваться нарастающей панике. Если не считать тумана, вечер хороший и не слишком холодный, и разве она не может наткнуться на тропинку, которая выведет ее к жилью?
Болота не опасны, если держаться возвышенностей. Поэтому, еще раз подвязав повыше юбку и поплотнее закутав плечи шалью, Мэри упорно шла вперед, осторожно прощупывая землю в сомнительных местах и избегая травяных кочек, которые мягко оседали под ногой. То, что она идет не в ту сторону, стало ясно уже через несколько миль, когда дорогу Мэри внезапно преградил ручей, который она не проходила по пути туда. Идти вдоль берега значило снова попасть в низину и в болота, и девушка отважно перешла его вброд, намочив ноги выше колен. Мокрые башмаки и чулки ее не беспокоили; Мэри считала, что ей повезло: ручей оказался не так глубок, и ей не пришлось плыть, полностью погружаясь в воду. Теперь земля перед ней как будто поднималась, и это было к лучшему: путь стал надежней, и она смело шла по холмистой возвышенности. Путешествие показалось девушке бесконечным, но все же она вышла на проселок, ведущий вперед и слегка сворачивавший вправо. Здесь, по крайней мере, время от времени встречались следы, а где могла проехать телега, там могла пройти и Мэри. Худшее осталось позади; теперь, когда опасность миновала, она почувствовала себя слабой и ужасно усталой.
Девушка едва передвигала отяжелевшие ноги, ставшие словно бы чужими. У нее возникло ощущение, будто глаза вдруг провалились куда-то внутрь головы. Она брела вперед, повесив голову и опустив руки, думая о том, что вид высоких серых труб трактира «Ямайка», быть может, впервые за все время их существования будет отрадой и утешением. Дорога стала шире, ее пересекла другая, и Мэри некоторое время стояла в нерешительности на перекрестке, раздумывая, какой путь выбрать. И в этот момент она услышала доносившееся из темноты слева от нее дыхание лошади, тяжелое, как будто всадник скакал очень долго.
Копыта глухо стучали по торфу. Мэри ждала посреди дороги, ее нервы напряглись, как струна (слишком уж внезапно все произошло), и вот лошадь появилась перед нею из тумана, с седоком на спине, и эти две призрачные фигуры казались нереальными в тусклом свете. Всадник свернул, увидев Мэри, и натянул поводья, чтобы не наехать на нее.
– Эй, – крикнул он, – кто здесь? Что-нибудь случилось?
Он вгляделся в нее с высоты седла и удивленно воскликнул:
– Женщина! Как и зачем вы сюда забрели?
Мэри схватилась за уздечку и успокоила норовистую лошадь.
– Не могли бы вы указать мне дорогу? – попросила она. – Я забрела далеко от дому и безнадежно заблудилась.
– Стой смирно, – велел незнакомец лошади. – Откуда вы? Конечно я постараюсь помочь вам.
Голос у него был тихий и мягкий, и Мэри поняла, что перед ней, должно быть, человек из господского сословия.
– Я живу в трактире «Ямайка», – ответила она и тут же пожалела о своих словах.
Теперь, конечно, всадник ей не поможет; этого названия вполне достаточно, чтобы он хлестнул лошадь и предоставил девушке самой отыскивать путь. Дура она, что это брякнула.
Незнакомец с минуту помолчал, как она и ожидала, но, когда заговорил снова, голос его не изменился, а остался таким же спокойным и мягким.
– Трактир «Ямайка», – повторил он. – Боюсь, что вы сильно сбились с пути. Вам нужно было идти в противоположном направлении. Знаете, вы сейчас находитесь по другую сторону холмов Хендра.
– Мне это ни о чем не говорит, – ответила Мэри. – Я никогда здесь раньше не бывала; ужасно глупо с моей стороны отправиться так далеко зимой после полудня. Я была бы очень благодарна, если бы вы указали мне правильный путь, а раз я на большой дороге, то быстро доберусь домой.
Некоторое время незнакомец рассматривал ее, а затем соскочил с седла на землю.
