скачать книгу бесплатно
Изгнание
Дикий Носок
Можно ли подружиться со снежным человеком? Или мы слишком разные, и поэтому обречены на страх и взаимную неприязнь? Альтернативная история о параллельном существовании и столкновении двух цивилизаций: людей и йети.
Дикий Носок
Изгнание
Сказка для взрослых, которая вовсе не обязывает Вас искать в ней какую-то мораль.
Пролог
Ох, лихо-лишенько! Мочи нет идти дальше. Израненные ноги покрыты язвами. Тяжело опустившись на берегу ручья, Нетуш сначала напился, зачерпывая холодную воду пригоршнями, отчего зубы тут же заломило. А затем опустил в воду натруженные многодневным переходом ноги.
Спутники его, утолив жажду, попадали кто где на прибрежной полянке, окутанной белой-розовой дымкой цветущей вишни. Краса эта была не в радость. Тяготы бесконечного пути вконец измотали их. Полуша уж сколько дней подвывает, как побитая собака, убивается по умершему в дороге дитяти, а дед Шушак по своей старой бабе. Он еле брел последним, опираясь на суковатую палку, наверняка, скоро и он их оставит.
Куда же гонят их? Зачем? Эти вопросы Нетуш задавал себе снова и снова. Никогда они не делали плохого йоргам, а те им. Не охотились друг на друга, не убивали. Делить им было нечего.
Мощная мохнатая рука на мгновение показалась из цветущего облака и швырнула на середину поляны трех зайцев со свернутыми уже шеями. Порою йорги подкармливали их в дороге. Нетуш с трудом поднялся и достал из поясной сумы огневые камни. Какое счастье, что они были при нем, когда пришли йорги. Иначе люди просто пропали бы с голоду. Он бросил зайцев бабам ошкурить, а сам занялся костром. Внуки деда Шушака молча поднялись и принялись собирать валежник.
Запах жареного мяса немного взбодрил всех, хотя и было его с гулькин нос на каждого. Уже ночью при свете костра, когда спутники вповалку спали вокруг, Нетуш достал берестяной свиток и заостренную палочку и продолжил вчерашние записи.
Пещера.
Маленькая речушка с кристально чистой, прозрачной водой журчала под ногами. Ледяная вода облизывала гладкие булыжники, перекатываясь через мелкие и, пенясь, огибая крупные. Вокруг его ног плавное, равномерное течение воды сбивалось, закручивая тугие струйки в водовороты. Стоя по щиколотку в воде, Урум внимательно рассматривал свои ступни. Холода он не чувствовал. Колечки рыже-бурой шерсти свивались и развивались, колышась из стороны в сторону, словно водная трава, растущая на дне реки, повинуясь малейшему движению воды. Удивительно, как вода искажает вид того, что находится внизу. Он давно это заметил, еще в детстве.
Замшелые камни по берегам речушки даже в полдень редко оказывались под прямыми солнечными лучами, прикрытые разлапистыми кронами деревьев. Урум присел и зачерпнул пригоршню воды. Так и есть, какой-то незнакомый привкус. Не неприятный, но особенный. Любопытно. Урум не спеша двинулся вверх по течению реки прямо по воде. Речка была мелкой, лишь кое-где глубина воды доходила ему до колен.
Недаром мать дала ему это имя – Урум, созвучное тому, как маленькая речушка играет в прятки с галькой на берегу. Урум-м-м, Урум-м-м, Урум-м-м. Он всегда любил воду. Иногда Урум ложился на дно речной заводи или неглубокого озерца, надолго задерживая дыхание, и, позволив воде успокоиться, наблюдал за вьющимися в воздухе стрекозами и стайками мальков сквозь призму воды. Яркое полуденное солнце, на которое невозможно было смотреть без боли в глазах, через толщу воды выглядело размытым, расплывающимся всеми цветами радуги сияющим пятном.
Уже много после полудня река привела его в пещеру, высота сводов которой многократно превышала рост Урума. Величественная арка входа не препятствовала проникновению света и воздуха. Но подступающие почти вплотную к пещере деревья прятали ее от посторонних глаз и создавали приятный сумрак внутри. В глубине пещеры со сводов гроздьями свешивались летучие мыши, укутав свои маленькие остроухие головки крыльями. Их помет толстым слоем устилал землю внутри. Ну, конечно! Вот откуда странный привкус у воды. Как он сразу не понял?
Исток говорливой речушки, между тем, терялся в небольшом бездонном озерце, из которого она и брала начало. Непроглядно-черная вода была мертва и неподвижна. Она поглотила брошенный Урумом камень с тихим всхлипом и безмятежно сомкнулась над ним. Он по опыту знал, как коварна и безжалостна может быть пещерная вода. Когда Урум был еще мал и держался за ногу матери, он видел, как подземная река утащила взрослого йорга, недавно достигшего полной зрелости. Никто не бросился ему на помощь, это было бессмысленно. Молодой, сильный, полный жизни йорг исчез в пучине мгновенно, как сухой осенний листок, подхваченный водоворотом. Его изломанное, смятое, словно комок глины, тело нашли неподалеку от того места, где река выныривала из-под горы: оторванная рука; содранная со спины кожа; треснувший в нескольких местах, будто яичная скорлупа, вытянутый череп; мягкие, изломанные, вывернутые под неестественным углом конечности. Как ни мал был тогда Урум, он запомнил это навсегда. Какая нелепая смерть! Поэтому озерцо обошел стороной и наткнулся на завал.
