скачать книгу бесплатно
– Слезай, купец.
Место для засады было выбрано превосходно. Впрочем, вся дорога через Гулькин лес считалась идеальным местом для ночного промысла. Двое впереди, двое сзади, поваленное дерево поперек тропинки – и все, кричи или не кричи.
– Слезаю, – пробормотал Репка, крепче упираясь в стремена. – Уже, люди добрые…
Платок он всю дорогу сжимал в кулаке, и такая предусмотрительность спасла ему жизнь. Шерстяное полотнище с узором «гусиная лапка», с бахромой по краям, в полутьме развернулось невидимо. Репка тряхнул платком, будто выбивая пыль.
Зазвенели, скрестившись, клинки. Четверо нападавших были вооружены – кто мечом, кто кинжалом, кто дубиной, и теперь сцепились попарно, не говоря ни слова, просто желая убить. Лошадь захрапела, вытягивая шею. Репка крикнул на нее и, чуть не выпав из седла, заставил развернуться.
Вперед дороги не было. Оставалась надежда, что он успеет проскочить развилку, пока эти четверо заняты друг другом…
А если повезет, они друг друга поубивают.
* * *
Ночью небо было ясное, безлунное, и Злой своими глазами видел битву звезд. Казалось, две звезды сорвались с неба, повздорили, и малая погналась за большой. Большая улепетывала к горизонту, но успела добраться только до верхушки высокой ели: малая звезда вдруг брызнула крохотной искрой, и большая лопнула, на секунду осветив все небо.
Злой затаил дыхание. Нечасто звезды устраивают битву; если бы это случалось каждую ночь, небо, пожалуй, скоро опустело, потому что звезды истребили бы друг друга.
Большая звезда рассыпалась осколками, и они полетели вниз, оставляя за собой красноватые дорожки, похожие на лепестки. Малая звезда рванула к горизонту и пропала из виду. Злой еще немного постоял на поляне, глядя в небо, а потом вернулся к своему логову – плащ, расстеленный поверх сухого мха, и костерок с дотлевающими углями.
Ему хотелось разговаривать. Раньше, в приюте, он редко открывал рот: все было ясно без слов, а при малейшем затруднении в ход шли кулаки. А теперь ему хотелось говорить, хоть вокруг, в темном лесу, не было ни живой души.
– Меч, – сказал он хрипловатым неверным голосом, – а, меч?
Меч не ответил. Он лежал, укутанный мешковиной, надежно защищенный от росы и от чужих взглядов. Хотя кому смотреть, ведь у деревьев нет глаз…
– Меч, я видел, как дрались звезды. Одна убила другую. Звезды тоже ненавидят друг друга?
Меч молчал.
– Они дерутся за место на небе, – поразмыслив, сказал Злой. – Им тесно, правда?
Меч не ответил.
Злой засыпал угли, чтобы неровное красное свечение не мешало темноте. И чтобы никто не пришел из темноты на огонек. Лег на спину и посмотрел вверх. Звезды, светящие сквозь листву, и листва, сложенная в мозаику, вдруг показались ему буквами, и он без труда прочел:
– «Сто раз спрошу, промолчи в ответ, стократ дороже такой ответ…»
Он мигнул, и буквы пропали. Остались только звезды и листья.
Он попытался вспомнить, умел ли видеть в темноте раньше, еще в приюте. Но приютские воспоминания сами были темны, и в воспоминаниях он не мог отличить ночь от дня. «Сто раз спрошу, промолчи в ответ, стократ дороже такой ответ…»
Куда упали осколки звезды? Куда ведут дороги на перепутье? Куда течет река?
– У кого я спрашиваю? – он заговорил с собой вслух и улыбнулся в темноте.
Спрятанное послание виделось в прожилках на каждом листке, в рисунке облаков и линиях на ладони. И особенно в узорах на рукоятке меча; казалось, жизнь вплетается в эти узоры и пьет оттуда смысл, как сухая губка воду. Все не напрасно, Злой зачем-то пришел на ту дорогу и зачем-то заночевал в лесу, это очень важно для мира, для звезд…
И, успокоенный этим знанием, он уснул.
* * *
– А кому похлебку горячую, здесь и сейчас, с морковью, с луком, с куриным крылышком! А кому похлебку горячую!
Репка опоздал. Торговали уже четвертый день. Солидные покупатели разъезжались, купцы разбредались по трактирам. Молодая женщина сидела между двух костров, на которых медленно кипели котлы с похлебкой, и видно было, что распродает остатки:
– А кому похлебку горячую!
Репка опоздал к началу ярмарки. И Проныры не было на месте.
Сначала Репка решил подождать – мало ли где бродит перекупщик. Потом заволновался. Потом пал духом.
Проныра уже три раза брал у него товар оптом – даже не открывая мешка. Платил хорошо. Сам, конечно, зарабатывал на Репкиных побрякушках многажды больше. Но и рисковал больше: распродавать в розницу добытый из святилищ хлам сам Репка никогда бы не решился.
И вот товар был, а Проныры не было.
– Похлебка с мясом и без мяса! Каша!