– Вы устали, – сказал он. – Вам больше и шагу не сделать. А главное – я вам не позволю. Мы недалеко от деревни, и вы туда поедете верхом. Дайте-ка мне вашу ножку, я подсажу вас.
Через минуту Мэри была в седле, а всадник стоял внизу, держа уздечку.
– Так лучше, правда? – спросил он. – Вы, должно быть, проделали долгий и утомительный путь по пустошам. Ваши башмаки промокли насквозь, и подол платья тоже. Вы отправитесь ко мне, обсушитесь, немного отдохнете, поужинаете, а потом я сам отвезу вас в трактир «Ямайка».
Незнакомец говорил очень заботливо, но при этом спокойно и властно, так что Мэри вздохнула с облегчением, отбросив на время все тревоги и с радостью доверившись ему. Он собрал поводья так, чтобы девушке было удобно, и тут она увидела его глаза, смотревшие на нее из-под полей шляпы. Это были странные глаза: прозрачные, как стекло, и так бледно окрашенные, что казались почти белыми; Мэри никогда прежде не видела подобной игры природы. Эти странные глаза пристально смотрели на нее и проникали вглубь, как будто самые мысли ее невозможно было спрятать, и Мэри почувствовала, что слабеет перед ними и сдается; и ей стало все равно. Волосы, спрятанные под черной широкополой шляпой, тоже были совсем белые, и Мэри в недоумении уставилась на незнакомца, ибо на лице его не было морщин, и голос тоже не казался голосом пожилого человека.
Затем, несколько смутившись, девушка поняла, в чем дело, и отвела взгляд. Перед ней был альбинос.
Незнакомец снял шляпу и обнажил перед нею голову.
– Пожалуй, мне лучше представиться, – сказал он с улыбкой. – Сколь ни странны обстоятельства нашего знакомства, следует соблюдать приличия. Меня зовут Фрэнсис Дейви, и я викарий из Олтернана.
Глава 7
Дом викария оказался на редкость мирным, но была в нем некая странность, которую Мэри не могла объяснить. Он походил на дом из старой сказки, однажды обнаруженный героем в летние сумерки; его непременно должна окружать стена терновника, сквозь который приходится прокладывать путь ножом, а за ней буйство невиданных цветов. Под окнами должны были бы расти гигантские папоротники и еще белые лилии на высоких стеблях. В сказке стены были бы увиты плющом, скрывавшим вход, и сам дом спал бы тысячу лет.
Мэри улыбнулась своей фантазии и еще раз протянула руки к очагу. Тишина была ей приятна: она смягчала усталость и прогоняла страх. Это был другой мир. В трактире «Ямайка» тишина казалась давящей и зловещей; заброшенные комнаты пахли запустением. Здесь все ощущалось по-иному. Комната, в которой она сидела, была обыкновенной, ничем не примечательной гостиной, где проводят вечера. Мебель, стол в центре, часы на стене утратили дневную определенность и были похожи на спящих существ, на которые ты случайно наткнулся в темноте. Когда-то здесь жили люди – счастливые, тихие люди: старые приходские священники со старинными книгами под мышкой; а там, у окна, седая женщина в синем платье, ссутулившись, вдевала нитку в иголку. Все это было очень давно. Теперь все они покоятся на кладбище за церковной оградой, и их имена невозможно разобрать на изъеденном лишайником камне. Когда они ушли, дом погрузился в себя и затих, и человек, который жил здесь теперь, постарался сделать так, чтобы следы присутствия тех, кто покинул этот мир, не стерлись окончательно.
Мэри наблюдала, как хозяин накрывает стол для ужина, и думала, как мудро с его стороны раствориться в атмосфере дома; другой, возможно, стал бы болтать или стучать чашками, чтобы развеять давящую тишину. Ее взгляд блуждал по комнате, и она принимала как должное стены без привычных картин и рисунков на библейские сюжеты, полированный письменный стол без бумаг и книг, которым в ее представлении полагалось находиться в комнате священника. В углу стоял мольберт, а на нем незаконченный холст: пруд в Дозмэри. Он был изображен в пасмурный день, матовая синевато-серая поверхность воды в безветренную погоду. Пейзаж привлек взгляд Мэри и зачаровал ее. Она ничего не понимала в живописи, но от картины исходила некая сила, и Мэри почти чувствовала дождь на своем лице. Должно быть, викарий следил за направлением взгляда гостьи, потому что подошел к мольберту и повернул картину обратной стороной.