Камни осыпались уже давно, слежались, заросли мхом и лишайниками. Суетливые ящерки прыснули в разные стороны, когда он своротил первый камень и легко отбросил прочь. Урум и сам себе не смог бы ответить на вопрос: зачем принялся разбирать этот старый обвал? Без устали откидывая камни в течении нескольких часов, до наступления темноты он успел разобрать значительную часть осыпи, распугав грохотом большую часть летучих мышей.
Почувствовав острый голод, Урум прервался. Опустив в холодную воду реки исцарапанные ладони – единственную часть тела, кроме ступней, не покрытую жесткой рыжевато-бурой шерстью, он замер, чутко вслушиваясь в звуки и запахи окружающего леса. Уловив шорох знакомого трепыхания крыльев, Урум бесшумно, как умеют передвигаться все йорги, направился в ту сторону. Парочка жирных тетеревов: яркий, красно-бровастый, видный самец и неприметно-серая самочка прятались на нижних ветвях разлапистой старой ели и были легкой добычей. Привычным движением оторвав небольшие аккуратные головки, Урум с наслаждением напился теплой крови и, разорвав сильными пальцами грудь самцу, впился зубами во внутренности. Двух птиц было вполне достаточно, чтобы утолить голод. Йорги не брали лишнего. В пещеру он вернулся с рассветом, проведя ночь на берегу реки. Компания летучих мышей его не прельщала.
С завалом Урум провозился до следующего полудня, проделав ход достаточной ширины, чтобы пролезть внутрь. Протиснув мускулистое тело в лаз, йорг оказался в маленьком сухом зале, ничем не примечательном, кроме странного зеленовато-голубого сияния в дальнем его конце. Там Урума поджидало невиданное прежде чудо: мерцающее призрачное сияние окутывало своды пещеры, переливаясь от таинственного изумрудно-зеленого до сияющего небесно-голубого. Источником его были колонии светлячков, уютно устроившиеся в расселинах скалы. Завороженный зрелищем Урум позабыл обо всем на свете. Своды пещеры напоминали звездное небо в ясную летнюю ночь, когда несчетное количество огоньков сияет над головой, изредка соскальзывая вниз и оставляя на небосводе огненный след.
Но чудом было вовсе не это. Глаза быстро привыкли к полумраку пещеры, и, опустив взгляд ниже колоний светлячков, Урум с удивлением понял, что видит на стене изображение лошади, а рядом еще и еще одно. Плавные изгибы тел, изящно вскинутые в движении ноги, развивающиеся гривы и хвосты. Целый табун лошадей застыл на стене пещеры, запечатленный в едином неукротимом порыве. Это было невероятно. Урум замер, будто громом пораженный. Никогда раньше не доводилось ему видеть ничего подобного. Он даже не слышал, что кто-то из его сородичей способен сотворить такое чудо. Рисунки были сделаны углем удивительно точными, четкими линиями.
Урум внимательно огляделся по сторонам: пещерный лев, оскалив пасть и припав к земле, готовился к прыжку; неспешно шествовал величавый мамонт; грациозная лань, пронзенная копьем в прыжке, падала на землю, как сломленный цветок. Это был единственный рисунок, сделанный не углем, а охрой. Казалось, будто животное истекает кровью. Копьё? Но йорги не убивают копьями, лишь руками и зубами. Кто это нарисовал? Неизвестный художник обозначил себя у выхода из пещеры, оставив на стене красный, охряный отпечаток ладони. Маленькой ладони. Человеческой.
Не может быть! Не может быть, чтобы эти никчемные, мерзкие паразиты способны были создавать такую красоту. Ведь они не способны даже увидеть и почувствовать ее. Лишь бездумно уничтожить. Стоило только колонии людей появиться где-то, как они принимались наносить природе кровавые, порой поколениями не заживающие раны: вырубали и сжигали леса; выворачивали наизнанку землю, превращая ее за несколько лет в бесплодную пустошь; убивали без разбора всех живых существ, куда больше, чем нужно для насыщения; возводили нелепые, громоздкие, уродливые жилища – тесные, дымные, вонючие, загаженные; захламляли все вокруг себя. И плодились с невероятной скоростью. Люди расползались, подобно стаям саранчи или лесным пожарам, пожирая и уничтожая все на своем пути. Ни одно живое существо не ведет себя подобным образом. Все – от малой птахи, прячущей гнездо в траве, до гороподобных мамонтов приспособились и живут в полной гармонии друг с другом и природой, не забирая лишнего, только то, что нужно для выживания. В том числе и лишних жизней. И йорги поступают так. Но не люди. Потому они и были изгнаны предками Урума в давние времена.
Тонко чувствующий красоту Урум провел в пещере много часов, будучи не в силах оторваться от рисунков. Словно зачарованный, он проводил пальцами по изогнутым линиям рисунков и пытался повторить их. И не мог. Его руки, такие сильные и ловкие, оказались неспособны воспроизвести плавные, точные линии силуэта лошади.
Как человек сделал это? Почему он – Урум не мог так? Почему он не мог уловить чудесное мгновение и перенести его на камень? А человек смог? Молодой йорг был в смятении. Владевший им восторг не позволял ему уйти от пещеры много дней. Она манила его, словно яркий цветок пчелу. Он кружил вокруг рисунков, как стервятник у туши мамонта, будучи не в силах уйти прочь.
А решившись, отправился к старику Мууну. Он не знал никого мудрее. Муун был стар, очень стар. Он прожил уже почти две жизни. Руки его давно потеряли былую силу, спина согнулась под тяжестью прожитых лет, побелевшая шерсть местами вытерлась, обнажив серовато-бурую кожу, сухую и сморщенную на вид, будто засохшая кора дерева. В хорошую погоду большую часть времени Муун проводил, греясь на солнышке, блаженно щурясь и почесывая впалую грудь. Жил он в небольшой сухой пещере в десяти днях пути. Его любимица Ула – последнее потомство, не покинула отца, достигнув зрелости, а осталась жить со стариком, заботясь о нем. Без ее помощи Муун давно бы умер от голода. Он был так стар, что часто мерз в холодные зимы и просил Улу разжечь огонь, чтобы согреться.