Репка вытащил из мешка тарелку и взял себе каши. Каша была вчерашняя, но от этого еще вкуснее.
Расспрашивать насчет Проныры он боялся. Он вообще становился трусом во всех делах, которые касались людей: будь то разбойники или стража, купеческий союз или братство воров, или просто толпа на площади – Репка чувствовал себя жертвой. Лишний раз открыть рот было для него мучением.
Зато в лесу, где дикие звери, или в заброшенной гробнице, где враждебные духи, змеи или чудовища, он почти никогда не испытывал страха. Среди искателей запретного ему не был равных. Он давно бы с золотой тарелки ел, если бы не боялся до мокрых штанов, что о его похождениях узнают люди.
Он насухо вытер тарелку корочкой хлеба. Масла в каше было едва-едва. И что теперь делать?
Его лошадь стояла у коновязи, утопив морду в мешке с кормом. Репка собирался, продав товар, сразу идти на постоялый двор, и там уже дать отдохнуть и себе, и лошади. А теперь все шло кувырком, потому что денег не было. Еще одна тарелка похлебки – и все.
Что бы такое продать без опаски?
Он отцепил от седла мешок. Сел на камень, осторожно развязал горловину, чтобы взгляд случайного прохожего не упал на содержимое. Сверху лежал кошель с дорожными мелочами: ни одна не годилась для продажи. На дне, завернутые в ветхую ткань, хранились статуэтки невиданных чужих богов – большеголовых, безглазых, бескрылых. И других – тонкошеих, глазастых, похожих одновременно на девушек и птиц. Репка брал только те, что хорошо сохранились, а говорят, любители-знатоки круглую сумму выплачивают и за обломки…
Только где найдешь этих знатоков?
Он снова завязал мешок. Погладил лошадь, та покосилась укоризненно. Далекий путь, опасности, ночные скачки. И чего ради?
– Подождем еще, – сказал он не то лошади, не то сам себе. – Может, еще появится.
Ныло железо в кузнице. Там, на углу у бочки с водой, обычно маячил Проныра; теперь там стояли пирамидой чужие ящики с меловыми пометками «Пусто». От нечего делать Репка стал смотреть, как работает кузнец, как ковыряет в носу его ленивый подмастерье…
– Парень, убери лошадь.
Репка обернулся. Краснощекий носильщик, с бочонком на каждом плече, глядел на него снизу вверх:
– Здесь коновязь на время. Ты сколько тут уже торчишь? Убери лошадь, пройти нельзя!
По опыту Репка знал, что нельзя уступать людям, которые говорят таким тоном. Примут за робкого, а если не повезет – почуют истинный тайный страх, и тогда беды не миновать.
Он отвернулся, спорить не стал. Но и не сдвинулся с места.
– Тебе говорят или нет? Убери лошадь!
Носильщик взбеленился. Никакая ругань не могла оскорбить его сильнее, чем полное равнодушие.
– Оглох, да?!
Репка упрямо повернулся к нему спиной.
– Ну, погоди, – носильщик один за другим спустил на землю бочонки. – Я на тебя управу-то найду…
Он исчез – убежал куда-то в поисках управы. Репка коротко вздохнул и взялся отвязывать лошадь: в самом деле пора убираться отсюда, видно, несчастливый сегодня день…
Толпа заволновалась.
Трое конных ехали через рыночную площадь бок о бок – в полном доспехе, с притороченными к седлам шлемами. Люди раздавались перед ними не испуганно, а скорее почтительно. Многие кланялись.
В центре ехал немолодой, сухощавый человек в тонких очках, похожий больше на ученого, чем на воина. Именно он, это было ясно без слов, командовал патрулем. Справа держался плечистый, угрюмый, с тяжелым взглядом. Слева – очень молодой, почти мальчишка, светловолосый, улыбчивый – будто нарочно, чтобы оттенить мрачность товарища.
Кузнец на время прекратил работу. Вышел вперед, вытирая руки о фартук:
– Заступники, чего-то поправить надо? Заточить?
– Спасибо, дядя, – низким басом отозвался молодой. – Попозже чутка.
Кузнец низко поклонился.
– Похлебка, каша! – весело залилась стряпуха. – Заступники, горяченькое!
– Ма, а кто это? – спросила девочка с кошелкой у своей матери с баулом на плечах.
– Это же наши заступники, – женщина легко стукнула ее по затылку. – Большая городская стража. Я тебе рассказывала, а ты не помнишь, что ли?
– Эти?!
Всадники уже проехали мимо, когда прямо перед ними вынырнул, будто ниоткуда, давешний носильщик.
– Заступники, защитите! Чужаки обижают, землю захватывают, как у себя дома! Лошадь он выставил… Морду воротит… Я Пенька, покойного стражника Летая сын, батя в бою погиб за нас, а они тут свои порядки…
Носильщик, казалось, тыкал пальцем Репке прямо в глаз, хотя между ними было несколько десятков шагов. Репка замер.
Воин, ехавший в центре, повернул голову. Его глаза за стеклами очков казались очень старыми.
– В чем дело?
– Да вот лошадь ему говорю убрать… А он мне в лицо плюет!