– Не смотрите сюда, – сказал он. – Это сделано наспех, у меня не было времени закончить. Если вам нравятся картины, я покажу кое-что получше. Но прежде всего я собираюсь накормить вас ужином. Не вставайте с кресла. Я придвину стол.
Для девушки было непривычно, что за ней ухаживают, но хозяин делал это так спокойно, не выставляя своей заботы напоказ, что это казалось естественным, обычным поведением и нисколько не смущало Мэри.
– Моя экономка Ханна живет в деревне, – пояснил викарий. – Она уходит каждый день в четыре часа. Я предпочитаю одиночество. Мне нравится ужинать одному, и потом, я могу сам выбрать удобное время. К счастью, Ханна сегодня сделала яблочный пирог. Надеюсь, его можно есть; вообще-то, она печет не очень хорошо.
Викарий налил гостье чашку дымящегося чая и добавил туда полную ложку сливок. Мэри пока не могла привыкнуть к его белым волосам и бесцветным глазам, составлявшим с его голосом резкий контраст, который усиливало черное платье. Мэри еще не оправилась от усталости и немного стеснялась в непривычной обстановке, и хозяин не пытался завести беседу. Мэри поглощала ужин и время от времени поглядывала на викария из-за чашки с чаем, но тот, казалось, сразу же чувствовал это, ибо тут же обращал на нее взгляд своих холодных белых глаз, отрешенный и пронзительный, как у слепца, и она снова принималась смотреть через его плечо на желто-зеленые стены комнаты или на мольберт в углу.
– Провидению было угодно, чтобы я встретил вас сегодня вечером на пустоши, – сказал хозяин наконец, когда гостья отодвинула тарелку и снова погрузилась в кресло, подперев ладонью подбородок. В теплой комнате, после горячего чая Мэри почти задремала, и его мягкий голос доносился до нее издалека. – Моя работа иногда приводит меня в самые отдаленные дома и фермы, – продолжал викарий. – Сегодня днем я помог появиться на свет ребенку. Он будет жить, и его мать тоже. Обитатели пустоши люди крепкие и не боятся трудностей. Вы, должно быть, и сами это заметили. Я их глубоко уважаю.
Мэри нечего было сказать в ответ. Компания, которая собиралась в трактире «Ямайка», не вызывала у нее уважения. Она удивлялась, почему в комнате пахнет розами, и тут наконец заметила чашу с засушенными лепестками на столике за своим креслом. Затем хозяин заговорил снова, голосом по-прежнему мягким, но с неожиданной настойчивостью:
– Почему вы бродили по пустоши сегодня вечером?
Мэри встрепенулась и посмотрела ему в глаза. Они смотрели на нее с бесконечным сочувствием, и ей очень захотелось вверить себя их милосердию.
Мэри и сама удивилась, услышав вдруг свой голос, отвечающий викарию.
– Я попала в ужасное положение, – сказала она. – Иногда мне кажется, что я стану как моя тетя и тоже сойду с ума. До вас, наверное, доходили разные слухи здесь, в Олтернане, но вы, должно быть, только пожимали плечами, не придавая им значения. Я прожила в трактире «Ямайка» всего месяц, а кажется, будто уже двадцать лет прошло. Меня очень тревожит тетя; если бы только я могла ее увезти! Но она не оставит дядю Джосса, как бы тот с ней ни обращался. Каждую ночь, отправляясь спать, я думаю: «А вдруг я проснусь и услышу шум повозок?» В первый раз их было шесть или семь, и они привезли тюки и ящики, которые эти люди сложили в запертой комнате в конце коридора. Той ночью убили человека; я видела, что внизу с балки свисает веревка… – Мэри замолчала на полуслове, и жар бросился ей в лицо. – Я никогда никому об этом не говорила, – продолжала она. – Но больше не могу держать это в себе. И все-таки я не должна была говорить. О боже, что я натворила!