У старика Мууна была репутация умного и знающего йорга. Порой родители оставляли ему на некоторое время своих незрелых отпрысков, чтобы Муун поведал недорослям об окружающем мире: откуда и куда текут реки, почему дует ветер, почему день сменяется ночью. Урум тоже провел у наставника несколько месяцев. За это время старому йоргу удалось разбудить природное любопытство юного, давая ему по крупицам пищу для размышлений обо всем на свете, за что Урум был очень признателен учителю. Но со времен своего ученичества он старика не видел. Муун с тех пор заметно сдал. Глаза его затянулись белесой пленкой так, что он почти ослеп; ставшие тонкими, будто молодые веточки дерева, руки мелко дрожали и только крепкая палка из ствола молодой березы позволяла ему передвигаться. Единственным, что старику еще не изменило, было обоняние. Он издалека почуял приближение Урума и принесенный им гостинец – тушу молодого оленя.
В день встречи о делах не говорили. Урум и Ула поджарили на огне самые лакомые куски оленя для старика, а сами с удовольствием насыщались сырым мясом. Разморенный сытной едой и теплом очага, Муун задремал и оставил молодых йоргов наедине. Ула лукаво поглядывала на гостя, будя в нем незнакомое прежде смущение. Она была на голову ниже Урума, статная, некрупная, с почти черной шелковистой шерстью и загадочной улыбкой. В свете костра глаза ее поблескивали, как перламутровые бусины, иногда находимые в раковинах моллюсков. Когда он видел Улу последний раз, та еще держалась за ногу матери и, ловко лазая по деревьям, из озорства сверху метко обкидывала Урума сосновыми шишками.
«Ты в смятении, Урум,» – проницательно заметил старик, начиная разговор на следующее утро, после того, как они снова поели оленины и расположились на сухой полянке близ пещеры. Ула нежилась в траве неподалеку, губами собирая спелые ягодки земляники и отвлекая тем самым мысли Урума от предмета разговора.
«Что же беспокоит тебя, мой любознательный ученик?» – продолжил Муун.
«Люди»
«О-о-о,» – многозначительно протянул старый йорг и надолго замолчал.
Волны доброжелательности с нотками иронии распространялись от Мууна. Умудренный опытом старик умел создать вокруг себя атмосферу умиротворения, без труда внушая окружающим чувство покоя и безопасности. Урум еще постигал эту науку, развивая свои природные способности. Все приходит с опытом. Проще всего было внушить живому существу чувство паники и ужаса. С покоем и безопасностью было гораздо сложнее, приходилось подавлять инстинкт самосохранения – самый сильный у любого живого существа.
«Люди. Да, они всегда внушают беспокойство. Но за ними хорошо присматривают, Урум. Нет причин для волнения,» – наконец промолвил старик.
«Я не об этом, учитель. Неподалеку отсюда я нашел пещеру с чудесными рисунками на стенах. Они как живые: лошади, мамонты, лев. Их оставили люди. Они сумели передать не только облик, но, кажется, и саму суть каждого живого существа. Почему людям дано такое умение? Почему мы так не можем?» – горячился Урум.
«Только некоторым из них, Урум. Не всем, лишь немногим избранным,» – успокоительно произнес старый йорг.
«Вы тоже видели рисунки, учитель?»
«Нет, но видел кое-что другое. Подожди, сейчас покажу,» – заковылял к пещере Муун, тяжело опираясь на палку. Вернувшись, он развернул на земле сверток из козлиной шкуры. В первое мгновение Урум и не понял, что он видит. Осторожно взяв в руки небольшую, хрупкую на вид фигурку человека, вырезанную из кости: гладкое, округлое тело, лишенное шерсти везде, кроме головы; плавные изгибы круглых бедер и неестественно тонкой талии; сложенные на груди короткие руки; сведенные вместе непропорционально длинные ноги – молодой йорг замер в восторге. Хотя, ведь это не йорг, а человек. Их тела именно такие: с короткими руками, нелепо длинной шеей, круглой, а не вытянутой головой, тонкими и длинными, словно у цапли, ногами. Но как искусно вырезано, фигурка – будто живая! Непостижимо. Это было еще удивительнее, чем рисунки на стенах пещеры. Урум долго ощупывал каждый изгиб тела, проводя пальцами по прохладной, гладкой кости, стараясь понять и будто вобрать в себя эту красоту. Фигурка была старой, кость пожелтела от времени. Муун его не торопил. Посматривая на ученика сквозь полуприкрытые веки, он наслаждался произведенным эффектом. Старик словно видел себя много десятилетий назад: изумленного, ошеломленного, пораженного до глубины души случайно найденной красотой, пойманной, как бабочка, и запечатленной в кости неизвестным мастером.
«Откуда она? Где ты её взял?» – спросил, наконец, потрясенный Урум.
«Я нашел её на брошенном человеческом городище много лет назад. Они оставили много странных вещей во время изгнания. Лес поглотил еще не все.»
«Почему ты не показывал мне её раньше? У тебя есть ещё?»
«Нет, друг мой. Раньше ты был слишком мал, чтобы понять. Ты можешь взять её себе, когда я уйду. Вряд ли она ещё долго будет радовать мой взор,» – усмехнулся в белоснежную бороду Муун.