Репка задохнулся от такого вранья.
– Плевать на меня хотел, – поправился носильщик, – задом воротится… А это временная коновязь! Тут люди ходят!
Человек в очках поглядел прямо на Репку. Тот почувствовал, как в животе смерзается в комок съеденная каша.
– Убери лошадь, – сказал всадник, не повышая голоса.
И, не удостоив больше ни взглядом, продолжил свой путь.
* * *
Полночи и почти целый день Злой спал, и во сне рука его держала меч. Теперь запястье и локоть ныли, как после долгих упражнений.
Ему снился летающий дом, и люди в доме, и свеча на столе. В огромном зеркале отражались звезды, и тут же, в зеркале, светился огромный шар, подернутый облаками, парящий в черной пустоте. Во сне Злой без удивления смотрел на этот шар и видел на нем землю и воду, реки и горы, как будто карту Мира надели на бок огромной репы без хвостика. Приблизив лицо к зеркалу, Злой будто взглядом притянул к себе изображение и увидел Гулькин лес, огромное черное пространство, озеро – темную монетку, ручей, поляну, а на краю поляны себя – и проснулся.
Солнце давно миновало зенит. В лесу было светло и сухо. Злой несколько минут всматривался в листву над головой, но не увидел ни букв, ни особенного смысла.
Разминая ноги, он вышел на середину поляны. Посмотрел вверх. Это простое действие много лет казалось ему немыслимым: в приюте он начал бояться открытого неба. Он редко выходил из-под крыши, а, оказавшись снаружи, надвигал на глаза широкополую шляпу так низко, что мог видеть только клочок земли под ногами. Он был неуклюж в этой шляпе и выглядел забавно, однако никто не смеялся, потому что Злой был скор на расправу. И, если какой-то малыш говорил вдруг, забывшись, в его присутствии – «Посмотрите, звездочек сколько на небе!», – вокруг моментально возникало пустое пространство: упоминание о звездах и облаках могло отозваться в сумеречной душе Злого моментальной жаждой насилия.
Теперь он видел сны о звездах. Мало того – он стоял без шапки и смотрел, запрокинув голову. Небо казалось мутным, подслеповатым, и ветер приносил слабый запах дыма. Наглядевшись вдоволь и принюхавшись, Злой вернулся к месту ночлега.
Клинок был длиной с руку Злого, если считать от самого плеча. И еще рукоятка; Злой рассматривал ее много раз, долгими часами изучал узор на чеканке, пытаясь прочитать все эти завитушки и сложные знаки, но пока не преуспел. Не всякое послание заключено в слова; понимают без слов птицы и звери, и звезды тоже ладят между собой – молча… Или потому и не ладят?
Злой улыбнулся. Вышел на середину поляны, поднял меч, глядя перед собой, воображая противника. Кем он будет? Разбойник в кожаных доспехах, душегуб в черном плаще, призрак, болотное чудовище?
– Меч, а меч, – сказал Злой вслух. – Я совсем не боюсь. Даже неба. Даже восставших мертвецов. Даже если их будет тысяча.
Меч покачнулся в руке. А может, Злой сам покачнул клинком. Разницы не было; Злой резко выдохнул, присел – и воображаемые противники заскакали вокруг него, как бешеные.
Он уходил от ударов, ныряя под клинки, и уклоняясь, и прыгая. Он редко парировал, понимая, что силы в тонких руках пока что мало, и тяжелый противник легко пробьет его блок. Он дожидался, пока соперник откроется, и всаживал меч в незащищенную подмышку, в щель между грудными пластинами, в отверстие шлема. Он колол, экономя силы, и рубил по коленям, и скоро сразил их всех – разбойников, душегубов, убийц и мертвецов. И остановился, тяжело дыша, на поляне, заваленной воображаемыми трупами, где исходила терпким соком растоптанная в кашу трава.
И только тогда, с облегчением вздохнув, он свернул и уложил в заплечный мешок свой сиротский дырявый плащ, укутал меч, приладил его за спиной и тронулся в путь.
* * *
– Речь идет о моментальном рейде, высадке, наземной операции и, если повезет, возвращении.
– Мало шансов.
– Капитан, у этой затеи изначально малые шансы на успех. На Мерцающей не работают биосканеры, его след невозможно будет найти.
На плоском экране медленно поворачивалась планета: один материк, округлый, с огромной бухтой на севере и пресным морем в центре. Один океан. Изображение то размывалось, то становилось четче, и ни проблемы с оптикой, ни помехи в сети не имели к этому отношения.
– Вероятностный фантом, – горько сказал человек у экрана. – Один такой маленький мальчик… и такая большая проблема.
– По крайней мере, мы точно знаем, что он еще жив, – после паузы ответил его собеседник. – В конце концов, Мерцающая – великолепный полигон. Работа с Сетью приносит первые плоды. Возможно, ее удастся стабилизировать, и тогда…
Стоящий у экрана покачал головой:
– Ее никогда не удастся стабилизировать! Этот мир обречен… Я даю вам карт-бланш – сделайте все возможное, чтобы как можно скорее вытащить оттуда моего сына. Ради его несчастной матери.