Некоторое время викарий не отвечал. Он дал девушке опомниться, а потом, когда она пришла в себя, заговорил мягко и медленно, как отец, который успокаивает испуганного ребенка.
– Не бойтесь, – сказал он. – О вашей тайне никто не узнает, кроме меня. Вы очень устали, и это я виноват, что вас разморило в теплой комнате после еды. Я должен был уложить вас в постель. Вы, наверное, провели на пустоши много часов, а отсюда до «Ямайки» путь рискованный: болота опасней всего в это время года. Когда вы отдохнете, я отвезу вас назад в двуколке и, если позволите, сам объяснюсь с трактирщиком.
– Ах нет, не надо, – быстро возразила Мэри. – Если дядя узнает хотя бы о половине из того, что я сегодня натворила, он убьет меня и вас тоже. Вы не понимаете. Он отчаянный человек и ни перед чем не остановится. На худой конец, я могу попытаться залезть в окно своей спальни по навесу над крыльцом и так попасть в дом. Дядя ни за что не должен узнать, что я здесь была и что я вас видела.
– Не кажется ли вам, что ваше воображение слишком разыгралось? – спросил викарий. – Понимаю, что рискую показаться черствым и бесчувственным, но ведь на дворе девятнадцатый век, и люди не убивают друг друга без причины. Я уверен, что имею такое же право подвезти вас по Королевской дороге, как и ваш дядя. Если уж у нас пошел такой разговор, то не думаете ли вы, что лучше рассказать мне всю историю с самого начала? Как вас зовут и почему вы живете в трактире «Ямайка»?
Мэри взглянула в бледные глаза на бесцветном лице в ореоле белых стриженых волос и опять подумала, какой же удивительной причудой природы был этот человек, которому, возможно, двадцать один год, а возможно, и все шестьдесят. Обладатель такого мягкого, чарующего голоса сумел бы выведать у Мэри все тайны ее сердца, если бы пожелал. Ему можно было довериться; по крайней мере в этом девушка не сомневалась. И все же она медлила, подбирая в уме слова.
– Ну же, – сказал викарий с улыбкой. – В свое время я слышал немало исповедей. Не здесь, в Олтернане, а в Ирландии и в Испании. Ваша история покажется мне не такой странной, как вы думаете. На трактире «Ямайка» свет клином не сошелся.
Его слова успокоили и немного смутили Мэри. Ей показалось, будто он, несмотря на весь свой такт и доброту, посмеивается над ней и в глубине души считает истеричной девчонкой. И Мэри принялась сбивчиво и несвязно рассказывать ему все, начиная с того первого субботнего вечера в баре, а потом вернулась к тому, как она попала в трактир. Ее история звучала вымученно и неубедительно даже для нее самой, хотя она и знала, что каждое слово в ней правда, а из-за непомерной усталости Мэри говорила с трудом, ей постоянно не хватало слов, она задумчиво замолкала, а затем снова возвращалась к своему повествованию, то и дело повторяясь. Викарий терпеливо выслушал ее до конца, ничего не говоря и не задавая вопросов, но девушка чувствовала, как его белесые глаза наблюдают за ней; время от времени он сглатывал, и она, заметив его привычку, стала подсознательно этого ждать. Пережитый страх, душевные страдания и сомнения теперь и самой ей уже стали казаться плодом разгоряченного воображения, а разговор в баре между ее дядей и незнакомцем превратился в путаную бессмыслицу. Мэри чувствовала, что викарий не верит ей, и в отчаянной попытке сделать всю эту глупую и цветистую историю более правдоподобной она превратила дядю из главного злодея в обыкновенного сельского пьяницу и забияку, который поколачивает жену раз в неделю, а таинственные повозки под конец уже мало чем отличались от обычных телег, развозящих по ночам срочные грузы. Утренний визит сквайра из Норт-Хилла выглядел убедительно, но развязка с пустой комнатой вышла слабой, и единственное, что во всей этой истории не вызывало сомнений, – это ее вечерние блуждания на пустоши.