«О, благодарю, учитель. Но я хочу пойти туда, где ты ее нашел. Может быть я увижу там ещё что-то, столь же прекрасное».
«Конечно, хочешь, мятущаяся душа. Конечно, хочешь. Ну так иди, Урум. Иди. Это далеко, почти на южной окраине очищенных земель, у подножия Радужных гор. Дорога займет много времени, но тебя это не остановит. Вряд ли мы еще увидимся, друг мой,» – с печалью в голосе произнес старик. – «Ула сохранит для тебя фигурку».
Ула лишь фыркнула в ответ.
Знакомство.
Балаш во весь дух несся по узким, мощеным камнем улочкам старого города, ловко маневрируя между добропорядочными хозяйками, уже возвращающимися с утреннего торга с корзинами, полными свежей зелени, ещё бьющей хвостами живой рыбы или распространяющего одуряюще-вкусный аромат свежевыпеченного хлеба; гомонящими во весь голос стайками школяров; степенными отцами семейств, торопящимися открыть свои лавки и конторы. Новые, кожаные, ни разу не надетые еще ботинки, издающие упоительный запах хорошо выделанной телячьей кожи, – предмет гордости Балаша и зависти его многочисленных друзей, парень бережно нес подмышкой, решив надеть их уже на месте, чтобы не истрепать раньше времени.
Пока босые ноги привычно шлепали по камням, Балаш на бегу умудрялся и дурашливо поздороваться с хорошенькой девушкой в лавке портнихи, и перепрыгнуть через старого пьяницу Марко, спавшего, как обычно, на пороге своего дома, куда суровая супруга не пускала его, если тот не мог войти сам, и изобразить на лице полный восторг выплывающим из-за угла необъятным бюстом молочницы. Девушка в ответ улыбнулась (может она и поближе познакомиться не прочь), Марко ничего не заметил, возмущенная молочница плюнула вслед охальнику и разразилась гневной тирадой.
Только вчера смотритель дорог и мостов взял Балаша в помощники и наказал быть у него рано утром, к часу открытия городского торга. И как только он умудрился проспать в первый же день? На эту должность было много претендентов. Абрам – смотритель дорог и мостов предпочел юношу за умение быстро считать в уме и находить общий язык с самыми разными людьми. Но ничто не мешало ему в любой момент передумать и взять другого помощника. Поэтому под показной веселостью Балаша скрывалось серьезное беспокойство.
Ему оставалось лишь спуститься со скалы, на которой теснились узкие, извилистые улочки и громоздились один на другой разномастные, прилепленные стена к стене домики старого города. Они вырастали прямо из голых скал, сливаясь с ними потому, как сложены были из тех же самых камней. Маленькие, тесные балкончики лепились к стенам, словно ласточкины гнезда. Узкие окошки напоминали скорее бойницы и были призваны сохранять прохладу в доме летом и тепло зимой. Отчаянные хозяйки вывешивали постиранное белье прямо над пропастью, не забывая пришпиливать его к веревкам массивными деревянными прищепками.
Скала была большой, с плоской, будто срезанной огромным ножом вершиной. На ее отвесных склонах с комфортом гнездились ласточки, а местами умудрялись цепляться корнями редкие кустики. Река огибала ее с двух сторон, устремляясь далее к морю. Именно за неприступность и выбрали для поселения это место первые люди, пришедшие на полуостров во времена изгнания. Страх загнал их жить на голую скалу, лишенную и воды, и растительности. Страх йоргов. Люди приспособились доставать воду из реки, не спускаясь вниз, с помощью специальных приспособлений, построили жилища. Днем они работали в полях внизу, а на ночь забирались на скалу. Сейчас с нее открывался потрясающий вид на красные черепичные крыши и белоснежные трубы свободно раскинувшегося внизу нового города, фруктовые сады, зеленой каймой опоясывающие его, бескрайние поля на много лиг вокруг и глубокую синеву моря вдали. Изгибающаяся вслед за скалой каменная лестница в многократно посчитанные, истертые тысячами ног сто восемьдесят две ступени была единственной дорогой, соединяющей верхний и нижний город. Балаш стремглав несся по ней вниз, прыгая через ступеньку. И за очередным поворотом лестницы со всего маха налетел на старуху Будур.
Страшно представить, что было бы, окажись на ее месте кто-нибудь другой. Они с юношей наверняка скатились бы кубарем к подножию лестницы, переломав все кости. Но старуха Будур устояла. Была она на голову выше самого высокого мужчины в городе, массивной и крепкой, как скала. Откинув ткнувшегося в ее грудь наглеца легким движением руки на три ступени вверх, она уткнула свои огромные руки в бока, перегородив тем самым всю лестницу, и вперила тяжелый взгляд в недотепу. При виде её сурово сдвинутых мохнатых бровей, выдающейся вперед крупной, плотно сжатой челюсти, развивающихся за спиной седых косм, выбившихся из-под низко повязанного на покатом лбу платка, и маленьких, злобно сверкающих глазок, любого взяла бы оторопь. И Балаш не был исключением. Однако потерять только что полученную работу сейчас он боялся больше, чем даже старуху Будур. А потому быстро вскочил и рассыпался в извинениях. Старуха не промолвила ни слова, однако, чуть помедлив, опустила одну руку ровно настолько, чтобы Балаш мог бочком протиснуться между нею и скалой и снова припустить вниз во весь дух. Жуткая бабка. И запах от нее исходит какой-то острый, звериный и усы над верхней губой, как у мужика. Неужели правду говорят об этом семействе, что у них в роду были йорги?
Осторожный и педантичный Абрам, происходящий из семьи потомственных строителей, был назначен смотрителем дорог и мостов десять лет назад, после безвременной кончины своего предшественника, задавленного насмерть упавшей с моста телегой в то время, как он осматривал опоры моста на предмет трещин и других повреждений. Мостов в городе было всего два: старый каменный в четыре арочных пролета в центре города, большую часть года выглядевший слишком монументальным для такой небольшой речушки, и достаточно широкий, чтобы могли разъехаться две телеги, и новый, для которого соорудили такие же массивные каменные опоры, но само полотно моста было деревянным. Его снимали перед приходом большой воды, чтобы не унесло, а потом водружали обратно, меняя сгнившие бревна в случае необходимости. Этот мост был вдвое уже и позволял быстро попасть из рыбацкого посада на городской торг. Рано поутру по нему двигалась нескончаемая вереница больших корзин с грозно шевелящими клешнями крабами, наваленными горками креветками, бьющейся о борта гладкими спинами рыбой, обложенными водорослями раковинами с моллюсками и прочим живым товаром, несущим с собой запах соли и моря.
Абрам был человеком серьезным и ответственным, рачительным хозяином своего дома, благодарным сыном своей матери, надеждой и опорой для своих двух младших незамужних сестер и отцом целого выводка детей мал мала меньше. Сейчас для смотрителя пришло время взять себе помощника и обучить его всем премудростям, дабы было кому передать дела. Балаш ему нравился, он схватывал все на лету, однако был чересчур горяч и импульсивен. Абрам надеялся, что с возрастом юноша станет серьезнее и рассудительнее. Но, подойдя сегодня утром к реке, озадаченный Абрам забыл обо всем, включая безнадежно опоздавшего нового помощника.
Уровень воды в реке за ночь упал примерно на четверть.
Река, протекающая через город, названия не имела, а именовалась просто Река (именно так, с большой буквы) потому, как была единственной на полуострове и являлась кормилицей и поилицей для всех здесь живущих. Она брала начало где-то в Радужных горах, загромождавших перешеек между полуостровом и материком, и, вырвавшись из тесноты горных ущелий, привольно разливалась на степных просторах. Во время таяния снегов в горах река бурлила и кипела, словно суп в горшке, перемалывая в щепки вырванные с корнем деревья, перекатывая огромные каменные валуны, швыряясь галькой и безжалостно заглатывая и унося все на своем пути, включая людей и животных. Оказаться в воде в такое время означало верную смерть. К концу лета река сильно мелела и перебраться через неё вброд, не замочив волос на голове, могли даже дети. Большую воду люди отводили и сохраняли в целой сети водохранилищ, устроенных вдоль русла реки. Её использовали для полива. Плодородные степные почвы позволяли выращивать по два урожая в год. Водохранилища тоже находились в ведении смотрителя дорог и мостов.
Сейчас, в начале лета, река никак не могла обмелеть. Это было странно и непонятно. За этими размышлениями и застал Абрама подоспевший, наконец, Балаш.
«Что ты видишь?» – прервав движением руки поток извинений и объяснений помощника, спросил Абрам.
Парень заткнулся на полуслове и посмотрел вниз: «Река обмелела. Но почему? Ещё рано, лето только началось».
«Вот это мы с тобой и должны выяснить,» – задумчиво сказал наставник.
«Мастер,» – почтительно обратился к смотрителю неслышно приблизившийся посланец правителя. – «Вас просят немедленно прибыть в дом верховного правителя». Выполнив поручение, посланец учтиво поклонился и исчез также незаметно, как и появился.
Удивительное дело, но ничего в этом городе не происходило без ведома правителя. У этого человека глаза и уши, похоже, были повсюду. Он был в курсе всего происходящего в городе, а многое случалось именно так, а не иначе по его воле. Конечно, должность эта была выборная, но на практике превращалась в пожизненную, если верховный правитель хорошо делал свое дело. Нынешний (в этом сходились во мнении большинство горожан) был получше многих прочих. При нем исправно латали дороги, зажигали уличные фонари по ночам, ловили разбойников, процветала торговля, не росли поборы с горожан. А то, что и свой карман он не обделяет, так куда ж без этого. Главное – знать меру.
«Надевай ботинки, Балаш. Идем,» – поторопил юношу Абрам.
Парень был в восторге. Мало того, что его не ругали за опоздание, так еще попадет в дом верховного правителя в первый же день работы. На деле все оказалось не так радужно. Балаш не попал дальше первого конюшенного двора, где ему велели дожидаться смотрителя, новые ботинки немилосердно натерли ноги, а в животе раздавалось недовольно-голодное урчание, ведь ни завтрака, ни обеда сегодня не случилось. Растянувшись прямо на земле, в тени старого каштана и скинув ботинки, парень заскучал. Но ровно до того момента, пока во двор не въехала всадница.
Породистая, как и ее черногривая кобылка, красавица с гордо вздернутым прямым носиком была тонкой, гибкой, с изящными щиколотками и узкими запястьями. Грациозную фигурку плотно облегал ярко-синий костюм для верховой езды. Закрученные на макушке смоляные кудри открывали тонкую длинную шейку. Ах, какая штучка! Балаш, не стесняясь, нагло рассматривал девушку во все глаза. Смерив парня надменным взглядом, она бросила поводья конюху, угостила свою любимицу кусочком морковки и ушла во внутренний двор. Конечно, Балаш знал, кто она такая. Кениша – единственная дочь правителя. И не было никаких шансов, что она когда-нибудь узнает его имя. Добиться внимания такой девушки было также нереально, как научить зайца играть в кости. Но помечтать то можно.
Вскоре из внутреннего двора показался озабоченный смотритель.
«Балаш, завтра утром мы с тобой отправляемся в экспедицию. Прихвати теплый плащ и провизии на несколько дней. Встретимся здесь, как только начнет светать. Лошадей возьмем в конюшне правителя. И не опаздывай. Ни в коем случае,» – сурово погрозил пальцем Абрам.
Путешествие! Вот это да! День снова стал прекрасным. С трудом сохраняя серьезное выражение лица, Балаш утвердительно кивнул в ответ на слова наставника. За воротами они разошлись в разные стороны.
К следующему рассвету уровень воды в реке упал уже на три четверти. Река разделилась на несколько небольших потоков, каждый из которых мог перепрыгнуть и ребенок. Ситуация была катастрофической. Если в реке не будет воды, то не наполнятся водохранилища, нечем будет поливать созревающий урожай, и он погибнет под палящим солнцем. А значит, жителям полуострова грозит голод. Даже Балаш был непривычно хмур и серьезен, когда они переезжали старый каменный мост утром следующего дня. Пришпоривая неказистую лошадку голыми пятками, он старался не отставать от Абрама.
Озабоченный правитель отправил с ними своего человека. В городе поговаривали, что Азар был сыном верховного правителя, рожденным неизвестной женщиной еще до того, как он заключил весьма выгодный брачный союз с матерью Кениши, породнившись с одним из самых богатых семейств в городе. И уж совершенно точно он был его правой рукой. Рослый, плечистый, с шапкой угольно-черных вьющихся волос, такой же высокомерный и гордый красавец, как и его возможная сестра, Азар был предметом томных воздыханий многих городских девушек. Тем более, что, будучи всего на несколько лет старше Балаша, женат он не был. Если бы верховный правитель мог передавать свою должность по наследству, то Азар, без сомнения, был бы первым претендентом на нее.
Выехав из города, всадники направилась вдоль русла реки. Полуденный солнцепек переждали в тени, но огня не разводили, перекусывая всухомятку каждый своей снедью. Торопились. Балаша давно тянуло побродить по полуострову: посмотреть, как люди живут, добраться до отрогов Радужных гор, увидеть высохшее соленое озеро, откуда в город мешками привозили розоватую соль, и окаменевший древний лес, и ядовитую Черную трясину, тянущуюся на сотни лиг между полуостровом и едва виднеющимся в голубоватой дымке материком, смертельную для любого живого существа, кроме ядовитых змей, а может быть одним глазком взглянуть и на запретные земли. Но сегодня желанное путешествие не радовало.
За неделю пути вдоль русла реки не случилось ровным счетом ничего. Путники почти не разговаривали. Напуганные фермеры приглашали их разделить немудреную еду, гостеприимно предоставляли для ночевки свои сеновалы и наполняли их дорожные сумки свежими огурцами. Протянувшиеся цепочкой водохранилища были почти заполнены, как и должно быть в это время года, в реке же воды почти не было. Солнце пекло немилосердно. Показавшиеся вдали силуэты Радужных гор расплывались в полуденном мареве. Река начала извиваться, как змея и петлять между холмами, которые становились все выше и выше, пока, наконец, не ввинтилась в узкое ущелье меж двух почти отвесных скал. Дальше пути не было. Начинались запретные земли, куда людям ходу не было.
Балаш был разочарован. В Радужных горах вовсе не оказалось ничего радужного: обычные серо-коричневые унылые скалы, как и та, на которой он живет. Почему их так назвали? Абрам же пребывал в растерянности потому, что поездка их оказалась бессмысленной. Понять, что случилось с рекой так не удалось. Но ведь нельзя просто развернуться и уехать, нужно выяснить, куда ушла вода. Но и на запретные земли, откуда брала начало река, ступать было нельзя. Табу. Эту аксиому жители полуострова впитывали с молоком матери.
Так и не придя ни к какому решению, расположились на ночлег прямо у подножия скал, разведя костер и завернувшись в теплые плащи. В предгорье ночью было зябко. Несмотря на усталость, почему-то всем не спалось, смутное беспокойство будто витало в воздухе, вызывая тревогу и отгоняя сон. Покрутившись с боку на бок, путники вновь собрались у костра. Настороженно вглядываясь в темноту, Азар вынул из ножен и положил рядом с собой кинжал с обоюдоострым лезвием.
«Утром я поднимусь вверх по ущелью и, если понадобится, дальше. Вы будете ждать здесь,» – неторопливо сказал Абрам. Чувствовалось, что его решение продумано, окончательно и обсуждению не подлежит. Балаш поёжился. Идти в запретные земли? Ему уже здесь страшно, хотя он и старается изо всех сил не подавать вида.
«Нет,» – решительно и спокойно ответил Азар. И, отметая взмахом руки возможные возражения, добавил: «Мы пойдем вместе».
«Тогда и я пойду,» – мгновенно позабыв о страхе и думая лишь о приключениях, всколыхнулся Балаш.
«Нет. Ты останешься с лошадьми,» – также решительно и спокойно припечатал его к месту Азар, словно таракана походя пришлепнул. – «Будешь ждать пять дней. Если мы не придем, вернешься в город».
«Я тебе что, мальчишка? Раскомандовался, ты мне не наставник,» – вспыхнул Балаш. Много дней сдерживаемая неприязнь вылилась наружу, как смердящие помои из ведра.
«Именно мальчишка. Вспыльчивый и вздорный. Делай, что тебе говорят,» – высокомерие сквозило в каждом слове Азара, распаляя юношу еще больше. Абраму стоило большого труда прекратить эту нелепую стычку.
Дождавшись рассвета в мрачном молчании, Абрам и Азар налегке тронулись в путь, идя прямо по обнажившемуся дну реки. Насупленный Балаш остался с лошадьми. Он решил разбить лагерь в некотором отдалении от скал, в тени деревьев. Здесь была трава для лошадей и дрова для костра. А главное – мурашки не бегали по коже, как вблизи скал. За день Балаш совершенно извелся от беспокойства и неизвестности, но бессонная предыдущая ночь дала о себе знать и парень уснул у костра, завернувшись в плащ. Проснулся он от какого-то неясного далекого грохота и гула, будто вдали за горизонтом бушевала гроза или показывало свою ярость и неукротимость море, швыряя на берег волны размером с дом. Но на небе не было ни облачка. Вода, осенило Балаша. Конечно, это река. Гул приблизился, усилился, земля под ногами мелко задрожала. Расширенными от ужаса глазами Балаш наблюдал, как из ущелья вырвался водяной вал, крутя в водовороте валуны и прокатился точь-в-точь по месту их вчерашней стоянки. Вырвавшись из теснины ущелья, волна опала, растеклась, частично потеряв свою силу и мощь, и продолжила бег по руслу реки мимо ошарашенного парня. Напротив того места, где он стоял, из воды высунулась рука, а потом и голова человека, судорожно пытающегося глотнуть воздуха и удержаться на плаву. Не раздумывая ни секунды, Балаш вскочил на лошадь и погнал ее вслед за потоком.
План созрел мгновенно. Нещадно втыкая в бока лошади босые пятки, он на ходу снимал рубашку, стараясь не потерять из вида человека. В удобном месте Балаш кубарем скатился с лошади и, намотав на руку повод, рванул в воду, одновременно выкидывая как можно дальше другую руку с крепко зажатой в кулаке рубашкой. Вода немедленно сбила юношу с ног и потащила с собой. Однако его маневры не остались незамеченными. Совершив нечеловеческий рывок, утопающий схватился за свернутую жгутом рубашку. Теперь все зависело от лошади. В ужасе она пятилась от разъяренного потока, потихоньку подтаскивая к берегу людей. Нащупав ногами дно, Балаш, как мог, помогал ей. Азар (теперь было понятно, что это именно он) держался из последних сил.
Оба молодых человека долго лежали на берегу, отплевывая мутную речную воду, не в силах пошевелиться. Потом, не без труда взгромоздив раненого Азара на лошадь, двинулись в лагерь. Похоже, у него была сломана рука, несколько ребер, разбита голова и содрана до мяса кожа в нескольких местах. Удивительно легко отделался. Абраму повезло меньше.
Напарники пробирались вверх по ущелью целый день, так и не найдя ответа на свой вопрос. С наступлением темноты устроились на ночевку прямо между камней. В ущелье было темно, хоть глаз выколи. Черные тени от скал пожирали, казалось, даже лунный свет. Поэтому Азар и сам толком не понял, что произошло. В какой-то момент уже перед рассветом, когда непроглядная темнота вокруг незаметно начала бледнеть и растворяться, огромный камень упал точно на грудь спящего Абрама, смяв ее, точно гнилое яблоко. Что-то хрустнуло, всхлипнуло, Абрам дернулся и затих. Он умер во сне, даже не успев понять, что произошло. Почти сразу же совсем рядом что-то загрохотало, земля под ногами затряслась, мелкие камушки ручейками осыпались с окрестных склонов. Азар успел вскочить на ноги и взобраться на несколько шагов вверх по склону, потому и остался жив. Вода слизнула его с камней и потащила вниз по ущелью. Оказавшись в воде, Азар изо всех сил пытался оставаться наверху, а река несла его, будто невесомую щепку. Если бы он остался рядом с Абрамом, то уже был бы мертв.
Пока Балаш, как умел, промывал раны и сооружал из коры деревьев лубок для сломанной руки, вода в реке снова исчезла. Чудеса, да и только.
«Ты спас мне жизнь,» – негромко сказал Азар. – «Я твой должник».
«Сочтемся,» – буркнул Балаш. – «Я иду в ущелье. Вы почти добрались до разгадки. Вода была где-то рядом. Продержишься тут один?»
«Возьми лошадь, так будет быстрее. Если услышишь шум и грохот, брось ее и залезай так высоко, как сможешь,» – вместо ответа сказал Азар. И чуть помедлив, добавил: «Удачи, друг».
Балаш не торопил лошадь. Пока она, осторожно ступая, перебиралась по камням, он внимательно осматривал ущелье. Камни еще были мокрыми, четко отмечая уровень взбесившейся воды. Попавшееся через пару часов пути нагромождение валунов он обошел, ведя фыркающую и сопротивляющуюся лошадь в поводу. Успокоительно похлопывая ее по шее, Балаш обо что-то споткнулся и упал, ободрав руки об острые камни. Огромная мохнатая лапа лежала, вытянувшись поперек пути, другая обнимала один из валунов. Их обладатель – покрытый шерстью с ног до головы великан, признаков жизни не подавал. Видимо, и его унес поток воды, но он сумел зацепиться за эти камни. Ужас мгновенно сковал Балаша, тело онемело. Лошадь, пользуясь случаем, вырвала поводья из рук и убежала вверх по ущелью. Но существо, кем бы оно ни было, не шевелилось, безвольно привалившись к камням. Широченные плечи, массивная спина, мощные ноги, толщиной с фонарный столб, длинные руки (или все же лапы?), грязно-бурая шерсть. Вот только лица не видно. Любопытство взяло вверх над осторожностью. Балаш пытался заглянуть и так, и эдак. В конце концов взобрался на валун и посмотрел сверху. Да это не лицо, это скорее морда: низкий покатый лоб, сильно выдающаяся вперед челюсть, но шерсти нет. Кого-то она ему напоминает? Конечно! Если повязать платок, то вылитая старуха Будур получится.
Кто это такой? Неужели йорг? Тот самый йорг, которыми до сих пор пугают детей? Значит, они и вправду существуют? Балаш не знал, что и думать. Разумеется, он с детства слышал предания об изгнании, о могущественных йоргах, которые сгоняли людей, как скот, на полуостров, заставив бросить насиженные места. Страх, которого натерпелись тогда люди, передавался из поколения в поколение, запретные земли стали таковыми на столетия. Конечно, находились смельчаки или безумцы, отправляющиеся туда, но никто из них не вернулся обратно. Но все это было так давно, что казалось лишь сказкой, такой же, как россказни о людях с рыбьими хвостами или собачьими головами. Кем бы ни было это чудовище, оно, кажется, мертво. В любом случае, надо идти дальше. У него есть дело.
Лошадь не убежала далеко. Массивный каменный обвал, высотой в две трети окружающих скал, перегородил ущелье. Кое-где между камней просачивалась вода. Это было все, что осталось от реки. Балаш поймал лошадь, зацепил поводья за каменную глыбу и придавил их камнями, чтобы она снова не убежала. А сам полез наверх. Камни были навалены беспорядочной кучей, поэтому подъем был довольно пологим. Тем не менее Балаш изодрал в кровь колени и руки, порвал рубашку прежде чем, тяжело дыша, забрался наверх. И замер, позабыв обо всем на свете, даже как дышать.
Перед ним раскинулось озеро. Изумительно прозрачная, дрожащая мелкой рябью вода заполняла узкое ущелье, совсем немного не доходя до края обвала. В дальнем его конце с отвесной скалы струился водопад. В лучах заходящего солнца водяные брызги блестели и переливались всеми цветами радуги, создавая вокруг водопада мерцающую арку. Скалы, обрамляющие ущелье, походили на разноцветный слоеный торт, который Балашу однажды довелось попробовать. Будучи еще детьми, они с друзьями стащили такой у нерадивого кондитера и съели, спрятавшись под старым мостом, облизывая в полном восторге грязные пальцы. Ничего вкуснее в своей жизни Балаш не ел. Алые, песочные, оранжевые, серо-голубые и бежевые слои, причудливо чередуясь и переплетаясь, вздымались вертикально вверх на одной скале, лежали горизонтально на соседней и обвивали кольцом третью. Словно ребенок, учась рисовать, проводил неуверенной рукой линии цветными мелками. Встав во весь рост, Балаш видел макушки разноцветных гор насколько хватало глаз. Так вот почему горы названы Радужными! Поистине, это – настоящее чудо. И никто, кроме него, этой красоты не видел – запретные земли. Солнце садилось, и тьма неумолимо поглощала красоту. Первым исчезло ущелье, погрузившись в ночной мрак, последними – верхушки самых высоких гор.
Балаш не стал спускаться вниз. В темноте это было бы самоубийством. Да и очень хотелось полюбоваться на окружающую красоту еще раз, на рассвете. Привалившись спиной к камням, он задремал. А когда открыл глаза, солнце только-только посеребрило макушки гор. Отступающая темнота шаг за шагом обнажала радужное великолепие. Любоваться им можно было вечно, но пора было двигаться в обратный путь.
Лошади внизу не оказалось, только некоторые ее части: оторванная голова с выражением ужаса в выпученных глазах, передние ноги, еще какие-то ошметки, огрызки и обломки обглоданных костей, да лужа свежей крови на камнях. Не чуя земли под ногами, понесся Балаш вниз по ущелью. Сейчас он мог посоперничать в скорости с горным потоком. Паника билась в его голове, будто медный колокол, ужас, накатывая волнами, подталкивал в спину. Но, оказалось, что может быть и еще страшнее. Добежав до нагромождения валунов, где лежал мертвый великан, Балаш обнаружил, что его там нет. Значит, он был жив все это время, просто нахлебался воды и лишился чувств, ударившись о камни. Наверняка, это он разорвал лошадь и до сих пор бродит где-то здесь. Страх навалился с новой силой, поднимая волосы на голове, щекоткой разливаясь в животе, делая ватными ноги. Бежать, бежать отсюда как можно скорее. Только эта мысль билась в голове молодого человека. И он бежал, постоянно оступаясь и падая, ничего не замечая вокруг и ничего не соображая. Выскочив из ущелья уже в сумерках и пробежав по инерции почти до стоянки, обессиленный парень, наконец, остановился.
Пребывающий страшном беспокойстве Азар уже ковылял навстречу. Совершенное безумие в глазах Балаша напугало его не меньше, чем горный поток, переломавший ему кости.
«Я нашел. Нашел. Огромный обвал завалил русло реки. В ущелье образовалось целое озеро, но вода понемногу просачивается. Думаю, когда мы слышали грохот, это был еще один обвал. Камни упали в воду и часть ее выплеснулась из озера, смыв и тебя, и…,» – Балаш запнулся. – «Озеро скоро наполнится до краев, вода перельется через обвал и снова потечет по руслу реки».
«Так река вернется?» – услышал главное Азар.
«Да. Думаю, да. Но может случиться так, что вода разрушит вновь созданную плотину. И тогда она выплеснется из озера вся разом. Чудовищной силы поток обрушится на город, смывая все на своем пути. Это будет катастрофа,» – продолжил Балаш. Даже самому себе он не мог бы ответить на вопрос, почему не рассказал тогда ни Азару, ни кому-нибудь еще о йорге.
Прокатившаяся по руслу реки волна не наделала больших бед, дойдя до города ровным мутным потоком. Но тело Абрама так и не нашлось.
Первая встреча.
